Романтическая комедия моей юности реально не удалась!

Прилунарный вывих кости запястья с подозрением на перелом, два шва на нижней губе и перебитая переносица – самое малое из того, на что я мог рассчитывать. Если бы не боль, я бы подумал, что уже умер. А так – пару лангетов, темные очки из-за заплывших глаз и зеленка. Первые пару дней ещё тампоны в ноздрях, когда дышать ртом пришлось. Но я не мог заставить себя оставаться дома, даже не смотря на беспокойство окружающих. Я не то, что спать – я пить теперь боялся. Этот постоянный скрежет, эхом отдающийся в ушах... тонкие, мраморно-белые пальчики судорожно скребли по покрывалу... окровавленные зубы отвратительно скрежетали... Как он жил с этим? Ао, бедный Ао, как же так случилось? Как ты с ума не сошел? Как ты вообще...? А ведь она всегда, всегда смотрела только в мою сторону. Только на меня. С самого детства. С самого начала. Наверняка для него каждый раз был, словно выстрел в голову, и сердце на куски рвалось. Но Кирихара терпел. Терпел ради Саи-чан. Лишь ради неё одной. До недавнего времени меня успокаивало то, что я один испытывал боль, что я один был несчастен, что я один страдал. Но не теперь. Теперь я больше не знаю, что делать. Не имею понятия, куда прятаться. Солнце не перестало светить ярче после его слов, небо не стало тусклее, а облака не утратили чистоты – только одного меня внезапно сразило осознание, что броня поизносилась, доспехи проржавели, а маски бьются одна за другой. Разве что кожа не трескается под напором вырвавшихся чувств. Бетонная стена, которой я оградил себя от окружающих, превратилась в хрупкую яичную скорлупу за один миг. Я плакал у грязного рукомойника, упав на колени и не в силах поднять глаза к небу. Все тело сотрясалось, горло сдавило, а слезы лились и лились, как из незакрученного кем-то крана. Швы на губе разошлись, причиняя боль, но не было ни единой возможности остановиться. Прямо как тогда. Как на похоронах Саи-чан. Я стал таким непрочным, зависимым, слабым. Горделивая посадка головы, презрительный взгляд, тщеславие, самомнение, самодовольство, аура благополучия – больше ни к чему. Обидеть стольких людей, сделать их несчастными – как же так? Родители Саи-чан, потерявшие обожаемую дочь, родители Ао, потерявшие сына, мои родители, которых я почти возненавидел... Что теперь осталось? Моя гордость и невыносимое самодовольство? Не нужно! Я больше не имею права смотреть на людей свысока! В юриспруденции существует такой термин: когда человек выходит на пенсию в официальных документах он обозначается не иначе как «вступивший в возраст дожития» – вот и я теперь такой – Хикитани Аки, вступивший в возраст дожития. Остается лишь смириться с этим и плыть по течению. Больше нельзя ошибаться и стремиться не к чему. Только одну слабость себе позволю, тем более что и сэмпай – тот, кто отныне держит в своих руках мою жизнь и имеет полное право распоряжаться ею по своему усмотрению – разрешил – Хаято. Он солнце на неприкосновенном небе. Стена, в которую я вою. Дверь, которая пока ещё не закрыта. Всего год, до окончания старшей школы, а потом мы с Ао уедем. Туда, где я проведу оставшиеся мне по-настоящему одинокие дни. Ведь должно же быть что-то, что заставит меня страдать ещё сильнее, что сделает одиночество поистине невыносимым? Не знаю, правда, насколько Хаямы хватит. Неделя, две, может месяц... Я ведь действительно ужасный человек. Низкий, грязный, подлый, порочный, эгоистичный, вечно доставляющий проблемы и не считающийся с мнением окружающих. Правда, ещё есть Юкино, сияющая ярче всех звезд на небе, с которой мы стали практически друзьями. Но друзья у такого, как я – смешно, право слово. Просто новая монетка в копилку вины и печали. Думаю, Ао простит мне этот каприз. Надеюсь, по крайней