Перекати-поле

По сугубо личному мнению Алисы, у Летова совершенно не было голоса. К несчастью, голоса не было ещё и у Вани, который увлечённо подпевал своему кумиру вот уже второй час подряд, лихо поворачивая руль то влево, то вправо. От этой безголосицы в квадрате, разносившейся по пустынной дороге на громкости, близкой к максимальной, самообладание Алисы опасно балансировало на грани, но уговор был дороже денег. Будь на то её воля, в салоне играли бы "Сплин" или "Би-2", однако все свои права на решения относительно плей-листа Алиса исчерпала за вчерашний день, когда друзья, покинув здание аэропорта, взяли машину в Ашхабаде. Сегодняшний же день по справедливости принадлежал Ване. Ване и Егору Летову. - Свя-я-я-то ме-е-есто не быва-а-ет в пустоте! - распевал Ваня, задорно выжимая газ, когда огромные рытвины на дороге снова бросали старую "Ниву" к самому краю ограждения, за которым начинался обрыв. Алиса на эти цирковые номера не реагировала, хладнокровно подчищая пилкой ногти (чем ещё прикажете заниматься девушке в пути?), но местные дорожные покрытия грозили запасть ей в душу навсегда. Те, кто сочинял анекдоты про российские дороги, просто никогда не бывали в Туркмении, иначе они поняли бы, до чего бессмысленно сравнивать детский утренник с церемонией вручения "Оскара". Впрочем, вполне вероятно, что Туркмения была ни при чем. Виновата явно была Ванина страсть везде и всегда выбирать для путешествия места, где можно с трудом проехать на танке. В этих краях успеха не гарантировало даже неубиваемое чудо отечественного автопрома: преодолевая вырытые местным населением на горной дороге окопы, "Нива" надсадно ревела, каждый раз предупреждая, что раз на раз не приходится, однако пока все обходилось. Алиса предпочитала не думать о том, что они будут делать, оказавшись на сорокаградусной жаре с пробитой шиной посреди пустынной дороги вдали от всех мало-мальски оживлённых автотрасс, или, того лучше, на дне ущелья. Ваня вот, например, привычки думать не имел в принципе, и получалось это у него отлично. Словно в подтверждение данного постулата, машину опять тряхнуло, и пилка, вылетевшая из рук на приборную панель, вдруг треснула у самой пластмассовой рукоятки. - Харламов!! - не выдержала Алиса, зверской хваткой вцепляясь в своё косметологическое орудие и еле сдерживаясь, чтобы не вонзить его в мускулистую Ванину руку красивого золотисто-оливкового цвета. На её бледную северную кожу загар так ровно не ложился никогда. - Ты свою "броню" так же водишь?! - Васильева, ну я же тебя летать не учу! - обоснованно возразил ей Ваня, не отвлекаясь от дороги. Не то чтобы его водительское внимание что-то могло изменить к лучшему, но, возможно, друг просто не хотел лишний раз встречаться с ней взглядом. - Правильно, - с готовностью кивнула Алиса. - Потому что я летать умею. - Ноготь сломала, что ли? - друг покосился на неё своими ярко-синими глазами, неубедительно изображая сочувствие. Алиса вспылила: - Пилку, Харламов! Пилку вместо ногтя, ты представляешь, какой ты виртуоз? - Ой, да и зачем тебе она, - отмахнулся Ваня. - Ногти стричь надо, а не подпиливать. С длинными ж неудобно, - он бросил глубокомысленный взгляд на свой кулак, сжимая и разжимая пальцы. Алиса в последний момент схватила его за локоть, чтобы друг не пропустил поворот. Тот же вместо благодарности наградил её парфянской стрелой: - А тебе они и не идут вообще. - Харламов, знаешь, почему ты никогда не женишься? - усталым тоном осведомилась девушка, откидываясь на сиденье и рассматривая горы, дремотно проплывающие мимо в знойной дымке. - А я тебе скажу, почему. Потому что ты вообще не в курсе, как с женщинами жить, у тебя навыков таких нет. И не будет, помяни моё слово! - Напугала, - фыркнул Ваня. - Вон мои двадцать семь лет вместе живут, и ничего, никакие бабы не нужны. - Двадцать семь, Харламов! Столько времени у тебя было, чтобы водить научиться, и что в итоге? Да за это время можно два раза из тюрьмы выйти! - Кто о чем, а Васильева о репрессиях, - Ваня не сдержался, захохотал в голос. - Нет, серьёзно: пугает эта твоя привычка время сроками измерять! Алиса закатила глаза. Ну а что поделаешь? Быть внучкой отставного генерала армии и бывшего директора КГБ - занятие нелегкое. По крайней мере, водить бомбардировщики гораздо проще. - Угу, а тебе территорию соседних стран без конца с Московской областью сравнивать, значит, можно! - не осталась она в долгу. Дождавшись от Вани легкомысленного пожатия плечами, принялась за него снова: - И все-таки, почему было по главной трассе не поехать, а? Там хоть асфальт есть. И заблудиться шансов меньше. - Да не переживай, не заблудимся! - успокоил её Ваня. - Я ж точно помню, что тут проехать можно. Зато места какие красивые, ну ты посмотри только! - друг посветлел лицом, бросая умиленный взгляд через запылившееся лобовое стекло, а Алиса только вздохнула. Явно наследственную любовь друга к гористому и сильно пересечённому ландшафту, непригодному для всякого рода цивилизованной жизни, она в данный момент разделить была морально не готова. Однако в вопросах картографии и ориентирования на местности Ваня, обладавший сверхъестественной памятью на всевозможные локации, по праву заслуживал доверия. Стоило ему хоть раз где-то побывать, дорогу к этому месту он способен был найти с закрытыми глазами. В начале пути Алиса в подобных заверениях лучшего друга сильно сомневалась, но теперь, когда до пункта назначения оставалось не больше двух сотен километров, а новенький автомобильный атлас из аэропорта так и лежал в бардачке нераспечатанным, приходилось признать, что Ванины воспоминания четырнадцатилетней давности служат гораздо более надёжным навигационным инструментом. Оставалось только подтвердить это предположение, успешно миновав перевал без попыток скатиться в пропасть. К вечеру они наконец-то выбрались на асфальтированную трассу. Алиса, обрадованная и попавшимся на глаза указателем "Серхетабад 20", и тем фактом, что на диске наконец-то закончились песни "Гражданской обороны", снова обнаружила в себе способность любоваться окружающими видами. Виды были хороши: зеленые холмы, усеянные пестрыми полевыми цветами и прорезанные извилистым серпантином с плавными поворотами, понемногу клонящееся к закату солнце, крохотные домики то здесь, то там. Чем-то даже напоминало Сирию, но не Латакию, где находилась их с Ваней часть, а местность чуть материковее, вглубь страны. - Смотри, - Ваня толкнул её крепким предплечьем, указывая на противоположную сторону дороги. Чтобы разглядеть объект его внимания, Алиса пригнулась, выглядывая в окно, и воскликнула: - Не может быть!.. Кушкинский крест? - Он самый, - расплылся в польщенной улыбке друг. - Южнейшая точка Российской империи! - И СССР, - вздохнула Алиса, рассматривая мощные белые стены и дверные створки внутри монолита, выкрашенные в ярко-зелёный. Заходящее солнце высветляло их, придавая нежно-травяной оттенок. Ваня щёлкнул кнопкой на приборной панели, и не успела Алиса рефлекторно вздрогнуть от этого звука, опознав переключатель проигрывателя, как из динамиков полилась знакомая мелодия, состоявшая из певучих минорных переливов. Не отрывая глаз от дороги, лучший друг пояснил: - У наших в "тройке" легенда была, уже после вывода. Мол, эту песню, - кивнул на мигающую огоньками магнитолу, - "Наутилус" про Кушку написали. Ну, помнишь ведь вот это: "видишь, там, на горе, возвышается крест..." - Апостол ещё, - подумав, предложила девушка, на что Харламов фыркнул: - Ну-у, апостол - само собой! - И ты специально все рассчитал, чтобы в нужный момент её включить? - Алиса улыбнулась углом рта. Ваня с готовностью подтвердил: - А то! Черт знает сколько лет хотел так сделать. Алиса потрепала его по светлой макушке: - Все-таки не чужда тебе поэзия, Харламов. Проехали въездную стелу. Собранное из каменных кубов "Кушка" казалось чем-то совсем далеким и никак не связанным с новенькой табличкой "Серхетабад", будто вырванное из другой эпохи. - Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют, - процитировал Ваня, взглянув в зеркало заднего вида, и стал вдруг так похож на Виктора Фёдоровича, что Алиса даже моргнула от неожиданности. - А вот хрен там, наших всех взяли и послали. Вон в ту сторону граница с Афганом, четыре километра всего. - Вы не ездили тогда? - очнулась