×××
Одно слово «пирсинг» приносило Феликсу восторг. В ушах начинало звенеть от возбуждения и представления себя с пирсингом. Неважно где, он хочет как и на ушах, так и на пупке, а ещё много, много других мест. Всё началось с иголок в доме. Конечно, он потом получил нагоняй от матери, когда та заметила кровь в области мочки у сына. В тот день он лишь царапнул кожу. В возрасте двенадцати лет он схватил иголку, конечно он уже не был таким глупым мальчиком и прежде чем совать её в свои уши, он подержал под огнём, а потом и продезинфицировал спиртом. Ну а после медленно воткнул в мягкую мочку, из которой в ту же секунду полилась маленькая струйка крови. Он испугался, так как когда делали его друзья, крови почти не было, ну и что, что они прокалывали специальными пистолетами, а потом жаловались, какие кривые у них проколы. Мать долго ругала его. Сначала говорила что-то о том, что альфы не должны этого делать, потом, что в ушах много чувствительных точек, отвечающих за некоторые органы и т.д, и о том, что прокалывать должны лишь профессионалы с медицинским образованием. Феликс всё пропустил мимо ушей, всё, кроме последнего. — Ну раз ты так хочешь, я могу поспрашивать у знакомых, где прокалывают уши. — Да! Да, мам! Спасибо тебе огромное! Уже в возрасте пятнадцать лет у Ликса были по три прокола на двух мочках и один на хрящике. В шестнадцать он осмелился пойти проколоть себе пупок, ставя блестящую, красивую серьгу, от которой он не мог взгляда оторвать в зеркале. Пупок был самым безболезненным. В семнадцать он понял, что пирсинг смайл (верхняя уздечка над зубами) прокалывать ещё легче, совершенно без боли. В восемнадцать пришла очередь языка, что оказалось неприятным и муторным впоследствии, но даже все эти испытания с обработкой и ухаживанием не потушили огонь любви в груди от прекрасных сережек, красущихся на разных частях тела. В девятнадцать он закончил школу и то, что он собирался проколоть после выпускного, единственное, что мать не знала, так как теперь он мог делать это без разрешения родителей. Соски покалывали от предстоящих действий, ожидания боли и эстетического удовольствия. — Алло, здравствуйте мастер Чон, — наигранно глубоким голосом, но с явной широкой улыбкой, говорит Феликс в трубку телефона. На другом конце слышится радостный голос. — Салют, Ликси. Я ждал тебя. Записаться хочешь? — Да, — кивает Феликс, не задумываясь о том, что его не видно. В груди разрастается тепло. Скоро. Это будет совсем скоро. — Я могу записать тебя на завтра, в любое время после обеда. Впервые будет такой свободный рабочий день, тебе повезло. Кстати, что будем прокалывать? Голос мастера звучит с искрой садистского интереса. Он явно любит свою работу. — Ну… кхм, соски, — смущённо пролепетал альфа. — О Господи, мой мальчик вырос, ты ж моя конфетка, Ликси. Феликс залился румянцем, когда похвала всё лилась и лилась в его горящие огнём уши. Завтрашний день обещает быть полон разных взрывных эмоций.×××
Утро выдалось бодрым, если не считать легкую тошноту и кровь из носа. Это всё нервы. Как же ему не терпится в салон, чёрт возьми. Пообедав, он сразу же выбежал из квартиры, чтобы успеть на нужный автобус. Мастер Чон наверное будет только рад, что Феликс приедет пораньше и составит ему компанию в перерыве. Страх завязывается тугим узлом, но альфа старается думать позитивно. Всего лишь игла. Всего лишь прокол. Не впервой. Улыбка ярче солнца, Феликс забегает в салон, освещая помещение лучше любых ламп. — Мастер Чон! — кричит он, когда в основном помещении не замечает никого. — Я пришёл немного раньше, но поверьте, вы со мной не соскучитесь! Белые зубы и розоватые десна умиляют, как и веснушки на сморщенном в счастье лице. Из двери наконец выходит мужчина, но… — Прости, мальчик, но мастера Чона тут нет, — говорит он до одури мягким голосом. От