мере. - Хикитани! Эй, Хикитани, ты слушаешь? – обнаруживаю себя сидящим в кабинетике Хирацуки, и её лицо практически в дюйме от моего. - Да, сэнсей, конечно, - обреченно киваю, но не вскакиваю с намерением убежать, по своему обыкновению. Приступы больше не волнуют. Их не то, чтобы не стало – просто реакция притупилась. Мне больше не страшно. Выпасть из реальности на некоторое время даже в радость будет, учитывая обстоятельства. - Ксо! – ругнулась женщина, резко разогнувшись, и зарылась пальцами в волосы. – Да что с тобой происходит?! - Сэнсей, я серьезно устал объяснять, - устало вздыхаю, проведя ладонью по подбородку. – Я был неосторожен. Упал с лестницы из-за того, что на урок торопился. Сотрясения нет, а все остальное мелочи. Вы же видели заключение врачей, и там черным по белому... - Да не об этом я, придурок! – рявкнула настолько громко, что заставила меня нервно поежиться. - А о чем тогда? Честное слово, я вас не понимаю, - очередной вымученный вздох с моей стороны. - Ну, вот опять! Ещё пару дней назад ты бы огрызнулся и закатил скандал, если бы я назвала тебя придурком, а сейчас просто сидишь и вежливо киваешь, соглашаясь! – она топнула ногой в нетерпении. – Что происходит, Хикитани? Что случилось? - Да что со мной не так-то? Разве не этого вы всегда хотели? Поистине, человек – самая удивительная и противоречивая из всех существующих форм жизни... - осторожно тру переносицу, ибо ссадина под пластырем чешется зверски. - Правда твоя, хотела-то я, конечно, этого, но не в такой же мере... - начинает ходить туда-сюда, силясь подобрать правильные слова, но мне и без объяснений понятно, что она в виду имеет. – Ходишь весь такой, с пустым взглядом. Здороваешься со всеми. Улыбаешься даже. Грубить перестал. Не язвишь больше. На уроках не выделываешься. Даже горбиться начал, - в запале сочно хлопает себя ладонями по бедрам. – Впервые в жизни вижу, как ты – весь из себя мистер Совершенство – сутулишь плечи! Есть что ответить? – стремительно разворачиваясь, тыкает в меня пальцем, надеясь застать врасплох. - Во-первых, сэнсей, откуда вы знаете, какой у меня взгляд, если я постоянно в темных очках из-за фингалов? Во-вторых, здороваться со всеми – элементарный признак вежливости. Разве не вы всегда этого от меня требовали? В-третьих, разве ненормально – улыбаться, когда радостно, и плакать, когда грустно или больно? Ну и в-четвертых, я сутулюсь по той простой причине, что на данный момент на меня с большей, нежели обычно, силой давит атмосферный столб. Я ж с лестницы кубарем свалился, весь пролет пересчитав. Было больно, - улыбаюсь, стягивая с глаз очки, в подтверждении своих слов. Ну да, синяки ещё не до конца сошли. - Черт тебя возьми, Аки! – нога сэнсея с грохотом впечатывается в низкий диванчик, на котором я сидел, прямо рядом с коленом. – Это ведь Ао, правда? Этот мальчишка снова виноват? Что он тебе сказал? Что? Ками-сама ради, не молчи! - А ему есть, что мне сказать? – впиваюсь взглядом в её испуганно сверкнувшие глаза. Хирацука тут же отводит взгляд. Ксо! Ну ебан в рот их всех возьми! Все знали! Все были в курсе, кроме меня! Мое лицо ожесточается. Больше никаких отступлений. Я не убегу, чтобы не случилось. – Давай же, оба-сан, ты ведь тоже в курсе, правда? - Не называй меня тётей! Мы не кровные родственники! – отскакивает с такой поспешностью, словно я чумной какой-то. - Но ты рядом со мной, сколько я себя помню, - складываю руки на груди, хотя это сложно с лангетами, и продолжаю вкрадчиво: – Ты дала мне это имя, ты заботишься обо мне так, как моя мать заботилась о тебе. Разве у меня нет оснований считать нас родственниками? Неужели же было что-то, о чем мне следовало знать и о чем ни один из вас не потрудился сообщить? - Что он тебе сказал? – потерянно шепчет, заслоняя глаза