Школа им.Оллара

2,5 года до основных событий

      «Где вы?»       Букв было всего пять, но они постоянно смешивались. И то росли, то уменьшались, мерцали, как неоновая вывеска «24» над остановкой, гасли, мерцали снова. Это было даже очень умилительно – эти вот буквы. Целых пять. И вопросительный знак.       Он мог бы добавить в конце «Джастин», и было бы сколько, на семь больше? Одиннадцать. Одиннадцать букв от кого-то, кому не совсем наплевать, вот это счастье. Джастин засмеялся собственной шутке, опрокинул в рот остатки отцовского коллекционного коньяка и швырнул бутылку в мусорку.       Не попал. Осколки разлетелись по асфальту, поблескивая в свете неона.       Мерзко пиликнул смартфон, выплевывая еще несколько букв, ого, уже побольше.       «Отвечайте. Живо».       К горлу подкатила дурнота, и с минуту Джастин сидел, уронив голову меж колен и сплевывая вязкую слюну.       «Не поняли?» – высветилось на экране, и внутри сделалось неожиданно тепло. Не от отцовского коньяка и не от того, что на улице, вообще-то, самая жаркая пора лета, а по новостям неделю уже твердят, что нынешняя жара – аномалия, следствие глобального потепления и символ скорого возвращения Создателя на бренную землю. Нет, не от этого всего.       А просто – тепло. В глазах потеплело тоже, и Джастин кое-как открыл окошко для ответа, разглядел над остановкой табличку с названием, кое-как наклацал сообщение и нажал «отправить». Желудок взбунтовался снова, и Джастин, утомленно стоная, завалился на скамью, подложив ладонь под голову. Смартфон издал еще один возглас, но разворачивать его экраном к себе было лень. И так понятно, что там. Какая-нибудь угроза. Джастин, оставайтесь на месте, или я вас придушу. Только попробуйте куда-то деться. Стойте, где стоите.       Да как будто Джастин в состоянии куда-то идти, эр Алва.       Под закрытыми веками показывали кино. Картинки вспыхивали и гасли, словно какой-то псих крутил изо всех сил проектор с диафильмом. Автобус, желтые фары, взрыв, теннисный корт, яйцо, водная гладь, велосипедист, солнечный парк, шмель, много шмелей, цирковая арена, красные ленты, конский глаз, планеты танцуют, опять взрыв, только белый, искры, снег, босые ноги, женские, конечно, куст роз, зеленая лейка, кадушка с землей, пустыня, красное солнце.       – Подъем, юноша, – прозвучало из красного солнца, и оно рассыпалось мозаикой.       По щекам похлопали, не особенно церемонясь.       Алва был сегодня красавчик – кожаная куртка, и волосы в хвост, и начищенные ботинки. Крутил в руке телефон, оглядывался скептично: вывеска, осколки, сама местность – дома с погасшими окнами, узкие переулки, металлические громадины мусорок. Это был такой район – мусорки, мусорки, ничего, кроме мусорок.       – Мотоцикл или машина? – пробормотал Джастин, вытягивая шею прямо так, лежа. – Я бы предпочел мотоцикл.       – А я бы предпочел, чтобы мне не пришлось повторять в третий раз, – сказал Алва и приподнял его за шкирку, как какого-то кролика – за уши. – Подъем, сейчас же.       Джастин послушно сел, поежился от неизвестно откуда наползшей прохлады. Эй, где аномальная жара, символ конца времен, горе ледников? Жары не было. Не было и мотоцикла, и знакомой выпендрежной тачки Алвы. Только у остановки светило фарами унылое желтое такси. Водитель курил в приоткрытое окно, из салона доносилось что-то джазовое.       – Домой не поеду, – предупредил Джастин.       – Вас не спрашивали. На заднее сидение.       Джастин упрямо мотнул головой. Толстовка греть перестала, штаны с дырищами стали казаться не задорным веянием моды, а стратегической ошибкой. Алва выругался на своем кэнналийском – это слово Джастин знал, что-то среднее между «кретином» и «засранцем», такой особый южный смысл.       – Я не намерен с вами нянькаться, Джастин.       – Но нянькаетесь? – не смог не ухмыльнуться Джастин.       – Полезайте в машину, – закатил глаза Алва. – Или я и впрямь отвезу вас к вашему достойному семейству.       Лицо слушалось как-то плохо, как чужое, и от его широкой улыбки Алва выругался еще раз, опять на кэнналийском. Это было между «мальчишка» и «слабоумный». Что-то вроде «чудик», только не такое дружелюбное.       – Сколько вы выпили? – перешел на талиг Алва, когда Джастин чуть не поцеловал носом асфальт в попытке добраться до машины.       – Ноль восемь, – поделился Джастин, устраиваясь на заднем сидении и морщась от ядреного запаха клубничного ароматизатора. – И шестьдесят. Литра и градусов.       