ain't this the life

На пороге кучка пыли. Вероятно, это было бы более эффективно, если бы Санс не видел в ней ворса. Люди слышат слово «пыль» и думают, что это то же самое, что они находят под своими кроватями. Конечный результат: самая неудачная попытка вандализма, которую Санс когда-либо видел в своей жизни. Ну и дети в наши дни. Скелет стряхивает пыль с обуви, вытаскивая пару пенни. Не поворачивая головы, он говорит: — Здаров, малой. Угрюмое молчание. Затем раздаётся шорох, когда соседский ребенок виновато переминается с ноги на ногу. Очевидно, он думал, что ведёт себя незаметно, прячась в тени, чтобы дождаться реакции Санса на его маленькую шалость. Может быть, Сансу стоит оказать парнишке честь. Наигранно испытать некоторый шок и страх. Сделать вид, что у него отвисла челюсть, а потом сжимается от злости. Хотя трудно выйти из себя из-за небольшого вандализма, особенно с тех пор, как он снова слышит, как ругаются родители этого ребёнка. — Я этого не делал, — говорит соседский ребёнок. — Многие люди здесь хотят, чтобы ты, урод, и твой ненормальный брат ушли. Санс искоса смотрит на него. — У тебя отличный фингал. Как поживает твой отчим? Соседский малыш вздрагивает, поворачивая голову так, чтобы свет в основном скрывал его лицо. — Пошёл ты, урод. Ну вот, теперь этот парень просто повторяется. Санс собирался отдать ему частично должное за эту историю с пылью, так как это довольно неприятно для человека, которому не может быть больше четырнадцати лет, но два раза сказать урод за один диалог — это немного чересчур. Что касается Фриск и всего остального, конкуренция за жутких детей в наши дни довольно жёсткая. Он достаёт ключи из кармана. — Ты когда-нибудь разговаривал с той дамой, чей номер я тебе дал? Тори довольно крутая. Думаю, вы, ребята, могли бы помочь друг другу. — Она тоже пусть пойдёт к чёрту, — огрызается соседский парень, сгорбившись. Его взгляд падает на бутылку, стоящую на земле. Санс готовится увернуться; то, что у ребёнка, вероятно, нет намерения убивать одной атакой большинство монстров, не означает, что он не сможет прикончить Санса. Но вся борьба, кажется, уходит из собеседника, и он плюет: — Мне не нужна помощь. Это тебе понадобится помощь. Пытается быть страшным, когда он даже никого не убил. Это восхитительно. Санс вставляет ключ в замок. — Почти уверен, что всем иногда нужна помощь. Знаешь, на случай, если ты захочешь убрать этот фингал завтра перед школой, у меня есть немного еды, которая все исправит… Ребёнок пинает мусорное ведро, какофония шума, и вылетает из переулка между их домами. Это слишком сильно напоминает Сансу об Эджи. Он смотрит, как тот исчезает в соседнем доме, захлопывая за собой дверь. Вопящая ссора даже не прекращается. Санс поворачивается и осматривает улицу в поисках каких-либо признаков красных огоньков или ухмыляющихся теней. Ничего. Хорошо. Ногой он смахивает пыль с крыльца в кусты. Папайрус уже знает о граффити, и ему не нужно, чтобы Рэд или Эджи видели это и волновались, как будто это была угроза смерти. В первый раз он едва отговорил их от того, чтобы вести дела по-своему, и он сомневается, что сможет сделать это дважды. Лучше, если они не будут знать. Это всегда его девиз: незнание других людей — благодать. Как только с этим покончено, он входит внутрь. Обстановка дома очень похожа на то, что в нём прошёл чрезвычайно локализованный торнадо. На ковре есть следы ожогов, но их страховой депозит всегда был безнадёжным делом. Папайрус поднимает глаза, когда ставит диван на место, чтобы строго сказать: — Ты опоздал. Санс пожимает плечами. — Работа. Вы с Андайн хорошо провели время? — Как всегда! — Папайрус садится на диван, как только он возвращается на своё место, и похлопывает по нему, чтобы Санс присоединился к нему. Старший так и делает. Вблизи под его глазницей виден слабый синяк, который Санс принял за обычные темные круги. — Но сегодня она была занята, поэтому вместо неё пришел Эджи. Ты голоден? Санс напрягается. — Ты подрался с Эджи? — Какое-то дружеское соревнование? Шанс выразить себя с помощью потасовки и научиться чему-то вместе? — долговязый скелет раскидывает руки в стороны. — Конечно, мы подрались! Это было потрясающе! Ты действительно всё упустил! Хорошо. Ладно. Он должен был это предвидеть. Папайрус никого не убьёт, но он с радостью поборется почти двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Даже двацать пять на восемь. А Эджи — член Королевской гвардии. Младший скелет хотел бы выучить всё, чему острозубый мог бы его научить, даже если бы этот урок включал в себя то, что одному или обоим из них надерут костяную задницу. — Кроме того, — говорит Папайрус, — Нам нужно было кое-что обсудить! С применением насилия! — …Понятно, — такое чувство, будто кто-то замахнулся на него и едва не промахнулся. Глупо. — Звучит забавно. (Чувствовал ли он себя так же, когда Папайрус обнял ребёнка в знак согласия и не был убит за это?) (Он верит, что Эджи не убьёт Папса. Он доверяет Эджи. Он доверяет ему.) (Если он боится своего брата, независимо от того, какая версия, тогда кто он, чёрт возьми, такой?) Санс кладёт руку на плечо брата. Его способность творить исцеляющую магию откровенно жалка из-за его низкого HP; это больше для того, чтобы убедиться, что он не упускает из виду какой-либо серьезный урон, который потребует притаскивания кого-то, кто действительно может исцелить. Папайрус переносит это с многострадальным видом. — Так о чём вы, ребята, говорили? Что-нибудь интересное? Как быть дуэтом сразу двух крутых парней? — Теперь это не имеет значения, — беззаботно говорит Папайрус. Затем он бросает взгляд на Санса. — Вау, вот каково это — говорить такое? Санс не может сказать, что он этого не заслуживает. У челюсти Папса есть особый вид, который говорит, что Санс может задавать все подлые, уклончивые вопросы, которые он хочет; Папайрус ни черта ему не скажет. Что касается вопросов от его