Желание, которое я не хочу, но...

      Слуга принял пальто второго молодого господина, низко кланяясь, так, чтобы его голова оказалась на уровне коленей. Он не мог позволить себе даже малейшую ошибку… Ведь во всем доме именно Аллендис де Веритас был особенно требователен и скор на расправу. Не то чтобы слуги боялись его… Скорее предпочитали быть осторожными в его присутствии.       — Где они?       — Господин Веритас, госпожа и… — слуга нервно сглотнул, чувствуя, как начинает ныть его больная спина, — молодой господин сейчас в столовой.       Вот так. Молодой господин, а не Первый Молодой Господин. Потому что если кто-то в этом доме осмелится произнести эти три слова вслух, то… о том, что ждало несчастного, не хотелось даже и думать. Аллендис де Веритас был крайне изобретателен, особенно когда дело касалось наказаний. Не то чтобы он прибегал к жестокости при малейшей ошибке. Просто были вещи, которые он никогда и никому не прощал. И эти три слова как раз возглавляли этот список.       Слуги дома Веритас должны были быть обязаны этой семье почтением, верностью, скромностью и послушанием. Иначе они просто не задерживались. Ни в этом доме, ни в этом мире.       — Хорошо.       Аллендис холодно улыбнулся, а лицо несчастного покрыла испарина. Он покраснел, так как не имел права выпрямиться без приказа, но продолжал упрямо ждать дальнейших указаний. Осмелься он поторопить второго молодого господина, то как скоро его колени сотрутся в кровь?*       Словно только заметив его, Веритас махнул рукой.       — Свободен.       Лишь огромным усилием воли слуга смог сдержать вздох облегчения.

