Чужеземец, поймавший ветер

Столица Сумеру, город с одноимённым названием, отличалась крайней неоднородностью. Богатые кварталы, расположившиеся в живописной местности у большого оазиса, ничуть не походили на районы бедняков; пусть последние уже обитали не в глиняных хижинах, как их предки тысячи лет назад, разница между их жилищами была очевидна. Особняком стояло только одно здание – самое величественное и самое узнаваемое для любого жителя Тейвата, а именно Академия Сумеру. Неподалёку от Академии был единственный квартал, дома которого не поражали ни богатством, ни бедностью. Там жили преимущественно учителя той самой Академии, люди весьма обеспеченные и уважаемые, но в силу своей мудрости не сильно заботившиеся о бытовой роскоши. Этот квартал был самым спокойным и безопасным в городе – немногие грабители отважились бы связаться с имуществом сумеровских мудрецов, знавших множество древних заклинаний и превосходно владевших силами стихий. Дети, проживавшие в этих домах, целыми днями безо всякой опаски гуляли на улице. Вот только развлечений было совсем немного; да и какие могут быть развлечения в квартале учителей, почти не выползающих из-за своих книг под предлогом изнуряющей жары? Поэтому когда в этом квартале появилась весьма необычная фигура в коротком зеленом плаще, чудном головном уборе и с мандолиной, вокруг тут же собралась стайка любопытной детворы. Чужак этот был совсем молод, с виду лишь на несколько лет старше окруживших его детей, его темные волосы были заплетены в две косы, которые дети разглядывали с удивлением, гадая, окунул ли незнакомец их в краску – так ярко сияли бирюзовым их кончики. Ещё и эта странная одежда – белая рубашка с высоким воротом, шорты, надетые на плотные колготки, корсет, плащ… неужели ему не жарко в раскаленном солнцем воздухе? Но потом незнакомец подмигнул собравшимся вокруг детям, пару раз ударил по струнам мандолины и запел. Его голос, высокий и звонкий, тут же разлетелся по всей улице в унисон с весёлыми звуками мандолины. Дети никогда раньше не слышали таких песен – по сути это были просто положенные на музыку забавные короткие стишки, про приключения лихих пьянчужек, проделки плутоватых слуг или злоключения глупых торговцев. Не прошло и пяти минут, как мальчишки-слушатели уже катались по земле от хохота и повторяли друг другу смешные строчки. Делая паузы между песнями, чтобы дети могли отдышаться, музыкант и сам улыбался, наблюдая за ними, но его улыбка была слегка рассеянной. - Ещё! Ещё! – снова и снова просили дети, дёргая его за край плаща. - Хехе, нравится? Что ж, у меня есть ещё песенка на примете. Будете слушать? – с хитрой усмешкой спросил музыкант. - Да, будем! – восторженно прокричало сразу несколько голосов. Незнакомец запел новую песню, такую же весёлую, как предыдущие, только эта рассказывала не о приключениях простых людей, а о… проделках самого Анемо Архонта! Открыв рты от удивления, мальчишки жадно слушали рассказ о том, как один из семи богов этого мира, мудрейших и почитаемых, подделывал подписи в контрактах Гео Архонта и подменил посох Крио Архонта на садовые грабли. Смешки аудитории становились всё реже и нерешительнее. Истории были очень забавными, но рассказывать такое про самих Архонтов? Как только этому музыканту взрослые разрешают петь такие песни? А взрослые явно были против. - Эй! А ну проваливай отсюда со своими еретическими стишками, оборванец! – горбатая старуха, высунувшаяся из окна соседнего дома, грозно потрясала кулаком в адрес музыканта. – Ишь ты, детям такие песни петь! Сразу видно, совсем у вас, чужеземцев, стыда нету! Иди-иди, пока камнями не закидали! Юный музыкант осмотрелся, но кроме детей, вокруг не было ни единой живой души, не считая старухи, а пока она кидала камень, можно