Твоя история...

Кирилл вливает в себя уже четвёртый стакан виски с колой и не смотрит в её сторону. Пытается не смотреть. Смотрит, как прикованный. Она улыбается своим друзьям — или кто они ей — и совершенно игнорирует Гречкина. Но он в курсе, что она знает о его присутствии, он столкнулся с ней взглядом, когда она зашла в дом. И если бы не расстояние между ними и хуёвое зрение Кирилла, он уверен, что увидел бы в её глазах целый спектр различных эмоций, ведь она ненавидит его, должна ненавидеть. Духота комнаты сдавливает лёгкие, и Кирилл понимает, что если сейчас же не вдохнёт свежего морозного воздуха — сдохнет от головной боли. Он поднимается с места, оставляя пустой стакан на столике, нащупывает в кармане пачку, что странно, дешёвых сигарет и выходит на широкий открытый балкон дома. На улице намело приличные сугробы, давно такого в Питере не было. Кирилл любил зиму, любил, когда морозило так, что пальцы перестают сгибаться, любил чувствовать хотя бы что-то, хотя бы холод. Парень опирается локтями о перила и закуривает, мысленно молясь, чтобы падающий крупными хлопьями снег не затушил сигарету, ведь она была последней в пачке. Никотин в перемешку с алкоголем ударяет в голову, и Кирилл, наконец, расслабляется. Он больше не думает о ней. Он думает о белых снежинках, ложащихся на его открытые руки, остужая горячую кожу. Но позади щёлкает дверь, пуская небольшой сквозняк, отчего в воздухе появился запах. До боли, сука, знакомый. Знакомый настолько, что Гречкин уже подумывает сигануть с балкона. Он пытается делать вид, что ему плевать, но как же ему хочется посмотреть на неё. — Привет. — От её голоса, который парень не слышал уже несколько месяцев, захотелось растаять прямо здесь. Он скучал, причём дико. Теперь он понимает, что у него точно есть чувства к этой особе. — Привет, Т/И, — произносит он и следом выдыхает сигаретный дым. Кирилл поворачивается, не может себя сдержать. Т/И смотрит в ответ, на губах лёгкая улыбка. Она осталась такой же, но одновременно с этим стала совершенно другой. Гречкин смотрит в её глаза, которые, несмотря на тёмное время суток, прекрасно были видны, и думает о том, насколько часто они смотрели на него со злостью, обидой и ненавистью. Они так часто ссорились, ругались. Т/И кричала так сильно, что срывала голос, а её Т/Ц/Г глаза буквально метали огонь, казалось, она испепелит его одним взглядом. В те моменты Кирилл думал, какая она красивая. Как бы это ни было плохо, он обожал, как выглядела девушка, когда была зла, что-то в этот момент его дико притягивало к ней, заставляя любоваться. И Кирилл ненавидел себя за это. Ненавидел себя за постоянные измены, вписки и ночи, проведённые в клубах. Он хочет переместиться во времени и дать себе пизды. — Как ты? — Гречкин просто хочет заполнить это пространство тишины. Хотя ему просто интересно, что ответит Т/И. — Прекрасно, — выдыхает она, и улыбка на её губах становится шире. Кирилл буквально засматривается, пытаясь запомнить черты лица. — Я по-настоящему счастлива. Была ли она такой улыбчивой и счастливой, когда они встречались? Парень напрягает все остатки своего мозга, пытаясь вспомнить хотя бы несколько моментов, но на ум приходят только крики и ссоры по поводу постоянных измен Кирилла. Он не помнит её улыбки, но помнит каждый изгиб её тела, каждую родинку, каждую повадку Т/И в постели, её стоны. Он любил её, правда, любил, но как-то не так, будто не всю её, будто только наполовину. Какой пиздец, Кирилл. — Я рад. — Парень выдавливает жалкое подобие улыбки, а Т/И кивает, словно принимая его слова. Гречки даже почти не врёт, он нагло пизди́т. — Надеюсь, ты тоже нашёл своё счастье, — говорит девушка и ловко выхватывает из пальцев Кирилла остаток сигареты, о которой парень уже забыл, с ухмылкой делая затяжку. Ему хочется кричать, что он потерял своё счастье, примерно четыре месяца назад. Т/И бегло осматривает его, видимо удивляясь, что Кирилл такой молчаливый, ведь обычно его было не заткнуть, и отворачивается, выпуская дым. Гречкину хочется запечатлеть этот момент у себя в памяти, выгравировать на подкорке сознания, чтобы вспоминать постоянно. Взгляд падает на открытую шею. Т/И редко ходила так, постоянными её друзьями были свитера и кофты с высоким горлом, потому что Кирилл не умеет контролировать себя, когда пьяный. Он помнит только то, что было на следующий день — Т/И плачет, сидя перед зеркалом и пытаясь замазать следы от пальцев и засосы, оставленные Гречкиным. Кирилл извинялся, она прощала. Он, правда, не хотел делать больно. Зато сейчас хочется въебать себе как следует. Девушка докуривает остаток сигареты и тушит о снег на перилах. Кирилл знает, что не достоин её, да и не был никогда. Она слишком правильная и не такая. Поэтому, наверно, она и засела в его голове навсегда. Т/И снова смотрит на него. — Я давно тебя простила, — говорит она, парень смотрит на губы, которые больше никогда не сможет поцеловать. — Я не злюсь и хочу тебе только добра. Спасибо тебе за всё, эти отношения много мне показали. — Девушка положила руку на его плечо. — Я хочу, чтобы ты был счастлив, солнце. Она уходит с балкона так же быстро и неожиданно, как и появилась, оставив Кирилла одного. Слово, которым Т/И его всегда называла, сейчас звучало странно и как-то чуждо. У Гречкина кольнуло где-то слева в груди. Парень думает только о том, что лучше бы она просто выстрелила ему в сердце, ведь это перенести было бы куда проще.