Алиса, стряхнув видение. Ваня пожал плечами: - Да нет, как-то не вышло. Отец вообще говорит, мол, делать там нечего, да и вспоминать ему неохота это все. Хотя у нас в один какой-то из разов "тройка" собиралась по старой памяти, дядь-Дима, Мельник, вот только из Баграма вернулся - фотографии показывал. Там, знаешь, натурально одно поле осталось, ну, арматура какая-то, что не вынесли. И посреди стела стоит огромная, из бетона: "СССР - оплот мира". Облезлая, крошится, словом, жуткое зрелище, мне аж не по себе стало. - А почему афганцы её не снесли? - Видимо, морочиться не захотели. Ну, или специально. На такое посмотришь и поймёшь сразу, что значит "кладбище империй". - Бросив взгляд на циферблат наручных часов, Ваня снова довольно бесцеремонно толкнул подругу локтем и кивнул подбородком: - Давай, звони ему, время уже. - Крути баранку, - велела Алиса чисто из вредности, но за телефоном в карман полезла. Нужный номер нашёлся быстро: он значился последним в журнале вызовов. Некоторое время продолжался разговор, в ходе которого Ваня, мастерски собирая по пути все дорожные ямы, усердно пытался встревать и делать ценные замечания, так что Алисе постоянно приходилось закрывать левое ухо ладонью и, испепеляя лучшего друга гневным взглядом, стыдливо переспрашивать собеседника об очевидных, но нерасслышанных вещах. Наконец, повесив трубку, она осведомилась: - Где тут городская больница, знаешь? - Знаю, какие проблемы, - отмахнулся Ваня. - Он что сказал, купить чего-нибудь надо, нет? - Да он-то говорит, что не надо, - Алиса устремила на него красноречивый взор, и Ваня, поняв её с полуслова, покладисто кивнул: - Ну вон в стекляшку поехали, там посмотрим. Когда они вышли из магазина с двумя увесистыми пакетами, над пограничным Серхетабадом уже плавно опускался августовский вечер. Городок был совсем крохотный, с ровными, аккуратными зданиями из серого камня, будто бы выстроенными придирчивым архитектором строго по линейке и так и замершими в этом строю по стойке "смирно". Со всех сторон его окружали сопки, и было удивительно, как такое скромное поселение не теряется среди бескрайних гор. Алиса остановилась в дверях магазина, глядя в сгущающихся сумерках на переломанный горными хребтами горизонт, на юг, туда, где клубилась грозная темнота. Родители много раз показывали ей Афганистан на картах: он всегда казался ей необитаемым, выжженным местом, но лишь теперь это впечатление обрело реальные очертания, сделавшись ясным как никогда. - Васильева, у меня руки заняты, - пробубнил ей в затылок приземленный Ваня. Ценный груз к машине было поручено нести, конечно, ему, потому что равноправие равноправием, но заниматься грубым физическим трудом, когда рядом находится младший по званию и к тому же ещё и Харламов, Алиса не собиралась. Вытащив из куртки друга ключи, девушка направилась к машине. "Нива" устало, но приветливо мигнула друзьям оранжевыми боковыми огнями. Серхетабадская больница номер два - бывший военный госпиталь - выделялась среди остальных зданий на улице своим ухоженным видом: белый, явно не столь давно покрашенный фасад сиял на заходящем солнце арктическим ледником, в клумбах у входа приветливо покачивались ярко-медные пышные бархатцы. Несмотря на скромную обстановку прилегающей территории, во всем чувствовалась твёрдая рука человека, почитающего порядок превыше всего. - Восемь часов, - объявил Ваня, заглушив мотор. - Ровно приехали. И верно - буквально через несколько минут дверь больницы открылась, и на улицу вышел худощавый пожилой человек с заметной проседью в угольно-чёрных волосах. На переносице его поблескивали очки, придавая взгляду остроту, строгость и беспощадность, как и гордая, по-военному прямая осанка. - Давай ты, - ухмыльнулся Ваня, кивая подбородком в сторону больницы. Алиса выпрыгнула на асфальт, хлопнув дверью, и воскликнула звонко и задорно - в самый раз, чтобы хлёсткое эхо рикошетом отскочило от молчаливых меловых стен: - Товарищ полковник! Человек остановился, повернул голову в её сторону. Сухое и непроницаемое выражение его лица разгладилось, в мгновение ока сменившись скупой, постепенно разгорающейся радостью. - Красавица моя приехала, - дрогнувшим голосом произнёс бывший начмед Белкин, когда Алиса, как в детстве, подбежала к крестному и бросилась ему на шею, счастливо взвизгнув. Погладил её по волосам, прижав к себе обрадованно и крепко, и буркнул куда-то над плечом: - И ты, оболтус! Мощные лапищи Харламова разом наползли со спины, сомкнулись вокруг них с Белкиным и стиснули в объятиях что есть силы. Алиса ощутила, как у неё опасно хрустнуло ребро. - Ну-ка иди сюда, разведка, - потребовал Белкин после того, как улыбающийся от уха до уха Ваня разомкнул руки, и потрепал его по склоненному светло-русому затылку: - Крохотный же был, килограмм и сто! У меня в ладонях помещался - и вот вымахал какой, не дотянешься. - Нос подвёл только, - коварно вставила Алиса, нажимая кончиком указательного пальца себе на переносицу. Ваня изобразил обиду: - Ой, молчала бы, генеральская внучка! - Я-то генеральская, а ты на "броне" родился, - подколола друга Алиса и тут же обернулась к крестному: - Товарищ полковник, скажите, что он сочиняет, а? Никогда в эту историю не верила. - Ты что, бате моему не доверяешь? - возмутился Ваня. Алиса всплеснула руками: - Мне дядя Андрей в первом классе сказал, что если семечку от арбуза проглотить, в животе арбузное дерево вырастет! Я так считала, пока мы ботанику проходить не начали!! Звуки раскатистого Ваниного гогота запрыгали по стенам, заставив слегка зазвенеть больничные стекла. Белкин, глядя на них обоих, покачал головой: - А я ещё на свою сто восьмую жаловался в 89-м. Разумнейшие были люди, послушные, смирные, всем бы таких бойцов! Ладно, идемте, не оставлять же вас на улице ночевать. Все трое направились к машине; Алиса уселась назад, вежливо уступив полковнику место рядом с водителем. Пока Ваня разворачивался на пустынной подъездной площадке, поглядывая по сторонам, Белкин обернулся к ней и осведомился: - Ну что, сирийцы, не успели демобилизоваться, и снова на Восток? - Наследственное, - с честным видом развела руками Алиса. Бывший начмед фыркнул: - Действительно, вопрос праздный. Надолго? - Дней десять получится, - девушка пожала плечами. - Своих мы всех уже повидали, отпуска ещё месяц, вот Харламов в Узбекистан потащил. Ну, и вас решили навестить. - Это вы молодцы, - одобрил Белкин. - В Ташкент поедете? - Не только, - оживился Ваня, автор культурной программы. - В Шахрисабз еще завернем, в Самарканд - на Гур-Эмир посмотрим, все дела. Ну, где с родителями были в прошлый раз, я те места помню главным образом. - Как они там? - хмыкнул бывший начмед. Ваня улыбнулся: - Привет вам передавали! Благодарность, низкий поклон. Скучают, говорят! - Век бы их не встречал обоих, - пробурчал Белкин, но, как показалось Алисе, больше наигранно, пряча улыбку. Ваня тем временем скомандовал, замедляя ход у городской площади с выразительно-бетонными конструктивистскими очертаниями: - Васильева, внимание направо! Видишь историческое место? - Место вижу, историческое не очень, - честно призналась Алиса, прильнув к стеклу. Тусклые серые трибуны, пустующие без коммунистических митингов уже больше четверти века, тянулись вдоль дороги окаменевшими гигантскими змеями, а под ними прогуливались немногочисленные местные жители, довольные спадающей жарой. Ваня ухмыльнулся: - Это потому, что ты не знаешь, что здесь произошло. Сейчас тут площадь, а раньше плац был. И тот самый БТР во-о-он в том углу стоял, за памятником. - Андрей Владимирович!.. - воскликнула Алиса, оборачиваясь к крестному, но не успела она толком выговорить свою просьбу опровергнуть Ванино увлечённое лжесвидетельство, как Белкин тяжело вздохнул, сведя брови на переносице: - Так тебе скажу: лучше бы врал. Но не врет же, зараза! Я в тот день чуть вместе с дембелями за здравие пить не начал. - А как... - снова начала Алиса, однако Ваня, окрылённый присутствием живого доказательства правдивости семейной легенды, не дал ей сформулировать вопрос: - Короче, у бати дембель по медпоказаниям пришелся на январь, почти сразу после Нового года. А отца не отпускали до упора, только когда дивизию всю выводить стали, он вместе с "тройкой" ушёл. Батя без него в Питер, в смысле Ленинград, ехать не