было не только увернуться, но и сыграть ещё пару-тройку песен. Тем не менее, он засунул мандолину под мышку, насмешливо помахал старухе рукой и поднялся с камня, на котором сидел, не обращая внимания на робкие протесты разочарованных слушателей. Но тут из окна в доме напротив раздался звучный мужской голос: - Достопочтенный музыкант! Пусть ваш репертуар и сомнителен, ваш голос и манера исполнения достойны высших похвал. Я и мой друг почтём за честь, если вы соблаговолите скрасить наш скромный обед своей песней – за достойное вознаграждение, разумеется. Музыкант обернулся: в окне виднелось лицо немолодого бородатого мужчины в больших круглых очках. Он приглашающим жестом указал в сторону входной двери, из которой уже выскочил мальчик-слуга, готовый проводить гостя. Тот раздумывал совсем недолго: слегка поклонившись в сторону окна, он на прощание махнул детям рукой и направился к дому. *** Центром большой просторной комнаты, как и сердцем всего дома, судя по изяществу и богатству внешнего вида, был большой кальян цвета кровавого рубина. От него по комнате вился лёгкий ароматный дымок – Фазиль, хозяин дома, не любил крепкий кальян, предпочитая приятное времяпрепровождение и хорошую беседу с приятелем одурманивающему действию табака. Хайретдин, который был, как и Фазиль, одним из учителей в Академии, полностью разделял это мнение. Отчасти, возможно, из-за этого темы для разговоров довольно быстро закончились. Живой и свежий юношеский голос, донёсшийся с улицы, обещал друзьям долгожданное спасение от скуки; к тому же, если судить по одежде, музыкант был чужестранцем, а Фазиль, будучи по натуре человеком пытливым и любопытным, всегда интересовался новостями из других тейватских земель. Поэтому первым вопросом, который Фазиль задал появившемуся в гостиной комнате музыканту, было: - Откуда вы, если не секрет? - О, обращайтесь ко мне на «ты», прошу вас! Я всего лишь странствующий бард из Мондштадта, Венти, к вашим услугам, - мальчик сложил ладони по сумеровскому обычаю и снова поклонился. Хайретдин, который был моложе Фазиля, а потому не носил бороды и был менее чопорен в обращении, ободряюще кивнул ему: - Значит, из Мондштадта? Не знал, что дети ветров настолько свободны в своём творчестве, что позволяют себе сочинять небылицы про собственного Архонта! - Откуда вы можете знать, что это небылицы? – слегка обиженно возразил бард. – Разве что сами Архонты рассказали бы вам об этом. А верить моим песням или нет – то воля уважаемого слушателя! Мы, барды, ведь не учёные и не историки, наше дело – музыка да весёлая песня. - Есть истина в этих словах, - усмехнулся в усы порядком позабавленный Фазиль. – Но где же твоя мандолина? Кажется, на улице ты играл на другом инструменте… В руках Венти действительно вместо мандолины была деревянная лира, украшенная белым трехлистным цветком. - Я подумал, что репертуар, который я играл для уличных ребятишек, действительно может придтись не по вкусу уважаемым профессорам из Академии. Для других песен и инструмент нужен соответствующий! Хайретдин нахмурился. Он не мог понять, что смущало его больше: магическая смена инструмента или факт того, что бард с первого взгляда распознал в них учителей Академии. Однако Фазиль новых вопросов не задавал, и Хайретдин решил не выказывать своего замешательства. - Вы и вправду талантливый музыкант, юноша, - произнёс Фазиль. – Раз уж вы из славного города свободы, быть может, у вас есть на примете песнь о ваших родных краях и об их жителях? Только нижайше вас прошу: без тех историй, подобные которым мы слышали несколько минут тому назад. - Есть одна история, которую я мог бы поведать вам, - подумав, ответил юный бард. – Начало легенды, полагаю, вам известно, но последняя часть этой истории имела место