брата, то все кончено. Может быть, Эджи сказал Рэду. Всегда полезно иметь альтернативные источники информации. Друзья. Ублюдки. Одно и то же. Санс убирает руку. Серьёзных повреждений нет, только несколько синяков. — Нет, тебе нужно больше сутулиться и засовывать руки в карманы. Может быть, добавить каламбур или что-то в этом роде. — У меня нет карманов! В этом, должно быть, и заключается проблема. Сжалившись над ним, младший скелет похлопывает Санса по плечу. — Не волнуйся, братец! У друзей всё время случаются крошечные размолвки. Теперь мы гораздо лучше понимаем друг друга! — Ага. Так кто же победил? — О, правда, Санс. Не в этом суть! Санс смотрит на это выражение, затем ухмыляется. — Так это был ты, хах? — Всё дело было в духе дружеского соперничества, — говорит Папайрус, демонстративно подмигивая. — Мы оба выиграли трофей дружбы! Он бы заплатил деньги, чтобы увидеть выражение лица Эджи. Его брат такой классный. — Мило, — Санс протягивает кулак для удара. — Поздравляю с трофеем дружбы. Младший брат возвращает удар кулаком. В нём нет такого энтузиазма, как в тех, которые он дарит Андайн, где обычно Папайрус пожимает ей руку и произносит «ОЙ», когда капитан поворачивается спиной, но в любом случае это довольно здорово. Затем Папайрус откидывается на спинку дивана с лукавым видом. — Кстати о дружбе, вы с Рэдом хорошо провели время? Санс не вздрагивает, не слезает с дивана, когда говорит: — Да. Мы поехали к Гриллби, поели бургеров, пошутили… Это был целый баррель смеха. — Действительно? — говорит Папайрус. — Потому что я говорил о сексуальной части. — О боже, — Санс закрывает лицо руками. — Срань господня, нет, нет. Младший скелет издаёт раздражённый звук. — Честно говоря, Санс, я взрослый. — Ты даже не… — слово не выходит у него изо рта. Без неопределенных жестов свободной рукой. Очень сухо, Папс говорит: — И я не смотрю детские мультфильмы, но я достаточно много знаю о щупальцах. С воем абсолютного отчаяния Санс кладёт голову на подлокотник дивана и накрывает её руками. Теперь это его дом. Его дыра стыда. — Тебе не нужно смущаться, — услужливо говорит младший, совершенно не помогая. В его голосе слышится радостная нотка. — Я могу объяснить насчёт щупалец! — В следующий раз, когда дом Андайн сгорит дотла, она будет спать в сарае, — приглушённо говорит Санс. — Ну, ты же не собирался мне это объяснять! Вряд ли ты можешь расстраиваться, что она сделала это за тебя! Санс как бы прикидывал, что таймлайн закончится до того, как ему придётся рассказывать. Это было единственное светлое пятно во всем скоплении дерьма. Пиздец. Он поднимает голову, чтобы посмотреть на брата. Слово за мучительным словом ему удаётся выдавить: — Э-э, ты же знаешь, эта штука с тентаклями не… — Да, я знаю, — милостиво говорит Папайрус. — На свалке можно найти много интересного! А теперь ты собираешься сесть и поговорить со мной, как двое взрослых? — Какого чёрта навело тебя на мысль, что я взрослый? — Хм. Возможно, в твоих словах есть смысл. Но притворись им на пять минут? Пожалуйста? — Папайрус делает самое страшно-искреннее лицо. Агх. Папайрус действительно знает, как с ним обращаться. Санс садится, потирая лицо. — Да, хорошо. Рэд тебе сказал? Если это так, Санс собирается… Ладно, абсолютно ничего не делать, но он будет очень зол из-за этого. Он знал, что Рэд расскажет Эджи всё, хотя засада в гостиной была немного неуместной, но он не ожидал, что острозубый двойник расскажет всему чёртову миру. — Нет, конечно, нет! Я знал, что что-то происходит, — говорит Папайрус. — Ты просто выглядишь по-другому. Счастливым? Кроме того, ты сам стирал, три раза, но только шорты. — Хех, — Санс застенчиво улыбается ему. — Ничего не могу с тобой поделать, ха. — Ты не так хитёр, как думаешь, — говорит младший. — Я очень наблюдателен! Мои проницательные глазницы ничего не упускают. Не хочешь повзаимствовать моё руководство по свиданиям? Упс. Очень быстро, прежде чем эта идея успеет зародиться, Санс говорит: — Нет, бро, всё в порядке. Мы не встречаемся. — Понятно, — Папайрус обдумывает это, хмурясь. — Это было грубо с его стороны — заманить тебя в тюрьму страсти! Конечно, тёплая страсть, основанная на очень плохих шутках, но… — Никто не сидит в тюрьме для стояков, чувак. Я знал, во что ввязываюсь. Выражение лица Папайруса говорит о том, что он пытается понять, стоит ли обижаться на Санса или нет. Это довольно мило, учитывая, что он знает все (многие) недостатки Санса и не стесняется указывать на них. Может быть, он считает, что Рэд — единственный, кто заслуживает того, чтобы иметь дело с дерьмом Санса. — Это то, когда ты говоришь правду и не возражаешь, или когда это действительно важно, а ты не хочешь в этом признаваться? — спрашивает Папирус. — Нет, это правда, — говорит Санс. — Всё дело в том, что это не будет усложняться. Хa. Уже назревает осложнение, которое носит дурацкие штаны и зовётся Эджи. Папайрус говорит: — Ты никогда не читал ни одной из дружеских выдумок доктора Альфис, не так ли? — Нет, я определенно читал их, — говорит Санс. Это был практически единственный способ поднять ей настроение в те последние годы в Подземелье. Поки, аниме и живые чтения фантастики о друзьях. Он не мог решить её проблемы, но мог сказать ей, что Азгор, вероятно, не был таким гибким в своём преклонном возрасте. — Никто не прольёт ни единой хрустальной слезинки, и моё сердце не будет разбито. В основном потому, что я заменил все свои эмоции дерьмовыми шутками. — Это даже немного неправда, — говорит Папс. — Хотя твои шутки довольно ужасны. Кроме того, чувствовать вещи приятно! И иногда ужасно и отвратно! Но в основном приятно. Почему бы тебе не хотеть что-то чувствовать? Ну, это тема, которую Санс не будет касаться с десятифутовым шестом. — Что, к Рэду? Потому что Эджи действительно может зарезать меня. — Тебе не нужно об этом беспокоиться, — говорит Папайрус. — Он не причинил бы тебе больше боли, чем я, потому что