захотел, к тому же нельзя было - скоро на операцию, а они оба, кроме товарища полковника, в смысле майора, никому больше не доверяли. В общем, перевели его в Кушкинский военгоспиталь... - В смысле, Серхетабадскую горбольницу, - кивнула Алиса на очевидный виток Ваниного красноречия. - И что, как он на БТРе-то тогда оказался? - А ты слушай, - вмешательство подруги Харламова нисколько не смутило, наоборот, только придало творческих сил. - Батя в закрытом крыле месяц сидел, кроме него, вообще никого там не было. Говорит, даже книги с горя начал читать, всю местную библиотеку извёл. В конце концов уже и дату операции назначили, он решил, что вывода не дождётся и без отца, значит, меня на руки получит. И что бы ты думала? Ровно за два дня до операции открывается граница, и начинает выходить сто восьмая! - Идиот, - припечатал бывший начмед Белкин и коротко, но экспрессивно стукнул кулаком по дверце. - Ты меня, Иван, прости, но до сих пор, как вспомню, так убить хочется! Главное, как назло, меня в часть вызвали, как раз день в день вернуться должен был. И предчувствие у меня по этому поводу сразу было отвратительное! Уж как я его трибуналом запугивал, КГБ, тюрьмой, говорю, Ларьков, за порог ни шагу, лично пристрелю, если узнаю! А он на меня смотрит честным взглядом, кивает и что-то своё себе придумывает. Ну а что делать, не с собой же его брать, чтоб перед глазами был? Своим тоже внушение сделал, поехал... - А батя про вывод вообще случайно узнал, - продолжал Ваня. - Подслушал, как врачи друг с другом разговаривают, ему-то как раз на такой случай говорить нельзя было. Ну, а он услышал и думает: надо, значит, отца встретить. Со второго этажа по трубе спустился, через ограду перелез и был таков! - Это на последнем месяце, - негодующе уточнил Белкин. - Лёгкие на пятьдесят процентов сократились, давление зашкаливает, интоксикация до полного отказа от пищи - да некоторые в это время не встают уже! Но нет, Ларьков у нас акробатические номера исполняет, цирковая звезда Союза. - Ну так, "тройка" же, - гордо отозвался Ваня. - У них девиз был: "невозможно" после нас родилось! - Харламов, ну уж мне-то про "тройку" не рассказывай? - одернул его бывший начмед. - Я про их девизы целую книгу о фольклоре могу написать. Любимый был - "Нам не надо девятьсот, хватит двести и пятьсот". А ещё популярнее - "лучше нет..." - Спохватился: - Не буду такое при девушке повторять. - Да я догадалась, - успокоила его Алиса. Ваня поддержал: - Ага, у них в авиаполку тоже все так говорят! - Слушайте Харламова, товарищ полковник, Харламов - эксперт. Белкин наградил обоих внимательным, пристальным и крайне выразительным взглядом, но от комментариев воздержался. Только выставил перед собой ладони в защитном жесте: мол, чего я от них хочу? - В общем, самое веселье дальше было, - вернулся Ваня к художественному пересказу давних событий. - Батя до площади добрался, своих там нашёл, стоит, треплется с ними. А отца нет - старший комсостав сразу после пересечения границы сняли и вызвали куда-то, не помню, то ли в комендатуру, то ли ещё куда. Ну, эти, пока ждут, бате выпить предложили. А день холодный, ветер, он и согласился, думает: от одного стакана ничего не будет. Выпивает его залпом и падает, как подкошенный! - Ваня сделал размашистое движение ребром ладони и объявил: - Андрей Владимирович, дальше вы. - А я в это время на противоположном конце площади был, вон там, - Белкин, справившись с угрюмым выражением лица, все же указал в другой угол практически скрывшегося из глаз сооружения. - Мой медсанбат во главе сто восьмой уходил, оборудование везли, медикаменты. Слышу - на плацу шум какой-то, все кругами бегают, матерятся, медиков зовут. Хватаю свой "тревожный чемоданчик", кое-кого из наших и сразу к ним. Вижу - ну точно, Ларьков, чтоб ему провалиться! Синий уже весь - угнетение дыхательной системы началось, а это значит, все, надо резать срочно. В поле нельзя - плоду сразу же инкубатор нужен, инкубатор в госпитале, госпиталь в полутора километрах. Затаскиваем его на первый попавшийся БТР и ходу. Проверяю пульс - еле слышен, дыхания почти нет. Непрямой делать нельзя: в грудной клетке - полость, сломаю рёбра, коллапс кислородного мешка у плода, конец. Вскрывать тоже нельзя: инкубатора рядом нет, прорежу оболочку мешка - плод погибнет. Не вскрыть - задохнутся оба. С брюшным отделом проще, там время можно потянуть - если что, человек хотя бы дышать может, а с грудной полостью счёт на секунды. Делать нечего, решаю: надо резать. Даю адреналин, пока по городу едем, действует, вскрываю грудную клетку - сам не дышу, только бы за лишние миллиметры не зайти. Подъезжаем к госпиталю - остановка сердца, мать её! Понимаю, что у меня три минуты, дальше повреждения мозга, смерть. Извлекаю плод, передаю ребятам - те бегом в отделение, кислородный мешок цел, значит, минуты две с половиной у них есть, должны успеть. Сам уже начинаю реанимационные меры. Сорок секунд проходит - слава Богу, возвращается пульс, живой! Везём его в реанимацию, стабилизируем, только заканчиваем - залетает мой старлей Свечников, докладывает: успели, плод в инкубационном отделении, угрозы жизни нет. - Бывший начмед неожиданно усмехнулся: - А за окном БТР стоит, весь кровью залитый, и механик-водитель полумёртвый. Сколько боевых выходов на своей машине делал, а такого не выдержал. - Надо думать, - с трудом перевела дыхание Алиса. - Если бы у меня кто-то на бомбардировщике... Уф, никогда рожать не буду! - Дедушке только не говори, - посоветовал Ваня. - Харламов, иди к черту! Я теперь понимаю, почему ты такой отбитый. Всегда теперь буду помнить, что тебя просто в инкубатор вовремя не положили! - Самое смешное, что отец обо всем только на следующий день узнал, - хохотнул лучший друг. - Он до этого не спал двое суток, ну, и после того, как его из комендатуры выпустили, в кунг забрался и уснул там среди аппаратуры. Просыпается, а его целая дивизия по всему городу ищет - сообщить, что сын родился. - Ларьков ещё и этим мне все мозги съел, - поморщился Белкин от давних воспоминаний. - Только что с того света, лежит весь в трубках, не шевелится, но майора ему вынь да положь! Додумался в конце концов, что Виктор в Афганистане погиб перед выводом, а ему не говорят. Мы его насилу в лежачем положении удерживали, пока Харламов не явился! Потом, как Ларькову получше стало, вдвоём бегали то и дело вот на этого смотреть, - указал на улыбающегося Ваню. Алиса опять встряла: - Уродливый, наверное, был. - Да нет, твои-то приятели и пострашнее бывали, - успокоил её лучший друг, оглядывая в зеркало свою мужественно-привлекательную славянскую внешность. - Но главное, что мне во всем этом нравится - как это все батя со своей стороны видел. Ну, типа, потерял ты такой сознание, просыпаешься - а у тебя вся грудь распахана, и тебе все рассказывают, что ты чуть не умер. Говорит, знал бы, что так получится - ни в жизнь бы на такое не пошёл! - Первый и единственный в истории прецедент, когда я с Ларьковым абсолютно согласен, - буркнул Белкин. Ваня взглянул на бывшего начмеда с обожанием: - Вам, товарищ полковник, за это не "подпола" звезду нужно было давать, а Героя. Крестный заворчал, отмахиваясь от грубой лести младшего командного состава, а Алисе, горячо высказавшейся в поддержку слов друга, вспомнился огромный кривой шрам у Андрея Александровича на груди. В детстве маленькая Алиса часто задавалась вопросом, почему все - и папа, и отец, и даже Виктор Фёдорович - снимают футболки и рубашки, если жарко, а он нет, только отшучивается постоянно. Когда ей было лет шесть, они с родителями поехали с Харламовыми в Карелию, на озёра, и там Алиса его шрам все-таки увидела и расплакалась. Не потому, что было страшно, а от жалости: родители ей уже рассказывали про Афганистан, и она решила, что дядю Андрея, как папу, похитили "духи" и пытали в горах. Хотя у папы шрам был совсем другой - тонкий и аккуратный, едва заметный внизу живота. Полковник Белкин, бывший начальник медицинской службы, а ныне главврач Второй серхетабадской, жил в бывшем военном городке ближе к окраине. Район был тихий, со старинной и красивой капитальной застройкой: с величественными светлыми домами, гигантскими окнами-витринами на первых этажах, лепниной, местами немного блеклой, но в целом сохранившейся. Во дворе нужного