Краткая сводка очевидных фактов из жизни Эдуардо Саверина: Марку на него плевать.
Сейчас он понимает это очень отчётливо. Сейчас гигантский транспарант с надписью «Марку плевать!» буквально разворачивается перед глазами каждый раз, когда Эдуардо смотрит на него. Раньше такого не было.
Раньше, когда они только познакомились, Марк умел быть — как бы странно это слово ни звучало в применении к нему — нежным. Марк увлекался программированием, Эдуардо — статистикой, и где-то в районе высшей математики они встретились и случайно стали лучшими друзьями. Марк часами мог расспрашивать его про финансовые схемы и математические алгоритмы, а потом придумывал на ходу, как их можно вставить в код и какую программу на его основе создать. Марк хлопал его по плечу, брал за руку и говорил: «ты молодец, Вардо!»
Мало кто ещё говорил ему такие слова.
Иногда их безумно хотелось услышать именно от такого человека — от того, кто всё контролировал и разрешал Эдуардо расслабиться. Выбраться из гонки под названием «займи своё место в мире, укрепись как можно прочнее, сынок» — и просто передохнуть минуты две. Повосхищаться, наблюдая за чужой гениальностью.
Марк иногда улыбался ему так, что заслонял собой весь остальной мир. И глаза его блестели, и руки его были
по-настоящему нежными. В пылу очередной идеи он расхаживал по комнате и массировал Эдуардо плечи каждый раз, как проходил мимо его стула — то были славные времена, когда Эдуардо влюбился в самого сумасшедшего из всех психологов Гарварда.
Позже он часто размышлял над этим вопросом — то ли Марк вообще никакого отношения к психологии не имел и попал на факультет по чистой случайности, то ли был самым тонким и безжалостным знатоком человеческих слабостей в мире. В любом случае, прежде всего Марк оказался тем ещё козлом.
Марку плевать на Эдуардо — это знание пришло внезапно. Ласковую, полную дурачеств студенческую дружбу ему вдруг заменил Facebook — и какой-то новый, пугающе органичный Марк уселся за его компьютер, сбросив шкуру старого. Эдуардо неуютно рядом с этим Марком — потому что он выглядит в три раза дёрганнее и безумнее и в два раза счастливее. Эдуардо с трудом отгоняет от себя неприятные мысли — о том, что не очень-то был нужен ему и раньше. Просто тогда ещё не появился Facebook, и Марку приходилось с кем-то общаться.
Но то было раньше.
А сейчас — сейчас на Эдуардо обрушивается лавина, небеса раскалываются над ним, а Марк смотрит куда-то сквозь него злым взглядом и ждёт, когда уже снова можно будет вернуться к работе. К созданию собственной чёртовой империи. И Шон Паркер презрительно смеётся Эдуардо в лицо. Тебе же ещё двадцати одного нет, тебе нельзя пить алкоголь, думает Эдуардо, но почему-то можно основать миллионную компанию и вышвырнуть из неё лучшего друга, объявив себя королём мира. Да кто ты вообще такой, Марк Цукерберг.
Кто ты, чёрт побери, такой.
Помесь человека с компьютерным кодом, вот он кто, думает Эдуардо, яростно впечатываясь ботинками в асфальт. Сбегая из офиса Facebook — не важно, куда, главное — подальше от этого места, насквозь пропитанного Марком. Марк перепрограммировал окружающую реальность под себя, захватил её, как компьютерный вирус, и в его сети остались только те, кто готов беспрекословно подчиняться. А Эдуардо оттуда изгнан с позором. Без права возвращения.
Эдуардо хочет напиться до звёзд перед глазами и уснуть, не раздеваясь, в своей постели, но постель в Нью-Йорке, он в Пало-Альто, а обратный билет — на послезавтра. Эдуардо хочет разреветься от обиды и от того, каким оказался неудачником, но вместо этого упрямо тащится «домой» за своими вещами — да, у него хватило ума привезти с собой целую сумку со сменой одежды. «Домой» — забавное слово, учитывая, что этот дом действительно снят на его собственные деньги, и даже ключ у него имеется, но ночевал он здесь раза три. Ключ, кстати, злобно скребётся в замке и очень долго не желает открывать дверь. Весь принадлежащий Марку мир теперь презирает его.
