***
— Открывай, мерзавец! — раздался мужской голос за входной дверью, разразив привычную утреннюю тишину квартала. Местные жители ещё спали, но вот обитатели этой квартиры были вынуждены тотчас же проснуться, кое-как натянуть на себя одежду и спуститься в прихожую из своих комнат. Стефан спустился первый и перед тем как открыть дверь успел перехватить недоумённый взгляд Григория. Они уж точно не ожидали столь ранних гостей, да и чего уж говорить, они вообще никого не ждали. Катерина и Ольга точно не сунулись бы сюда по собственной воле, да и к тому же после всех событий, когда им теперь нужен срочный отдых и сон. Ну и в их лексиконе вряд ли бы можно было сыскать слово «мерзавец». — Кого только нелегкая принесла, — проворчал Стефан, открывая входную дверь. Это точно было зря, ведь его тут же больно прижало к стене. Он не ожидал такого да и не сразу понял, кто же это. Но с трудом открыв глаза, Яблоневский увидел перед собой знакомое лицо пышущее гневом и яростью. Стефан усмехнулся, однако после ему было вовсе не до смеха, ведь Андрей с болью сжимал его шею, не давая шанса вздохнуть. — Пусти, — прохрипел Стефан, пытаясь оттянуть руку Андрея от своей шеи. Он и не понимал, что происходит и почему Жадан решил почтить его своим крайне приятном визитом. Но в глазах того плескалась такое остервенение и свирепость, что Стефану стало не по себе от его неадекватности — выглядел он так, будто готов был убить его прямо сейчас на этом же месте. Но в этот момент Стефан вдруг почувствовал, как его отпустили и он жадно глотнул воздух, растирая свою шею. Краем глаза в зеркале он заметил красноватые отпечатки мужских пальцев на коже и Григория, который и откинул Андрея в сторону. — Да ты с ума сошел?! — крикнул Яблоневский, приходя в себя. — Сошёл с ума тот, кто сжёг салон Макаровой. Или ты думал, что это всё с рук сойдёт? — в ответ орал Андрей, не обращая внимания на руки Григория, которые сдерживали его. — Во всех грехах теперь будешь меня винить? Признателен, что больше всех о ком ты думаешь это я. Только вот дела мне нет до чужих проституток. А жены у тебя-то и нет больше, — усмехнулся вновь Стефан. — Как и ребенка. Сам же сказал, что он мой. Григорий тряхнул ещё раз за шиворот Андрея и тот наконец обратил внимания на Червинского. — Надо было лично тебя в Тобольске убить и закопать как собаку, — прошипел Андрей в лицо Григория, не контролируя всё то, что он сейчас говорит, проливая свет истины на многие вещи. — А не доверять всяким. Так бы и лежал сейчас где-то в земельке и креста никто бы не поставил. Жадан ушёл быстро, не дав опомниться от слов, которые были опрометчиво сказанные им ранее. Он скрылся в утреннем тумане — будто его здесь не и было, и всей этой картины не происходило. Но Стефан и Григорий не уснули более в тот день, каждый думал о своем, понимая, как складывается всё в единую картину. И Червинский понимал кто хотел убить его, из-за кого умер его друг Алексей и, несмотря ни на что, кто подтолкнул его к тому, чтобы стать совсем другим человеком. Изменения происходят через боль. И маятником, который создал эти изменения стал Андрей Жадан и его жадное чувство мести. Тогда он хотел убить Григория, чтобы обеспечить спокойную жизнь Катерине, а сейчас же — уничтожить Стефана, чтобы сделать этой самой Катерине ещё больнее. Жизнь складывалась из кучи парадоксов и им всем нужно время, чтобы привыкнуть к этому.***