дома росли раскидистые огромные тополя: судя по обхвату шершавых бороздчатых стволов и полумраку, таящемуся под кронами, все - самое меньшее ровесники Союза. Горстка игравших с мячом ребятишек во все глаза уставилась на незнакомую машину, которую Ваня аккуратно подогнал почти вплотную к подъезду. - Набрали-то, - не остался в стороне Белкин, неодобрительно разглядывая пакеты с едой и собираясь уже разразиться наставительной речью по поводу ненужной расточительности гостей. Но все-таки не стал - вместо этого пошёл открывать подъезд, оставив крестников разбирать вещи. Едва переступив порог начмедовской двухкомнатной квартиры - просторной, с высокими белёными потолками, - Ваня, дабы не откладывать дело в долгий ящик, торжественно вручил хозяину подарок: выуженную из спортивной сумки бутылку финской "Коскенкорвы". Белкин, забирая из его загорелых рук хрупкое прозрачное стекло, подобрел на глазах: - Ну, твои, конечно, знают, что подарить! Сами-то в гости не собираются? - Лучше вы к нам, - блеснул зубами Ваня и расхохотался в ответ на обречённый взмах полковничьей руки. В центральной части бывшего Союза Белкин бывал часто, несколько раз в год - летал на сложные операции, консультировал своих прежних учеников, выросших в опытных врачей в стенах основанной им в конце девяностых кафедры мужской репродуктивной медицины в Москве. Не раз его звали к себе крупнейшие клиники страны и зарубежья, предлагали высокие должности в регионах и в столице, но бывший начмед от всех предложений отказывался наотрез, предпочитая скромную службу в небольшом туркменском приграничном городке, где прожил большую часть жизни. И лишь когда без его помощи никак было не обойтись - бросал все дела, появлялся в нужном месте и, как и десятки лет до этого, снова спасал жизни молодых ребят и помогал появиться на свет необычным детям, к которым в обществе до сих пор так и не сложилось однозначного отношения. Именно Белкин в одиночку выступил решительно против наметившихся после распада Союза намерений правительства объявить подобные семьи вне закона: обивал пороги в министерстве здравоохранения, встречался с представителями Генштаба, задействовал все свои знакомства, приобретённые за годы службы в Афгане, - и в конце концов добился своего. Не в последнюю очередь благодаря поддержке генерала армии Васильева и бывшего директора КГБ генерала Ковалёва, которые не могли допустить, чтобы новый порядок в стране угрожал их единственной внучке. Ассортимент первого попавшегося серхетабадского супермаркета изобилием не то чтобы радовал, но для более-менее торжественного ужина годился. После того, как деликатесы особой категории, включая подарки крестному от Алисы и её сплошь военной семьи, были определены в полагающиеся им места хранения, общим голосованием было принято решение зажарить свиные эскалопы и запечь к ним картошку с чёрным перцем. Окинув друга взыскательным взглядом с ног до головы, Алиса постановила: - Знаешь что, Харламов, я, наверное, без тебя обойдусь. Ты и так вторые сутки за рулём, иди лучше себя в порядок приведи. - Зашибись, Васильева, спасибо! - возликовал Ваня в свойственной ему импульсивной манере и, порывшись в своей сумке на предмет необходимых вещей, скрылся в ванной. Отстранить от готовки бывшего начмеда с такой же лёгкостью не удалось: непререкаемым тоном заявив, что не настолько ещё одряхлел, чтобы у него руки дрожали после одной-единственной смены за день, Белкин принялся за чистку картошки. Так они и работали вдвоём: полковник методично и тщательно очищал коричневатый "мундир" от земли и пыли, Алиса резала картофелины на дольки, посыпая их пряностями и выкладывая ровными рядами на фольгу. Одновременно с этим шёл разговор. - Вот, как видишь, работаю, на пенсию пока не собираюсь, - последовательно отвечал на её вопросы Белкин, держа руки под проточной водой. - Статью очередную начал писать - "Наследственные признаки у детей однополых пар и принципы их наследования". Осенью в Литве конференция будет, хорошо бы к этому времени успеть. - Остановился ненадолго, махнул рукой: - Хотя, ты знаешь, с практической частью у меня всегда лучше было. Как оперировать, диагностические осмотры делать - знаю, мышечная память не подводит. А вот буквами все это описывать - по году могу ковыряться, иногда кажется, лучше бы и не брался. Было б на кого эту бюрократию спихнуть! - Ну зачем же, Андрей Владимирович! - воскликнула Алиса. - Кто, кроме вас, науку вперёд двигать будет? - Если это попытка мне польстить, то абсолютно напрасная и к тому же совершенно непродуманная. У кого-то талант к научной работе, а кто-то, как я, практик, законченный и неисправимый, - строго проговорил Белкин и дёрнул плечами: - Что там расписывать-то? Я тебе и так скажу: у военных рождаются только военные, сколько лет работаю - ни одного исключения не видел. Одного этого факта нашему Министерству обороны достаточно для излучения безудержного искреннего счастья, и чтобы его констатировать, никакой гениальности не нужно. - Прям-таки не нужно! Я свой самолёт поставлю, что вас недавно опять преподавать звали куда-то. - Звали, - со вздохом подтвердил Белкин. - Вот в этом году в Академию военной медицины приглашали, на полную ставку. Наобещали, конечно, чего могли, это они умеют. - А вы? - Ответ на свой вопрос Алиса знала уже заранее, и крестный её не удивил: - Отказался. Больницу свою не брошу, к городу привык за столько лет, да и вообще - без меня обойдутся. Специалистов на Большой Земле теперь хватает, российская мужская репродуктология, к счастью, в мире не на последнем месте, а я о большем и не мечтал никогда. Вот в девяностые да, в девяностые с нуля все начинать тяжко было. Только на энтузиастах все и держалось, - Белкин отложил в сторону последнюю картофелину, выключил воду и чёткими, уверенными движениями вытер руки висевшим на стене полотенцем. - Как и везде. Твои-то, кстати, живы, здоровы? - Вы хотели спросить, не поубивали ли друг друга до сих пор? - Алиса поставила противень в духовку, отвернула выключатель до отметки в двести градусов и ухмыльнулась: - Нет. Хотя пытаются, конечно. Белкин фыркнул, но ничего не сказал. Больше всего в семейной летописи Алисе нравилась история, согласно которой полковник Ковалёв и генерал армии Васильев до того громогласно орали друг на друга в здании баграмской медчасти, на редкость мелочным и базарным образом переходя на личности и вспоминая родословную каждого с самой её неприглядной стороны, что начальник медицинской службы Белкин не выдержал и, выйдя из закрытого бокса в коридор, выстрелил в потолок из своего именного пистолета, сопроводив это убийственно-вежливым: "Господа офицеры, будьте так добры, соблюдайте тишину в отделении реанимации! Старший лейтенант Васильев её очень оценит". Каждый раз, когда Алиса припоминала крестному эту историю, он отмахивался, убеждая её, что так длинно говорить не мог: после суток на линии огня и бессонной ночи рядом с нестабильным пациентом просто не хватало сил. Версия косвенно подтверждалась точкой зрения деда, заявлявшего, что выражался озверевший начмед кратко, емко и очень доходчиво, но цитировать его при этом опасавшегося. Впрочем, подобный вопиющий неустав "железным комдивом" был майору от всей души прощён - за спасение сына, находившегося после пребывания в гостях у моджахедов на волосок от смерти, и за рождение внучки. Пусть даже и по вине КГБшника. Гражданская война в семье у Алисы была не слишком ожесточённой, но нескончаемой. Ещё в раннем детстве она удивлялась, насколько разительно отличаются друг от друга её близкие: с одной стороны, были отец - гордый, угольно-чёрный воин, огромный в её детских глазах, похожий на вулкан, затаившийся под тонким слоем застывшей лавы и взрывающийся от любого, даже самого слабого движения в земной коре, - и папа, светловолосый, голубоглазый, как его небо, всегда спокойный и улыбчивый, способный усмирить любую дикую стихию. С другой - два её деда, ничуть не более похожих. Благодаря дедушке, интеллигентному, образованному, с его тонким чувством юмора и поистине неистощимыми знаниями, способному ответить на любые заковыристые детские вопросы, Алиса знала английский почти на уровне родного языка, разбиралась в истории, могла с ходу показать на карте мира любую крохотную речушку или полузаброшенную деревню - без