08.09.2023
По прошествии нескольких дней я всё-таки обратилась в международную полицию, так как было очевидно, что локальной да и государственной нельзя доверять. Я рассказала, где и как Симон организовал тюрьму, для чего она была нужна; пояснила, что тоже была в его плену чуть больше трёх месяцев и посему являюсь очевидцем и потерпевшим одновременно. После рассказа я предложила провести их на место последней нашей встречи. Международная полиция сразу же направила сотрудников на поиски опаснейшего преступника, творившего бесчинства в своей стране, убившего тысячи, а то и миллионы людей атомным оружием против международного соглашения и сбежавшего из страны, вопреки законодательству.
Перед тем как добраться к главной тюрьме, мы волей случая встретились с ещё одной группировкой в пределах Колизея — Отступники. Это Храмовники, отрёкшиеся от своей идеологии и сбежавшие от кары со стороны Мессия, но от своей широкой души и эмпатии оставшиеся внутри Колизея для помощи пострадавшим. Они занимаются спасением выживших (посредством временного жилья и еды, припасов, оружия, пополнения рядов), набегами на базы и тюрьмы Храмовников, устранением наших общих врагов. Во время нашего разговора с ними я вспомнила записи Андрея про заминированный крест с кровавым следом. Тот аноним был, видимо, одним из Отступников.
Приехав на место последней моей встречи с Симоном, детективы не пришли ни к каким выводам, а лишь удивились громадности строений и средствам, которые были влиты на постройку всего этого. Следователи уже было хотели возвращаться и заявлять о том, что никаких наводок нет, после того как связали весь персонал тюрьмы и освободили пленников, но вдруг в шкафчике симониного кабинета было найдено письмо, адресованное специально мне. Оно гласило:
«Доброго времени суток Юле и следователям из международного розыска! Меня, как видите, тут уже нет, и я больше не появлюсь. Лучше не ищите меня. Правда. Только время потеряете. Я подумал, порефлексировал и принял решение больше никогда не возвращаться к власти. Хотя кто знает, кого вы увидите в мировых новостях). Шучу… Я улетел на собственном самолёте в другую страну с некоторыми самыми приближёнными мне людьми из власти под чужими документами. В страну нас пустили наши коллеги, с которыми договорился наш заместитель президента, выдав нас за мигрантов. Поэтому лучше не пытайтесь меня искать — бесполезная трата времени. Всего наилучшего, В. А. Симонов!
P. S. (Следующая часть специально для Юли) Юля, можешь поздравить меня! Я записался сперва к психотерапевту, а потом и к психиатру из частной клиники. Теперь у меня будет ещё и помощь зарубежных властей. Мне кажется, тебе уже плевать… Но чисто для справки (: .».
Мы со следователями немо переглянулись. Зачем Симон оставил это письмо тут? Для чего? И самый главный вопрос: как найти его? Может, он сказал правду, и тогда будет чуть полегче пробить через базу, однако вдруг нет? А если это была ложь? Проблема в том, что Симон непредсказуем и мог написать это и чтобы отвести взгляд поиска, и чтобы испытать удачу.
Спохватившись и ещё раз недоумённо перечитав письмо, следователи выскочили из базы, прихватив записку, как улику, и поехали в отделение для выяснения обстоятельств, оставив пару сотрудников обследовать местность.
В само отделение меня не пустили, однако сказали, что могут вызвать для дальнейшего следствия.
13.05.2024
Никаких зацепок за это время так и не было найдено. Мне уже исполнилось семнадцать. Я бы за это время успела родить, а они даже намёка на след родить не могут. Стоит сказать, что в отделение меня вызывали два раза. Я составляла фоторобот, раскрыла ФИО, возраст, должность, рассказывала про модель поведения, голос, характер, шизотипическое расстройство Симона и всё такое. И после такой проделанной работы можно сказать, что либо Симон тщательно замаскировал все улики, и письмо оказалось правдивым, либо никто просто не работает. Как и районная, областная и государственная полиции, куда я тоже от отчаяния решила обратиться. «А вдруг?» — думала я тогда. Бесполезно, как я ранее и предполагала.
Зато в политической борьбе мы преуспели за ¾ года. В первый раз (23.09.2023) мы заняли самую крупную улицу города — Мирославский проспект (если бы могли приехать в столицу, то было бы попросторнее), чтобы вместились все, а поперёк по этой улице, прям перед выходом на площадь Революции (символично, кстати) — центральную в городе — стояли пулемётчики и отстреливали каждого приближающегося. Но в нашем случае целую толпу скашивали за одну очередь. Кровавая перемолотая каша буграми скапливалась, препятствуя наводке и пулям, перед пулемётами, стреляющими поочерёдно, чтобы не делать пауз между выстрелами. Выжившие вскарабкивались по скользким, липким, сворачивающимся и размягчённым кочкам крови и плоти. Но людям плевать на раскалённый асфальт, подогревающий повсюду разлитую кровь собратьев; людям плевать на палящее солнце, пекущее не только головы, но и плоть погибших, ведь каждый сражается не за себя, а за ближнего, за благополучие всех. Смрад гнили, крики агонии и треск пулемётов сопровождали нас на протяжении всей, воистину, битвы.
