***
Сначала появляется писк. Раздражающий писк. Словно таймер на мине отсчитывает секунды. Сколько осталось до взрыва. Затем гул, не слабее песчаной бури. С каждым мгновением он усиливается, сливаясь в один сплошной шум. Ланселот делает попытку. Но тщетно. Веки не поддаются никаким манипуляциям. Точно на них положили два булыжника, которые он не может сдвинуть. Правда, это и неважно. Он не знает иного пути, кроме битвы — привык всю жизнь пробивать себе дорогу головой. Ещё усилие. На этот раз что-то получается — он готов поклясться, что видел свет. И так, мелкими шажками, Ланселот доходит до осознания — он готов. Готов увидеть мир. Он открывает глаза. Но тут же с силой сжимает веки. Яркость такая, что под силу испепелить глазные яблоки. Фиолетовыми пятнами отпечатывается под веками. Сбивает с толку. Шум в ушах лишь усиливается. Сознание возвращается к нему. Через какое-то ужасно долгое время — миллион секунд, он посчитал — боль успокаивается, и Ланселот повторяет попытку. Теперь это не вызывает трудностей, да и он больше не рискует, постепенно приоткрывая ресницы. Окружающий свет больше не режет глаз, и Ланселот начинает осматриваться. Идеально белый потолок из четырёх пластин не вызывает никакого интереса, поэтому он решает повернуть голову. Это движение тоже не даёт результатов: вокруг только голые стены точно такого же белого цвета. Да, так он ничего не добьётся. Пора переходить к решительным действиям. Напрягая шею, Ланселот тянет голову — тяжёлую как тысячи булыжников — вверх. Его опять начинает мутить — мир сливается в одно белое пятно, угрожая вновь выкинуть за пределы сознания. Ланселот спешно зажмуривается, вцепляясь пальцами в простыню. Дожидаясь, пока все успокоится и пройдёт. Вдох-выдох. Он больше не допустит. Не сейчас. Когда он только-только смог выбраться из анабиоза. Приступ прекращается. Проходит секунда. Две. Он все ещё сидит в темноте, давая телу время привыкнуть к такому, очевидно, неожиданному положению. Вдох-выдох. Ещё раз. Он приоткрывает один глаз. Затем второй. Ничего не происходит. Вглядывается. Впереди — предсказуемо — белый коридор. Ланселот пытается оценить размеры помещения, но в итоге ничего так и не выходит. Из-за проклятого белого цвета пространство слишком искажено, а точнее совершенно невозможно к определению. Это может быть и целая галерея и крошечный подвал. Все равно нельзя понять. Он разочарованно опускает голову и вдруг обнаруживает огромное количество каких-то прозрачных трубок, обвитых вокруг собственного тела. Ланселот на пробу протягивает палец. Подушечками ощупывает поверхность. И вскоре убирает руку обратно. Синтетический пластик — ничего необычного. Тихое шипение совсем рядом прерывает его размышления. Ланселот вздрагивает. Поднимает взгляд и чуть не давится от неожиданности. Белый коридор, распадаясь на ровные шестиугольники, на глазах деформируется в своеобразную дверь, из которой выплывает дроид. Его массивное туловище отливает стальной серостью, а в окулярах поблескивает фосфор. — Вы пришли в себя, — констатирует он. — Как вы себя чувствуете? — Где я? — Ланселот игнорирует заданный вопрос. Сейчас не до споров с машиной. Единственное, что его волнует — это как он тут оказался. — Медицинский блок 5-0-5. Корпус Z. Тактическая база Старкиллер, — чеканит дроид. Старкиллер? Но как? Он же был на… А где он, собственно, был? Он не помнит. Он ничего не помнит. — Неудивительно, что не помните. При перенесённом сотрясении головного мозга третьей степени, с осложнённым повреждением брюшной полости, так быстро прийти в сознание — уже достижение, — Ланселоту кажется или он слышит в механическом голосе сарказм. Конечно кажется. Дроиды не испытывают эмоций. Тональность голоса прописана в прошивке и соответствует роду деятельности. — Как я сюда попал? — Вас доставил отряд штурмовиков класса… Штурмовики. Доставили, значит знают, откуда. Необходимо допросить. — Сюда их. — Простите? — дроид, будто не понимая требования, застывает на месте. — Приведите их сюда. Окуляры вспыхивают алым, и машина начинает возмущённо гудеть. — По регламенту номер 5425 не положено… — Живо их сюда! — Ланселот срывается, не глядя нащупывает рядом с кроватью какой-то предмет, и