Глаза Катерины в очередной раз закатились, когда тело ее поддалось схваткам и она закричала, сжав в руках края серой простыни. Ольга с ужасом взглянула на нее, стоя в углу комнаты, с болью осознавая, что не может помочь ей и облегчить боль. Такая есть женская судьба, участь, в муках дарить жизнь новому человеку. Когда даже боль кажется уже не такой ужасной, ведь чувство от того, что вот-вот на грудь опустят собственное маленькое чудо приисполняет всё то, что приходилось терпеть перед этим. Но в маленькой спальне Ольга чувствовала напряжение и воздух казался ей слишком тяжёлым. Окна были закрыты, хоть за окном и было раннее утро и солнце не могло пробраться в комнату. Родзевич следила за действиями повитухи и горничных, она глазами блуждала по лицу Катерины, по измученному и мертвенно-бледному. Капельки пота скатывались вниз, прячась в воротнике ночной сорочки, а крик вновь разразил комнату. — Что-то случилось…? — тихо спросила Ольга, видя, что Катя всё ещё бьётся в муках, не имея силы разродиться. Лицо повитухи не выражало никаких эмоций, напротив, напоминало камень — холодный и твёрдый. Будто эта ситуация была совершенно будничной и всё шло так, как следовало. Однако Ольга чувствовала, что это не так — становилось всё тяжелее. — Катя! — крикнула Ольга Платоновна, подходя к подруге и беря её ладошку в свои руки, слегка пачкаясь в крови. — Что с ней? Помогите же! Но повитуха и горничные неожиданно только отошли прочь от кровати Катерины, опустив руки, а та продолжала кричать, и теперь где-то кричал ребенок, а Ольга слышала всё это, не понимая откуда идут звуки. Запах крови был всё сильнее, металл словно проникал в неё, отчего становилось дурно, но Ольга стояла, а Катя кричала и никто не мог ничего сделать, чтобы уберечь. Госпожа протянула руки к Катерине, кладя ладонь на её лоб, чувствуя жар бедолаги, но вдруг всё поглотилось тишиной и Ольга более не слышила ничего, кроме тихого детского скрежета — а Катя не дышала. Ольга взглянула на свои руки, на кровь, которой они были покрыты и закричала. — Проснись! — услышала внезапно она, будто сквозь дымку. Ольге казалось, будто её достали с глубины самой глубокой реки в мире и впервые за всё время она могла дышать. Она почувствовала руки на своей талии, которые прижимали к себе. — Оленька, тише, дорогая… Родзевич открыла глаза, с испугом глядя на Григория, рассматривая каждую чёрточку его лица. Она вдруг приблизилась к нему, руками хватая лицо, убеждаясь, что всё же это теперь не сон, а реальность и руки Григория, такие тёплые и нужные, действительно держат её. Ничего не казалось таким правильным и важным сейчас, кроме как находиться рядом с ним, слышать и видеть его. — Это был сон. Что бы тебе не снилось, это всего лишь кошмар, — проговорил он, гладя её волосы и целуя её в макушку. — Это было очень правдоподобно. Будто я и правда нахожусь там, вижу как мучается Катя. Мы ведь с ней так и не помирились, она не выслушала меня до конца, а я не звучала убедительно. Я виновата во всём, так не должно было быть, — вздохнула Ольга и, не смотря на объятия Григория, она все же выбралась из теплой постели и быстро накинув на себя теплый халат, зажгла везде свечи. — Мне нужно поехать к ней. В глазах её стояли слёзы и, вероятно, для Григория она сейчас выглядела несколько безумно. Рано сорваться с места и помчаться в чужой дом, разбудить и поднять всех с места. Но Ольга дрожала, её глаза были полны слёз и растерянности, ещё никогда она не выглядела так. — Я не отпущу тебя одну. Подожди меня, — Гриша продолжал стоять у кровати, с нескрываемым недовольством ежась от сквозняков и медленно снова одевая себя. Ещё полчаса назад он лицом к лицу встретился с Андреем, который чуть было не лишил жизни Стефана, а теперь Катерина через какой-то дурацкий сон пугает его любимую. Слишком много несчастья приносит это семейство в последнее время. Но Григорий не жаловался. Он привык. — Пусть лучше будет так, чем снова навсегда потерять Катерину, — еле шевеля губами, произнес Григорий, но тут же