Узники режима напирали, подавляя технологии количеством. Им была не страшна смерть. Ведь такая жизнь хуже смерти; смерти благодарной, в отличие от типичной батракской. Все просто хотели добраться до здания правительства; пусть хоть один, но добрался бы, сев в кресло приспешника тирана, освободив хотя бы один город от плена абсолютизма.
Кто-то был умнее и пытался обойти с соседних улиц. Это не входило в мой план. Однако власть не совсем промах и предусмотрела возможный поворот событий, расставив такие же пулемётные линии. Незахороненные, окровавленные тела скапливались ещё и с боков Мирославского.
И вот, когда нас осталось несколько тысяч, нам удалось пробиться через пулемётную линию, забивая стрелков оторванными конечностями, органами и просто предметами, отломанными некоторыми на улице. Но… прорвавшись на площадь, нас ждало разочарование: минное поле на подходе к зданию правительства, и снайперы, обстреливающие из окон. Да ещё и другие пулемёты позади нас на проспекте выкатили, сперва взорвавшие освободившиеся от прежних стоящих за ними — чтоб нам не достались. И плюс обстрел с двух соседних улиц. Большей части пришлось укрываться в хрущёвке правее, а остальным — за её боковым фасадом, выходившим на плоащадь. Однако несколько тысяч человек никак бы не укрылось за стеной кирпичного здания.
Площадь была организована так, что к ней по часовой стрелке от Мирославской выходит ещё девять улиц, сужающихся с удалением от проспекта, которых так же разделяет друг от друга хрущёвки.
И если проблема с минами вскоре решилась — мы отошли подальше и кидали в поле всё, что могло амортизировать — то со снайперами пришлось повозиться. Ну да, парочку удалось снять асфальтом и кирпичом в голову, но вот остальные не особо поддавались, убивая протестующих. А в особенности они выцеливали предводителя восстания — меня. Однако я, предугадав это, присела на корточки в толпе буйствующих.
На пулемётные линии выделилось около пятисот человек на каждую, которые из уже покосившегося и изрешечённого пулями здания неожиданно выпрыгивали на пулемётчиков, избивая до смерти.
Одна из спецопераций была успешно выполнена. После неё все остатки сопротивления, от чердака на пятом этаже до подвала, выскочили из дома и по расчищенной дорожке между мин пробирались к зданию правительства. Кто-то завладел пулемётами и обстреливал снайперов, и обезвреживал мины. Люди умирали, падали, замыкали заряд, но не взрывались — ещё ж отпустить надо — взрывались, ковыляли, ползли и вновь умирали. Вакханалия и безумие.
Но настал момент, ради которого мы понесли такие колоссальные потери, — вход в правительство через огромные дубовые двери с металлическими ручками, что были гигантски, как реальная рука. Внутри — в высочайших каменных комнатах, точно музейных, глазурованных золотыми орнаментами, где по стенам были развешены картины Эпохи Просвещения, и стояли на стендах под стеклом экспонаты Древней Греции; на полу — красная дорожка из коврика советской семьи, уходящая по единой комнате к окну напротив входа и заворачивающая налево, к досочной лестнице на второй этаж и в две другие комнатки поменьше на том же первом этаже; сверху свисала огромная хрустальная люстра с миллионами подвесок и завитков, светящиеся радугой — нас встретили наши противники. Правда, они не ожидали, что сюда доберётся
столько людей — когда мы вошли, нас оставалось около двух тысяч человек — и выставили смехотворных десять человек, попросивших нас не трогать их в обмен на служебное оружие. От такого предложения грех было отказываться, поэтому мы уговор сдержали, под дулами пистолетов выставив охрану за входную дверь.
Заглянув в комнату левее от лестницы, все стены в которой были завешены монетами различных эпох и стран, и в комнату правее, где находилось собрание оружия и пыточных устройств Средневековья и Нового времени, с такими же дверями, что и на входе, только поменьше, мы побоялись взбираться лишь наверх к заседающим и терроризирующим весь город монархам, коих у нас сейчас вся страна. Тогда я выстрельнула в якобы театральную люстру (по габаритам самая, что ни на есть, подлинная), чтоб звоном разбившегося хрусталя привлечь внимание министров и заявить о нашем приходе. Было решено ждать пять минут, а по истечении времени — наступать.