он всё ещё я. Санс моргает, поражённый серьёзным выражением лица брата. Зная, что он не получит ответа, он спрашивает: — Это то, из-за чего вы, ребята, ссорились? — Не всё связано с тобой, Санс, — чопорно говорит Папайрус. — Или Рэдом. — Я не упоминал Рэда. — И нет никаких причин, по которым ты должен был это сделать. Хотя вы такие хорошие друзья, — младший скелет с трудом выговаривает это слово, нахмурив брови. — Конечно, он у тебя на уме. И ещё несколько вещей, я бы предположил. — Чувак, — стонет Санс, снова обхватив голову руками. — Нет, серьёзно. — Ты пользуешься защитой? — спрашивает Папайрус тоном искренней озабоченности, который не соответствует его ухмылке. — Да, я купил намордник, — Санс смотрит на него печальными глазами, которые гораздо менее эффективны, чем у его брата. — Ты убиваешь меня. Дядя. — Да, да. На данный момент я закончил, если не считать отсутствия дядей, — Папайрус протягивает руку и нежно потирает костяшками пальцев макушку Санса. — Это только потому, что я люблю тебя. И, может быть, немного, потому что я хочу отомстить за все те разы, когда ты усложнял мне жизнь. И, может быть, немного больше, потому что я волнуюсь, и это моё право, как твоего гораздо более мудрого брата. Санс склоняется к самой нежной в мире руке. — Ты слишком много беспокоишься. — Я беспокоюсь в совершенно подходящем размере, — говорит Папайрус. — Но прекрасно! Если ты когда-нибудь передумаешь о необходимости руководства, оно находится прямо между Пушистым кроликом и Руководством подмастерья по разработке головоломок. — Спасибо, — его брат действительно лучший. — И не забывай, что я отличный советчик по отношениям! С отзывами от Андайн, доктора Альфис и Малыша-Монстра! — Я буду иметь это в виду, — говорит Санс. Хрен знает, хотя Папайрус достаточно смотрел за Андайн для Альфис, даже если большая часть его советов состояла в том, чтобы просто повторять «скажи ей, что она тебе нравится» всё более громким и раздражённым тоном. — Ну знаешь. Если у меня когда-нибудь будут отношения. — В твоей душе нет романтики, — вздыхает Папайрус. — Тебе повезло, что я рядом, чтобы быть твоим протезом чувства романтики и всех отношений! Что бы ты делал без меня? Душа Санса предупреждающе сжимается. Он трёт её через рубашку. — А что, ты куда-то собираешься? У тебя скоро отпуск? — Я бы никогда не поехал в отпуск, я же тебе говорил. Ты никогда не слушаешь, — затем, немного более осторожно, как будто он не уверен, как отреагирует Санс, он добавляет, — К тому же теперь есть не только мы. — Не только, — соглашается Санс. Это было правдой в течение некоторого времени. Есть ещё ребёнок, конечно. Андайн, он вытащил её волосы из сливного отверстия душа настолько аккуратно, что почти уверен, что она тоже считается его приятелем. Тори, которая никогда не встречала человека, которого бы она не любила, и которая помогает ему раздражать Папайруса каламбурами. Альфис, единственная, кроме его брата, кто видел Санса в колледже и знает, каким он был до того, как сломался. Но он почти уверен, что знает, о ком говорит Папс. Рэд и Эджи, привитые к их жизни, как пересаженный орган, чужеродный и необходимый. Ещё двое, о которых нужно беспокоиться. Ещё двое, от которых нужно хранить секреты. Ещё двоих можно потерять. — Я рад, что они здесь, — говорит Папайрус. — Это так… Не очень хорошо иметь только одного человека для всего, Санс. Папайрус звучит почти извиняющимся тоном, как будто он не таскал задницу Санса последние шесть лет. Как будто Санс недостаточно отнял у него. — Так и есть, — говорит Санс. — Ты прав. Я знаю. Я работаю над этим. — Я знаю, — эхом отзывается младший скелет. — Ты пробуешь что-то новое. Я верю в тебя! Так что, если краснеть и полностью избегать эмоциональной близости — это то, что нужно, я полностью за это. Даже если у тебя нет губ. — Мы с тяжКостью воспринимаем факт, что у нас нет губ, — говорит Санс. Папайрус издает звук отвращения. Он ждёт, чтобы посмотреть, закончил ли его брат оказывать поддержку. Очевидно, так, потому что Папайрус ждёт, когда он что-нибудь скажет. Санс кивает. — Я должен пойти и сделать это прямо сейчас? Потому что я только что вернулся домой. Раздражённо Папс говорит: — Конечно, нет, я приготовил тебе ужин. — Хорошо, — Санс изучает его, затем отводит взгляд. — Ты занят сегодня вечером? Рэд — это здорово и всё такое, но я вроде как скучаю по общению с тобой. Решил, что я останусь дома. — Действительно? — восхищенно спрашивает Папайрус, затем прочищает горло. — Моя светская жизнь бурлит, но я полагаю, что могу расчистить для тебя своё расписание. Санс искоса улыбается ему. — Я имею в виду, я не хочу тебя нагружать или что-то в этом роде. — Чепуха! — говорит Папайрус. — Ерунда и вздор. Нет, мы собираемся посмотреть эти фильмы с интересными головоломками и вступить в платоническую братскую связь. Это критическое обслуживание брата/друга. Я настаиваю. Интересные головоломки. — Ты имеешь в виду, пилу? — Конечно, — говорит Папайрус. — Очень познавательно. Я предложил леди Ториэль показать фильмы для своего класса, и она, как ни странно, отказалась, но техника хорошая. Хотя, может быть, кроме втораой части. Злодей обманул самым бесстыдным образом. — Да, может быть, придерживаться увечий, которые были честными, — говорит Санс. Вполне возможно, что Гастер облажался с ними обоими. (Не думай о Гастере.) — Вот именно! Молодые умы так легко сбиваются с толку, — Папайрус встаёт и направляется на кухню. — И соус для спагетти красный, так что есть эстетическая тема. — Всё дело в презентации, — соглашается Санс. — А потом ты можешь рассказать мне, что вы обсуждали с нашим молодым соседским другом на крыльце! Его бро многого не упускает. Санс беспокоится об этом. Он очень беспокоится об этом. — Конечно, — говорит Санс. — Мы посмотрим немного крови, и я действительно выложу всё, как под соусом, чтобы приправить вечер своими откровениями. Из кухни доносится стон