***
Одним жарким июньским днём в семье лесоруба Клауса Хофера родилась малышка. К великому горю семьи, мать девочки — прекрасная Мари́, как звал её муж — скончалась при родах. Тогда Хофер в одиночку остался растить дочь. Девочка стала носить простое милое имя «Эмма», что и по звучанию, и по смыслу ей очень шло. Клаус любил Эмму. Он с детства учил её всему, что умел сам, и несказанно радовался успехам дочурки. Очень рано Хофер проявила любовь к чтению. Книг в деревне водилось немного, поэтому читала она всё, что доставалось по случаю, несмотря на жанр, поэтому с пяти лет на каждый свой день рождения Эмма получала от отца в подарок новые сборники рассказов или справочники, которые она с увлечением прочитывала меньше чем за следующий месяц. Клаус Хофер продолжал дело своих предков-лесорубов, но изнурительный труд и тяжёлая утрата быстро состарили рабочего. Когда девушка получила девятую книгу, Клаус покинул этот мир вслед за своей женой. Эмму, ставшую круглой сиротой, забрал под опеку её единственный дядя — старший брат покойного отца, Лукас. Вот уже четыре года Эмма жила вместе с ним. Лукас был высок и крепок. Его русые с проседью волосы создавали ощущение неправильности в сочетании с рыжей щетиной, перераставшей в бороду каждый раз, когда приходилось надолго уходить на вырубку. Плотно стиснутые челюсти и хмурые брови придавали ему вид угрюмый и даже жестокий. Двигался Хофер резко и шумно, не любил многословствовать, а когда выпивал, полностью отказывался разговаривать, молча уходя куда-то к лесу или речке, довершая тем самым образ сурового трудяги. Лукас не блистал умом и с непониманием относился к стремлению учиться, поэтому все темы, на которые он был способен говорить с племянницей, это работа, погода и «что у нас на ужин?». Обсуждение работы он считал деятельностью исключительно мужской, а погодой просто не умел наслаждаться. Остаётся еда. Эмма готовит хорошо, и это единственная точка соприкосновения интересов. В остальном они просто живут в одном доме и почти не мешают друг другу.***
Высокая темноволосая девушка была на зависть соседкам очаровательна. Что там говорить… Она была прекрасна! И хотя красота — качество субъективное, большинство деревенских парней сходились во мнении о том, что Эмма обладала привлекательностью, а часть поменьше даже применяла к ней такие словосочетания как «незабываемая девушка», «безумно красивая» и «просто волшебная». Хофер же считала подобные замечания откровенной лестью и, хитро прищуривая тёмно-серые глаза, отвечала колкостью особо приставучим, когда те начинали переходить границу. Гораздо труднее обстояли дела с женщинами. Причём именно с тем сортом женщин, что считают себя очень мудрыми и на свете всего повидавшими. Подобные особы обычно водятся в местах перемывания костей, потому что только путём ежедневного перемывания можно накопить житейскую мудрость, а потом щедро одарить ею людей, помладше и поглупее. Они не переставая ведут слежку за ничего не подозревающими мирными жителями и складывают накопленные сведения в толстые коричневые папки на полках в своих головах и головах других женщин, состоящих в этом обществе, причём с каждым перекладыванием с полки на полку папки полнеют ещё раза в два от тех невероятных подробностей, которые женщины тайного сестринства придумывают в процессе передачи. — Эмма! — окликнула девушку особа как раз такой масти. Это была жена пекаря Пе́тра, в противовес мужу костлявая и по характеру никак не булочка с корицей. — Эмма, куда ты направляешься? — Пролепетала она, мило улыбнувшись. — Что это на тебе надето? — Не дожидаясь ответа продолжила заваливать вопросами Петра. — Из ситца платье? Ну-ка! — Женщина схватила руками подол, и что-то для себя отметив в фактуре ткани, отстранилась, обводя оценочным взглядом сквозь прищуренные веки голубой сарафан с широким поясом. — Парень должен оценить. — Она подмигнула и со знанием дела продолжила: — Только я на месте твоего дяди никуда не отпускала бы тебя в этом. Совсем короткое! — Петра ткнула пальцем в платье. — Мы по молодости тоже ходили на свидания и тоже красовались, но только не так же! — Женщина страдальчески вздохнула и устремила взгляд вглубь воспоминаний. Воспользовавшись моментом, Эмма проговорила: — Но я не иду на свидание. Петра моментально вышла из раздумий и, с сомнением посмотрев на Хофер, решила сменить стратегию. — Ох, неужели ты отказала Вернеру?! Такой парень! И выглядит неплохо, и работящий! — «Откуда она это-то узнала?!» — с раздражением подумала девушка, а вслух заявила: — Мы с Вернером друг другу не подходим. Как дела у вас с мужем? — слабая попытка изменить характер беседы. — У нас всё хорошо, — кратко ответила Петра, решив припасти сплетни о муже для своих подруг и ловко оставить изначальную тему разговора. — У нас всё хорошо, потому