Прошло лишь полторы минуты, как сверху по размашистой дощатой лестнице спускался полупоклоном радостно и добродушно, будто ожидал гостей, мэр города, если его таковым можно назвать. Он всячески умолял нас не заканчивать начатое: пихал деньги, предлагал визу за границу, участки, квартиры, автомобили, разделить власть с ними и как только не молил не устраивать переворот.
Посередине одного из обещаний я вышла вперёд, подставив мушкет к глазу мэра, и приказала:
— Хватит ссать нам в уши, демагог ебливый. Если ты и твои соратники прямо сейчас не отступят и не признают власть нашей — мы перестреляем каждого, ясно?
— Хахахах, ты и вправду думала, что я бы сделал всё это, лишь бы вы отступили? Что я буду в принципе подстилаться под сучье отродье? Да кто вы такие, чтобы... — я спустила предохранитель и нажала на курок. Пуля пронзила глаз и вылетела из затылка, разбив огромную греческую пелику (очень вероятно, что оригинальную). Из глазницы и затылка полились потоки крови, и нерадивый мэр упал замертво.
Быстро скооперировавшись, мы поднялись по дощатой лестнице, что располагалась левее входа, на второй этаж с коридором, проходившим возле многочисленных комнаток, в которых заседали абсолютно бесполезные министры. По бокам от мраморных балясин стояли музейные стенды, под стеклом на которых вновь греческие сосуды: лутрофор и лекиф. Пройти к министерствам можно только с одной стороны, так как подъём на второй этаж смещён вплотную вправо к стене. В полости, огороженной периллами, создававшие безопасность и аутентичность, тянущиеся от лестницы, и стояли тумбы с глиняными сосудами сверху. Ради них продлили проём, и, соответственно, увеличили габариты экспонатов. Напротив подъёма располагались стеклянные шкафы, где была представлена эволюция огнестрельного оружия. Наверху, на втором этаже, продолжался белокаменный пол с золотыми узорами, лишь по коридору до окна теперь лежал красный ковёр, точно у всех советских жителей на стене. Пройдя чуть дальше к кабинетам, по обе руки от нас были более широкие комнаты, также кончающиеся окнами, со служебными и техническими помещениями: туалеты, склад, медпункт, бухгалтерия и т.п.
Взглянув прямо, мы замерли в прострации: почти вплотную к открытому нараспашку окну завис в воздухе вертолёт, с которого в мэрию запрыгивали солдаты гвардии и ожидали нас. Завидев наше появление, они направили на нас винтовки. Подняв руки и немного спускаясь по лестнице, мы, как один, наивно кинулись вниз в надежде убежать. Однако снизу нас встретила та же гвардия с современным обмундированием, штурмовыми винтовками и противопульными щитами. Некоторые из нашей команды думали, что подловили нужный момент и начали стрельбу. Гвардия же оказалась не совсем имбецилами, поэтому успела прикрыться щитами и начать ответный обстрел. За долю секунды я поняла, что этот поход точно не станет успешным, а без меня второго и не светит, посему надо было сохранить свою душу. Я быстро легла, выстрельнув себе в ладонь (от стресса и волнения адреналин переполнял кровь, и боль заглушалась максимально), и обмазала грудь и спину кровью, будто мне прострелили лёгкое. А так как я была где-то в последних рядах, никто не заметил махинации.
Бои наконец утихли, и я смогла услышать тишину, как очень любили говорить мои учителя. Но я не спешила вставать — ещё слишком рано. Я максимально затаила дыхание и ждала. Спустя несколько минут гвардия спускалась со второго этажа вместе с некоторыми чиновниками, пять раз наступив на меня. Последний, кажется, сломал мне ребро. Однако даже тогда я не дрогнула и просто ждала подходящего момента. Гвардия с министрами вполголоса обсуждала что-то, мельком разглядывая трупы. И вот все вышли куда-то наружу — и вот он! Я аккуратно приподнялась и проскакала по ступенькам в левую часть второго этажа, притаившись за стенкой. Несколько секунд я переводила дух и осматривалась: нет ли за мной погони? Однако убедившись в обратном, прошла на цыпочках к одной из дверей. Надпись на ней: «Кабинет министра медицины и здравоохранения по Лисейнской области». Ну, это тот самый, который продавал аппараты ИВЛ заграницу в 2020 г. при пандемии Коронавируса. Ну, тот самый, что не вводил масочный режим до последнего, пока от этого не умерло пятнадцать тысяч девятьсот семьдесят три человека. Ну, тот самый, у которого в области от обрушившихся крыш больниц, поликлиник и диспансеров погибло в общей сложности тридцать пять тысяч семьсот восемьдесят восемь человек. Эта дверь была самой подходящей для моего плана.