Он планирует сделать три вещи: забрать свою сумку, обменять билет в аэропорту и покинуть это место навсегда. Четвёртая вещь вмешивается в планы внезапно, и это бутылка виски, которую кто-то оставил в кухне на столе, под тусклым светом непогашенных лампочек. Чёртовы программисты абсолютно не умеют экономить.
Хорошо, что в доме никого нет. Хорошо, что со своей поганой вечеринки они вернутся под утро, и Эдуардо может задержаться ещё ненадолго — буквально на пару минут. Он находит целую упаковку пластиковых стаканчиков, гору салфеток и пиво в холодильнике, но совершенно ничего из еды, и приходится пить так — глотать спиртную горечь, обжигаться и морщиться. Слишком крепкие напитки всегда выводили его из равновесия слишком быстро. Но сейчас ситуация как никогда располагает к выходу из равновесия, так что Эдуардо наполняет свой стаканчик снова. И руки почти не дрожат.
Когда открывается входная дверь и кто-то начинает шуршать в коридоре, Эдуардо уже почти не паникует. В нём — треть бутылки виски, разбитое сердце и парочка осколков былого эго, что немного замедляет его реакцию на внешние шумы. Конечно, безумно глупо и стыдно будет, если сейчас в кухню войдёт Дастин, или Крис, или кто тут ещё у них теперь живёт, но, в общем-то, ничего смертельного. Главное, что это будет не Шон, потому что он точно до утра проторчит в каком-нибудь клубе, и не...
— Марк?!
...и не Марк, потому что он точно будет таскаться по всем этим клубам вслед за Шоном.
— Вар... Эдуардо? Ты что тут делаешь?
Вот это он попал. Вот попал.
Марк стаскивает куртку — и почему он не снял её, как все нормальные люди, в прихожей? — и бросает прямо на пол. Марк выглядит растерянным, сбитым с толку, и это почему-то очень сладкое чувство — видеть Марка таким.
Эдуардо разрешает себе понаслаждаться чужим смятением ровно три секунды, после чего отвечает:
— Напиваюсь, разве не видно? Вообще-то я уже собирался уходить, — и встаёт из-за стола.
Марк дёргается, будто хочет удержать его на месте. Впрочем, это уже только фантазии Эдуардо.
— Я сказал Шону, что не надо было с тобой так... так жёстко, — эти слова прилетают Эдуардо в спину, когда он отворачивается к мусорке, чтобы выкинуть свой стаканчик.
Эдуардо это злит, безумно злит — Марку не хватает смелости даже на то, чтобы говорить по-настоящему важные вещи ему в лицо. Он всегда отворачивался, или молчал, или строчил в свой проклятущий блог — лишь бы ни слова не сказать прямо, по-человечески, как все нормальные друзья! Эдуардо пинает мусорку изо всех сил. И рычит, надеясь, что голос не выдаёт подступающего к горлу отчаяния:
— Ма-а-а-а-арк!
— Ну что тебе опять не нравится! Шон сказал, что пошлёт тебе цветы, и вообще, Вардо, ты сам виноват, потому что...
— Заткнись! — орёт Эдуардо, практически бросаясь на него, но замирает на расстоянии вытянутой руки: что-то мешает прикоснуться к Марку, встряхнуть его — будто бы между ними выросла стеклянная стена. — Заткнись и оставь меня наконец в покое!
Грёбаный Шон, которому «не надо было с ним так жёстко», ну надо же! Интересно, извинялся ли Марк
сам в своей жизни хоть перед кем-нибудь?
— Но ты
действительно виноват в том, что плохо выполнял свою работу, — вот и всё, что говорит ему Марк. Он смотрит холодно и спокойно, будто уже решил проблему Эдуардо в своей голове: раз и навсегда разложил ответы на все вопросы по полочкам и менять их местами больше не намерен. Эдуардо чувствует, как его начинает тошнить от этого взгляда. Ему стоит большого труда пересилить себя и ответить хоть что-нибудь.