бросает. Попадает ровно в интерфейс. Раздается короткий щелчок, и булькающий дроид уползает в сторону выхода. Дверь растворяется в стене, и он остается один. Устало откидывается на подушку. Голова разрывается от всего происшедшего. Вопросы так и лезут отовсюду, а ответов у него нет. Он силится что-то вспомнить, но не выходит от слова совсем. Подсознание словно отсекло ненужные воспоминания, запечатывая их где-то на подкорке. Ланселот пробует обратиться к Силе, но он слишком слаб даже для того, чтобы хоть что-то услышать. Через какое-то время раздаётся шум, и двери пропускают внутрь отряд штурмовиков в сопровождении уже нового дроида. — Сообщаю, что… Ланселот уже привычным движением бросает что-то в машину, и неудачливый докладчик, скрипя, выкатывается наружу. Теперь он переводит взгляд на штурмовиков, статуями застывших около входа. И хоть снаружи ничего не видно, он знает, что под белоснежными масками скрываются люди, которым страшно. Они боятся его. И ему не нужна Сила, чтобы понять это. Ланселот прищуривается и ещё раз одаривает взглядом пришедших, попутно задерживаясь на каждом. Ему даже становится жалко. Ведь они же ничего не видели, кроме этой проклятой базы. Кроме муштры, оружия и бесконечной войны. Они не видели солнечного тепла, не ощущали дыхание ветра. Лишь холод ледяной планеты и стерилизованный воздух кондиционеров. Он ведь презирал их раньше. Считал безвольными роботами, неспособными к принятию собственных решений.А разве ты лучше?
Ланселот удивленно моргает. Кажется, сотрясение привело к соответствующим последствиям. Теперь он сочувствует солдатам, которые были созданы для того, чтобы воевать.А ведь у них не было выбора.
Он встряхивает головой. Это начинает раздражать. Пора заканчивать этот самоанализ, иначе он вообще скажет, что существование Джедай — это благо для галактики. Ланселот прокашливается. Пора начинать допрос. Он ведь для этого их позвал, а не затем, чтобы рассуждать над чужими судьбами. — Кто главный? — Я, — вперёд выступает один штурмовик. На его плече высечена отметка. — Докладывай: как вы меня нашли? — Докладываю: при осмотре территории лагеря на наличие посторонних был обнаружен объект, принадлежащий центру. Командованием было решено обследовать этот квадрат и при необходимости зачистить. Там и нашли вас. Слова штурмовика не помогают, а лишь усложняют задачу. Ланселот устало закатывает глаза. Разве так сложно нормально объяснить, а не нести подобную чушь. Пожалуй, без внедрения тут не обойтись. Он умоляет Силу, чтобы у него получилось. Чтобы хватило сил на эту простейшую манипуляцию. И Сила откликается. Вторит ему. Океаном разливается в сознании. Ланселот закрывает глаза. Облегчение волной прокатывается по всему телу. Как же он соскучился. По чувству целостности, контроля и силы. Собственной безграничной силы. Он делает глубокий вздох. Легко находит чужое сознание. Оно блеклым облачком летает в Силе. Без особого труда проникает — ментальных барьеров нет — и оказывается внутри. Открывает глаза. И видит себя. Слабого, никчёмного, мешком валяющегося на земле. Подходит ближе. Поднимает голову. Изучает. Взгляд ползёт вниз. Плащ, сейбер, повязка, брюки, сапоги. Стоп. Повязка? Он ещё раз осматривает тело, и, действительно, замечает бок, заботливо перевязанный кем-то. Но кто же мог…? Девчонка. Память возвращается к нему со скоростью света. Джедай. Задание. Девчонка. Сейберы. Красный. Синий. Вспышка. Огонь. Снег. Ветвь. И темнота. Информация валится на него лавиной. Картинки пережитого вспышками мелькают перед глазами. Сознание пульсирует, выворачивая его наизнанку. Ланселот кричит. Приходит он в себя в одиночестве. С новыми трубками по всему телу. Видно его так ломало, что пришлось вызвать помощь. Теперь-то он вспомнил. Все вспомнил. Глухое разочарование ворочается где-то внутри. Слабак. Не справился с какой-то мелкой Джедай. Карден за это точно не похвалит. И будет прав. Его погубила собственная гордыня. Чтобы уничтожить Джедай нужно что-то больше, чем просто грубая сила. Нужен разум. Холодный аналитический разум, заточенный на сражение. Что ж, ледяные залы медитации ждут его. И где-то под левым подреберьем мелко колет белоснежный платок и тихий вопросзачем?