Да, пусть это не мой родной город, но его благополучие важно для меня, как для родного. Я до Взрыва постоянно читала новости про Лисейнск. А ещё ранее, в детстве, мечтала переехать туда, ведь он такой большой, интересный. В моей же деревне
ничего не было (вот прям типичное понимание слова «деревня») — оттого, кстати, я именно сюда и поехала организовывать протесты (ну и потому ещё, что всех людей в Варду Храмовники извели). Да и сама Бильская область была беднее.
И вот я стою у стены, куда должна открыться дверь, и стучу. Внутри слышатся приближающиеся шаги. Треск щеколды и опускание ручки. Дверь медленно открывается, и из проёма аккуратно высовывается голова. Я со всей силы ногой бью по двери. Она должна была закрыться, но из-за головы просто отскочила обратно, сильно повредив черепную коробку министра (вероятнее всего, без мозга внутри). Тогда я выскочила к проёму и влетела в кабинет. Помимо валяющегося на полу и бьющегося от боли министра медицины и здравоохранения, держащегося за голову, в кабинете находилось ещё три чиновника. Один — точно министр образования и просвещения. Ну да, тот, при котором закрылось пятнадцать школ по всей области. Тот, при котором остальные пятьдесят шесть общеобразовательных учреждений находились в состоянии разрухи. Для примера, в одной из гимназий на уроке обвалился пол на втором этаже, и класс свалился на первый этаж, прямо на других детей в раздевалке. Тогда пострадало тридцать семь человек, а пятеро умерло.
Все трое испуганно и недоумённо смотрели на меня, открыв рты. Пистолет был наготове, и я тремя меткими выстрелами лишила жизни троих нерасторопных человек, лишивших жизни миллионов. Теперь пришла очередь уже несколько секунд стонавшего от боли министра. Он пытался уползти за дверь, однако мой испепеляющий взгляд заметил его раньше. На его височной части черепа был отчётливо виден удар двери. Понятно, что я приложила достаточно силы, ведь смогла разломить череп, хоть и немного, так, что из-под глаза потекла кровь, окрасив склеру в красный. Но я не стала останавливаться на достигнутом и, разбежавшись, прыгнула обеими ногами на голову министра здравоохранения. Трещина увеличилась, голову расплющило, и мозг выдавило наружу. А, может, и не мозг вовсе... С удовлетворённо-маниакальной улыбкой я утянула труп в кабинет и закрылась на щеколду. Как только я представила себя со стороны, то в моей голове всплыл образ Симона, от чего улыбка быстро испарилась. Теперь оставалось просто наблюдать через окно за ситуацией снаружи и дожидаться наиболее подходящего для побега момента.
На улице был лишь хаос: разорванные и изуродованные трупы, устилающие практически всю площадь; подорванный от мин асфальт, разбросанный повсюду; кровь, расплескавшаяся по улице и заполнившая все ямы, воронки и отверстия. Однако уже спустя полчаса на центр площади прикатили огромную металлическую цистерну. Такую же, как и поездом перевозят. Только вот эта цистерна была уёмиста не только вверх, но и продольно, посему я из окна второго этажа не могла разглядеть полностью всю поверхность дна.
И вот к цистерне начали сносить трупы из министерства и закидывать их внутрь. Так продолжалось долгое время. Солнце уже приближалось к востоку. Несколько раз я даже слышала шаги в коридорах. Тогда я максимально затихала и задерживала дыхание. Видимо, они проверяли нет ли трупов в коридоре и заодно выносили их с лестницы. Когда с транспортировкой было покончено — к слову, половина резервуара заполнилось к концу сбора — чиновники окружили собственно созданное незахороненное кладбище. Один из них принёс канистру бензина и вылил её в резервуар. Уже какой-то другой министр прямо в ряду зажёг сигарету металлической зажигалкой из нержавеющей стали, которую после откинул пальцами прямо в цистерну. Кремация началась. Все чиновники, как зачарованные, смотрели на огонь. Их поддерживала и я. Протестующие, мои соратники и единомышленники, не побоявшиеся выйти на столь опасную аферу, умерли достойно и могут покоиться с миром. Огонь пожирал их измученные тела, наполняя последним теплом перед завершающей стадией жизни. Солнце всё больше двигалось к горизонту и всё больше сливалось цветом с огнём. А бравые революционеры сгорали пламенем услады, пусть и посмертной. Дайте им кто-нибудь белые крылья, они утопают в огненном омуте.