осекся. О чём его мысли? Он давно и думать забыл о Катерине как о любовном объекте, но что это с ним происходит? Червинский сжал глаза руками как можно сильнее, пока перед ним не появились яркие белые блики. Катерина — последнее, о ком он сейчас должен думать. Теперь молодой мужчина смотрел на свою любимую, ожидая в ответ взгляд благодарности, который сейчас должна была бы подарить ему Ольга. Это было бы тем взглядом, за который Григорий готов был вновь пройти и ад и рай, потерять всё то, что и так не смог ещё себе вернуть, чувствовать себя последней собакой, только бы она и далее смотрела на него так. Но девушка прошла мимо него к стулу, на котором лежала маленькая тёмная сумочка. Взяв её в руки, она подошла к Грише и поцеловала его в губы легко и непринуждённо, а затем спокойно промолвила: — Я поеду сама. Мне нужно с ней поговорить, ведь она всё ещё огорчена на меня из-за того случая у Зименских. Представляешь, если она увидит ещё и тебя? Если бы у неё в доме жили борзые, она спустила бы их с поводка не задумываясь, заблаговременно натравив их на тебя. Эдакая маленькая женская прихоть, — усмехнулась Родзевич и не дожидаясь улыбки в ответ, молча вышла из спальни. — К сожалению или к счастью, ты права, — сказал Григорий, снова тревожа безмолвную тишину дома. Однако как только Ольга была полностью готова, надев одно из своих лучших платьев, она села в заранее подготовленную для неё карету и поехала в квартиру Катерины, которую Стефан так любезно снял для неё, Григорий также не пожелал долго оставаться в доме госпожи Родзевич. Обуваясь в прихожей, в дверь внезапно постучали. Лакей тут же открыл замок, приглашая зайти молодого темноволосого человека в дом, но тот глянул на Червинского, который надевал на себя пальто, намереваясь уходить и деловито подошёл к нему. Представившись, он вручил ему письмо, а затем не желая задерживаться ни минутой дольше, любезно откланявшись, собственноручно открыл себе дверь и переступил через порог. Гриша стоял с письмом в руках, сжимая мятый конверт как можно крепче, словно представлял на его месте какого-то человека. Выйдя из-за ворот, он быстро поймал экипаж и отправился в гостиницу в самом центре Киева, адрес которой был указан в записке.***
— Хорошая работа, однако, господин Васильев. Не знал, что Вы такой кровожадный. Совесть мучить не будет? Столько жертв и всё за одну ночь. Весь город гудит о случившемся, — улыбнулся Григорий, весело обращаясь к собеседнику, который вальяжно, словно это был сам царь Российской империи, расселся в кожаном кресле. Мужчина откинулся на спинку, и положив руки на деревянные быльца, спокойно открыл глаза. Хищным взглядом он прошёлся по слегка поношенной, но вполне чистой и выглаженной одежде, затем осмотрел каждую черточку лица Григория, будто смог раздобыть какую-то информацию, читая его, как открытую книгу. — Вы, молодой человек, не менее злопамятны, нежели я. На что Вы готовы пойти ради мести? Когда мы заключали с Вами сделку месяц назад я так и не получил внятный ответ на свой вопрос. Так ответьте же сейчас: какую выгоду Вы извлечете, когда я отправлю Андрея Жадана за решетку? — Васильев злостно блестнул глазами и у Григория внутри всё похолодело, но виду он не подал. Скрестив ноги, мужчина молвил: — Он пытался убить меня, сегодня я услышал это лично от него. В сердцах он многое наговорил, но, увы, ничего нового и достойного. Мой интерес заключается в том, чтобы избавить Катерину от влияния её же мужа. Он только вредит ей… — басовитый мужской смех перебил Григория и он умолк, удивлённо взглянув на собеседника. Тот смеялся недолго, но довольно громко. — Я думал Вас интересует Ваша теперешняя пассия, госпожа Родзевич, кажется. Что же Вас