разницы, на физической или политической, хватило бы масштаба. Ещё он учил её драться, превращаясь из приятного пожилого человека с типично профессорской внешностью в беспощадного бойца, жилистого, неподатливого и стремительного, точно сталь. Перед некоторыми приемами терялись потом даже опытные спецназовцы в Сирии, бывало, в шутку вызывавшие Алису на спарринг - выигрывать она такие поединки не выигрывала, для этого нужна была совсем другая подготовка, но и на легкую победу ни один её противник не рассчитывал. Мало кто знал, что гораздо лучше Алиса владела ножом: попав к ней в руки, любое холодное оружие становилось будто бы продолжением пальцев, врастало в ладонь, подстраивалось под любые намерения хозяйки. Бывший агент государственной безопасности Ковалёв этому не удивлялся - лишь благосклонно кивал: - Гены, Аля, наука не лжёт. Один человек, которого я знал, был бы рад видеть, что у тебя в точности его удар. - И улыбался до того печально и тепло, что Алиса сразу же понимала: речь идёт о её третьем дедушке, которого она никогда не встречала. Она знала, что он был простым резидентом зонального отделения КГБ "Центральная Азия", но даже имени добиться так ни разу и не смогла - фотографий тем более не сохранилось, так как, по дедушкиным заверениям, все операции с его участием до сих пор оставались засекреченными, даже та, последняя, проводившаяся перед выводом войск из Афганистана. Генерал Ковалёв, безупречно овладевший своей профессией за десятилетия службы, неизменно уходил от ответа: - Имён у него было много, одних паспортов полтора десятка. - Снова улыбался: - В одной из первых операций позывной у него был - Грек. Твой отец тогда только родился, и мы решили: пусть будет Гера Греков, Георгий - в честь святого Георгия Победоносца. Знаешь, как выглядит герб КГБ, Аля? - Знаю! - звонким голоском отвечала маленькая Алиса. - Как щит и меч. - Для чего же агенту госбезопасности меч, Аленька? - Чтобы отр-рубить голову гадине государ-рственной измены! - Вот и Георгий - всадник, пронзающий дракона, - объяснял ей дедушка, одобрительно кивнув. Алиса хлопала в ладоши: - Ой, деда, это значит, папа умеет драконов убивать? - Кое-каких доводилось, - бурчал командир правительственного спецназа майор Греков, заходя в комнату, чтобы подхватить визжащую от радости дочку на руки и несильно подбросить к потолку. Отца, несмотря на его угрюмую немногословность, Алиса обожала и твёрдо была уверена, что никто в целом мире так друг другу не подходит, как они с папой. То, как они друг к другу относятся, было видно невооружённым глазом, даже спустя столько лет после первой встречи, и Алиса безбожно соврала бы, если бы сказала, что не завидует и не хочет себе таких же отношений. Хотя заводить таковые и не торопилась: имея перед глазами подобный пример, невозможно было соглашаться на все подряд. Совсем другое дело - генерал армии Васильев. Дед, громкоголосый, порывистый, вспыльчивый человек богатырского телосложения, всюду сеял бурю и натиск, как тропический ураган, не принимал никаких возражений и люто, до зубовного скрежета ненавидел службы государственной безопасности всех стран мира в любом их проявлении. Единственный день в году, когда "железный комдив" соглашался скрепя сердце терпеть присутствие богомерзких опричников, приходился на день рождения Алисы: дед, такое впечатление, дожидался заветной даты исключительно ради того, чтобы, подгадав к приходу отца с дедушкой, зычно крикнуть бабушке на кухню: "Светлана!! Накрывай на стол, гэбня пришла!" После чего следовал вполне чинный праздничный ужин, если не считать обменов любезностями между противоположными сторонами стола: с торцевой стороны обычно сидели Алиса и бабушка, а за длинными, друг напротив друга, будто выстроившиеся перед атакой враждующие армии, - оба Васильева и дедушка с отцом. Генерал госбезопасности Ковалёв не ощущал от напряжённой атмосферы видимых неудобств, учтиво расхваливая приготовленные хозяйкой дома блюда и отпуская колкие, но безупречно вежливые реплики в сторону своего извечного противника. Выпады же деда скорее напоминали залпы из батареи "Градов", чем изящные рапирные уколы, и если на дедушку эта демонстрация огневой мощи за давностью лет особого впечатления не производила, отец принимал все сказанное крайне близко к сердцу и сверкал своими пронзительными черными глазами раз от раза все свирепее и свирепее, угрожая необратимо повредить какой-нибудь из бабушкиных старинных столовых приборов из черненого серебра. Папа, верный своей миротворческой миссии, усердно пытался разрядить обстановку, незаметно разгибал отцовские пальцы, мертвой хваткой стиснувшие очередную несчастную вилку, и не слишком-то уставным образом тыкал довольного генерала армии Васильева в затянутый парадным мундиром бок. Бабушка же, как и Алиса, следовала самому мудрому принципу из возможных: человек, спасший жизнь её сыну, заслуживал любви и заботы хотя бы благодаря одному этому факту, и ничто другое обсуждению не подлежало. Окажись отец хоть горным "духом", его бы все равно приняли в семью, потому что без него этой семьи бы не было совсем. Неудивительно, что дед стремился во что бы то ни стало найти в Алисе исключительно родные, васильевские черты, отрицая нехорошую половину внучки. Насчёт её вороново-черных волос он непререкаемо заявлял, что точь-в-точь такие были у всех родственников в семье по бабушкиной линии, и подчеркивал, что зато глаза у девочки ни с какими гэбэшными прожигающими углями не спутаешь: чистая голубая радужка без малейшей примеси. А когда в четыре года на прогулке во дворе маленькая Алиса, взглянув на небо, указала пальчиком на летевший высоко над городом самолёт и сказала: "Деда, смотйи, самоётик етит, а за ним инвейсионный сйед", - грозный генерал армии обрадовался чуть не до беспамятства и надарил любимой внучке целую гору подарков к неподдельному шоку родителей и полному счастью самой Алисы, до этого считавшей, что Нового года в июле не бывает. С тех пор Васильев-старший, с присущими ему энергией и упорством, усиленно внушал девочке мысль о самом почетном роде войск и необходимости поддерживать семейные традиции. А так как все внушения ложились на благодатную почву, к подростковому возрасту Алиса уже знала физику и аэродинамику до того, что они отскакивали от зубов, лихо клеила и собирала из дерева сложные модели транспортников, бомбардировщиков и истребителей и даже несколько раз побывала в воздухе: начиная с тринадцати лет, после каждого дня рождения дед возил её на военный аэродром. Словом, препятствий к поступлению в Оренбургское училище военной авиации, которое заканчивал папа, для неё не существовало и не могло существовать, и окончила его Алиса с такой же лёгкостью, если не считать пристрастного отношения преподавателей, заставлявших её отдуваться за весь курс в стремлении проверить истинность фамилии. Потом сдались, махнули рукой и на любые обиды курсантов-парней отвечали: - Вам, гражданским, с девчонкой из военных не тягаться: вы тому, как летать, учитесь, а она только вспоминает. Как бы то ни было, свою семью Алиса любила, невзирая ни на какие противоречия. Главным образом за то, что все они умудрялись уживаться друг с другом, не имея между собой ничего общего, кроме неё, - ради неё. Выскочивший из ванной табакерочным чертом Харламов имел гораздо более свежий и цивилизованный вид, чем до её посещения, к тому же на лице у Вани благополучно отсутствовала густая светло-русая щетина, отросшая за двое суток пути. Бросив мимолетный взгляд на упаковку с эскалопами у Алисы в руках, Ваня немедленно её экспроприировал со словами: - Так, Васильева, боевое дежурство окончено. Сдавай пост! - и принялся рыться в ящиках в поисках кухонного молотка. Алиса подчинилась не без облегчения в глубине души, потому что сутки на переднем сиденье под палящими лучами туркменского солнца равнялись нескольким часам в духовке, а вчерашняя придорожная гостиница, отличившаяся полным отсутствием горячей воды, бодрости нисколько не добавила. К тому же глупо было упускать прекрасную возможность вдоволь поглазеть на роскошную полковничью ванную времён сталинского ампира, не привлекая к себе лишнего внимания. Алиса даже задержалась подольше, зачарованно рассматривая вычурные краны, чугунную ванну, высокий потолок с лепниной и кафель расцветки "под мрамор". Сквозь шум воды за стеной слышались расплывчатые голоса. Когда Алиса после получасового отсутствия вернулась на кухню, все уже было готово к ужину. Повеселевший после мытья Ваня сидел за столом и проявлял чудеса дисциплины, стоически игнорируя выставленные прямо перед ним блюда с запеченной картошкой, зеленью и эскалопами, совместно источавшими чарующий аромат. Белкин занял место напротив и заинтересованно рассматривал фотографии, которые гость ему показывал на экране мобильника. Алиса, даже не заглядывая, знала, что там: Сирия, пестрый латакийский рынок, Ваня с ребятами, загоревшие до бронзы и одинаково сверкающие задорными белоснежными улыбками, сгрудившись возле транспортера. Возможно, там была и фотография самой Алисы возле её бомбардировщика, в серебристо-серой экипировке, но без шлема. Распущенные волосы, развевающиеся на ветру, были, разумеется, совсем не по форме, но в тот день вылеты не проводились, и она решила один-единственный раз похулиганить, изобразив из себя модель. Ваня чуть не взвыл, фотографируя подругу с учётом тени и положения солнца около полутора часов. - Вот эти друг с другом больно часто появляются, - ткнул Белкин в экран, высмотрев в череде фотографий какую-то закономерность. Алиса даже прикинула, что может знать, о ком он говорит, потому что примеры чересчур близкой дружбы среди харламовских боевых товарищей определённо были. - После демобилизации-то на что следует не проверялись, нет? - Да вы что, товарищ полковник! - воскликнул Ваня с самым праведным и честным видом. - Зачем? У нас такого точно не было. Неустав-не неустав, а все ж знают, что опасно. Это при СССР, в Афгане грамотности ни у кого не было, вот и... - Харламов, я тебя умоляю, - крестный, тут же загоревшись революционным пылом, продемонстрировал в Ванину сторону категоричный обвиняющий жест. - Уж ты-то постыдился бы мне такие вещи говорить! Любая война, любые учения, любой, черт его возьми, призыв заканчивается одним и тем же! И Сирия ваша не исключение. Вот зимой о сокращении группировки заговорили, я уже знал, какая история из этого получится. Министр обороны ко мне обращался, понимаешь, за консультацией - я его на коленях просил, я ему твердил несколько часов: всех и каждого до пересечения границы под проверку, женатых, тяжелораненых, техников, интендантов - всех! Как ты думаешь, послушал меня кто-нибудь? Сразу в бутылку полезли: как же это, нарушение прав личности, оскорбительно, антигуманно, честь мундира. Тьфу!.. Сначала этот мундир снимают перед кем ни попадя, а потом честь рвутся защищать! И что? Месяца не прошло после вывода, картина маслом. Калуга, парень совсем молодой - двадцать лет, контрактник, приехал из Пальмиры домой. Боли в груди замучили, пил без рецепта антибиотики от легочных, через три недели дошёл-таки до врача. Ну, тот, слава Богу, мужик опытный - про Пальмиру услышал, сразу его на МРТ. В итоге что имеем: плоду месяцев так пять, кислородный мешок из-за химических повреждений в лёгкие врос, требуется сложная операция с высокой вероятностью летального исхода. А история обычная: служил в Сирии, закрутил со своим взводным, тот ему мозги и запудрил: пять процентов, пять процентов, обойдётся. Сволочь, - Белкин передернул плечами. - Нашли его, конечно, сообщили. Уже, как говорится, постфактум - отцом стал, радуйся, пока можно. Потому что я ему лично пообещал: если с обоими что в послеоперационный период случится - сядет за халатность и грубые нарушения устава на пять лет. А если обоюдного согласия не докажет - на всю десятку уедет, уж я прослежу, мало не покажется! - Ну вы жестко, товарищ полковник. - А как с вами иначе, Харламов? Вы ж по-хорошему не понимаете. Ни тогда, тридцать лет назад, не понимали, ни сейчас, холера б вас всех взяла! Я знаешь сколько операций с марта по июнь по всем военным округам провёл? Двадцать шесть! И у ребят моих ещё плюс-минус столько же. Пятьдесят "особых" за три месяца - да у нас здесь в Серхетабаде женщины столько не рожают!.. Про оставшийся контингент вообще молчу, чтобы не накликать, мне такое про госпитали в Дейр-эз-Зоре рассказывали, что там русско-сирийскую республику впору устанавливать. Лет через пятнадцать-восемнадцать, как для референдума подрастут. - Нет, ну Дейр-эз-Зор, конечно... - вздохнув, вынужденно согласился лучший друг. - Про него кто ж не знает. Но у нас-то, в Латакии!.. - Не надо мне тут местечковым выгораживанием заниматься, Харламов! Сто восьмая эм-сэ-дэ тоже дважды краснознамённая была, всему Союзу её в пример ставили. И что? И ничего, прекрасно потрошение "духов" с другими видами отдыха совмещала. Ещё я тебя об этом просвещать буду! - Так а что те двое, обратно-то сошлись в итоге? - ухмыльнулся циничный Ваня, когда полковник немного остыл. - Повод нормальный. - Этого не знаю, - буркнул бывший начмед. - Сами пусть разбираются. Но одиннадцать часов жизни я на этих неуставщиков убил! А ведь подумать страшно, сколько ещё таких случаев, где или своевременной диагностики не хватило, или самолечением занимались, или за лечением вообще не обращались из-за предрассудков - в некоторых регионах у нас до сих пор дикость полная, не то что прооперировать - выслушать спокойно не смогут. А потом одни дураки говорят, что у нас-де грамотные все, а другие, как ты, Харламов, повторяют! - Ну товарищ полковник!.. - Молчать! Я уже десять лет товарищ полковник, а вы все ещё умом не блещете. Что меня всегда поражает: люди оружие в руки берут, других людей убивают, а ответственность друг за друга взять - черта с два, на это у них кишка тонка. Всю жизнь это непотребство вижу и все никак привыкнуть не могу! Наблюдать за оправдывающимся лучшим другом и мечущим громы и молнии крестным было забавно, поэтому Алиса постаралась не выдавать себя как можно дольше, прижавшись к дверному косяку. Впрочем, её шпионская наследственность в этот раз дала сбой: косяк оказался не тот, и коварно подвернувшаяся под руку кухонная дверь пронзительно скрипнула. - Васильева, ну только тебя ждём, - Ваня повернулся в её сторону, явно радуясь возможности уйти из-под обстрела. Проходя на кухню и занимая место рядом с ним, Алиса парировала: - Без меня не начнёте. - Конечно, не начнём, - согласился Ваня. - Пока ты явишься, все с голоду помрут. - Харламов, а тебе лишь бы пожрать! С тобой вон доктор медицинских наук разговаривает, сиди, просвещайся. - Вы случаем пожениться не думали? - как бы между прочим спросил Белкин, оглядывая обоих. Друзья смерили друг друга подозрительными взглядами, после чего Ваня махнул рукой: - Я ж себе не враг. - Лучше обратно к бармалеям, - поддержала его Алиса. Друг подтолкнул её крепким плечом: - Да мы же, считайте, родственники, брат с сестрой. В Васильевой моей крови больше, чем своей! Алиса никогда не говорила никому из Харламовых, как она им благодарна за тот боевой выход, в результате которого из горного лагеря моджахедов был освобождён простой советский лётчик Саша Васильев. Во-первых, потому, что в её семье эта самая благодарность считалась чем-то неизменным и не нуждающимся в пояснениях, как снег зимой или гром после молнии. Во-вторых, потому, что в тот день столько всего удачно сошлось, что благодарить пришлось бы вообще всех подряд. Деда, который, узнав о приезде на линию фронта лейтенанта Грекова, отправился в Кабул выяснять отношения с неким агентом госбезопасности и потому не смог подписать освобождение для одного из "особо ценных" бойцов, но отца от операции все-таки не отстранил. Начальника медицинской службы Белкина, после этого с боем настоявшего на том, чтобы поехать в горы в составе третьей разведроты. Наконец, "Инженера" Хашема, который, будучи не понаслышке знакомым с причинами нездоровья пленника, относился к нему гуманно, не пожелав, в отличие от многих других полевых командиров, жестоко убивать его за опозоренное звание мужчины и даже показав врачу. Кстати, самого Хашема при штурме лагеря так и не нашли - исчез бесследно вместе с семьёй, даже ближайшие соратники понятия не имели, куда. Опытные бойцы только плевались: чего от него ещё и ожидать, от ушлого джихадиста. Легче верблюда сквозь игольное ушко протащить, чем Хашема к ногтю прижать - это все горы знают. Но главным везением было то, что когда старшего лейтенанта Васильева, похожего на собственную умирающую тень и находившегося