Небо сгорало от края до края, а реальное пламя уже угасало, и министры потихоньку расходились. И когда не осталось никого — я подумывала уходить. Забравшись на подоконник, я отпёрла резное, будто из крестьянской избы, деревянное окно и перелезла на кирпичный отлив. Да, всё бы хорошо... Но теперь же надо как-то слезть на землю со второго этажа. После, оглянувшись по сторонам, я увидела и вспомнила, что второй этаж несколько сдвинут, посему пробиралась к углу. То есть второй этаж образует небольшой козырёк, смещённый в правый угол и опирающийся на колонны, подобные библиотечным. Обогнув стену, я поняла, что легко можно спрыгнуть на уступ между первым и вторым этажами, а оттуда на землю. Так и поступила. Не мешкая, я со всех ног ринулась восвояси по Мирославскому. В этом городе я не знала никого, оттого просто забрела в первую панельку на краю города и укрылась там. Благо, охрана дома отвлеклась на «преступника», пытавшегося вероломно и бесстыдно ворваться в свою же квартиру, сперва догнав, а потом избивая его где-то за домом. Так что я спокойно смогла проникнуть в подъезд через окно квартиры на первом этаже.
Прошло полгода. 10.03.2024. Я целых шесть месяцев жила в подвале какого-то дома. Из квартир всех жильцов, в соответствии со всеми принятыми законами, выгнали, заставив оставить всё имущество. То есть их просто выкинули голыми на улицу и запретили кооперироваться. Мне казалось, что я провела достаточно времени эдафобионтом и этого времени должно было хватить для сочтения меня пропавшей или погибшей. Я невероятным образом смогла выжить тут. Мне повезло, что власть оставила в покое, как минимум, подвал и не забирала никакие вещи граждан. Так, например, заготовками, благодаря которым я и продержалась всё это время, была забита практически каждая подвальная комнатка. Хотя для поддержания белкового баланса я употребляла в пищу насекомых и червей, которых либо откапывала, либо находила. Также я обматывала лыжную палку паутиной и так склеивала всяких летающих и ползающих насекомых, после чего ела их. Чтоб не замёрзнуть, я отрывала доски от комнаток в подвале и с помощью спичек, найденных в одной из кладовых, разводила костёр. Дым выходил из продуха, что был с задней части здания, отчего он успевал рассеиваться, и его никто не замечал. Однако я не смогла бы нормально функционировать, если бы поедала исключительно соленья да букашек. Пришлось прибегнуть к когда-то давно используемому Андреиному способу — каннибализму.
Различная самопровозглашённая элита приходила с осмотром в дом, где я и подлавливала их. Я ждала, когда они поднимутся на первый этаж, выходила из подвала и тем самым подаренным Сашей и сохранившимся перочинным ножом зареза́ла их. Затем я оттаскивала труп в убежище, там расчленяла перочинным ножиком и по частям жарила на костре, а вследствие пониженной температуры в помещении условия для хранения были как в холодильнике.
Чтобы министры не нашли меня по разящему амбре, я мылась дождевой водой, которую набирала в канистры. Каждую неделю я расходовала только одну, чтобы как-то растянуть запасы.
Но всё время добровольного заключения в моей голове вновь назревал план восстания. И я искренне верила, что этот раз должен стать удачным. По моей идее я должна была вырядиться министром (с помощью одежды они различают своих, а «смерды», по идее, должны отличать «господ»), забрать его трудовую книжку (ведь именно она является тем единственным временным документом-пропуском на первое время до создания специальных пропусков, который необходимо предъявлять при входе в дом, ибо разрешалось посещать подобные места лишь политическим деятелям, а в паспорте должность не указана), исправить ручкой Саши некоторые буквы и беспроблемно проходить в места заключения граждан. Ну собственно так и сделала. Я сохраняла специально все трудовые книжки, чтобы можно было выбрать наиболее подходящие ФИО. Так, было восемь вариантов. Первый, что я положила сверху по релевантности, был Коль Александр Геннадьевич. Тут всего две буквы переписать и одну добавить.
В процессе исправления я вспомнила, что самой первой я зарезала некую девушку и отложила её книжку отдельно от остальных, чтобы не забыть. Забыла... Порой я в прошлом бываю умнее себя в настоящем. И да, Ксеносецкая Арина Никитична реально была у меня в руках в виде текста. Тогда я разорвала и предала огню Коль Александра Геннадьевича, а точнее его трудовую книжку. После я собралась с мыслями, натянула форму той же самой женщины-чиновника: белый пиджак, клетчатый галстук, усеянный белыми, черными, серыми, красными, синими произвольными четырёхугольниками, рубиново-красная рубашка, зауженные бледно-чёрные брюки со стрелками, туфли-монки чёрные — и отворила деревянную скрипучую подвальную дверь.