связывает с женой Жадана, что Вы готовы поставить на кон всё своё ничтожное состояние, а к тому же деньги Вашей, не побоюсь этих слов, влиятельной любовницы, — хитрая усмешка не сходила из лица пана. Григорий же презрительно смотрел на мужчину и пытался не закипеть от такой наглости. — Многое, господин Васильев. Я не обязан рассказывать Вам свои взаимоотношения с женщинами. У нас есть соглашение. Там красуется моя и Ваша подпись. Будьте любезны обойтись без Ваших хитроумных уловок и выполнить свою часть сделки. Гриша встал со своего кресла, его презрительный взгляд скользнул по лицу Васильева, который увлечённо рассматривал свои ботинки, но при этом мозг его отчаянно работал на предельной мощности. — Конечно, я выполню всё, как запланировано, но позвольте спросить, милейший, — пан сделал небольшую паузу, заставляя Григория проявить ещё больше эмоций, сгорая от нетерпения. — Как много людей посвящены в Вашу тайну и как долго Вы будете её хранить в отношении меня? — Какую ещё тайну? Что Вы несёте? — всё больше раздражаясь, проговорил Гриша. Ему было совсем некомфортно в обществе этого господина и он намеревался как можно скорее покинуть его. — Ну как же, в первую нашу встречу Вы выдали себя за того, кем не являетесь и продолжаете по сей день. Это значит, что и наше соглашение не имеет никаких оснований быть законным. Хотя по правде говоря, оно и так незаконно, если учесть последствия, — снова усмехнулся мужчина, но глаза его выражали ледяной холод и расчетливость. Гриша снова медленно сел в своё кресло, но теперь уже не выглядел так уверенно. Он понимал, что Васильев прекрасно о всём осведомлён, но показывать своё удивление, а тем более слабость он не должен, а потому тщательно обдумав все свои слова, он проговорил: — Да, Вы правы, я не Дмитрий Латынин. Моё прошлое отнюдь не является таким красочным, чтобы я мог спокойно называться своим настоящим именем, но разве это является преградой, чтобы совершить задуманное? — Григорий Петрович, как я могу Вам доверять, зная, что Вы даже своего настоящего имени мне сказать не можете, прикрываясь своим покойным родственничком. Да, я знаю всё о Вас. Конечно, прежде чем идти на любую сделку я всегда найду способ узнать всё о человеке, чья размашистая подпись стоит подле моей в документе. Брови Григория удивленно взлетели вверх: — Если Вы сами имеете достаточно сил и влияния, чтобы найти обо мне всю информацию, то зачем мне было каждую неделю снабжать Вас новыми сведениями о жизни Жадана? Что Вам было нужно от меня? — мужчина вжался руками в подлокотники, чувствуя как внутри вот-вот что-то взорвется от нахлынувших чувств. — Вы настолько ослеплены чувством ненависти и любви к семейству Жаданов, что будете мне крайне полезны в моём деле. Я поклялся ещё много лет назад, что заберу у Андрея самое ценное, что у него есть, так как он сделал это со мной. Вы же будете помогать мне в этом, — и снова эта мерзкая ухмылка появилась на толстых обветренных губах пана. Червинский с ужасом не отрывал своих карих глаз от лица Васильева. Страшная правда открылась ему незамедлительно. — Вы не посмеете тронуть Катерину. У нас был уговор: я помогаю информацией, а Вы, сначала очернив Андрея в глазах общественности, садите его за решетку. Более того я теперь и пальцем не пошевелю, не хочу быть замешан во всей этой мерзости… — Более того, у Вас, мой дорогой, нет никаких прав указывать мне в данной ситуации, ведь подпись то не Ваша в соглашении, извольте Вам напомнить, а значит оно недействительно. Пути назад уже нет, Вы уже причастны ко всем этим смертям в салоне мадам Макаровой, а также в скорой смерти Катерины и Андрея Жадана. Я лишу Андрея всего: влияния, денег, семьи и даже жизни. И теперь