кадроплан

Читая Библию, Кейт аккуратно подчеркивает карандашом особенно важные для нее отрывки из текста, а Виктория безбожно-безобразно путает грехи и заповеди, даром что одних семь, а вторых десять. Ей должно быть просто с «не завидуй» и «не сотвори себе кумира»: она же Чейз, чему ей, господи, завидовать? Чем или кем здесь восхищаться, если истинные шедевры спят в тяжелых резных рамах в стерильности музеев и галерей, а не прячут взгляд забитого испуганного зверька, стоит тебе подойти ближе вспышки фотокамеры? У Виктории ведь есть сердце; «не забудь начистить до блеска нимб перед первым уроком» застыло гримасой на ее хорошеньком лице первой стервы академии, но девочка-ангел чувствует фальшь. В литературе это называют катарсисом, думает Чейз, на нервах выкуривая друг за другом сразу три сигареты, отмеряя свою комнату нетерпеливыми шагами из угла в угол, и торопливо царапает на открытке для Марш лицемерное «Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится», не позволяя себе передумать. Просить прощения за все глупые злые слова тяжело, не сотворить себе кумира — ничуть не легче; «Кейт», «Кейт», «Кейт» дрожит на языке, а в груди гулко грохочет что-то отвратительно приятное. Фотокамера остается возле стопки рисунков с кроликами и волшебницами на тумбочке в больничной палате. На страничках карманной Библии набожной девчонки ни живого места.