ладонями. - Правду, тётя, - выдыхаю воздух сквозь стиснутые зубы. – Правду, которую я обязан был знать ещё тогда. И теперь у меня есть все основания спросить: почему ты меня не остановила? Ни один из вас? А я ведь все ещё помню себя над гробом. Так долго там сидел, что счет времени потерял, сжимая в пальцах её ледяную ладошку, даже не предполагая, что это вовсе не мое место, - эмоции с трудом поддаются контролю. Если бы Кирихара не выжег их до дна своим ядом, я бы уже плакал: – Почему ты позволила мне тонуть в собственном отчаянии, борясь попеременно то с незримым присутствием, то с кровавым зудом, когда Ао был так несчастен? – перевожу потяжелевшее дыхание. – Может, ты слышала, говорят, что близкие люди друг в друга кожей прорастают. Я это по собственному опыту знаю. А потому, никому из вас не понять каково это – когда под кожей гниет, разлагаясь, самый любимый на свете человек. Хоть представляешь, что Ао чувствовал, видя весь этот фарс? Как сильно ему хотелось убить меня на месте? Я был повинен не только в её смерти, но и в том, что не знал... - горько смеюсь. – Здорово прозвучало, не находишь? Хикитани Аки – мальчик, который не знал. Ну не смешно ли? - Ты хочешь... – она не решается продолжить, но я прекрасно знаю, что на уме у этой женщины. - Вину свою перекинуть, да? – смеюсь открыто и искренне. – Да нет же! Я просто хотел, чтобы мне сказали правду – ничего больше. А ещё сообщить, что ты больше не вправе диктовать мне правила поведения. Что для меня характерно, а что нет, Ками-сама ради, предоставь решать самому, - снова надеваю очки. – Теперь могу идти, Хирацука-сэнсей? - Конечно, можешь, Хикитани-кун, - вздыхает, присаживаясь на противоположный диван. Сейчас сэнсей выглядит такой несчастной, что мне её даже жаль. – Я не хотела тебя обидеть. Просто беспокоилась. - Не говорите так, Хирацука-сан, - горечь во взгляде скрывают очки. Оно и к лучшему. – Не хочу больше быть причиной чьего-либо беспокойства. Все уже в порядке, правда. - После такого никто не может быть в порядке, - слишком глубокий вдох. Качает головой, пытаясь скрыть слезы. - Ну, вы же знаете, что я особенный, - улыбка получается почти натуральной. - Хорошо! Хорошо, ладно! Ты выиграл – делай, что хочешь, - с ожесточением трет лицо. – Об одном прошу: если ты действительно считаешь меня тётей, то должен знать, что всегда можешь ко мне обратиться. В любой момент. В любое время дня и ночи. Тогда, когда станет совсем плохо, и ты больше не сможешь сдерживаться... - Этого не случится, сэнсей, - хмыкаю насмешливо. – Доброго дня. Если бы я хотел, то мог бы услышать, как она плачет за стеной. * * * Последний урок закончился, и все уже, наверно, по домам разошлись, пока Хирацука мне мозги чистила. Даже свет в кабинете не горит. Это, наверное, красиво – солнце в окна со всей силы. С трудом заставляю свои отяжелевшие ноги двигаться быстрее. Хочу увидеть закат. У нас как раз солнечная сторона. Распахиваю дверь, оказываясь прямо в потоке света. Словно небесный прожектер направлен сейчас на меня одного в целом мире. Рыже-ало-золотистый – хочу посмотреть не сквозь очки. Снимаю их, складывая в нагрудный карман и, сокрушенный обрушившейся яркостью, упираюсь ладонями в дверной проем, пошатнувшись. Постепенно глаза привыкают, и я уже могу достаточно различать окружающую обстановку, чтобы войти в класс без угрозы запнуться о ближайшую парту. Не сразу замечаю его, маскирующегося в путанных солнечных лучах. Безмолвного и мрачного. Хмурые морщинки на лбу разбивают мне сердце. Даже совестно становится. Мы едва ли парой слов за последние дни перекинулись. - Я собрал твою сумку, Аки, но решил дождаться, - звучит обиженно, но обидой беспокойство не скрывают. - Уже поздно. Тебе домой не пора? – пошатываясь, подхожу ближе. Глаза ещё не до конца