***

      В столовой царила непринужденная атмосфера. В ней было всего три человека, если не считать прислугу. Герцог Рут де Веритас, с его редкой мягкой улыбкой, герцогиня Сербиана, в чьем взгляде можно было прочесть бесконечную любовь, и, наконец, Алексис, наследник рода… Крайне бездарный, если бы кто-то спросил мнение самого младшего члена этого семейства.       — Матушка, не надо вставать, — предупреждая ее действия, сказал Аллендис. — Ты, должно быть, очень устала сегодня.       «Это ведь так сложно: встать, одеться и весь день просиживать за вышиванием крестиком и сплетнями».       — Принесите еще один набор, — кивая сыну в знак приветствия, велел Рут. — Если бы ты предупредил о том, что приедешь, мы бы подождали тебя.       «Ну еще бы. Тяжело, наверное, запомнить, что я приезжаю домой каждый четверг».       — Не нужно нападать на меня прямо с порога, — садясь на свое место рядом с братом, проговорил Аллендис. — Я всегда приезжаю домой в одно и тоже время. И да, мне не нравится твой тон.       За столом сразу стало тихо. Даже слуги опустили головы, словно боялись, что их могут отсечь.       Уголки губ юноши дрогнули. Ему казалось забавным то, как весело эти люди проводили время вместе, но стоило ему появиться…       — Не начинай ссору, Аллендис, — голос отца семейства, как и всегда, был строг в обращении к нему. Он смотрел на младшего сына с холодом, которым можно было заморозить гору. — Твой брат наконец поправился. Ты не хочешь поприветствовать его? Или хотя бы поздравить с выздоровлением?       — Почему? — юноша приподнял одну бровь, не скрывая своего настроения. — Это какой-то национальный праздник, что я должен бить во все колокола и подпрыгивать от восторга? Вы бы хоть предупредили. А то я без открытки, без подарков… Кстати, что там насчет моего отложенного дня рождения?       — Мы можем отпраздновать его сейчас, — вмешалась мать, чью неловкость трудно было не заметить. — Ты знаешь, сегодня наш кондитер приготовил твой любимый лимонный торт.       — Лимонный торт, дорогие родители, любит Алексис, — чуть склонив голову на бок, заметил Аллендис. — Я же люблю вишнево-шоколадный.       В столовой снова настала тишина. Только в этот раз можно было услышать, как тяжело вздыхает герцог и как нервно теребит в своих руках салфетку его супруга.       Видимо не выдержав давления, Рут приложил ко лбу ладонь. Из-за этой мелкой ссоры у него начала болеть голова.       — Разве тебе не хотелось отметить день рождения со всей семьей? — на выдохе спросил мужчина. — Зачем ты все усложняешь?       — Что-то не вижу тут дяди и тети, — оглядываясь по сторонам с таким видом, словно его ближайшие родственники прятались где-нибудь под столом, с поддельным интересом отвечал Аллендис. — Или может тут где-то под стульями засели мои многочисленные двоюродные братья и сестры? Что б ты понимал, папа, Алексис — это не вся семья. И как долго ты еще собираешься за него отвечать? У него что, языка нет? Или ты его парламентер?       — Брат, — наконец отозвался виновник ссоры. — Прошу тебя, хватит.       Аллендис перевел взгляд на наследника рода и тот заметно поежился. Юноше не нужно было говорить о своей неприязни. Он умел смотреть на собеседника, как на муравья, что случайно попал под его ботинок и это было даже красноречивее, чем если бы он выражался словами.       — Это был день моего совершеннолетия, — с нажимом говорил Аллендис, чуть поддавшись вперед, чтобы старший брат внимательно его расслышал. — Из-за того, что ты, идиот, заснул с открытым окном, тебя опять свалило с ног. И пока любимые родители порхали над тобой, как пчелы над цветком, я выслушивал насмешки от дворян. Знаешь как здорово — быть единственным в Империи Кастина, чей день совершеннолетия не просто перенесли, а отменили?       Алексис открыл было рот, но видимо в этот момент его скромный мозг решил подать признаки жизни. Наследник нахмурил брови, видимо пытаясь вообразить описанную Аллендисом картину… Он всегда был немного заторможенным.       — Я не виню тебя в твоей слабости и тупости, — решил объясниться юноша, вновь откидываясь на спинку обеденного стула. — Даже нашего отца я считаю идиотом, а он, на минуточку, канцлер Империи Кастина. Ты родился таким, что же тут поделаешь? Но из-за твоей никчемности, которую ты даже не пытаешься изменить, наши с тобой родители забыли о том, что у них есть еще и второй ребенок. А это, знаешь ли, больно.       Рут замер, казалось, что он даже перестал дышать. Его зеленые глаза широко раскрылись от удивления, теряя былую холодность. Он был шокирован откровением младшего сына… Аллендис и говорил с ними открыто о том, что его волновало?! Завтра солнце взойдет на западе?!       — Мы вовсе не забыли о тебе, — даже подпрыгнув на месте от этих слов, горячо заявила герцогиня. — Ты наш сын, как мы могли.?       Аллендис отмахнулся от нее, закрывая глаза и качая головой. От этого движения его челка растрепалась и закрыла часть лица. Все в доме Веритас знали: второй молодой господин не терпит неряшливости. Он поднял было руку, чтобы убрать волосы, но его опередили.       Алексис виновато улыбался, убирая челку брата за ухо. Всем своим видом он показывал сожаление.       — Не трогай меня, — мягко отодвигая его руку тыльной стороной ладони, предупредил Аллендис. — Я не давал тебе на это права.       Алексис вздрогнул. На мгновение ему показалось, что если он не послушается, то в его голову воткнется что-то острое.       Не желая провоцировать брата еще больше, он извинился, занимая свои руки бокалом с виной. Ему было стыдно и противно от самого себя.       — Вечно я тащу тебя на дно, — неловко проговорил он, не смея поднять взгляд. — Я правда не хотел, чтобы все так получилось. Ты имеешь право обижаться на меня. Я прошу прощения за это.       Аллендис ничего не ответил. В этот момент принесли его тарелку и приборы. Он все так же молча наложил себе немного мяса и жидкой каши. Из-за тяжелой работы, юноша часто пропускал прием пищи, и теперь, если бы он съел что-то тяжелое, его бы попросту стошнило.       Возможно другие подумали о том же, так как не стали снова предлагать ему «его любимый торт».       — Как я и сказал ранее, я не виню тебя, — кладя салфетку на колени, как он любил это делать, дабы не портить свою одежду, наконец заговорил Аллендис. — Ты такой, какой ты есть. Родители тоже. Но не ждите от меня прощения только потому, что вы его попросили. Я… — он взял в руки приборы, глядя на содержимое своей тарелки так, словно перед ним был не ужин, а помои, -…ничего не забываю. Из-за ума я не прощаю никого, а из-за требовательности — никогда. Это то, как я живу, и то, что вы принять не можете. Не важно, как сильно вы будете стараться или переживать. Я могу понять вас, но на этом все. Считайте это моим навязчиво-нежелательным, непроизвольным представлением.       — Однажды эта обсессия навредит тебе, — напряженно заметил Рут.       — Пусть, — согласился Аллендис, наконец искренне улыбаясь. — Но разве вас это не устраивало до сих пор?       Весь оставшийся ужин члены семьи Веритас провели безмолвно.