Мой план был таков: притвориться новенькой и узнать про все места заключения, а после проникать туда и высвобождать оттуда пленных. Его я и придерживалась первые часы.
***
— Здравствуйте! Наконец-то я нашла Вас! Меня направили к Вам, чтобы узнать места заключения челяди. Я являюсь новенькой проверяющей и буду следить за строгостью наказаний и порядком со стороны заключённых, — сочинила на ходу я, подойдя со спины к первому увиденному министру.
— П-привет... — растерянно, вероятно, от неожиданности, начал он, поворачиваясь ко мне лицом. — Да? Кто тебя назначил?
— Ча... суковский Дмитрий Ильич, — быстро на ходу развивая ложь, я сказала ФИО губернатора области, чьё имя первым делом пришло мне в голову.
— Хм... Меня не уведомляли о новых сотрудниках... Покажи-ка свою трудовую книжку!
— Вот, смотрите. Всё имеется, — заявила я, достав из кармана пиджака документ.
— Хм... Действительно... Так, стоп... А почему дата приёма на работу — 23.06.21?
— Так я сперва была ответственна за проверку государственных органов в Бильской области, потом меня перенаправили в Лисейнскую, а после качественной работы повысили до проверяющей работы министров. Да и скажи, откуда у меня тогда эта форма? — показала ладонью на себя и, ничуть не колеблясь, продолжила оправдывание я, так как предугадала этот вопрос заранее.
— Хм... Ладно, я расскажу тебе обо всех таких местах, но перед этим позвоню Дмитрию Ильичу и перепроверю сказанное тобой, — министр достал телефон и уже набирал номер.
— Постойте! Не стоит этого делать. Он тем более и не возьмёт трубку. Просто сейчас... — мне нужно было за считанные секунды выдумать что-то убедительное, — у него собрание, так что лучше уже позвонить позже. У меня есть всё его расписание, которое я за долгое время работы с ним заучила наизусть. Когда я устраивалась к нему — такое выдавали каждому, чтобы не отвлекать в неподходящее время.
— Хм... Ла-а-а-адно, поверю на слово... Весь мозг выебешь... Чтобы тебе было проще, а мне быстрее — дам тебе карту Лисейнска, на которой есть в том числе и объекты заключения, — министр полез в карман и вытащил из него свёрнутый кусок бумаги, а затем протянул мне. — Однако я обязательно позвоню ему сегодня. И если ты меня обманула — найду тебя и казню лично самым кровавым способом.
Я приняла подношение и с благодарностью кивала головой, пятясь назад и немного побаиваясь. Но в один момент меня наполнило сомнение, и я решила развернуть карту. Да, действительно, это была подробная карта местности с указанием и мест заключений, и собраний министров, и времени патрулей, и недавно образовавшихся районов-гетто, и эшафоты, и даже секретные места переговоров. Это же просто бесценный дар!
— Простите! А не знаете ли вы, установлены ли по городу камеры? Их наличие очень важно на случай побега заключённых.
— Хахахах, во-первых, из наших тюрем невозможно выбраться, — здесь хотелось засмеяться уже мне, ведь, помнится, один премьер-министр также мне когда-то говорил, — а во-вторых, их должны будут установить через несколько недель, ибо поставку из-за границы почему-то задерживают.
— То есть сейчас их нету?
— Нету. А зачем ты так подробно об этом расспрашиваешь, м?
— Потому что... — я сделала рывок к этой массивной туше и молниеносно вытянутым из кармана ножиком нанесла пятнадцать ножевых ранений. Ну чтобы наверняка. — Потому что я ненавижу всех и каждого, кто ущемляет свободу обычного народа. Да и ты сам обещал меня отправить на тот свет, если выяснится, что я соврала. Ну так вот, говорю честно: да, я соврала. Убивай, — злостно шептала я на ухо стоящего на коленях и уже еле дышавшего в агонии от крови багрового министра.
Несколько секунд, и он упал лицом в землю.
Я оттащила труп в переулок и последовала по указанным на карте точкам. Спустя несколько часов по одной и той же схеме я освободила с пятнадцать тысяч человек (в камере их могло находиться по несколько десятков): по временному пропуску входила в тюрьму, просила показать мне клетки, говорила, что всё в норме, и пока смотритель отворачивался — изрезывала его ножиком; а так как охранников было всего пару-тройку штук (тюрьмы оборудовали прям в подвалах некогда жилых домов), то дело было не хитрое, и потом с помощью одного ключа для всех замков освобождала пленных. Всем освобождённым я говорила пока что не рассредоточиваться и распределиться по всему городу, скрытно собирая оружие, форму и трудовые книжки путём грабежа, разбоев, нападений и диверсий. А собраться в самом высотном здании города только через три дня к 12:00.