оправились. - Я, по-твоему, кто? Сынок маменькин? – насмешливо фыркает. - Извини, - ноги подкосились, и я практически рухнул на стул. - Плохо, да? – с беспокойством разглядывает мое лицо, особое внимание уделяя синякам и ссадинам. – Сильно Хирацука ругала? - Да все нормально, Хаято, не о чем переживать, - сил больше не осталось. Особенно при взгляде на его руку, лежащую на парте. Бледная кожа, подкрашенная солнцем, кажется почти прозрачной. Интересно, холодная ли она на ощупь? Нет, не холодная. Теплая очень, напитавшаяся закатным светом. С наслаждением прижимаюсь щекой к расслабленной ладони. И меня с головой накрывают усталость и стресс последних дней – даже алкоголя не нужно, без того в мозгах плывет. От его присутствия, его близости, его тепла и значимости. - Эй, Аки, да что с тобой творится? – теперь беспокойство в голосе более очевидно. - Ты переживал, да? Прости... - едва шевелю губами. – Не хотел больше быть причиной чьего-то беспокойства, но устал очень... Не сплю последние дня три... Может, больше... Сил ни на что не хватает и есть не хочется... - интересно, я это вслух? - Последние дня...?! Аки, ты в своем уме?! – кисть под щекой напрягается, и я едва успеваю схватить его за рукав пиджака здоровой рукой. Значит все же вслух – вот беда. - Стой! – вскрикиваю в панике, и он замирает. – Просто... просто посиди ещё вот так. У тебя же есть время? Хотя бы немножко, - осторожно трогаю губами пальцы. - Если ты пообещаешь, что потом мы сходим куда-нибудь поесть, – Хаяма меня шантажирует? Поверить не могу. - Ага. Непременно, - вновь расслабляюсь, с наслаждением потеревшись щекой о шелковистую кожу. Интересно, а он руки кремом смазывает или это природное? - Ты странный в последнее время, - неожиданно замечает Хаято. И он туда же? - В чем, интересно, странность эта проявляется? – улыбаясь, снова трогаю губами дрогнувшие пальцы. - Да взять хотя бы твой приход в школу, - надулся, ясно уловив насмешку в голосе. – Ты здороваешься с девушками, - прозвучало так, словно я виноват в чем-то. - И что такого? – поднимаю голову, упираясь подбородком в его кисть. Ну просто не могу такого пропустить, хотя спать хочется невыносимо. - А то, что теперь твой фанклуб вышел из тени, став официальным, и таскается за тобой повсюду! – голубые глаза укоризненно сверкают. Хорошо хоть руку пока не отнял, позволяя мне беспрепятственно тереться об неё щекой в свое удовольствие. - Мне их на хрен посылать прикажешь? Я просто был вежлив, - хмыкаю, не в силах удержать серьезную мину. Очень уж забавно он сейчас выглядит. - Если учесть, сколько времени этот пресловутый фанклуб существует, безуспешно пытаясь добиться твоего внимания, такая неожиданная вежливость просто из ряда вон, не находишь? – хмурится ещё больше, осознав, что я ни единого слова всерьез не воспринял. - Не-а, - трогаю губами центр ладони. – Все когда-то в первый раз случается. Может, я измениться решил? - И начал со своего отношения к девушкам? Не смеши! – обиженно фыркает. – Но если такие перемены я ещё в состоянии пережить, то твой внезапный альтруизм во время ленча поверг в шок весь класс без исключения. - Во время ленча? А что во время него случилось-то? – озадаченно хмурюсь. Действительно не понимаю. Вроде ни в чем таком замешан не был. - Случилось то, что твои преданные фанатки осмелели настолько, что даже преподнесли тебе бенто! И ты, между прочим, не отказался! – наконец отдергивает руку, разворачиваясь ко мне всем корпусом. - Это плохо? – спрашиваю настороженно, с опаской. Кто знает, что именно я натворил, чтобы обидеть его в лучших чувствах. Честное слово – не помню. - Конечно, плохо! – окончательно срывается Хаято. – Ты же кроме риса и овощей в жизни своей ничего не ел! Откуда они узнали? - Ну... эмм... – задумчиво почесываю затылок. – Наверное, от