него веет альфой, немного грубый запах, но такой чертовски нежный образ. Розовый осенний пушистый свитерок, длиннющие рукава, закрывающие кончики пальцев. Милые очки, скатывающиеся с переносицы, и чудесная поднятая верхняя губа, показывающая зубки, из-за чего парень напоминает кролика. Но вот глаза вовсе не кроличьи, точно кот. Хитрый такой, ловкий, обаятельный и притягательный. А ещё пушистый! Безбожно привлекателен. Феликс приоткрывает рот, со стороны кажется, что он собирается что-то сказать, но это было вовсе не так. Аромат чужого альфы въедается в лёгкие, напоминая об океане в Австралии. — Ты Ли Феликс, ведь так? Мастер просил передать, что его отец в больницу попал и он не мог прийти на работу. Но, как он сказал: «я лучше с моста прыгну, чем разрушу день этому мальчику», поэтому тут я. — Ты… Как эхо повторил Феликс, еле вникая в суть. — Я хороший друг лучшего друга Чона. И если по секрету, ещё когда я был юнцом, он учил меня этому делу. Но ты не волнуйся, я этим занимаюсь профессионально, — улыбнулся альфа, чертовски мило хихикнув. Он был просто напросто идеален. Ликс поджал губы, бегая глазами по помещению, и краснея непонятно от чего. Даже взгляд альфы заставил его почувствовать себя голым. От него вроде как исходили нежные вайбы, но некоторые манеры были так до безобразия сексуальны. Например походка или то, как он отбрасывает волосы назад. Прикусывание губы и блядская ухмылка, будто он уже видел Феликса насквозь. — Не расстраивайся, окей? Я Ли Минхо кстати, — и он протягивает идеальную маленькую ручку, хотя она была куда больше, чем у младшего. Веснушчатый протягивает в ответ, прикасаясь к коже, от которой кончить хочется. — Ну что, малыш, ложись. Малыш. Малыш, чёрт возьми. Сегодняшний день можно официально считать днём смерти Ли Феликса. Младший послушно плетется, сглатывая тяжёлый ком в горле. Полусадится на кушетку возле столика с нужными принадлежностями и ещё одной яркой лампой. — Мне снять одежду? Боже, Ликси, почему такой глупый вопрос ты должен был задать? Минхо крупно вздрагивает и вновь закусывает губу, с интересом глядя на паренька. — Вау… — смущённо выдаёт старший. — Что? — У тебя такой голос, — еле глотает он, а потом подходит ближе. — Ты был такой милашкой, пока молчал. И просто вау! Ты один ходячий мешок кинков, — восхищённо лепечет Минхо, посмеиваясь от своей же неуклюжести, когда роняет из рук коробочку с серёжками. Благо они не разлетаются. — Да, сними, пожалуйста, верх. Минхо поправляет очки и достаёт всякие обезболивающие, ватки, запечатанные иглы и новые, кажется, титановые серёжки. — Аллергия есть на обезболивающее или титан? — Да, — резко говорит Феликс, невольно зажмуриваясь под таким удивлённым взглядом. — Оу, мне другие серёжки взять или… — Или, — как-то отчаянно говорит Ликс, нервно выдыхая. Это была главная причина страха прокола — аллергия на обезболивающие. — Сочувствую, Ликси. К чёрту страх. Минхо назвал его «Ликси». — Это больно будет, да? — Не беспокойся, — с улыбкой говорит Минхо, корпусом ближе наклоняясь. Он тянет ладошку к обесцвеченным волосам младшего, ероша их и усмехаясь. — Я сделаю всё нежно, — полушепотом говорит и руку с головы ведёт на висок и щеку, так мимолетно поглаживая, а после быстро отстраняясь. — Прости. И Феликс хочет сказать, что ничего страшного, да и вообще плевать, что они альфы, Минхо может продолжать его ласкать, но изо рта прекрасного молодого мастера вылетают слова куда лучше. — Твои веснушки на теле выглядят очень, кхм… привлекательно, — и со словами, посмотрев невинным взглядом, он касается пальчиками груди Феликса, по которой распространялись будто созвездия веснушек разной величины. И этот мастер их так правильно оглаживает, что младший готов пролежать на кушетке хоть вечность. А потом Минхо пальцем достигает левого соска и мир окончательно