— Я тебя ненавижу, Марк. Ты умудрился сделать невозможное — всего за одну секунду превратился из моего лучшего друга во врага.
— Вообще-то это возможно, — на полном серьёзе отвечает ему Марк. — Можно всего за одну секунду удалить человека из друзей. На Facebook.
— Напомни мне потом удалить тебя.
Эдуардо очень надеется, что Марку хватит ума больше с ним не заговаривать — на самом деле, лучше бы Марку вообще не выходить из кухни, пока Эдуардо отсюда не исчезнет. Беспорядочно скидывая в сумку остатки своих вещей, забытых здесь после пары прошлых ночёвок, он замечает, что руки начали трястись сильнее. Чёртов Цукерберг доведёт его до нервного срыва.
— Чем ты теперь планируешь заняться?
— Блять!..
Точно доведёт.
Марк продолжает следовать своей отвратительной привычке — начинать разговоры со спиной Эдуардо. А ещё он где-то успел разуться и теперь передвигается совершенно неслышно — поэтому его голос за спиной пугает Эдуардо так сильно, как могла его напугать только Кристи в свои лучшие дни. В дни своего самого ледяного и бесшумного бешенства.
— Тебя стучаться вообще учили?!
— Чисто теоретически — да, учили, но мне совершенно незачем это делать, я ведь в собственном доме. Я могу устанавливать здесь любые правила, например такие: никто не обязан стучаться, когда входит в комнату. Или только я не обязан стучаться, когда вхожу к тебе. Ты не ответил на мой вопрос.
Эдуардо очень хочется много чего ему ответить. Например, что дом оплачен на его, мистера Э. Саверина, деньги до конца следующего месяца, или что он не желает больше подчиняться дурацким, совершенно идиотским правилам Марка, или что Марк не имеет больше права интересоваться его делами. Или что он ещё никогда в жизни не испытывал такого унижения перед собственным отцом. Но Марк всего лишь подходит на пару шагов ближе, засунув руки в карманы своих джинсов, ухмыляется краем рта — и от этой невыносимой близости мысли в голове сбиваются в кучу, путаются, обрывают сами себя.
Краткая сводка очевидных фактов из жизни Эдуардо Саверина: он ненавидит Марка Цукерберга. И это совершенно не мешает Марку Цукербергу разрушать его несчастную психику снова и снова.
— Можешь отправляться ко всем чертям со всеми своими вопросами.
— А если я сделаю так? — и Марк, неожиданно качнувшись вверх, неловко и напористо прижимается своими губами к губам Эдуардо.
Вот это он попал.
Эдуардо очень хотелось бы отпихнуть Марка от себя. Залепить ему пощёчину. Хлопнуть дверью, прищемив Марку пару пальцев, и трусливо сбежать, прислав потом по почте иск о сексуальных домогательствах. Разреветься от унижения Эдуардо тоже страшно хотелось бы, потому что ничего из вышеперечисленного он не делает. Просто стоит столбом и позволяет Марку Цукербергу себя целовать. Он ненавидит Марка за это, но ещё больше ненавидит себя.
— Ты что творишь? — выдыхает он Марку в губы и — нет, ему этого совсем не хочется, это
приходится сделать — вцепляется в воротник марковой толстовки, чтобы не упасть. Неожиданная пьяная слабость разливается по ногам, превращая их в желе.
Марк смотрит снизу вверх, и вид у него чересчур самодовольный.
— Ну как, у меня получилось привлечь твоё внимание?
Вот теперь его точно хочется отпихнуть и разбить об эту наглую рожу что-нибудь стеклянное. Эдуардо честно пытается, но он всё-таки пьян и несчастен, а Марк только что закрепил за собой статус короля мира и, видимо, решил, что ему всё позволено. В общем, как-то так выходит, что прямо сейчас Марк физически сильнее. Вот козёл.
