以心伝心

Мэй — точно лиса. Все играет, лукавая, дразнит до грани рассудка и даже немного больше. Такао просыпается от ощущения, что к его лодыжке касаются, спиной чувствует сушёные травы на простынях, вокруг морок — не просто темнота ночи, а чары. Тянется руками нарисовать кандзи, но не успевает. После пары штрихов в воздухе не выдерживает, сжимает пальцы в кулаки, мнёт ткань. А кицунэ проводит языком осторожно, по алому вкусу на внутренней стороне бедра, затем опять опускается — целует колено, затем чуть-чуть выше и пропадает. Позволяет холоду схватить мокрую от слюны кожу, мурашки вызывает. Дзенин поклялся бы, что ощутил её губы на своих — горькие травы, косметические масла и солёность тофу. Сочетание странное, а она даже насладиться не даёт: то терзает кожу неистово, то пропадает призраком на лунном свете. Острым клыком придавливает нижнюю губу, Такао тянется к её затылку, пытается удержать в поцелуе хоть на миг дольше. Ветер легче поймать. Все равно отстраняется, мужчина уверен — улыбается самодовольно. Берет своими руками его ладонь, аккуратно касается заживших порезов, каждого — будто швы из хрусталя. Кажется, что устами по белым линиям провести хочет — так и делает. А потом погружает одну фалангу себе в рот, две, там и весь указательный палец. Снимает свое колдовство частично — он видит как оттенки от янтаря до растопленного золота растворяются, сменяеются в её глазах. Опускает палец под язык, челюсти на сгибе слегка сжимает, жарой обводит вокруг. Все горячее линию ведёт по мышцам к низу живота, стягивает свободные штаны окончательно — шелковистая ткань теперь как лёд против кожи. Такао воздуха уже не хватает совсем, остатком рассудка сдерживает себя — в домах стены тонкие, а его обитель как центр деревни. Ёкаи бы побрали это, но у синоби слух настолько отточен, что услышав всхлипы-вскрики от комнат главы, вломятся на помощь. И Мэй об этом знает прекрасно. Отпускает заклинание, Такао поражается — её кожа как звёздная карта из родинок. Взгляды переплетаются: она улыбается, он краснеет от ощущений. Потом Мэй попадает с хлопком сёдзи и дуновением ветра. Первые пять секунд Такао находится в немом шоке. Затем, думает что это был просто томный сон — не то чтобы это первый с её участием. Но он быстрее на первой кривой ветке удушится, чем это признает. А одежда то на полу валяется — видения так не делают. Зато до ужаса мстительные и соблазнительные кицунэ промышляют подобным регулярно. Дзенин одевается и выходит на морозное крыльцо. Заснуть будет сложно.

***

— Да, хорошо припасы заготовили. — Чонган улыбается старчески, всезнающе, Такао в лицо вглядывается. Мужчине кажется, что он все слышал и знает. И вообще, все поселение над ним смеётся. Он справляется со своими обязанностями быстрее обычного и скрывается в лесу. Медитировать. Долго.

***

— Я же говорила, не заметит, что мы три бочки сожгли случайно. — Мэй ест сукияки медленно, не смотря на голод. Чонган напротив щурится на солнце, верный признак — скоро ворчать начнёт. — Действительно, весь день сам не свой был. Покажи я ему тухлую рыбу вместо сушёных трав, и на то кивнул бы. Зачаровала как-то? — Ну… — кицунэ сделала вид, что задумалась. — Можно и так сказать…