меня. Одна старшекурсница недавно подходила и интересовалась моими кулинарными пристрастиями. Не мог же я ей не сказать. Это невежливо. - Да с какого прибабаха ты вообще на этой чертовой вежливости так зациклился?! – бедный Хаяма дошел до того, что в запале треснул кулаком по крышке моей парты. - Сказал же уже вроде – измениться решил, - нет, явно не та реакция, которой он ждал. Тогда что? Или... Подождите-ка, неужели же это... - Эй, Хаято, ты что, ревнуешь? – смеюсь приглушенно. - Спятил?! – резко выдыхает, едва воздухом не подавившись. – Мы с тобой даже не встречаемся – так с чего бы вдруг? Подперев подбородок ладонью, долго рассматриваю его недовольное лицо, покрывшееся очаровательным румянцем. Интересно, только я один в целом мире такой ненормальный, кто находит румянец другого парня очаровательным? Честное слово, да вы просто краснеющего Хаяму не видели! - А хочешь, будем? – спрашиваю наудачу. Даже дыхание перехватило на секунду. Вздрагивает после этих слов, медленно поднимая взгляд. Голубые глаза потемнели до сумеречно-синего. Такой серьезный, аж страшно. - Не шутишь? – голос напряжен, нижняя губа закушена. - Посмотри на меня, разве можно шутить в подобном состоянии? – улыбаюсь. Наверное, он впервые видит мою настоящую улыбку. Ну, ту, которая не усмешка, не ухмылка, не издевательский изгиб губ. Я сам-то её хрен знает сколько времени не видел. Эх, сюда бы зеркало... - Аки, если ты имеешь в виду именно то, о чем сейчас сказал, то я просто словами не ограничусь, - смотрит глаза в глаза. – Никаких больше сэмпаев и посторонних девушек. Никаких чужих бенто и интрижек на стороне. Я хочу владеть тобой полностью. Каждым миллиметром твоей кожи и каждой секундой времени. Хочу всегда знать, где ты и что делаешь. Хочу, чтобы ты разделил со мной все свои секреты. Хочу, чтобы ты был моим. - Хаято, это слишком, не находишь? – да, зря я этот разговор затеял, ой зря. - Может быть, - согласно кивает, не отводя взгляда. – Возможно, ты не так понял. Знаю, что прошлое твое дерьмовей некуда, и на него совершенно не претендую – расскажешь, если будет желание. Я имею в виду с этого дня. Хочу знать, о чем ты думаешь и чем живешь. Какие сны тебе снятся, и насколько я важен в твоей жизни. Такое под силу? - Более чем, - расслабленно хмыкаю. Понятия не имел, что настолько сильно напрягся, после его слов. – В данный момент думаю только о тебе. И надеюсь, что если засну хотя бы сегодня, то мне именно ты и приснишься. Сойдет на первый раз? - Хочу тебя поцеловать, но твои губы... - столько тоски в голосе, что я готов любую боль вытерпеть. Однако если сейчас позволю себе слабость, кто знает, сколько ещё мне потом со швами расхаживать придется. После того раза у умывальника, их и так повторно накладывали. - Завтра, после школы, швы снимают. Ещё один день воздержания, - перехватываю его запястье и снова прижимаю к своей щеке. - Ксо! У меня тренировка. Не смогу с тобой сходить, - он правда сожалеет. Никогда не видел у Ао такого взгляда. Я, наверное, теперь счастливчик? - Не переживай. Сам за тобой зайду, - целую в центр ладони. Кажется, его эрогенная зона. И точно – напряженно ерзает на стуле. - Ещё одна просьба, - мнется, кусая губы. - Весь во внимании, - благосклонно киваю. - Если девушки начнут приглашать тебя на свидание, говори, пожалуйста, что... - Что у меня уже есть любимый человек? – не даю закончить, перебивая самым бесцеремонным образом. Может, он и не это вовсе сказать пытался, но я хочу, чтобы так. - Именно, - выдыхает с таким облегчением, что я холодею. Неужели для Хаято я... лю-лю... люби... Нет!!! Не могу! Он просто согласился, не захотев меня обижать. Думать так – проще и легче. Он же обо мне ровным счетом не знает ничего. - Ну и славно, - улыбаюсь с наигранным дружелюбием и настолько