совсем недавно. Я сам присутствовал там, и могу поклясться, что это чистейшая правда. Хайретдин с сомнением посмотрел на Фазиля, но промолчал. Первое же прикосновение барда к струнам лиры заставило все его сомнения развеяться. Нежные, чарующие звуки точно околдовали обоих слушателей, но когда бард запел, те слушали каждое слово и будто своими глазами наблюдали историю вековой давности, начало которой им действительно было хорошо известно. Это была песнь о двух драконах – Хранителе Мондштадта, Восточном Ветре Двалине, и о напавшем на его земли порождении Бездны по имени Дурин. Ожесточённая битва в небесах под звуки Небесной Лиры Анемо Архонта, острые зубы, вонзившиеся в прочную чешую, затемнивший небо силуэт павшего дракона, его останки, покоящиеся в вечной мерзлоте Драконьего Хребта. Тяжёлый, усталый сон победителя, не дождавшегося за свой подвиг ни награды, ни доброго слова от людей, которых он защищал ценою собственной жизни. Однако когда Фазиль и Хайретдин уже подумали, что песнь близка к концу, Венти неожиданно продолжил петь. Так они узнали о пробуждении Двалина, о яде и злобном шёпоте Бездны, проникшем в его кровь и разум. О полуразрушенном городе, буйстве ураганов и бессилии оставшихся без защиты горожан. И – о появившемся из ниоткуда чужеземном герое, не обладавшем Глазом Бога, но принявшем силу Анемо и с помощью самого Барбатоса сразившимся с драконом. Сила таинственного Путешественника, - а герой был назван именно так, - исцелила Двалина от разрушительного действия яда, освободила его от зова Бездны, а город – от угрозы уничтожения. После чего герой, отказавшись от всех полагавшихся ему почестей, отправился продолжать свои странствия в неизвестность, из которой пришёл, и никто в Мондштадте более не слышал о нём. Чистый, мелодичный голос певца на этих строчках задрожал, и верхние ноты были взяты одними лишь струнами лиры. Взгляд барда был устремлён куда-то в пустоту, и когда наступила тишина, он, казалось, даже не заметил этого. - Это самая прекрасная песня, которую мне доводилось слышать, о достопочтенный музыкант! – воскликнул очарованный Фазиль. – Должно быть, сам Барбатос благословил тебя божественным даром! Но неужели подобная история действительно произошла в твоём городе? - Уважаемый Фазиль, я вспомнил, что торговцы недавно доносили слухи о каких-то потрясениях в Мондштадте, но поскольку катаклизм был кратковременным и не сказался на торговле, они так и не узнали подробностей, - вставил Хайретдин. Он больше не сомневался в истинности услышанного: выражение лица юного барда, дрожь его голоса на последних строчках – он и сам многое пережил и даже, пожалуй, лично знал того Путешественника, о котором пел с таким восхищением и грустью. Да, Фазиль был старше Хайретдина и преподавал в Академии куда дольше его. Репутация Фазиля в научном сообществе была непревзойдённой, а его статьи по истории и культуре Сумеру обрели популярность по всему Тейвату. Однако во всём, что касалось тайн человеческой натуры, Хайретдин был гораздо прозорливее и мудрее своего старшего друга. - Как я и обещал, - тем временем вновь заговорил Фазиль, - ты получишь достойное вознаграждение, а подобное исполнение заслуживает высшей награды. Назови сумму, и если в моих силах дать тебе её, я сделаю это. Венти пожал плечами: - Не стоит, уважаемый учитель. Правда, мне предстоит долгий путь, и бутылка-другая хорошего вина могла бы его неплохо скрасить… - Не слишком ли вы молоды для вина, юноша? – удивился Фазиль. Венти вздохнул: - В принципе, кисть свежего винограда и пара яблок тоже сгодятся. Фазиль тут же вызвал мальчишку-слугу и велел ему принести для барда желаемое. - Куда же ты отправишься дальше? – спросил Хайретдин. - Куда ветер подует, - улыбнулся Венти. Но из его улыбки совсем