в состоянии комы, вытащили из подземной темницы, рядом оказался один-единственный солдат из всей сто восьмой дивизии, кровь которого по химическому составу подходила для экстренного переливания благодаря нужной концентрации особого гормона. Андрей Ларьков сдавал свою кровь ещё несколько раз в течение месяца, пока младший Васильев находился между жизнью и смертью, а старший порывался то угрозами вынудить начмеда Белкина провести противозаконную операцию, то застрелить "проклятого чекиста", по чьей вине все это случилось. Первое своё намерение дед при очной ставке всегда отрицал, от второго до конца не отказался до сих пор, но своеобразное родство с простыми разведчиками из третьей роты 781-го разведбата признавал и считал почетным даже он. И оно Алисе было дороже любых эфемерных размышлений в этом отношении, даже если бы таковые когда-нибудь её посещали. - Срываете мне все исследование, - беззлобно попенял им обоим Белкин. - Знаете, что в истории до сих пор ещё не было случаев потомства от нетрадиционных союзов в третьем поколении? Если бы именно в России!.. - бывший начмед мечтательно возвёл глаза к потолку. Алиса подначила, глядя в сторону: - Ну вот Ваня на Машке Рыковой женится и внесёт вклад в науку. Будешь способствовать прогрессу, а, Харламов? - Подло, Васильева, вот так по живому резать, - обвинил её лучший друг, покрываясь рассерженно-смущёнными пятнами. Из Вани разведчик, несмотря на генетику, был неважный: все эмоции читались по его мужественному честному лицу, как по воде. - Так а с кем ты дело имеешь?! - развела руками Алиса. - Гэбня я кровавая или нет? - Ты змея гремучая, - не остался в долгу Ваня. - Сто пудов тебя "духи" в животе у дядь-Саши подменили! - Постойте, дочь моих первопроходцев объявилась, что ли? - вмешался бывший начмед. - Давно про них не слышал. Медсестра? - Ну что вы, товарищ полковник! - укорила его Алиса. - Снайпер штурмовой группы, награждена за освобождение Алеппо. - В последний момент все-таки не удержалась: - Харламова спросите, он вам целое досье выдаст с фотографиями. - А ведь верно, - подумав, кивнул сам себе Белкин, пока насупившийся Ваня собирался с мыслями для достойного ответа, и лицо его просветлело. - Рыков-то КМС по стрельбе. Алиса спросила как никогда благоговейно: - Андрей Владимирович, неужели вы всех помните? - Как же не помнить, ребята, - согласно кивнул полковник, и в его неумолимых чёрных глазах мелькнуло нечто мягкое и ностальгическое. - Вы ведь, если подумать, самое настоящее чудо природы. На моей памяти уже четыре войны было, а я вот на таких, как вы, смотрю и вижу - смерть, кровь, грязь эта вся историческая и политическая проходит, а жизнь остается. Только потому до сих пор в неё и верю. Внезапно заигравшая где-то рядом мелодия "Короля и шута" ввинтилась Алисе под самый бок, словно какая-нибудь дрель за соседской стеной ранним утром воскресенья. Не успела она подпрыгнуть от неожиданности, как Ваня уже доставал мобильник из кармана джинсов, сообщив мимоходом после взгляда на экран: - О, мои на связь вышли. - Приложил трубку к уху, гаркнул на всю кухню: - Подожди, сейчас громкую включу! - После чего положил телефон в центр стола, как раз между эскалопами и картошкой. - Иван, ну вы чего не звоните-то? - донёсся из динамика хриплый голос бывшего командующего третьей разведротой. - Давай докладывай, как добрались. - Здравствуйте, Виктор Фёдорович! - звонко поздоровалась Алиса. Голос старшего Харламова ощутимо потеплел: - Здравствуй, красота моя. Что там мой балбес, по уставу себя ведёт? - Все отлично, Ваня так хорошо дорогу знает, замечательно доехали, - заверила его девушка. Друг, перегнувшись ей через плечо, объявил в ухо: - Васильева - мой компас земной. Без неё как без солярки! - Медика по пути не подобрали? - хохотнула трубка. Тут в разговор включился бывший начмед, наклонившись к мобильнику: - Харламов, приветствую. Где тезка-то, развелись, что ли? - Не дождется! - послышался другой голос, моложе и задорнее. - Здравия желаю, товарищ начмедслужбы, рады слышать! - Спасибо, Ларьков, здравие мне как раз пригодится, - Белкин покосился на бутылку "Коскенкорвы", сияющую своими плавными очертаниями на заслуженном почетном месте в середине стола. - Мне тут младшие по званию посылку передали, за что сердечно благодарю. - Всегда пожалуйста, полковник! - радушно отозвался старший Харламов. - Ты давай к нам приезжай, мы тебе целую бочку поставим. У нас тут в Ленобласти дом, банька, природа... - Ох, разведка, с вами каши не сваришь! Нет чтобы взять и самим в гости, на две недели, как положено, в горы, в заповедник! - Так, это сейчас минимум на полчаса, - определил наученный горьким опытом Ваня и толкнул Алису под столом коленом: - Пошли-ка малость прогуляемся, одну вещь тебе покажу. Алиса бросила тоскливый взгляд в сторону несостоявшегося ужина, однако лишать крестного беседы с друзьями не хотелось: невооружённым глазом было видно, как обрадовался Белкин, услышав голоса Ваниных родителей. Поэтому она аккуратно выбралась из-за стола и вслед за другом на цыпочках проследовала в коридор. - Харламов, хоть одну букву новую увижу - казню, - туманно пообещал бывший начмед, поворачиваясь к беглецам вполоборота, и ответил на возмущения из трубки: - Да я не тебе. Хотя ты там тоже не расслабляйся! - Товарищ полковник, да как можно, - фальшивым тоном возмутился Ваня, усердно выталкивая менее габаритную подругу в коридор. И тут же потянул её назад за локоть, стоило только Алисе направиться к стоящим у двери кроссовкам: - Куда? - Как это "куда"? - не поняла Алиса. - Сам же сказал - погулять. - Да не на улицу. Идём, вон туда, - не ослабляя хватки, друг потащил её за собой через гостиную во вторую комнату, судя по всему, служившую начмеду спальней. Несмотря на полумрак и скорость передвижения, Алисе удалось разглядеть часть обстановки: застеленная кровать, широкий письменный стол, многочисленные фотографии людей в форме на стенах. И целые стеллажи с книгами, будто в библиотеке. Подойдя к балконной двери, за которой тускнел почти погасший из-за укатившегося солнца горизонт, Ваня по очереди вытянул из железных пазов верхний и нижний шпингалеты, и они с Алисой снова нырнули в тёплый восточный вечер, оказавшись среди аромата тополей и эха мирно перекликающихся друг с другом на незнакомом языке голосов. Квартира Белкина находилась на пятом этаже "сталинки", а спальня вместе с балконом выходила на заросший деревьями склон: дом стоял на пригорке, которых в гористом Серхетабаде было во множестве, отчего высота в этом месте вырастала по меньшей мере вдвое. Чуть левее на вершине склона лепились друг к другу гаражи; там, появляясь и исчезая в просветах между густо-зелёными ветвями, сновали крохотные человеческие фигурки. Тянуло костровым дымом. Однако взгляд Алисы задержался на этой пёстрой картине лишь на мгновение, а затем, следуя направляющему взмаху руки лучшего друга, плавно взмыл по лоскутному одеялу из массы серых домов к горизонту - к горам, которые ушедшее солнце сделало сизыми и мрачными, превратило в безгласные монолиты, враждебно взирающие на каждого, кто осмелится приблизиться к ним с обитаемой стороны. Там, едва заметные на общем тёмном фоне, мерцали красноватые огоньки. - Пограничные вышки, - ответил Ваня на невысказанный вопрос, не поворачивая головы. Лицо его посуровело и обрело нечто от того же тёмного камня, будто зеркально отражало в себе горы, на которые он смотрел. - Харламов, как думаешь, мы ещё туда попадем? - нахмурившись, спросила Алиса. Вид выжженной чёрной земли совсем рядом с солнечной Туркменией наводил на тягостные мысли, как она ни пыталась их отогнать. Обернувшись к ней и уперев согнутые локти в перила, младший из Харламовых усмехнулся: - Боишься? - Ой, иди ты, - поморщилась Алиса, усилием воли избавляясь от гнетущего впечатления. - Спросить уже нельзя. - Если вдруг что, Васильева, мы с тобой туда не попадём, а вернёмся, - усмехнулся Ваня, и в его глазах сверкнули искорки веселья. - А в знакомых местах все-таки полегче. - Скажи ещё - в родных, - вздохнула Алиса и, подавшись вперёд, коротко обхватила лучшего друга поперёк туловища. - Главное, тщательнее ищите меня в горах. - А ты надёжнее продумывай побег. И помни: "духам" веры нет, даже мелюзге, - Ваня слегка потрепал подругу по голове, как в детстве, и указал ей куда-то за спину: - А ну-ка оглянись! Алиса обернулась, размыкая объятия, и не сдержала изумленного возгласа. Такого она не видела никогда в жизни, даже посещая во время отпусков разнообразные музеи современного искусства в закоулках Москвы. Вся балконная дверь - и оконная рама, и дверной проем, и часть стены под окном, и стена за перилами, и даже потолок - была покрыта многочисленными надписями, казалось, накладывающимися друг на друга в несколько слоёв. Здесь отметились чернильные и шариковые ручки, маркеры и химические карандаши. Какие-то из надписей почти стёрлись и выцвели от времени и непогоды, какие-то были совсем новыми или же по счастливому стечению обстоятельств сохраняли четкость даже спустя несколько десятилетий. Неизменным оставался только порядок, в котором делалась каждая запись: инициалы, фамилия, звание, дата. Особенно скрупулезные посетители балкона приписывали ещё номер и обозначение подразделений, стремясь во всем соблюдать военную точность. - Вот, гляди, мои писали, - расплылся в улыбке Харламов и ткнул пальцем в деревянную рейку на уровне груди. Алиса спросила, разглядывая угловатое "ряд. Ларьков А.