Папайруса. Всё в порядке. Санс может сказать, что он смеётся внутри. *** Санс ожидает определённых вещей, когда работает в киоске с хот-догами. Солнце светит сквозь деревья в парке, люди и случайные монстры бегают трусцой по какой-то мазохистской причине, туристы, которые хотят поглазеть на посольство монстров, удобно расположенное через дорогу. Люди, которые приходят поглазеть на монстра, продающего хот-доги. Люди, которые хотят, чтобы их обманули, в основном. Он не ждёт Эджи. По крайней мере, он пришёл во время затишья и не отпугивает клиентов, хмуро оглядывая заведение. — Привет, — Санс опирается локтями на стойку с хот-догами, ухмыляясь Эджи. При дневном свете, в парке, где дети, люди и монстры топчут друг друга, как щенки, легко отмахнуться от того, что произошло прошлой ночью. Это было неловко, да, но многое в жизни Санса неловко. В следующий раз они повесят носок на дверь или что-нибудь в этом роде. Ничего странного в этом не будет. — Странно видеть тебя здесь. Эджи косится на него. Затем, быстро, как атакующая змея, он швыряет костяную конструкцию Сансу в лицо. Он промахивается. Санс оказывается в пяти футах слева от того места, где он стоит, не принимая сознательного решения двигаться. Кость вонзается в землю и торчит прямо вверх, как будто мир показывает ему палец. Один балл за его пугливые рефлексы. Его кости покалывает от внезапного прилива адреналина. — Вау, хорошо, — говорит он. — Сейчас мы бросаемся вещами. Ситуация быстро обострилось. Выглядя странно довольным, острозубый скелет проходит мимо него (Санс сопротивляется желанию сделать пару шагов назад) и поднимает кость. — Мы не будем бросаться вещами. Я бросил одну атаку, и ты ничего не бросил в ответ, — почти с надеждой он добавляет, — Если только ты не хочешь начать. — Пас, — говорит Санс. Надежда покидает выражение лица Эджи, направляясь в более счастливую сторону. Сансу немного не по себе, но в он даже не играет в битву с Папайрусом. Нет смысла драться, когда они оба знают, что он проиграет. Он наблюдает, как высокий скелет кладёт кость на прилавок, хмурится и поправляет её под более симметричным углом. — У тебя что-то на уме? Очевидно, закончив, Эджи скрещивает руки на груди. — Ты выглядишь дерьмово. Теперь я знаю, что тебя не убьют, потому что ты слишком устал, чтобы уворачиваться. Если Санс наклоняет голову и щурится, это имеет смысл. Логика его брата. Снаружи это выглядит неясно, но имеет внутреннюю согласованность, как уравнения физики. — Ты проверял, не убьют ли меня, пытаясь убить меня, — говорит Санс. Это не такая уж большая конструкция. Это примерно длина мизинца Эджи. Санс бросал кости такого размера, когда Папайрус только начинал изучать боевую магию. Первое наступательное оружие малыша. Это оскорбительно. Он даже не настолько устал, если говорить сравнительно. — Я контролирую свою магию. Если бы он попал в тебя, он бы не задел твоё HP, — говорит Эджи, — Если бы я пытался убить тебя, ты был бы мертв. — Ты должен написать это на поздравительной открытке, — говорит Санс. — Я не собираюсь быть небрежным с тобой, — говорит собеседник. Санс, должно быть, в последнее время проводит слишком много времени с Рэдом, потому что то, как Эджи это говорит, как будто Санс одновременно слишком сломлен и слишком важен, чтобы рисковать, кажется почти милым. Снисходительный и глубоко заблуждающийся, но милый. — Ты просто прелесть, — говорит Санс. — Ты просто пришёл сюда, чтобы проверить мои рефлексы, или ты снова снимаешь кошек с деревьев? Эджи морщится от напоминания. — Нет. Я сказал ей, что в следующий раз просто брошу её. Она не переставала пытаться притаскивать мне гамбургеры с помойки. — Это котитализм для тебя, — говорит Санс. — Нужно выцарапать все наличные, какие сможешь. Кроме того, кошки по-настоящему замурчательные друзья. — Тот факт, что ты считаешь себя смешным — это самая лучшая шутка, чем всё, что ты говоришь, — говорит высокий скелет. — Иронично, не так ли? — соглашается Санс. Мимо проносится человеческий ребёнок с летающей тарелкой во рту, их испуганный родитель всего в паре шагов позади. Эджи автоматически отслеживает движение, глаза прищурены, тело напряжено. Санс ждёт, пока он увидит, что угрозы нет, и немного расслабляется, прежде чем спросить: — Ты занят? — Я поражен, что ты знаешь это слово. Нет. Я на… — выражение лица Эджи становится напряжённым от отвращения, прежде чем он успевает выплюнуть, — перерыве. И король, и капитан настояли на этом. — Эти ублюдки, — торжественно произносит Санс. Второй обращает на него прищуренный взгляд, и Санс делает попытку выглядеть невинным. Это не работает, но это заставляет Эджи закатить глаза, как будто он пытается увидеть затылок. Таким образом, загадка, почему высокий скелет пришёл к Сансу, а не к кому-то, кого он может терпеть дольше пятнадцати минут, решена. Тайны, в которых люди просто дают ему ответ — его любимые. Санс говорит: — Раз уж ты здесь, ты голоден? Я даже не возьму с тебя денег. Это скидка для эмо-боев. — Почему ты продолжаешь предлагать мне еду? — настаивает Эджи Серьёзное лицо. Серьёзный вопрос. Слишком плохо для Эджи, ведь Санс никогда не даёт серьезных ответов. Он пожимает плечами. — Папайрус становится раздражительным, когда он голоден. Ты раздражён почти все время, что я тебя вижу. Может быть, ты голоден. Кроме того, у тебя одна кожа да… — Скелетные каламбуры, — категорично говорит Эджи. — О, несравненное наслаждение. Санс ухмыляется. — Как я и сказал. Раздражён. Второй спрашивает: — Мой брат уже сказал тебе, что значит предлагать еду там, откуда мы родом? Эджи и Рэд не говорят о том месте, откуда они пришли. Высокий скелет вообще мало о чем говорит, кроме того, что является непосредственным и конкретным и, как правило, выводит его из себя. Что касается Рэда, то их старый дом похож на перезагрузку, тема, которую они с Сансом избегают, как будто они спят в Хотланде, а пол буквально покрыт лавой. То, что Санс