Эдуардо кажется, что он слышит чьё-то злобное и мерзкое хихиканье, когда Марк начинает тянуть его на себя и путается своими пальцами в его волосах. Когда Марк с практически машинным упорством валит их обоих на кровать, Эдуардо, погружаясь в дрожащее марево, уже ничего не слышит — кроме шума в собственных ушах. Никогда ещё ему не было так противно от самого себя и так мучительно сладко от чужих прикосновений.
Он перестаёт сопротивляться — всё дело в виски и в том, что Марку Цукербергу противиться невозможно. Марк научился управлять миром и растаптывать чужое достоинство, стоило ему только придумать свои собственные правила. А руки его — когда-то они умели быть по-настоящему нежными.
И со времён их давней-давней юности, не перечёркнутой ещё миллионами долларов и уникальных пользователей, эта нежность сохранилась в его руках. На кончиках его пальцев.
Марк гладит и мнёт его член сквозь ткань брюк, и продолжает целовать, и Эдуардо готов расцарапать его кожу на тонкие полоски — но вместо этого несдержанно стонет в поцелуй. Щёки горят от смутного и вязкого стыда, и он как будто погружается всё глубже в болотную трясину — ноги тяжелеют, в глазах рябит. Кончики губ Марка вздрагивают, будто бы он улыбается, будто бы он доволен тем, что смог вырвать из вечно настороженного Эдуардо
такой стон. Марк лезет рукой ему под брюки и даже под трусы и по-настоящему дрочит ему, о господи боже, Марк Цукерберг, будущая звезда мирового масштаба, дрочит ему, пьяному вдрызг и ненавидящему Марка Цукерберга до зубовного скрежета. Какой позор.
Какой позор, думает Эдуардо, кончая и закусывая губу, чтобы не вскрикнуть — не выдать себя всего окончательно, сохранить в себе хоть что-то, нетронутое Марком. Какой позор, думает он, бессильно откидываясь на подушки и закрывая глаза — мир вокруг всё ещё немного плывёт, и больше нет никакого смысла сопротивляться хоть чему-нибудь. Марк победил его, растоптал и унизил его дурацкую подростковую влюблённость — может быть, он таким образом пытался извиниться. Может, надеялся вернуть назад сбежавшую деталь привычной картины мира. Или просто хотел посмотреть, что будет, если поцеловать Эдуардо. Эдуардо на всё это уже плевать.
Он сам позволил этому случиться, он даже
хотел в какой-то степени — хоть на пару секунд забыть о том, какая Марк скотина, и просто отдаться ему, обнажая всю свою беззащитность, вручая её Марку на протянутой ладони. Что ж, это случилось, и Марк оказался не против воспользоваться предложенным. Пусть будет так.
Марк куда-то уходит, потом бесшумно возвращается, и постель снова чуть дрожит под его весом. Он вытирает живот Эдуардо влажными салфетками — ну хоть что-то у них здесь есть — помогает снять рубашку и ложится рядом. Проваливаясь в мутный и тяжёлый сон, Эдуардо слышит, как щёлкает выключатель ночника.
— Спокойной ночи, Вардо.
— Спокойной ночи.
***
В шесть тридцать утра он выпивает на кухне три стакана воды и уходит, оставляя свой ключ на тумбочке. Дом залит рассветной солнечной тишиной, в коридоре свалено в кучу несколько пар обуви, и все эти люди сейчас крепко спят, разбредшись по своим комнатам. И Марк тоже продолжает спать — в той комнате, которая больше никому не принадлежит. Эдуардо уходит, перекинув сумку через плечо, и надеется, что самолёт до Нью-Йорка с ним на борту взлетит сегодня ещё до полудня.
***
На первом судебном слушании, садясь напротив, Эдуардо старательно отводит взгляд от мистера Цукерберга. Он не собирается больше гадать, чего хочет Марк и какие чувства испытывает. Эту главу в своей жизни Эдуардо твёрдо намерен закрыть навсегда.