исчезла весёлость, точно он так до конца и не вернулся мыслями из рассказанной истории. – Я должен… точнее… этот Путешественник, который спас наш город… Я обещал написать песню о нём, а у меня совершенно нет вдохновения. Быть может, ветра странствий помогут мне его найти? - Я надеюсь, дорогой бард. Куда бы ты ни отправился, я желаю тебе, чтобы твоя муза наконец прилетела к тебе… и исцелила твоё разбитое сердце, - совсем тихо добавил Хайретдин. Он думал, что бард не услышал его, однако тот вздрогнул, и в его глазах промелькнуло непонятное выражение. - Благодарю вас. Петь для вас было честью для меня, - с этими словами Венти вновь поклонился и покинул комнату, так быстро, что Фазиль не успел ничего крикнуть ему вслед. Только хлопнули в воздухе напоследок полы изумрудного плаща и лёгкий сквозняк пронёсся по комнате, взметнув невесомые тюлевые занавеси и развеяв остатки кальянного дыма. *** Ветер Сумеру не приносил свежести, как мондштадтский бриз – он поднимал в воздух пыль с каменистых дорог и, разглаживая песчаные дюны, переносил целые тучи раскалённого песка. Однако к полудню стих даже он. Воздух был совершенно неподвижен, всё вокруг дышало жаром и слепило солнечными лучами. В горячем мареве на горизонте волновались и дрожали, подобно пару над кипящей водой, призрачные миражи. Венти не беспокоили ни жара, ни солнце. Покидая город с парой яблок в кармане и со своей магической лирой, превратившейся в поддельный «Глаз Бога», висевший у него на поясе, он был полностью погружён в воспоминания. Разбитое сердце… Случайно сказанные одним из учителей слова – случайно ли? – вновь вернули его на две недели назад, к тому дню, когда он тоже их услышал, но от другого человека. Крепко прижимая к себе букет сесилий, Венти телепортировался на соседнюю поляну. Накануне он заметил там целые заросли изумрудного плюща и кустарник с яркими алыми ягодами – идеальный декор для его задумки. Он перевёл взгляд на белые цветы, которые держал в руках, и с довольной улыбкой представил, как прекрасно венок из обвитых плющом сесилий с вплетёнными в них ягодами будет смотреться на белокурых волосах Демио. Это было меньшее, чем Венти мог выразить свою благодарность, пусть на первый взгляд в обыкновенном букете цветов, пусть и редких, не было ничего особенного… Но особенное всё же было: и этот шаг вперёд, и сияющие золотом глаза, устремлённые на него – несколько собранных на утёсе цветов были ещё более ценным даром, чем по ошибке купленный на Луди Гарпастум «крылатый пряник». За две с половиной тысячи лет Венти многому научился, в частности – отгонять любые мысли, которые могли бы развеять легкомысленную иллюзию и вернуть к реальности. Но он не хотел, попросту не желал ни о чём думать в этот момент. К Бездне предсказания и все тяжёлые мысли о будущем и прошлом! В тот миг Венти желал только одного – увидеть белоснежный венок на голове Демио и его радостную, слегка смущённую улыбку, которая очищала сердце от сомнений так же, как отравленную кровь Двалина – от яда. Когда-то давно, тысячу лет назад, один друг показал ему, как плести венки, и Венти справился бы с этим собственноручно, если бы не торопился обратно. Поэтому он призвал на помощь ветер, и спустя несколько мгновений венок был уже у него в руках. Венти не стал телепортироваться прямо к костру, иначе он не смог бы спрятать венок за спиной и сюрприза бы не вышло. Он перенёсся на соседнюю поляну и взглянул на лагерь из-за деревьев: Демио сидел, склонившись над углями и, судя по всему, пытался развести костёр. Паймон висела рядом в воздухе и с явным недовольством что-то ему высказывала. Венти не слышал, что именно, однако до него донеслось отчётливое «Бродяжка», и он догадался, что речь шла о нём. Демио что-то возразил Паймон. Ту его ответ не удовлетворил, и она вновь заговорила: быстро, взволнованно, повысив в сердцах голос, и Венти услышал последние слова: - …мы будем принимать гостей, много гулять, есть вкусную еду, делиться историями… Это будет самый счастливый конец! Но неужели этот конец действительно будет счастливым, если твоё сердце будет разбито? Венти ощутил себя подстреленной прямо в воздухе птицей. Дело было не в том, что Паймон не одобряла их с Демио дружбу, - в конце концов, это вовсе не было новостью. И не в том, что она считала его, Венти, способным разбить сердце её спутнику; её слова прозвучали так, будто были адресованы не Демио, а ему самому. Прежде он гнал от себя эти мысли со всем упорством, на которое был способен, однако Паймон была права. У всего этого не могло быть счастливого конца. Гадалка не солгала: жизнь Венти действительно была цикличной. Всякий раз, возвращаясь в мир людей, он обретал там близких, всей душой привязывался к ним, вместе с ними противостоял очередной угрозе, нависшей над Мондштадтом, а после… после спешил сочинить о своих друзьях песню, поскольку век их был короток, и они неизбежно покидали его, будь то в разгаре кровавой битвы, от болезней или старости, и легенды – единственное, что оставалось Венти в память о них. Он коснулся рукой одной из своих кос, провёл по тёмным прядям. Прошло столько лет, а он по-прежнему ощущал себя жалкой тенью, узником прошлого, подобно несчастному пьянице Стэнли. Будет ли всё так же и в этот раз? Или будет гораздо хуже? Венти вновь взглянул на Демио, замершего спиной к нему над потухшим костром. Путешественник даже не принадлежал Мондштадту – Тейват был лишь одним из множества миров в его вечном странствии, и когда он найдёт сестру, то непременно захочет продолжить путешествовать вместе с ней, последовав в те края, куда даже ветер не мог бы долететь. Но даже если и останется – что с того? От меча монстра, от болезней или старости, рано или поздно Демио погибнет, и Венти ничего не останется, кроме как до конца времён петь баллады о нём, сохраняя в памяти его образ. А конец времён может наступить куда раньше, чем всегда казалось… «Лишившись Сердца Бога, я всё ещё свободен, но полюбив и потеряв тебя, я свободы уже никогда не узнаю», - прошептал Венти, вспомнив предсказание гадалки. - Нет, не будет, - наконец ответил Паймон Демио. Голос его был совсем тихим, и всё же Венти услышал его. Он протянул руку и повесил венок из сесилий на берёзовую ветку – интересно, найдёт ли его Путешественник? А впрочем, это уже не имело значения. Венти ни за что на свете не решился бы отказаться от собственной свободы. И он отправился странствовать по Тейвату, желая ощутить ту самую свободу, убедиться, что она всё ещё с ним. Он никогда не задерживался на одном месте: его видели на вымощенных обсидианом улицах Натлана, в трущобах Сумеру и в Садах Сакуры в Инадзуме. Даже в морозной Снежной хмурые горожане с изумлением встречали легко одетого барда, с весёлой улыбкой распевавшего песни на городских улицах и в тавернах, где редкие странники прятались от холода и вьюги. Только в двух странах Венти не появлялся: в Ли Юэ и в родном Мондштадте, поскольку и там и там он имел шанс снова встретить Путешественника. Порой ему удавалось стребовать в качестве платы за свои выступления бутылку хорошего пива или вина, и тогда юный бард устраивался на дереве где-нибудь в окрестностях города, попивал алкоголь и невидящим взором смотрел вдаль, избегая поднимать голову к звёздам. Так проходили его дни. Мондштадт больше не нуждался в нём, без Сердца Бога он уже не представлял интереса ни для Царицы, ни для Селестии. Целый мир был на его ладони, и всё же с каждым днём Венти всё больше казалось, что небесный купол сжимается, давит на него, точно гигантская клетка.