Шкаф-начальник и бывший-бомж

Рувей был хорошим мальчиком. И он бы никогда не подумал, что его день может закончиться в обнимку с двумя полуголыми мужиками. О таком… и вспоминать неловко, не то что рассказывать. К счастью, никто спрашивать не спешил. Даже мама. Ну, а пока про всё по порядку. Это было воскресенье. Как оказалось позже, не совсем обычное, но начал его Рувей самым обычным образом. Не с кофе, а помывки пола да вытирания пыли. Мама попросила. Это только заставило его утвердиться в решении таки поступать в следующем году на магистратуру, а то при нынешнем раскладе нормальная работа ему никогда не светит. Проводить остаток своих дней то под командованием мамы, то Ксандера, не хотелось совершенно. Не меняло сего факта даже то, что теперь выковыривать гвозди из старых досок его заставляли не чаще, чем через день. В общем, ближе к обеду наконец-то слепив себе бутерброд, Рувей уселся за ноутбук разбираться, какие же у него есть варианты. Из не сильно дорогих. Разбирался он усердно, аж за окнами начало смеркаться. Зима не спешила заканчиваться, так что темнело по-прежнему рано. «Скоро и спать пора» — с тоской подумал Рувей, но не тут-то было. Его грустные думы решил разогнать телефонный звонок. Точнее, Ксандер. — Ну ты идёшь? — прогремел на ухо знакомый голос. — Куда? — Ко мне! — тут удивляться было нечему. Так как сам Рувей жил с родителями, Квон — со сводным братом, то собирались обычно у Ксандера. Который жил с дедом, но старичок улепетал подальше от внука куда-то в теплые края ещё с началом зимы. — Иду. Наверное? — Спрайта купи. — Зачем? — Будем культурно проводить время, — Рувей не сдержался и фыркнул в ответ на это. Он уже успел не раз объективно оценить, насколько культурно Ксандер и Квон обычно проводят время. Спрайт… в это не входит. Апельсиновый сок, как ни странно, тоже. — Ещё что-то? — Больше ничего, иди давай скорей, — на этом Рувей поспешил отключиться, пока Ксандера не успел попросить его покупать маленькую бутылку. Он ведь и сам маленький, надорвется! Что не так с сегодняшним воскресеньем до Рувея начало доходить уже после того, как он вышел из дома. Обычно ведь на каждом углу не продают столько цветов? Откуда только взялись эти толпы… Сидели бы по домам все эти влюбленные, так нет, зачем-то нужно повысыпать на улицы! Проталкиваться через всё это безобразие было сложно. Смотреть на парочки — неприятно. Рувей так и чувствовал, что у него внутри всё закипает. Но окружающие, увы, не видели в нем никакой угрозы. Мужик, тыкнувший в него розой, в том числе. — Девушка, она не так красива, как вы, но возьмите! На память обо мне! — на вид этому кадру было лет 40, а на его лице удалось прочитать только «ударь меня». Что, собственно, Рувей сначала и собрался сделать, но ему снова начал кто-то трезвонить. Это снова оказался Ксандер, и с неким злорадством розу Рувей решил забрать. — Червяков ещё купи! — А? — забыв про розу в своей руке — красную, с длинным стеблем без шипов, потрепанную только самую малость — Рувей начал лихорадочно соображать, какую прорубь Ксандер собрался идти долбить. Когда он успел упустить из вида, что его начальник жить не может без рыбалки, даже в такой мороз? — Каких тебе червяков? — Желейных, цветные такие. Ты идешь? — Бегу, — сердито бросил Рувей и отключился. Относительно предстоящего культурного времяпровождения к нему начало закрадываться всё больше сомнений. Но червяков он купил. И две двухлитровые бутылки спрайта. Чтобы Ксандеру точно мало не показалось. — С днем всех влюблённых! — проорал Рувей прямо с порога и тыкнул розой в Ксандера, вышедшего его встречать. — Ой, — пробормотал Ксандер, а его лицо стало донельзя потерянным. Рувей решил на этом не зацикливаться и потянул свой пакет на кухню. Там уже сидел Квон и сосредоточенно пилил апельсины. — А это тебе, — Рувей кинул в него упаковкой с червяками. — Расти большой, не будь лапшой. — Ксандеру такого желай, — Квон не оторвался от своего занятия, а Рувей окинул взглядом стол. Посередине там стояла пока пустая кастрюля, рядом с ней — стеклянная бутылка, ну и там же нашлось еще несколько апельсинов. — И что это будет? — обречённо спросил Рувей, осознавая, что если в бутылке не медицинский спирт, то водка так точно. — Коктейль. — Разве зимой не всякие глинтвейны варят? — Варят, но я больше слышать про это не могу. Меня на работе из-за глинтвейнов травмировали. Психически. — Фингал под глаз влепили тоже из-за глинтвейнов? — Ага, решили добить ещё и физически. За пять минут, пока одного отморозка до участка вел, поколотить успели. Рувею было донельзя интересно, где же Квон работает. По словам Ксандера… В клубе? Наверное, барменом, раз речь так часто заходила про сомнительные бадяги. Но откуда тогда на лице у Квона постоянно берутся синяки, которые он каждое утро старательно замазывает? И нет, те, что под глазами, он наоборот оставляет. От более подробных расспросов удерживаться было сложно, но Рувей справлялся. Если бы Квон хотел, сам бы рассказал. Да? — Я искал вазу, — протянул Ксандер извиняющимся тоном и поставил рядом с бутылкой банку. С розой. — Мм, у нас сегодня романтика, — Квон как-то странно посмотрел на Рувея, но тему сменил. — Я сейчас начну всё в