окончательно, — прокашлявшись, Васильев продолжил, не дав тем самым Григорию вставить хотя бы слово. — А если Вы, любезный, решите мне как-то помешать или будете противиться моей воле — Ваша милая госпожа Родзевич, а также весь Киев узнает о всех мерзких делишках. И Вас будет ждать конец куда интереснее, чем у Жадана. Вряд ли Вы доживёте до виселицы, как бы сама Ольга Платоновна не лишила Вас жизни, она то женщина с характером и непростым нравом, насколько я слышал, — всё тот же громкий басовитый смех заполнил пространство гостиничной комнаты и Григорию казалось, что он длился целую вечность. Червинский снова поднялся на ноги, нервно сглотнув комок собравшийся в горле, сурово обратился к собеседнику: — Николай Маркович, Вы думаете я Вас боюсь? Отнюдь нет. С Жаданом делайте всё, что пожелаете, но Катерину трогать не смейте! — Васильев резко поднялся и теперь был ровно напротив Григория, лицо к лицу. В его глазах мужчина видел смерть, но сейчас она его не пугала. Червинский не знал, что ужаснее: смерть Катерины или выражение лица Оли, когда она прочитает чёртов документ. Но ещё хуже то, что чувства, которые, казалось бы, уже давно похоронены — тяжелым бременем лежали в сердце, снова ожидая своего часа, дабы портить восприятие этого грешного мира. Гриша со злостью ударил кулаком о стену и направился к выходу. Слова Васильева не замедлили долететь до ушей Григория, прежде чем тот покинул номер: — Через несколько дней Вам прийдется самому меня найти и тогда Вы вряд ли будете таким самоуверенным. — И снова этот гадкий пронзительный смех, — подумал Григорий. Он едва ли помнил, как за ним закрылась дверь комнаты и как он спускался по ступеньках на первых этаж. Не спеша обернувшись, он посмотрел на ступеньки, ведущие на верхние ярусы высокого здания и задумчиво промолвил, поправляя свой цилиндр: — От этих Николаев одни проблемы. Нашёл с кем связываться… Григорий плелся по заснеженной тропинке, едва переступая ногами по земле. Сейчас его голову заботила лишь одна навязчивая мысль, от которой его рассудок помутнился и мужчина еле сдерживался, чтобы не причинить себе боль, как можно сильнее ударив себя по голове или ещё какой-либо части тела. Всё, ради принесения себя в жертву своей собственной справедливости. Выйдя на центральную улицу города он несколько минут стоял, стеклянным взором рассматривая толпы людей, снующих по обочинам. Нет, он не надеялся увидеть среди целой кучи неизвестных ему людей одно знакомое женское лицо, постепенно приближающееся к Григорию. Потому что Катерина сейчас у него, у Васильева, черт бы его побрал. Чувство вины сдавливало шею Червинского, загоняло острые шпаги в глотку, заставляя разум биться в предсмертной агонии. Он не мог даже думать о том, как гадко поступил и если Оля об этом узнает, о том, что чувства к Катерине снова воспылали былым пламенем у него в груди, что ради неё Гриша снова причастен к убийству — это не убьёт её, но ранит настолько сильно, что сердце превратится в маленький чёрный уголёк и маловероятно сможет ли оно когда-то полюбить вновь. Ненависть к самому себе убивала его. Это он, своими же руками погубил Катерину и её счастье, но почему сейчас ему было не всё равно? Ещё минута и Григорий бы рухнул на землю тяжёлой, бесчувственной глыбой льда, излучая адский холод вокруг себя. Он смотрел, но не видел — рядом с ним были лишь туманные силуэты. Червинский утратил возможность сосчитать как долго он стоял на улице в морозную негоду, ибо ощущал лишь лёгкое дуновение ветра, который сковал его руки по швам, а ноги, будто вкопанные в сырую почву, отказывались подавать признаки жизни. Проезжавшая мимо карета, а точнее знакомый взволнованный голос наконец вернул Григория в