знает об их вселенной — это в основном догадки, основанные на мелочах: их шрамах, их LV, то, как Эджи никогда не перестаёт следить за возможным нападением, их дисфункциональные отношения. Это не рисует приятной картины. Тот факт, что их могут притащить обратно так же бесцеремонно, как их запихнули сюда — это одна из тех вещей, о которых Санс старается не думать. Он проводит много поздних ночей в сарае, возясь с машиной, как будто внезапно собирается понять, как её починить. Он ни к чему не приходит, но это помогает ему спать по ночам. Хорошо. Во всяком случае, иногда. Санс изучает чужое лицо, пытаясь понять намёк. По крайней мере, он не выглядит обиженным или огорчённым. С другой стороны, Эджи, вероятно, не показал бы, что его задело что-то, если бы даже истекал кровью до смерти. — Хорошо. Я спрошу. — Я уверен, даже представляю, как, — мягко говорит Эджи. Ннннннеап. Санс игнорирует это. Он потирает внезапно вспыхнувшее лицо. — Что это значит там, откуда ты родом? — Нет. — говорит Эджи, — Думаю, я позволю ему рассказать тебе. Было бы жестоко лишить его этого. Или ты мог бы это выяснить. Ты умён. — Это оскорбление, — говорит Санс. — Я идиот, большое тебе спасибо. — Ясно, — говорит Эджи. Он опирается локтями на тележку со скрипом кожи, которая может быть его курткой или его дурацкими, дурацкими брюками. — Иначе ты бы не трахался с моим братом. Хорошо. Или, может быть, Санс понятия не имеет, почему Эджи всё-таки пришёл поговорить с ним. Вести этот разговор с безопасного расстояния кажется разумной идеей, но Санс возвращается к тележке. Не то чтобы высокий скелет не мог так же легко убить его с расстояния в несколько футов. Не то чтобы он боялся Эджи. (За исключением, может быть, небольшого убийства он на самом деле не боится. Эджи просто заставляет его тихо шорохаться по причинам, которые он не может понять. Может быть, чувство вины.) Санс держит руки в карманах и с легкой усмешкой на лице. — Ага. Я трахаюсь с твоим братом. Это проблема? Острозубому скелету даже не нужно говорить «да». Если Санс увидит на его лице сомнение, всё кончено. Он не собирается никого трахать ради того, чтобы кончить, особенно Эджи. К счастью, он без тени сомнения или лжи говорит: — Это не проблема. Если бы это было так, ты бы знал. Или ты пропустил ту часть, где я мог бы легко убить тебя? Это, вероятно, не должно утешать, учитывая часть «убийство Санса», но, по крайней мере, он знает, что Эджи не злится. Он не думает, что Рэд сделал бы что-то подобное с братом, но недопонимание случается. Вещи, которые хорошо звучат, когда это всего лишь грязные разговоры, в реальной жизни менее чем хороши. — Итак, история с гостиной, — говорит Санс. — Ты так поступаешь со всеми, кого Рэд приводит домой? Брови высокого скелета взлетают вверх. Затем он смеётся, настоящим смехом, первым, который Санс когда-либо слышал от него. — Ты думаешь, это случалось раньше? — Да? — осторожно спрашивает Санс. — Он мой, — говорит Эджи. — Я не очень люблю делиться. — Это кажется здоровым, — говорит Санс. — Мы оба живы, — говорит он, с чем трудно спорить. — Я знаю, что ты об этом думаешь. Ты не собираешься вмешиваться, так что мне на самом деле всё равно. Санс пожал бы плечами, но он не хочет двигаться, пока Эджи так на него смотрит. Может быть, он похож на тираннозавра и видит только движение. — Вмешиваться не в моём стиле. — Ты говорил иначе, когда так ошибочно беспокоился насчёт меня, — говорит Эджи. — Что ты собирался делать, если оказалось бы, что ты был прав? Подождал бы, пока Рэд уснёт. Убил бы его или умер, пытаясь это сделать. — Понятия не имею, — говорит Санс. Взгляд, который бросает на него Эджи, заставляет Санса сочувствовать всем, кого он когда-либо судил. Этот взгляд говорит о том, что Эджи видит его насквозь, эта старая шутка о скелете, которая сейчас не кажется шуткой. Папайрус иногда бросает на него такой взгляд, но когда он это делает, его смягчает нежность. Папайрус знает его и все равно любит. Эджи… Он не его брат, на самом деле он ему не нравится, и в основном он выглядит так, как будто видел Санса голым, и не особенно впечатлён. С другой стороны, Эджи видел Рэда голым, так что он вроде как знает, как выглядит альтернативный скелет голым, о чем Санс серьёзно хотел бы не думать. — Ладно, послушай, — говорит Санс. — Рэд не ошибается. Я никогда не связывался с кем-то, у кого был… — он не скажет «парень». — …неважно. Если бы мы могли просто притвориться, что этого не происходит, это было бы здорово. — Почему? — спрашивает Эджи. Это прямой вопрос, предназначенный для того, чтобы пробиться сквозь дерьмо Санса. В наши дни ему приходится иметь дело с тремя людьми, которые точно знают, как он действует, а не только с одним. — Я не знаю, — разочарованно говорит меньший скелет, — Тебе не кажется это странным? Я имею в виду, я знаю, что твои показатели испорчены и всё такое, но ты тусуешься в гостиной, пока мы с Рэдом занимаемся сексом. — Я понимаю, что отрицание — это твой смысл жизни, Санс, — лаконично говорит Эджи, — но я не собираюсь избегать своего собственного дома или притворяться, что он не мой. Я в этом замешан. Если это для тебя неприемлемо, тогда уходи. Когда он так говорит, это звучит разумно. Санс прислоняется к стойке, ему не нравится это маленькое чувство вины. — Значит, ты в этом замешан, потому что в этом замешан Рэд. — Очевидно, — говорит собеседник. — Я думал, тебе это будет ясно. — Как я уже сказал, я идиот, — говорит Санс. Глаза Эджи слегка прищуриваются, но он не перебивает. — Что ты получаешь от этого, кроме того, что какой-то чувак трахается с твоим братом? Какова твоя точка зрения? — Ты параноик для кого-то из такой мягкой вселенной, — говорит Эджи, но в его голосе не слышится неодобрения. Да, он бы с удовольствием свалил это на ребёнка, но он пришёл, когда Санс уже был сломленным. Он пожимает плечами. — Может быть, я хочу, чтобы всё было честно. Может быть, я хочу, чтобы