что мы вместе уже сорок один год. — Петра перешла в нападение. — Мы как в пятнадцать встретились, так живём душа в душу. А тебе то поди девятнадцать в этому году! Все уже женихов себе нашли, а ты строишь из себя неприступную. Вот подожди год другой, и красота уйдёт. Все не то что замуж не возьмут — нос воротить будут! — Тогда почему муж не воротит нос от вас? Женщина открыла рот, быстро заморгала и, обведя широким жестом пространство вокруг себя, ударила ладонью в грудь в то место, где, как она считала, должно располагаться сердце, выражая тем самым непритворное возмущение, вызванное грубостью стоящей перед ней девчонки. — Теперь я понимаю, почему с тобой никто не водится! — Плюнув этой фразой в Эмму, Петра быстрым шагом удалилась прочь, оставив после себя неприятный осадок в душе́. К осадку примешивался старческий песок, что значительно утяжелял вес мутной жидкости, поэтому для скорейшего выведения этой грязи из Хофер, мозг девушки незамедлительно принялся за переваривание диалога, порождая тем самым возникновение диалога под номером два или, если брать привычное название, — «Внутреннего диалога». Замужество её вовсе не волновало! Она много училась, читала книги и мечтала. Мечтала о чём-то волшебном и более великом, чем просто выйти замуж за дурака из соседнего дома и промучиться с ним всю оставшуюся жизнь. Единственное, что сильно задело в двухминутном разговоре с женой пекаря — это фраза, брошенная напоследок в Эмму вместо кирпича. С Эммой и правда никто не водился или это она не водилась ни с кем. Так или иначе, у девушки не было друзей. Хофер компенсировала их отсутствие книгами и разговорами с самой собой. Когда же становилось совсем тошно, она отправлялась к старому другу отца, живущему на краю селения, и долго вела с лесником беседы о растениях и животных, о том, как выбраться из чащи, спастись от стаи волков или просто найти съедобные грибы для похлёбки. «Так и крыша поехать может!» Может. Но у неё не поехала и в ближайшее время съезжать не собиралась. — «Может я действительно неправильно живу?» — наконец добравшись до ручья, размышляла Эмма. — «Может, стоит отбросить мечты, выйти замуж и заниматься хозяйством, как это всегда делают девушки? Наверное именно так и выглядит взросление, да?» — Хофер поморщилась. Перспективу привлекательной не назовёшь. Не то, чтобы она была ленивой. Нет. Трудолюбие в ней с самого детства, но спускать свои силы на кого-то, кто тебе совершенно не нравится, как минимум странно. Эмма вздохнула и закрыла глаза руками, перебирая в голове лица парней из деревни. Ей определённо никто не нравится. Убедившись в этом ещё раз, она достала из тряпичной сумки книгу и кусок ткани, расстелила его на траве, и уселась, подобрав под себя ноги. — «Невозможно стать счастливым, если слушать всех, кроме себя», — решила она, и последние тревожные мысли покинули голову. Слабый ветерок раскачивал пряди тёмных волос, выбившиеся из тугой косы, на лице играла лёгкая улыбка, вызванная чтением новой главы толстой книги в очень привлекательном изумрудно-зелёном переплёте. Этот фолиант недавно достался ей от соседки, дом которой Эмма помогала разбирать для переезда. На чердаке той избы, кроме прочего хлама в виде сшитых кусков ткани, непонятного назначения инструментов и поломанных игрушек, в углу под слоем пыли лежала книга с красиво выведенными золотой краской по зелёной обложке растениями. Обветшалость придавала фолианту вид старой волшебной рукописи, однако внутри книга оказалась печатной. Толстое собрание неизвестного автора включало в себя странные истории с ссылками на конкретные места, которые, как Эмма слышала от отца, находились у длинной лесной просеки, которую лесорубы проложили ещё в прошлом столетии. Наборщик часто пропускал буквы, а то и целые слова. Писатель путался в хронологии событий, постоянно терял мысль, отчего начинал повторяться по нескольку раз. Читать это творение было трудно, но интересно. Особенно после того, как Хофер раздобыла местную карту и стала сравнивать написанное с начерченным. Места для каждой истории автор также брал не по ходу продвижения в глубь леса, а как поведёт рука, так что создавалось впечатление, будто он неустанно боролся за звание самого непредсказуемого и хаотичного сочинителя. Да! «Хаотичный» — определённо именно то слово, коим можно описать стиль писателя. — Ему бы подошёл псевдоним «Водомерка» за эти резкие непонятные скачки, — после прочтения второй главы решила Эмма. — Ну, может, «Заяц». Думаю, автора этой необычной зелёной книги можно окрестить как угодно. Он решил не подписывать обложку и оставил придумывание своего прозвища на волю фантазии читателей. Назовём его пока Водомеркой и посмотрим, что станется. Эмма дочитала до четырёх звёздочек и встала, положив книгу в сумку. — «Ещё надо приготовить ужин».