Алва ничего не ответил – молча уселся рядом, хлопнув дверью. Скосил глаза, раздраженно выдохнул, быстрым движением перекинул через Джастина ремень безопасности и защелкнул в паз. Джастин повернул голову, пытаясь разглядеть его лицо, но таксист уже выехал с освещенной дороги на темную, и Алва оказался весь в тени, загадочен и равнодушен. Стало вдруг так одиноко, что горло сдавило жаром.       Это все было прозрачно, как стакан воды. Как сама вода. Алве наверняка позвонила мать, и наверняка попросила его повоздействовать, повлиять, выступить посредником, как еще это называют? Пошла на компромисс, пусть он у вас побудет до утра, не будем провоцировать шумные сцены, все как раз успокоятся, мы же понимаем, что это юношеская глупость, эр Алва, ах, эти дети, эти эмоциональные их всплески, ужасно, правда? Джастин так отчетливо представил это: мать в ее синем костюме, пиджак, юбка, сладкая пудра на щеках, вежливый голос в трубке. Курит у окна свои тонкие сигареты, стряхивает пепел, оставляет на сигаретном теле следы стойкой помады. И Алва – слушает, прижав к уху трубку, морщится, он-то собирался на свидание с какой-нибудь глупенькой девушкой, начистил свои ботинки, надушился, а теперь – бум, медный таз.       Мы же поняли друг друга, эр Алва? Конечно, эрэа.       Это было отвратительно и реалистично, и Джастин отвернулся к окну, чувствуя, как подрагивают губы.       – Избавьте меня от вашего сопения, Джастин, Создателя ради, – попросил Алва спустя несколько поворотов. – Лучше уж плачьте, спишете потом на ваши шестьдесят градусов. Уважаемый, – он чуть повысил голос, перекрывая джазовые напевы, – направо первый поворот. Остановите у шлагбаума, мы дойдем.       На улице похолодало еще сильнее. Джастин спрятал руки в рукава толстовки, сглотнул, надеясь, что вместе с вязким комком в горле уйдет и это идиотское желание лить слезы.       Желание не уходило. Джастин смотрел на красно-белый шлагбаум, перекрывающий въезд во двор, и думал, что есть в этом что-то символичное. Препятствие, в сущности нелепое, железная крашеная палка. Можно перелезть, можно подлезть, можно пройти другой дорогой. Если подумать, так ведь со всеми препятствиями. Ты думаешь, они есть, а на самом деле стоит только лечь на пузо и проползти.       Все, по сути своей, иллюзорно.       – Да что вы говорите, – язвительно произнесли за плечом, и по ощущению на губах Джастин понял, что последним поделился вслух. – Алкоголь вам не идет на пользу, Джастин. Вы превращаетесь в философа.       Такси моргнуло фарами и покатилось вниз по улице. Джастин обернулся.       – Что дальше, Алва?       – Подъезд. Входная дверь, душ и шесть таблеток активированного угля. Наутро – полагаю, ничего, в вашем возрасте похмельем не страдают.       – Я не о том. Я сказал отцу… Вальтеру Придду, чтобы он катился к Леворукому, и что я не вернусь. Я поклялся, что не вернусь.       – Не на крови, надеюсь.       – Что?       – Ничего. – Алва взял его за плечо и подтолкнул вперед. – Семейные ссоры случаются, Джастин. Вы перебеситесь, выспитесь и найдете, как помириться с родителями.       Это было на талиг, не на кэнналийском, но значило «хватит ныть, вы не первый». Что-то среднее между этим и «плевать мне на ваши истерики».       Джастин споткнулся на ровном месте, высвободил плечо, отступил на несколько шагов, чуть не грохнулся в клумбу, обнесенную низким бутылочным забором. Улыбнулся дергано, помотал головой. Алва посмотрел так, словно мечтал прикопать его тут же, среди миленьких ромашек.       – Что еще, Джастин?       – Ничего. Я всего лишь неверно истолковал ваши намерения.       – Выражайтесь точнее.       – Хорошей ночи, эр Алва. Я с вами не пойду.       Если разница только в том, вернут его домой силком сегодня или завтра, то к Леворукому ее, эту разницу. К Леворукому и его кошкам, пусть раздерут ее когтями, обслюнявят, сгрызут и выблюют обратно.       – Ну и куда вы собрались? – Алва нагнал его через пару шагов, поймал за локоть.       – Куда-то, – засмеялся он. – Отпустите.       – Создателя ради, Джастин, не вынуждайте меня тащить вас, как барана за веревку.       – Отпустите, Алва.       Короткий вздох – и хватка перестала быть дружеской. Алва банальнейшим образом заломил ему руку за спину, смягчив предательство вежливым «уж простите», и потащил в другую сторону. Джастин сглотнул очередной мерзкий комок, выровнял дыхание и, когда они спускались с тротуара, откуда до подъезда оставалось шагов пять, развернулся, насколько мог, и сделал подсечку. Алва не упал, но руку выпустил, и Джастин мгновенно устремился прочь, умудрившись перескочить злополучную клумбу, как простенькое препятствие.       