ты был счастлив. Может быть, я просто не хочу, чтобы тебя тошнило от моего дерьма и ты задушил меня во сне. Выбери какой-нибудь вариант. — Если бы я душил тебя каждый раз, когда мне надоедало твое дерьмо, Папайрус был бы единственным ребёнком в вашей семье в течение первых двух часов, — говорит острозубый скелет. Санс фыркает, и рот Эджи приподнимается в одном углу. — Достаточно сказать, что я вполне удовлетворён сложившейся ситуацией. Санс ждёт небольшого разъяснения. Не понимает этого. — Потому что почему? — Мне приятно позволить тебе заполучить его, — говорит острозубый. Когда у него появляется этот злобный блеск в глазах, он выглядит как свой старший брат. — Я получаю от этого сексуальное удовольствие. Тебе нужны подробности? — Чёрт возьми, нет, — говорит Санс с прекрасным чувством. — Я так не думаю, — говорит Эджи. — Так вот почему ты спросил меня, как он? — говорит Санс. — Чтобы ты мог благодаря этому оторваться? Потому что я вроде как не хочу, чтобы меня так далеко втягивали в твоё извращенное дерьмо. — Может быть, я хочу, чтобы «вещи» были справедливыми, — в уголках рта Эджи играет почти улыбка, удивительная отсутствием гнева. Прежде чем Санс успевает что-то сказать, он продолжает: — Если бы я думал, что ты ничего не стоишь, я бы не подпустил тебя к нему. Что касается комплиментов, то это не самое доброе, но для кого-то вроде Эджи это очень даже хорошо. Сансу, возможно, придётся пересмотреть некоторые вещи позже, когда острозубый скелет не будет маячить здесь в ожидании ответа. Санс открывает рот, и Эджи поднимает руку, как самый нервный в мире охранник на перекрестке. — Не пытайся снять ошейник. Если ты хочешь оставить следы, сначала поговори со мной. Если ты хочешь причинить ему боль, сначала поговори со мной. — Я не хочу причинять ему боль, — говорит Санс. — Всё остальное я оставляю на его усмотрение, — говорит Эджи, — Что касается тебя, я могу задавать вопросы, но я не буду просить тебя смотреть или участвовать. — Хорошо, — прямо говорит Санс. — Потому что я бы сказал тебе «нет». — Так я и предполагал, — Эджи на мгновение задумывается. — Я не прикоснусь к тебе, пока ты не попросишь. Как будто Эджи провел пальцем по позвоночнику, и по нему пробежала дрожь. Санс дёргает одним плечом, пытаясь избавиться от этого чувства. — Ты не мог бы не говорить это вот так? — Как я это сказал? — спрашивает собеседник. У него тёмные глаза. Санс думает о подводных пещерах в Ватерфолле и о неосторожных пловцах, которые утонули там, потому что потеряли след того места, откуда начали. — Не важно, — говорит Санс. — Не обращай внимания. Я понимаю, о чём ты говоришь. Я не буду возиться с ошейником, я не оставлю следов, я не причиню ему вреда. Я постараюсь не волноваться, если ты будешь задавать мне вопросы, если ты постараешься не делать это странным. — Да, именно мои вопросы делают твой секс с моим братом, который является версией тебя из альтернативной вселенной, странным, — сухо говорит Эджи. — Представь себе совершенно нормальный секс, который у вас двоих мог бы быть. Санс усмехается. — Прибереги немного сарказма и своей колКОСТИ для остальных, приятель. — Боже упаси, чтобы тебе пришлось учиться рассказывать настоящие шутки, — говорит острозубый скелет. — Значит, ситуация для тебя приемлема? — Я бы предпочёл на 99% меньше говорить о таких вещах, но в целом да, — говорит Санс. — Связь важна для минимизации рисков, — говорит Эджи. Похоже, он знает, о чём говорит. — Просто любопытно, — говорит Санс, — Но у тебя есть руководство по отношениям? Глаза Эджи загораются интересом. — Конечно. Расширенное издание со сносками. Ты хочешь одолжить его? Да. Под спокойным лицом суки, шрамами и характером он всё ещё Папайрус. Санс немного расслабляется. — Может быть, позже. Я полагаю, ты знаешь, что делаешь. Эджи наклоняется вперёд, внезапно насторожившись, как кошка, готовая наброситься. Он мягко говорит: — И поскольку общение так важно, а эти нелепые перерывы, по-видимому, обязательны, мы должны проводить больше времени вместе. Санс моргает, глядя на него. У него такое чувство, что он пытается загнать его туда, где Санс не нуждался в выпасе. — Ну наверно почему нет? Если ты хочешь услышать больше моих замечательных шуток, я не собираюсь тебе отказывать. Довольный, Эджи избавляется от своей хищной догадки. — Я могу пережить ещё несколько попыток пошутить, если придётся. Ты интересный. Судя по тону Эджи, Санс интересен как автокатастрофа. Всё в порядке. Санс чувствует к нему почти то же самое. В глубине души он — Папайрус. И если есть вещи, которые он хочет, которые Санс действительно может ему дать, то все они принадлежат ему. Чувак заслуживает немного счастья в своей жизни. — Я весь твой, — говорит Санс и сожалеет об этом менее чем через полсекунды. — Я имею в виду моё время. Просто прибереги швыряние дерьмом в меня для особых случаев, хорошо? — Тогда не выгляди как дерьмо, — говорит Эджи с таким сочувствием, какого Санс и ожидал. — Попробуй поспать. Я слышал, это творит чудеса. — Да? — говорит Санс. — А когда ты в последний раз спал восемь часов, умник? — Когда Гриллби пытался прожечь мне позвоночник четыре года назад, я думаю, — говорит Эджи, нахмурив брови. — Са… Рэд настаивал. Он вёл себя совершенно иррационально по этому поводу. Санс беспомощно опускает взгляд на обнаженный позвоночник Эджи. Он не видит шрама. Собеседник сказал это так буднично, как будто в этом для него больше нет ничего ужасного. Как будто тот факт, что кто-то чуть не убил его, — ничто. Несколько лет назад… Эджи было бы, сколько, семнадцать? Всё ещё неуклюжий и наполовину взрослый, его кости, как зеленое дерево, легче расщепляются. — Не волнуйся, — говорит Эджи. Выражение его лица, как всегда, близко к нежному. — Мы заставили его заплатить за это. Он даже выжил. — Отлично, — устало говорит Санс. Внезапно кажется, что между ними мили, взаимное непонимание, которое не исправят все разговоры в