А." и совсем неразборчивое "мйр Харламов В.Ф.": - А ты почему не отмечался? - Звания не было, - пояснил Ваня. - Традиция такая: пишут только армейские. - Несправедливо как-то, - задумалась девушка, изучая сотни незнакомых фамилий, которые в знак уважения и благодарности оставляли на стене квартиры бывшего начальника медицинской службы такие же ребята и их родители, приезжая в гости и тем самым подтверждая существование историй с хорошим концом. - Вдруг, я не знаю, человек художником вырос, а ему и в статистике числиться не положено. - Да брось, кто у наших родился, те тоже все военные, - махнул рукой Ваня. - Про наследственность Андрей Владимирович же тебе рассказывал? Ну и вот. У тебя когда-нибудь мысли возникали бухгалтерией заняться? - Ну уж нет! - воскликнула Алиса. Ей трудно было даже представить жизнь без рёва двигателей, сопротивления воздуха под крылом и безграничной и безраздельной высоты - не то что ею жить. Ваня меланхолично пожал плечами: - То-то и оно. А гражданских Белкин сроду не оперировал. - А если, скажем, ребёнок военного и гражданского? - Слушай, Васильева, ну такие вопросы только ты можешь задавать! Интеллигенция, блин, - возмутился лучший друг и с воодушевлением предложил: - Давай лучше знакомых поищем, вдруг чего нового узнаем. Алиса не стала высказываться по поводу примитивного юмора наземных воинских частей по той простой причине, что в её авиаполку бытовал точно такой же. Ещё некоторое время прошло в глубокомысленном созерцании памятника эпохи, в ходе чего друзья переглядывались все чаще и пристальнее, пока Алиса наконец-то не решилась озвучить повисшую в воздухе мысль вслух: - Что, совсем-совсем больше нельзя здесь ничего писать? - Но товарищ полковник же запретил! - для проформы ужаснулся Ваня, однако его голубые глаза засияли при этом искренним восторгом. Внимательно взглянув на него, Алиса великодушно пообещала: - Скажу, что я тебя заставила! После того, как удачный выход был найден, друзья по молчаливому уговору разделили обязанности: Ваня как можно бесшумнее приоткрыл дверь, а Алиса проскользнула в темноту комнаты, направляясь к рабочему столу и на всякий случай прислушиваясь к голосам, доносившимся с кухни: одному живому и двум механическим, звучавшим через динамики. Нашарив-таки на столе ручку с гранеными пластиковыми краями, Алиса мысленно попросила у крёстного прощения и прокралась обратно на балкон. Традиция, при всей её варварской глупости, отчего-то волновала воображение, и нечто внутри так и толкало ей последовать. Завладев инструментом, стали выбирать место для надписи. Задача была не из простых, потому что прежние полковничьи гости, судя по всему, освоили почти все пригодные к этому поверхности. В конце концов проблема была решена, а право первой надписи предоставлено Ване. Алиса передразнила, зачитав вслух: - "Ст. лей. мех. вод.", язык сломаешь. Харламов, тебе что, буквы в магазине на сдачу дали? - Ага, в том самом, где ты змеиный яд себе покупала, - не остался в долгу Ваня. - Рисуй уже свои каракули капитанские, хвастайся. - С чего вдруг каракули? - обиделась Алиса. - У меня прекрасный почерк! - Прямо как характер, - заверил её лучший друг, умиленно погладив по голове. Алиса раздраженно дёрнулась в сторону: - Отстань от моего характера! У твоей Марьи Сергеевны, между прочим, он ничуть не легче, так что если собрался идти к мечте, то привыкай. - Васильева, а ты что такая смелая? Думаешь, я про твоего ракетчика молчу, потому что мне сказать нечего? - отбрил её Ваня и тут же заржал в кулак: - Его бы сюда. Вот это я понимаю нетрадиционный союз! - Какой ты все-таки хам, Иван Андреевич, - закатила глаза Алиса, примериваясь к стене на уровне своей груди. К моменту вывода российского военного контингента из Республики Сирия в Латакийском авиаполку не осталось ни одного человека, который не пошутил бы про её шапочное знакомство с представителем местных ПВО, с которым они несколько раз ходили гулять от нечего делать. Ну хорошо, к тому же вели до сих пор продолжительную дружескую переписку с обменом фотографиями. - Фу, Харламов, вот мы сейчас запишемся, а все будут смотреть и думать, что мы женаты, гадость какая. - А что, по-моему, романтично, - ехидно отозвался Ваня над её плечом. - Я, на самом-то деле, всегда знал, что ты по мне сохнешь! - Не льсти себе! И в романтике ты ничего не понимаешь, - покачала головой Алиса. - Вот если бы здесь было написано... - Васильева, не путай романтику с научной фантастикой, - оборвав очередную попытку помянуть некую героиню Алеппо, посоветовал ей друг - небрежным тоном и в то же время как-то грустно. - Сама же знаешь, что этого никогда не будет. - Да почему? - возразила Алиса и снисходительно потрепала его за крепкий локоть. - Мои родители тоже думали, что вместе быть не смогут, и что? Вот я, рядом с тобой стою, пораженец. - Отец всю жизнь твоих "каскадёрами" называл, - фыркнул Ваня. - Так больше ни у кого бы не получилось. Кстати, а они сами-то тут были? - Слушай, даже не знаю, - нахмурилась Алиса. - Вроде бы, когда мне лет семь-восемь было, к крестному ездили на юбилей, только я не помню, куда - в Ташкент, где в том году часть собиралась, или прямо домой. Позвонить, что ли? - она потянулась к карману джинсов, но Ваня остановил её за запястье: - Да ладно, мы сами быстрее найдём! У дядь-Геры какой рост, с меня примерно? Ну вот, а у дядь-Саши почти как у тебя. Давай для начала на этой высоте посмотрим, вдруг есть что. Искали довольно долго - солнце уже окончательно закатилось, и без куртки на балконе стала чувствоваться заметная прохлада, оседающая на коже сырой испариной. Алиса хотела было скомандовать свернуть поиски, потому что ещё несколько минут - и даже самые жирные и крупные надписи уже нельзя было бы разглядеть, но тут совершенно случайно её взгляд наткнулся на нечто примечательное. Проскользил дальше в неверии, что оно могло найтись именно здесь, потом вернулся обратно. Чертежный почерк дедушки Ковалёва, аккуратный, как у всех инженеров советской выучки, Алиса узнала бы где угодно. Перед глазами тут же всплыли его студенческие расчёты и пояснительные записки, значки и буквы на которых генерал госбезопасности давал ей обводить в раннем детстве, чтобы натренировать руку перед школой. Собственно, не было ничего удивительного в том, что эти знакомые буквы складывались в не менее знакомое: 1982 КОВАЛЁВ Н.Д. - Ваня! - вскрикнула Алиса, указывая в сторону находки. Лучший друг, изучавший противоположный угол балкона, крупно вздрогнул от неожиданности, потом пригляделся: - Нашла? - Дедушка! Это дедушка здесь был! - Алиса никак не могла унять лихорадочное сердцебиение. Ваня наклонился, проследил за её взглядом, присвистнул: - Ни черта ж себе. - Присмотрелся внимательнее, почти вплотную приблизив лицо к стене: - Так, погоди, тут ещё что-то! - Ещё?! - Ну да, видишь, напротив, - дальше начиналась поблекшая, но замысловатая персидская вязь, образовывавшая рамку, внутри которой совсем другим, острым и наклонным почерком значилось: ВОЛОДИН В.И. И между двумя фамилиями, той же рукой, будто бы окончательная точка в долгой истории, - крохотный значок щита, перекрытого мечом.