рушится. Мышцы живота Ликса напрягаются, сам он мелко вздрагивает, а изо рта вырывается приглушенный вздох. Полный пиздец, думает он, но увы, старший отстраняется. Минхо что-то наливает на ватку, очевидно не обезболивающее, и мягкими, до ужаса медленными движениями протирает два вставших, сморщенных от прохлады соска. Он надавливает на них, смачивая. И это всё чувствуется настолько прекрасно, что тугой узел в животе Феликса невольно затягивается ещё сильнее, а потом и кровь, явно из мозга, потому что он мыслить нормально уже не может, спускается прямиком к паху. Нет, он не маленький подросток, возбуждающийся от одних пальцев, и да, он возбудился от одних пальцев. — Так, сейчас не напрягайся. — А ты знаешь какой прокол я просил у Чона? — на всякий случай спрашивает Ликс. — Конечно, он мне фотку отправил. И с этими словами он надевает перчатки и натягивает маску, беря в руки профессиональную иглу. Но что удивило напряжённого Ликса, у которого страх и возбуждение плясали во всём теле, так это то, что мастер не полез сразу же тыкать иглой в твёрдый сосок. Он, Господи боже мой, коснулся пальчиками в перчатках к напряжённым бусинкам, перекатывая их между ними и делая так, что они твердеют ещё сильнее, казалось бы, куда? — Я же сказал, малыш, расслабься, — льющимся как арфа голосом произносит старший, этой же рукой гладя всю грудь, вроде бы успокаивая, но и чертовски будоража. Пальчики проезжаются по рёбрам, по животику, достигая проколотого пупка и поглаживая низ, в котором огонь с фейерверками взрываются. И Феликс совершает очень неловкий поступок в своей жизни. Он стонет, как самая настоящая сука. Так громко, несдержанно. Пальцы, находящиеся снова на соске, замирают. Младший пугливо вглядывается в альфу и находит там… ох, животное безумное возбуждение. Минхо явно не ко всем так подходит перед прокалыванием сосков. — Ликси, милый, я начну? С губой между зубами Феликс кивает и пальцы улетучиваются с левого соска, куда пристраивается игла. Минхо мастерски протыкает в нужном месте. Младший выгибается несдержанно, протяжно стонет и судорожно дышит. Член потёк, упирается больно в джинсы. Он подумал, что кончит от пронзительной боли с наслаждением. Сосок горит, пылает и не потухает никак, разнося покалывание по телу. Минхо хихикает. — Ты специально сводишь меня с ума? — спрашивает невинно он и вдевает серёжку. — Может быть? — со сморщенным лицом, одышкой и потом на виске, говорит младший. Минхо проезжается глазами по всему телу альфы, вновь усмехаясь, когда останавливается на паховой области. Феликс загорается как свечка. — Не смотри туда! Я… Я не виноват, что мои соски так чувствительны! Мастер ничего не произносит, лишь неожиданно берёт чужую руку и прижимает к своему твёрдому большому бугорку в штанах, который в тот же момент дёргается. — Ой, а у меня, кажется, слишком чувствительные уши, — с издевкой произносит он, хихикая, а потом ползёт пальцами к правому соску, точно также сжимая и потирая. Феликс стонет без стеснения. Они хотят друг друга. Вопрос в том, кто кого быстрее сведёт с ума. И кажется второй прокол делает всю работу за Минхо. После приятных ласк идёт колючая игла и ещё более пронзительно наслаждение с дикой болью. — Ах, блядь, Минхо! — шипит Феликс. Ножки сводятся друг к другу, член пульсирует, а после парня с головы до ног накрывает крышесносный оргазм. Он вцепляется в руки мастера, подрагивая и рывками постанывая, как девчонка писклявым голосом. — Я конечно не блядь, но для тебя могу быть кем угодно, — тяжёлым голосом выдаёт Минхо, уже не смеясь. Заканчивает дело и устало ложится головой на голый торс младшего. — Я убью тебя, Феликс, потому что больше всего на свете не люблю ходить с засохшей спермой в трусах. О! Так вот оно что. У них ничья, получается. Феликс смеётся и морщится одновременно. — Я тоже, хён.