Пока я шла — понимала, насколько наша страна погрязла в преступности и беззаконии: на каждом переулке какой-нибудь министр кого-то насилует; в каждом тупике вяжут ранее обычного гражданина, а сейчас — злостного нарушителя самопровозглашённого закона; на каждой улице опустившиеся жители в страхе от министров, которые даже так могут прийти, избить и отобрать последнее, играют в дурака на еду и одежду на поддонах, пьют когда-то сделанный низкосортный самогон, нюхают завалявшиеся остатки табака от сигарет из кармана, колются дешёвыми «Цикламедом» и «Тропикамидом», найденными где-то в мусорках. Приходится выискивать чистый от мусора, соплей, мочи, кала и испражнений желудка кусочек асфальта. Однако, как бы не молила моя душа, я не могла вмешаться — тогда бы меня вычислили, и шансов уж точно не было бы. Весь город напоминал трущобу, где надо продираться через зловония и остатки мусора, оставленного от бесполезности обездоленными жителями, сжигаемого в каждой подворотне, чтобы хоть как-то согреться без одежды в начале весны, а не до конца отчаявшиеся энтузиасты объединились в гетто, в котором царят свои законы, анархия и ещё больший хаос. Но, как говорят, не можешь победить — возглавь. А в нашем случае невозможно победить, ни вставши во главе.
***
И вот наступило тринадцатое марта. Группки по три-пять человек подходили к высотке на окраине города. Мы обсуждали организационные моменты, обменивались снаряжением и уже готовились к началу переворота. На сей раз я решила поступить немного иначе: не устраивать очевидные протесты у всех на виду, а применить хитрость и скорее, переиграть умом, нежели грубой силой.
Итак, мы оделись в форму, распределили трудовые книжки и направились в Думу Лисейнска. Пятнадцать тысяч человек окружило здание правительства. При желании мы могли бы его по кирпичу разобрать. Пару министров, что ожидаемо, вышли к нам поинтересоваться кто мы и зачем оккупировали Думу. Мы представились госслужащими, коих направило правительство страны сюда, ибо поступил сигнал о массовом побеге «преступников» и убийствах министров, чтобы обеспечить бо́льшую безопасность. Вышедшие к нам министры в недоумении переглянулись: видимо, они слышали об этом в первый раз. Это было нам на руку. Сказав не вскрывшуюся правду, наша ложь звучала правдоподобнее и убедительнее, чего они и впрямь не разглядели и поверили без выяснений.
Мы попросились пройти хотя бы сотней. Остальные же сторожили пути отхода. О чёрт, и снова мы здесь... Это музееподобное здание... Нас провели по всем комнатам, показали что и где находится, ведь в их понимании мы должны быть их союзниками и напарниками, а значит сосуществовать с ними с одном здании. И вот нас завели в комнату собраний, где как раз в этот момент стягивались министры. Тут по моему сигналу наша сотня открыла огонь из пистолетов, спрятанных в глубоком внутреннем кармане пиджака. Один из нас по предварительному согласованию побежал к окну звать оставшиеся войска на случай, если нас перестреляют. Правда, они ворвались уже тогда, заняв собой полностью здание до такой степени, что часть всё равно стояла на улице, при учёте, что все комнаты были взломаны и заняты, когда мы обирали раскиданные по всему залу трупы. Ничего интересного у них не оказалось. Должно быть, всё где-то запрятали. И это место явно не в основной части Думы, ибо мы прорыли буквально каждый уголок.
По сути с того момента мы официально, хоть и не совсем законно, захватили власть в Лисейнске. Сперва мы распределились по должностям. Я сразу же отказалась от возможности стать губернатором, ибо ничего не смыслю в управлении. Зато заняла по собственному желанию должность по поиску и нейтрализации прошлого правительства. А губернатором по собственной инициативе среди всех прочих кандидатов был назначен Алексей Гавриилович Цвумич, некогда министр транспорта и коммуникаций, которого от неугодности разжаловали пять лет назад, хотя он более, чем отлично справлялся со своими обязанностями. Он самый достойный кандидат, потому что не просто имеет опыт управления, но и ещё в этом городе.
Затем начались операции по освобождению ещё пленных граждан, которые возглавляла я. Пусть у меня неправильно сросшиеся кости, нету некоторых зубов, порваны сухожилия, шрамы повсеместно, четыре пальца на руке, глухота на левое ухо и отсутствие некоторых отделов мозга, однако я всё равно считала своим долгом направлять и вытаскивать сограждан из трудностей.