кастрюлю закидывать, кто видео снимет? Правда тренд на такое летом был… — Зато хоть что-то на память останется, — Рувей ещё не до конца понимал, что будет дальше, но камеру приготовил. Как раз вовремя. Квон засыпал в кастрюлю червяков, прикидал их порезанными апельсинами и начал заливать это всё спрайтом. Позже, пересматривая запись, Рувей убедится, что она была бы лучше без причитаний Ксандера на заднем плане про то, что эти бутылки для Рувея слишком большие, как же он их сюда донёс, бедненький, и дальше, и по новому кругу. Наливание водки Ксандер взял на себя, Квону осталось только его одергивать, чтобы не переборщил. Рувей рот открывать даже не пытался, рассказам о его непьющести тут никто не верил. Похоже, и в этот раз придётся довериться профессионалам. Да и попробовать получившуюся бурду всё-таки немного хотелось. В конце концов, его червяки там плавают или нет? — Не так быстро, — хлопнул Рувея по плечу Квон. — Пускай настоится. Что мы будем есть? — Смотря что тут завалялось, — Ксандер, которому последний вопрос и адресовался, с задумчивым видом начал проверять холодильник. — Сколько мышей там повесилось? — Рувей вспомнил, что за сегодня съел только один бутерброд, а пить на голодный желудок? Еще более сомнительная затея, чем всё остальное. — Три, но я похоронил их сегодня утром. А так тут вчерашняя гречка, хлеб, банка соленых огурцов, помидоров… О, огурцы это всегда хорошо, — Ксандер радостно достал банку с ними и продолжил свои исследования. — Я гречку поджарю. Вчерашнюю, — с внутренним протестом против огурцов — наверняка им было несколко десятков лет — вызвался добровольцем Рувей. В итоге получилось не так плохо, как могло бы, а Ксандер за это время вытянул из какой-то дедовой заначки пачку чипсов. Рувей сто раз успел пожалеть, что не додумался купить хоть что-то, кроме червяков. Но эти мысли надолго в его голове не задержались. Коктейль получился… вкусным. Пили они из приличных таких чашек, как истинные не-алкаши. Спирт не чувствовался совсем, что было для Рувея решающим фактором. Ему мало что нравилось из алкогольных напитков, как минимум потому что почти все они были на редкость гадостными. Взять хотя бы пиво, по две бутылки которого обычно покупал Ксандер. Одну брал себе, другую великодушно протягивал Рувею. Рувей для приличия каждый раз отхлебывал — почти каждый раз пиво было разным, но одинаково гадостным — и возвращал бутылку Ксандеру. Тот был не против. Кастрюлю они осилили довольно быстро. Там на дне осталось всего несколько заспиртованных червяков и апельсины, которым просто нельзя было дать пропасть. Но теперь спокойно продолжить трапезу им не дал Квон. — Чего-то нашей романтике не хватает, — принялся трезво, аки стеклышко, рассуждать он. — Свеч! Есть у тебя, а, Ксандер? — Пойду искать, — и пошел, совершенно трезво. Рувей тоже чувствовал себя совершенно трезвым. И принесенную церковную свечку — тоже из дедовой заначки — он несколько раз задул просто так, потому что захотелось. Всё равно съесть в полутьме всех червяков они всегда успеют. Ну, вроде бы… успели. Как-то быстро всё стало происходить. Когда свечка догорела, уселись смотреть телевизор. Хотя нет, улеглись. Шел какой-то фильм, вроде боевик, слишком много кровяшек во все стороны летело. Около полуночи на том канале началась передача с мультиками. Ну да, самое детское время… Крутили телепузиков. На моменте, когда в кадре появился пылесос, Рувей почувствовал себя некомфортно. А вот храпящий у него на плече Квон Рувея ничуть не смущал, конечно, нет. Поиски пульта завершились осознанием, что голова самого Рувея лежит у Ксандера на груди. С кем не бывает… Так, а чего на этой груди одна только майка? Ну да, Ксандеру ведь ещё раньше жарко стало… А Рувею было жарко сейчас. Ну зачем они ещё и пледом на этом диване укрывались? Сна — ни в одном глазу. Пульт — зажат в руке Ксандера с противоположной от Рувея стороны. Сколько ещё терпеть этот пылесос… Сложно сказать, сколько прошло времени, но Рувей так и не заснул. Продолжал смотреть то в полок, то на салатового телепузика, отдаленно напоминающего Квона, слушать чужое храпение и… было что-то ещё. Билось с перебоями прямо под ухом. А, сердце, у людей бьется сердце… Ксандер всё-таки не относится к какой-то нечисти? Закончилось тем, что Рувей смог повернуться так, чтобы видеть лицо Ксандера, и задался вопросом, почему же тот не храпит. Спит не крепко? Чего тогда ещё не проснулся от этих ворочаний? Или… — Отдай пульт, — прошептал Рувей. — Хороший мультик, пускай будет, — не открывая глаз, ответил Ксандер. — Смотрю его только я. Отдай. — Хорошо. Только я тут подумал, — Ксандер открыл один глаз, чтобы внимательно посмотреть на Рувея, — а давай встречаться? — Давай, — покладисто согласился Рувей, снова потянувшись за пультом. — С кем? Рука Ксандера с пультом почему-то не разжималась. В непонятной возне и ещё более непонятном молчании прошло с полминуты. Нарушил идиллию хохот Квона. Здорово, а изначально вообще хоть кто-то спал? — Лучше спроси, сколько дней в неделю. Ближе к сути будет, — посоветовал он и полез за пультом и через Рувея, и через Ксандера. И тогда… до Рувея вдруг дошло. А жаль. В неведении он, может быть, заснул бы хоть под утро.