широко, насколько, конечно, позволяют швы. – Значит, теперь кушать? - Как прикажешь, - и, склонившись, с преувеличенной осторожностью касается моих губ своими. Так не должно быть! Такое не для меня! Я всегда привык... Я привык к Ао, который и за человека-то меня не считал. Но сейчас... Эта нежность хуже любой боли. Она сама по себе болезненна и невыносима. Однако будет, что вспомнить в будущем. Безрадостном, одиноком, несчастном. Пора перестать обманываться – я просто рою себе могилу. * * * Кружу вокруг раздевалок футбольного клуба вот уже пару часов. Жду, кода все разойдутся. Но мое гипертрофированное эго требует большего. Хочу, чтобы Хаяма всех выпроводил. Эгоистично требую остаться с ним наедине, позабыв, что этот парень не такой, как я. Что у него есть жизнь. Жизнь помимо наших типа отношений. Я согласен. Согласен, правда. Все правильно. Только вот смириться нет сил. Душу греет только то обстоятельство, что Хаято тоже ждал этой минуты. Не зря ведь последним в душ пошел. - Привет, еще раз, - застенчиво улыбается, плотнее запахивая полотенце. А я не могу больше. - Ну, привет, привет, - хмыкаю, окидывая его совершенное тело красноречивым взглядом. – Что делать будешь? - Для начала оденусь, а ты что подумал? – напряженный смех, чтобы скрыть неуверенность. - А я подумал, что мы встречаемся, - не смеюсь и не подтруниваю. Все как есть. – И значит, ты не против, если заберусь под полотенце. Криво улыбаюсь. Шрамы все ещё болят, да и врач сказал... Хаято ловит мою руку уже около явно напряженного члена. Щеки красные, губы поджаты – совсем как девственник. Я должен был знать, что он не захочет. Но я же нравлюсь, нравлюсь... Только вот что толку себя самого в этом убеждать? - Аки, это не самое подходящее место, - хриплый шепот в ухо ещё больше заводит. – Давай дома. - Я столько терпел. У меня швы сняли. Я тебя хочу – чего ещё надо?! – сжимаю эрегированный член, большим пальцем размазывая смазку по головке. - Аки... - эти умоляющие нотки. Этот взгляд побитого щенка. Ну кто ему откажет? - Хорошо. Тогда можно мн?.. – призывно провожу ладонью по члену. По его – не по своему. – Не хочешь? - Разденься. Хотя бы футболку сними, - приказной тон, не могу не повиноваться. - Так лучше? – хриплые вдохи-выдохи в моем исполнении. - Это тоже, - цепляет пальцами резинку штанов. Школьную форму я дома снял, сменив на спортивный костюм. – Хочу на тебя посмотреть. - Уверен? – гипсовые лангеты глухо стукают по дверце шкафчика, когда я на него опираюсь. - Уже давно, - смотрит прямо в глаза, чтобы я мог убедиться в его решимости. - Тогда ладно, - начинаю неторопливо раздеваться. Хаяма садится на лавку, не отрывая глаз от моего постепенно обнажающегося тела. Посмотреть, конечно, есть на что, будь он девушкой или геем. Самое главное теперь, какие чувства сие великолепие, тщательно и упорно мною поддерживаемое путем изнурительных тренировок, вызовет у Хаято. Он внимательно разглядывает меня около минуты, почти осязаемо скользя взглядом по каждому миллиметру кожи. Ни следа от былого смущения и неуверенности. Теперь это совершенно другой человек. И перед глазами плывет от осознания того, что сидящий напротив парень хочет меня настолько сильно, что, не стесняясь, зажимает свой член у основания, чтобы не кончить раньше времени. А ведь мы ещё толком ничего не делали. - Аки, иди сюда, - от звука его возбужденного голоса меня в прямом смысле слова ведет, и если бы не протянутая рука – рухнул бы тут же безвольной грудой. Осторожно усаживает спиной к себе, заставляя откинуть голову и прижаться всем телом. Мурашки и неконтролируемая дрожь, когда горячие ладони скользят по коже. Каждое движение отдает благоговейной нежностью, словно я вдруг сделался хрустальным. Губы влажно прижимаются к яремной вене, вырывая из горла приглушенный