В голове прояснилось, ветер разодрал легкие и свистел, кажется, во всем теле, словно он, Джастин, был какой-то трубой, полой такой трубкой, и ветер дул в нее, не щадя сил, теплый летний ветер, цветы, бензин, скошенная днем трава…       Алва бегал быстрее. Поймал за капюшон толстовки, повалил на землю и оповестил:       – Бегаете хорошо. Но не вовремя.       Адреналин еще бурлил в крови, и Джастин рванулся, задергался, пинаясь и пытаясь достать руками, ногами, головой, да чем угодно, лишь бы он уже убрался к кошкам, этот Алва.       Алва не убрался. Алва впечатал его лицом в землю и заломил на этот раз обе руки.       – Что за безобразная истерика? Это не в вашем стиле.       – Уберитесь вы к хуям! – рыкнул Джастин.       – Понятия не имею, где это.       – Алва, блядь!       – Джастин, вы забываетесь.       – Уберите от меня свои сраные руки, или я позвоню в полицию, и пусть они разбираются, каких кошек вы меня тут лапаете!       На мгновение стало тихо. Потом хватка ослабла, и Джастин понял, что встать ему больше ничто не мешает. Он перевернулся на спину, тяжело дыша. В ушах звенело – то ли от долгого бега, то ли от собственных слов. Алва смотрел на него задумчиво и так, словно Джастин был еще одним клочком сочного газона.       Ужас подкатил к горлу, ударил в голову, растекся до самых кончиков пальцев. Джастин торопливо поднялся, прочистил горло. Алва взмахнул рукой, останавливая его, отвернулся и коротко произнес:       – Можешь идти за мной или катиться к кошкам, но реши это раз и навсегда.       До подъезда они дошли молча.       Молча поднялись в лифте на седьмой этаж. Алва так же молча повернул ключ в замке и швырнул ключницу на комод.       – Свет, – приказал отрывисто. Джастин попытался нашарить выключатель, но приказ был адресован не ему.       – Включаю свет, – пропел электронный голос, и с потолка брызнул мягкий золотистый свет, постепенно делаясь гуще и ярче.       Алва стянул с ног ботинки и прошел в комнату, бросив через плечо:       – Раздевайтесь. Если вы, конечно, не сочтете это предложение поводом звонить в полицию.       Джастин стянул кроссовки и этим ограничился. Куда себя деть, он не знал. Извиняться было глупо, не извиняться – еще глупее, и он выбрал самый глупый вариант – стоять в коридоре, разглядывая паркетную плитку и ощущая, как наливается краской лицо и становится жарко рукам. Из-за угла выполз почти бесшумный робот-помощник, подкрался к кроссовкам, затянул шнурок быстрыми щеточками и противно запищал. Джастин, облизнув сухие губы, попытался отпихнуть его ногой, но робот упрямо пищал и мигал красным.       Алва вернулся, натягивая футболку прямо на ходу, уставился на открывшуюся картину: кроссовок, шнурок, Джастин, красный огонек.       – Я понимаю, почему застряло это чудо техники. А с вами что не так? Марш в душ. Смойте с себя остатки дури и алкоголя. Переоденьтесь. Чистая одежда там есть. И отнимите уже у робота ваш кроссовок, он это не ест.       – Алва, – умоляюще выпалил Джастин, и Алва наконец взглянул на него нормально.       Как на живого человека, а не на узор на обоях или кусок паркета. Он не улыбнулся, не сказал ничего, но Джастин ощутил острое, до безумия способное довести облегчение и порывисто шагнул вперед, впечатываясь лбом в обтянутую черной футболкой грудь и из последних сил глуша просящиеся наружу рыдания. От Алвы тянуло едким, бархатным каким-то одеколоном, и еще стиральным порошком.       Алва не любил прикосновений, и если когда и снисходил до них, то исключительно по личной инициативе. Джастин помнил это и понимал, что нужно отлипнуть как можно скорее.       – Ясно, – заключил Алва, – в ванную вас тоже придется запихивать силой.       – Простите, – выдавил Джастин, – я ляпнул такую хуйню.       – И сейчас ляпнули еще одну. Это вы пьяны, Джастин, а я припомню вам каждое бранное слово, слетевшее с ваших губ, не сомневайтесь, – пообещал Алва и легонько оттолкнул. – Идите уже.       Джастин отстранился, быстро вытер лицо рукавом толстовки.       Алва смотрел так, как смотрел на тренировках – насмешливо и внимательно, готовый поймать каждое движение, каждое слово. Словно ты делал что-то восхитительное, а не атаковал невидимого противника в сотый раз за день.       Словно ты действительно имел значение.       – Всё отработаю, – пообещал Джастин и не сдержался, позволил себе быструю лукавую улыбку. – И хуи, и блядь, и…       – Жаждете поотжиматься прям сейчас? – вздернул бровь Алва.       – Рад бы, – улыбнулся шире Джастин, – но боюсь, меня наизнанку вывернет. Отец некрепкого не держит, сами понимаете…       Алва развернул его за плечо и втолкал в ванную силой. Швырнул ему полотенце, сдернул с батареи еще одну черную футболку, швырнул тоже и проникновенно сообщил:       – Терпеть не могу детей.