мире. — Я так рад. Рот Эджи сужается. Он отводит взгляд. — Меня не было достаточно долго. Я оставлю тебя с твоими делами. У короля назначена вечерняя встреча. Мой брат будет твоим на ночь, если ты захочешь его. — Может быть, — говорит Санс, зная, что это, вероятно, «да». Если Рэд захочет, он не сможет заставить себя отказаться от этой возможности. — Ты уверен, что не хочешь есть? — Позволь Рэду сначала объяснить, что ты предлагаешь, — говорит он. — Справедливо, — говорит Санс. Он был бы паршивым дипломатом, если бы ему было наплевать на культурную чувствительность. Это не значит, что Эджи не питался их пищей в течение первых двух недель, которые они провели в этой вселенной. С другой стороны, тогда у него не было выбора. Санс переносит свой вес на ноги. — И, э-э, трогательная вещь. Я не буду психовать, если мы время от времени будем хлопать друг друга по плечу, понимаешь? Дружественный вещи. Будет просто странно, если мы всё время будем стараться держаться на расстоянии пяти футов друг от друга. — Дружественные вещи, — вторит Эджи. У него проницательные глаза. — Да. Как ты поступил бы с Андайн или Папсом. Эджи приподнимает бровь. — Ты хочешь, чтобы я ударил тебя по лицу? Санс хихикает. — Справедливо. Ладно, нет. Просто сидели бы рядом друг с другом на диване во время вечера кино или чего-то ещё. Передавание соли. Рукопожатия, похлопывания по плечу или объятия, хотя я не вижу в тебе человека, способного обниматься. Я не испарюсь, если ты прикоснёшься ко мне, пока ты меня не ощупываешь. — Интересно, — говорит Эджи, поднимая руку. На мгновение Санс ожидает, что он протянет её к нему. Готов к этому. Но он просто поправляет свой шарф. — Будь осторожен. Прежде чем Санс успевает решить, хочет ли он спросить, с чем следует быть осторожным, Эджи поворачивается на каблуках и уходит. Очевидно, они не очень любят прощаться там, откуда родом этот высокий скелет. — Пока, Эджилорд, — кричит Санс ему вслед. — Старайся не надевать парадную обувь, когда поливаешь цветы. Через плечо тот показывает ему средний палец. Санс говорит себе, что ему вовсе не становится легче дышать, когда Эджи уходит. *** — Что это значит, когда я предлагаю тебе и Эджи еду? — спрашивает Санс. Кажется, самое подходящее время, чтобы броситься с этим на Рэда. Они только что закончили трахаться. Санс даже не пытался освободиться от послесексуальных объятий, они вдвоём свернулись калачиком рядом друг с другом на матрасе Рэда. Если он и собирается получить честный ответ от двойника, то только сейчас. Это не считается манипуляцией, если Рэд сделает с ним то же самое. Рэд моргает, смотря на него, полуприкрыв веки, как сонный кот, затем фыркает. — Вот дерьмо, правда? Я надеялся, что это затянется ещё на пару месяцев. — Это так серьёзно, да? — говорит Санс. Его пальцы лениво проводят по старой трещине в чужих ребрах. Его внимание продолжает цепляться за измученную душу, пытаясь понять, кажется ли она ярче сегодня вечером. — Эджи велел мне спросить тебя. — Этот придурок, — говорит Ред, явно любяще. — Ну, думаю, он босс. — Наверное, — говорит Санс. Это даёт ему то, что он хочет, но всё, что касается Рэда с Эджи, а именно называть брата боссом и носить ошейник, тревожно сидит в его голове. Двойник бросает на него косой взгляд, забавляясь его дискомфортом. Затем он пожимает плечами. — Дома еда — вещь опасная. У нас осталось не так уж много, но всегда найдется какой-нибудь засранец или кто-нибудь другой, запасающийся едой. Ты должен зарабатывать на еду. Сражайся, или укради, или… ещё что-нибудь. Санс бросает взгляд на лицо Рэда, его прямой непоколебимый взгляд. В какой-то момент жалость других людей просто становится ещё одним бременем, которое приходится нести. Итак, Санс говорит: — Ты бедный ублюдок. Они сделали из тебя мима. Пауза. Затем Рэд смеется, резко, но по-настоящему. — Нет, чувак. Это пустяки. Они заставили меня делать животных из воздушных шаров. Санс вздрагивает. — Это отвратительно. — Когда-то там был общественный театр. — Не говори мне больше ничего. Мое сердце не выдержит этого. — В своих снах я всё ещё вижу кукол из носков. — Не привноси в это свои странные причуды. Рэд снова смеется, на этот раз менее резко, и притягивает Санса к себе, чтобы поцеловать его. Это отвлекает их обоих на пару минут. К тому времени, когда острозубый скелет отпускает его, его концентрация немного затуманена, поэтому его можно простить за то, что он не последовал, когда Рэд говорит: — Речь о намерениях. Санс вытирает рот запястьем и спрашивает: — В куклах из носков? — В попытке накормить людей, придурок, — говорит Рэд. — Это то, что ты делаешь, чтобы показать, что хочешь попасть в постель к получателю. Санс пристально смотрит на него. Второй ухмыляется. Сансу удаётся сказать: — Я был на взводе. — И я, — говорит Рэд. — С первого часа, как мы появились. Да. Я думаю, это была любовь с первого взгляда. — Отвали, — говорит Санс, реакция на удар коленом, которая кажется более зрелой, чем спихивание Рэда и его любовного дерьма с матраса. — По крайней мере, твой бро дождался ужина, — говорит Рэд, всё ещё ухмыляясь. — Но вы все были инициативны и всё такое дерьмо. — По шкале встречных линий, — говорит Санс, — Едой вы говорите ещё и«какой у тебя знак?» или «хорошие туфли, хочешь трахнуться?»