вскрик. Я кончу прямо сейчас, если он не перестанет. - Хаято... - шепчу, перехватывая ладонь на подступе к соску. - Все хорошо, Аки, мне все нравится, не переживай, - язык цепляет мочку уха, и если бы не обхватившая поперек груди рука, я бы выгнулся. Но он лишает меня такой возможности, прижимая к себе ещё крепче. Напряженный член тем самым оказывается прямо между ягодиц. Подрагивающий, влажный от выступившей смазки. - Хаято... - уже похоже на скулеж. - Ты такой красивый, правда... - смеется, выдыхая куда-то под ухо. Ладонь дразнящее медленно движется по внутренней стороне бедра, вырывая из горла нетерпеливое хныканье. – Никогда не думал, что так заведусь, глядя на обнаженного парня. - П-п-простиии... я тебя ис..испор..тил, - даже не успеваю ничего понять, когда он разворачивает меня лицом к себе. - Не за что извиняться, - хмыкает, прикусывая сосок. Когда наши члены соприкасаются друг с другом, терпеть больше сил уже нет. Одной ладони катастрофически мало. Знаю, что он не согласится, что ещё рано, но сам этого сделать с практически загипсованной рукой не смогу. - Хаято, пожалуйста... палец... я так не кончу, - умоляюще заглядываю в полыхающие страстью, потемневшие глаза. - Думаешь, одного хватит? – негромко смеется, урывками втягивая воздух и с трудом переводя дыхание. – Обхвати меня за шею покрепче, иначе упадешь. Ладонь, ласкающая оба члена сжимается крепче, так же, как и мои ноги вокруг его талии, когда Хаяма облизывает сразу два пальца и... Вначале дразнящее прикосновение на пробу. У меня из глаз едва искры не сыпятся. - Прошу тебя... - прижимаюсь губами к взмокшему виску, не переставая толкаться в его руку. Палец ныряет внутрь на всю длину, награжденный моим дрожаще-вымученным стоном. – Ещё! Ещё, пожалуйста... Запрокидываю голову до хруста в позвонках, подставляя шею под жаркие поцелуи. За первым пальцем следует второй, сразу же задевая простату. Больше не выдержу. Кончаю, с громким криком, сжимая внутри ласкающие пальцы. Хаяма следом, с силой кусая меня между шеей и плечом. - Прости, - извиняясь, зализывает прокушенную до крови кожу, укладывая меня на скамейку, и наваливается сверху. Если бы я не был настолько оглушен оргазмом и разноцветьем точек, пляшущих под полу-прикрытыми веками, я бы даже возмутился. Веду здоровой рукой по взмокшей, постепенно остывающей коже и зарываюсь пальцами в светлые волосы. - Не страшно, - взгляд до сих пор отказывается фокусироваться. – Это того стоило. - Жду не дождусь, когда твои раны окончательно заживут... - Чтобы новые оставить? – хмыкаю, безуспешно пытаясь перевести дыхание. - Не без этого, - согласно кивает, оставляя поцелуй прямо под соском. Послеоргазменная дрожь снова прошивает тело. Я все ещё слишком чувствителен. – Пойдем в душ. - Да хоть на край света. - Туда пока не зову, но, надеюсь, в ближайшей кафешке компанию составишь, - тепло улыбается, помогая мне подняться. – Тебе нужно лучше питаться. - Если пообещаешь в следующий раз засунуть в меня три пальца, то я согласен, - плетусь за ним, едва переставляя ноги. Мне и правда следует есть чуть больше. Сил совсем не осталось. - Боюсь, в следующий раз я пальцами не ограничусь, - включив воду, Хаято затаскивает меня под душ. - Боюсь, что после таких разговоров, следующий раз настанет раньше, чем ты думаешь, - вру, конечно. Сейчас я даже помыться самостоятельно не способен, не то что бы уж... Ответом мне служит заразительный смех Хаямы и целомудренный поцелуй в побаливающие губы. Интересно, заслужил ли я это счастье, которое так неожиданно свалилось? А если не заслужил, то чем расплачиваться за него буду? Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Надеюсь только, что больше никто не умрет из-за того, что Хикитани Аки вновь ощутил уже давно забытое чувство щемящей нежности.