настоящее. Остановившись прямо у Гриши перед носом, из кареты выглянула прекрасная рыжеволосая девушка и жестом позвала сесть в экипаж. Её янтарный цвет глаз магическим образом переливался под ровными лучами солнца, да так, что составлял особую конкуренцию любому, даже самому элегантному и дорогому наряду девушки. Разве что синий цвет был настолько в пору, что Григорий не мог понять на что предпочесть смотреть дольше: неописуемой красоты зелёные глаза или великолепно сшитую женскую накидку и платье цвета нежных маленьких полевых цветов — васильков. Червинский так бы и продолжил стоять, растерянно смотря в бледное, но не терявшее от этого красоту, лицо Ольги. Человек, находившийся возле Родзевич, в котором Григорий моментально узнал Стефана, нетерпеливо цокнул языком, при этом закатив глаза как можно сильнее. Поляк схватил друга за рукав и силой затащил в карету, посадив возле себя. Как только дверца экипажа закрылась, кучер ударил по коням и карета вновь тронулась в неизвестном для Григория направлении — Стефану пришлось влепить ему пощёчину, дабы тот окончательно пришёл в себя. — У нас огромные проблемы, а ты в облаках витаешь! — раздражённо обратился к Григорию Яблоневский. Гриша нервно поглядывая на Ольгу, хотел задавать вопрос, но почему-то уже заранее знал ответ и больше всего на свете боялся услышать именно его, потому мужчина принял позицию слушателя. Яблоневский в свою очередь глядел теперь в окно да временами постукивал кучеру, дабы тот гнал быстрее. — Катя пропала, — промолвила Оля. Она выглядела уверенно, но руки её тряслись от переживаний и страха, что с Катериной может что-то случиться. — Я пришла к ней в квартиру, долго стучалась. Потом подергала ручку, но дверь мне сразу же поддалась и тогда уже я поняла — случилось что-то неладное. Я обыскала все комнаты, просмотрела вещи на наличие какой-либо прощальной или… — женщина судорожно вздохнула, сделав паузу. — Никакой записки там не было и теперь мы ума не приложим, где её искать, — продолжил Стефан, заканчивая предложение вместо Ольги и не давая ей сказать то, что меньше всего сейчас хотелось слышать. Никто даже думать не желал о смерти Катерины и то, что она могла на это пойти сама. Может своей жизнью она не дорожит, но убить собственноручно не родившееся невинное дитя для неё самый большой грех и на него Катя точно не пошла бы. Григорий не мигая задал вопрос, адресуя его как Ольге, так и Стефану: — Куда мы направляемся? — К мужу Катерины, к кому же ещё. Дверь квартиры не взламывали, Катя сама её открыла. Я просил её, чтобы незнакомых людей она не впускала, значит её похитил кто-то хорошо нам известный. — заключил Яблоневский. Гриша, пытаясь как можно дольше сохранять спокойствие, которого на самом деле не было ни грамма, снова невозмутимо спросил: — С чего вы вообще решили, что её похитили. Сначала речь была о том, что Катерина пропала, а теперь вы рассказываете о каком-то похищении. Ольга заерзала на сидении, давая знак Стефану, что отвечать будет она и тот молча уставился на женщину, подняв брови. Смотря прямо на Гришу, Родзевич тщательно выговаривая каждое слово, принялась объяснять ему, словно маленькому ребёнку, о уверенности своих выводов: — Я обнаружила следы борьбы на полу: клок длинных вырванных волос и несколько капель крови, а также царапины на стене у выхода. По-моему тут всё предельно ясно, — подытожила Оля. — В жандармерии мы уже были, Катерину ищут по всему Киеву, а если понадобится, то и за его пределами. — Понадобиться, — вырвалось у Гриши и Стефан с Ольгой переглянулись, а затем посмотрели на Червинского. Но тот спохватившись нервно проговорил: — Я так думаю. Вряд ли её будут держать где-то в городе, пусть даже и на окраине.