Затем нужно было отгородить границы города от нашествий министров и власти в целом. Для это было решено разбирать все хрущёвки в городе. Ведь мы не просто не имели ресурсов для возведения стены вокруг города площадью 207 км², а хотели построить более современную, удобную, эстетичную, безопасную, совершенную страну. Да, именно что страну. А для такого дела хрущёвки нам ни к чему. Конечно, в наших руках были заводы и территория, богатая глиной... Но вот проблема в том, что в пределах города её всю добыли ещё лет двадцать назад. Огромные её залежи находятся за городом, куда нас никто не пустит. Так или иначе мы соорудили стену, подчистую разобрав все хрущёвки, в три метра, сверху установив наэлектризованную колючую проволоку, переплавленную из различного металла. Всё для собственной безопасности.
В первые три дня после завершения стены разбои чиновников и гвардии не давали покоя. Они просто оккупировали её и уничтожали нас, выжидая и потихоньку ломая стену. Однако на четвёртый день орда неожиданно полностью отступила. Это было крайне странно, но я могу только догадываться, что этому поспособствовал Симон.
Мы только хотели спокойствия и счастливой, беззаботной жизни. Мы хотели не просто существовать внутри другого государства, подчиняясь её законам и правилам, а обрести суверенитет, самостоятельность. Для этой цели Алексей Гавриилович направил в ООН письмо с полным объяснением ситуации, чтобы там провели голосование за суверенитет или подчинение. А для большего убеждения он сослался на международную полицию, которая тоже в курсе этой ситуации. На голосовании девяносто девять процентов стран проголосовало за, что, естественно, официально дало нам независимость от тоталитаризма. Наша страна, удивительно, единственная была против этого, отчего ей запретили приближаться к границам нового, двести восьмого государства — Меньшика́ндра, названного в честь фамилии и имени величайшего человека нашей новой страны, основателя движения Прозаповедщиков и родоначальника борьбы с угнетением властями — Андрея Мéньшикова.
Но и на этом мы не остановились. Теперь наша команда засматривалась на соседнюю территорию для освобождения наших некогда соотечественников. Граждане Меньшикандра выдвинули инициативу расширения границ за счёт захвата земли и освобождения живущих на ней людей. Теперь это наша основная государственная цель; я бы даже сказал идеология.
29.03.2026
Ровно два года назад мы захватили власть в Лисейнске, ныне Меньшикандр (город-государство). За всё это время мы к 207 км² добавили территорий области на 110 км². Теперь мы даже не возводим стены, ибо нам достаточно эвакуировать всех жителей определённой местности, как власти самовольно отступают и отдают землю в Меньшикандрское владение и более не атакуют. Почему так? Сама не знаю. Но моё мнение остаётся неизменным — Симон, который, хоть и больше не у власти нашей прошлой страны, всё равно до сих пор обладает авторитетом и связями.
Всем нам стало намного проще и безопаснее жить. Цвумич работает на славу. В этом мае ему тридцать пять исполнится. Мы сделали определённо правильный выбор. Меньшикандр теперь перестал быть зависимым от кого-либо. Ранее мы закупали уголь у Казахстана, чтобы запустить работу ТЭС, однако, расширив территорию, мы захватили также карьеры по его добыче. Газ и нефть до сих пор продолжаем закупать в других странах просто потому, что у нас они не добываются. Все заводы возобновили производства. Промышленность развивается. Экономика растёт. Что это, если не сказка?
Большинство граждан нашей прошлой страны стремятся переселиться к нам, ведь у нас и свободнее, и дешевле, и уровень благополучия выше, и рабство презирается. Конечно, пока что мы можем заселить не всех пятисот тысяч семьсот тридцати двух мигрантов, и с каждым днём всё больше прибывающих, но работа идёт, и город заполняется новой, качественной, современной застройкой и инфраструктурой. А из-за закона о полностью закрытых границах в Меньшикандре появилась новая должность — агент. Он тайно проникает на территорию нашей прошлой страны и противозаконно, скрытно вывозит её граждан, естественно, захотевших самих, к нам.
В общем эта та страна, о которой многие мечтали. Достаточно было прийти правильным людям, искренне любящим свой народ и готовым погибнуть за его благополучие, как жизнь сразу стала налаживаться. Впрочем, бесконечность не предел, посему не будем останавливаться на достигнутом, и вперёд — в утопичное будущее! А эта история борьбы огромного числа людей, потерь и приобретений, разлук и встреч, ненависти и любви, уважения и презрения, мести и благодетели, смертей и рождений, благородства и подлости официально заканчивается с улыбкой победы на лице.