? — Больше похоже на «будь моим, и если кто-нибудь попытается трахнуть тебя, я вырву им глотку», — говорит Рэд. — Но если вы не родственники, то траханье как бы подразумевается. Хех. Иногда, если вы родственники. Санс морщится. — Я удивлен, что Эджи всё-таки не передумал и не решил оторвать мне голову. — Я думаю, что он был немного впечатлен твоими яйцами, — говорит Рэд. — Я имею в виду, всё дело в том, что ты говоришь кому-то, что они не могут справиться сами, и им было бы лучше, если бы ты был главным. — Срань господня, — говорит Санс, проводя рукой по лицу. — Теперь ты можешь остановиться. — Нет, становится лучше, — говорит Рэд весело и злобно. Санс стонет. — Видишь ли, было бы достаточно безумно примерять это на кого-то, кто носит ошейник, особенно с учётом того, что мой брат стоял прямо там, но, по крайней мере, это имело бы смысл. Но ты в значительной степени подошёл и попытался превзойти его и меня одним движением. Это было здорово. Сансу действительно просто нужно перестать болтать. В какой-то момент люди действительно подумали, что он крутой. Не тот, кто провёл с ним больше десяти минут, но всё же. Его жизнь была бы в миллиард раз проще, если бы он просто вытащил Гастера и отказался общаться, кроме как в зашифрованном дерьмовом тексте. (Не думай о Гастере.) Рэд снисходительно похлопывает его по щеке. — Не волнуйся, парень. Никто не пострадал. Мы оба просто подумали, что ты действительно глуп. — Хороший вывод, — говорит Санс. — Тогда твой брат тоже пытался нас накормить, а он не из тех, кто разрывает горло, поэтому мы решили, что это культурная вещь. — Я не из тех, кто разрывает горло, — говорит Санс. — Хех, — кончики пальцев Ред нежно скользят по губам Санса. — Говори себе всё, что хочешь, Санси, но не пытайся меня обмануть. Санс не кусает его, в основном потому, что Рэду это понравилось бы. — Для начала мне понадобится стремянка. — Зависит от того, кого ты убиваешь, — говорит Рэд, как ни в чем не бывало. — И чем ты их убиваешь. — Мы можем не говорить об убийстве, пока ты голый? — Санс говорит, — Нет. Вычеркни это. Мы можем не говорить об убийстве? Рэд криво усмехается ему. — Дай мне что-нибудь получше, чем можно занять рот. — Ты всегда мог бы рассказать мне, из-за чего Папайрус и Эджи дрались на днях, — говорит Санс. — Я мог бы, — Рэд убирает пальцы ото рта Санса и проводит ими, лёгкими, как перышко, движениями по его шее. Прямо там, где ошейник висит у его двойника. — Ты должен был бы сделать так, чтобы это стоило моего времени. За рукой Рэда нет никакого давления, но Санс не может произнести ни слова. Такое чувство, что он не может вдохнуть полной грудью. Он отталкивает чужую руку, и партнёр отпускает его. Санс не трёт то место, где были пальцы. — Зависит от того, чего ты хочешь. — Я отвечу на твой вопрос, если ты ответишь на один из моих, — говорит Рэд. — Нельзя получить что-то даром. Даже здесь. Было бы неплохо обвинить дикие наклонности Рэда в его родной вселенной. К сожалению, Санс знает, что он был бы просто невыносим для человека, не являющегося Папайрусом, задающего ему слишком много вопросов. — Ты можешь спросить, — говорит Санс. — Не обещаю, что отвечу. Рэд откидывается назад, чтобы лучше рассмотреть его. Он бросает взгляд на футболки, которые Санс всё ещё носит, и на пару секунд Санс думает, как он собирается выйти из этого с относительно простой полуправдой. Низкий HP. Скелеты не мёрзнут, но его тело пропустило эту памятку. Но нет. — Хорошо. Так сколько же твоих старых ёбырей на самом деле знали, как с тобой обращаться? — Санс не думает, что он реагирует, но так и происходит; ухмылка Рэда становится резче. — Или ты заставил их всех обкончаться и поблагодарить, а потом уходил, даже не сняв штанов? В конце концов, ты всего лишь скелет. Им нечем, хех, помочь тебе. К чёрту Рэда и его проницательную чушь. — Ты поймал меня, — говорит Санс. — Я никогда не знала прикосновения мужчины. В монастыре я часто мечтала о том дне, когда кто-нибудь покажет мне огромный член. Ты огромный член, Рэд. Член — это ты. Острозубый скелет хмыкает. — Это работает, потому что ты такая грёбаная пизда. — Никто никогда раньше не прикасался ко мне так, как ты, — говорит Санс. — Просто у тебя это так плохо получается. — Да, я могу сказать, что ты ненавидишь это из-за того, как ты продолжаешь лезть на мой член, — Рэд просовывает руку прямо под пояс шорт Санса. Его пальцы почти горячие на ощупь, как будто Санс мёрзнет. — Ты хочешь замолчать, и я покажу тебе ещё раз? — Я ответил на твой вопрос, — говорит Санс, стараясь не наклоняться к партнёру что не очень удачно. — На самом деле на два. — Ты нёс чушь в течение пары минут, это не ответ. — Не моя вина, что ты не был конкретен, — говорит Санс. — Жаль, что ты судья, а не адвокат, — говорит Рэд. — Я тот, у кого здесь есть информация. Это рынок продавцов. Твой ответ не в счёт. Попробуй снова. Или давай просто забудем обо всех этих двадцати вопросах, и я напомню тебе, почему ты продолжаешь возвращаться. — Ты не можешь считать, что у меня плохой вкус в партнёрах или моих неснятых штанах, — чужие пальцы ползут к его лобковому симфизу. Санс сдвигается, прижимая руку Рэда к матрасу. Тот выглядит более заинтересованным. Санс спрашивает: — Ты когда-нибудь не возбуждался? — Я не собираюсь отказываться, — бесстыдно говорит Рэд. — Жизнь — отстой. Можешь с таким же успехом отказаться от неё, когда представится такая возможность. — Это глубоко, — говорит Санс. — Знаешь, Альфис как-то сказала мне, что физики-теоретики — это просто философы, которые могут заниматься математикой. Выглядя раненым, Рэд прикладывает руку к груди. — Эй, я просто говорю, что беспокоюсь о твоём благополучии. Шесть лет к тебе никто не прикасался? Неудивительно, что ты такой взвинченный. — Какой альтруист, — говорит Санс. — Что я могу сказать? Я просто чертовски хороший парень, — Рэд наклоняется вперёд, чтобы уткнуться носом в челюсть Санса, затем в его горло. Его язык касается хряща одного из позвонков. Он шепчет: — Я буду очень добр к тебе, если ты позволишь. Санс сдаётся. Если ему всё равно придётся иметь дело с неловкими последствиями секса с Рэдом, он мог бы с таким же успехом получать от этого оргазм. Он зацепляет пальцами партнёра за грудину, используя это, чтобы подтащить его ближе. Это должно быть неудобно, но на самом деле не больно. Рэд рычит на него. Санс утыкается носом в его оскаленный рот и говорит: — Я держу тебя рядом не для того, чтобы ты был добр ко мне. — Оу, милый, — рычание в голосе Рэда звучит как отдаленное предупреждение. — Это то, что мне нравится слышать.