от колыбели до могилы;

Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был готов любить весь мир — меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. «Герой нашего времени» М.Ю.Лермонтов.

      Агата много курит.       Чаще всего ночью, потому что днём она на службе. Потому что днём она в тире, с ноги на ногу переминается и пытается собраться с мыслями перед тем, как изрешетить мишень в десяти метрах от неё. Агата курит тогда, когда в доме всё затихает. Хотя, наверное, в их доме всегда тихо. Настолько тихо, что она буквально слышит, как ветер заставляет тюль в гостиной колыхаться. В доме настолько тихо и пусто, что это начинает давить. В этом особняке можно сойти с ума. Продать его было бы самым верным решением, но она не может этого сделать. Потому что тогда придётся вынести вещи из комнаты родителей и навсегда бросить свой кабинет, который был кабинетом её отца. Агата не думает, что он ей этого не простит. Его же больше нет. Он умер. И сейчас его тело лежит на территории семейного кладбища под двумя метрами сырой земли. Но она всё равно не решается. Всё равно продолжает жить в доме, в котором когда-то каждый день кипела жизнь.       Теперь кипит только её мозг. Агата смолит третью сигарету подряд, пропитывая дымом свою одежду, свой кабинет, не удосуживаясь открыть окна. Увлечённо и совершенно заинтересовано просматривает текст, пальцами перебирает бумаги, делает какие-то пометки у себя в блокноте, заполняет отчёты. Буквы плывут перед глазами, и она их трёт, отчего становится только хуже. Едкий дым попадает в глаза и заставляет Агату отдёрнуть руку от лица. Слёзы скатываются по щекам, и девушка тушит сигарету о пепельницу, оставляя окурок лежать на горе таких же окурков.       Ей бы наконец-то выкинуть эту кучу и вымыть стеклянную пепельницу, но сейчас времени на это не хватает. Сейчас времени не хватает даже на десятиминутный горячий душ, на небольшой перерыв, чтобы шею так не ломило и не отнималась спина. Сейчас не до этого. Да и едва ли отмыть это прокопчённое стекло задача из простых. Через пару часов — пойдёт в душ. И пепельницу вымоет.       Глазами чётко цепляется за текст, въедливым взглядом смотрит на буквы и пытается хоть что-то разобрать. Весь стол завален этой макулатурой, а она продолжает что-то писать в отчётах на имя генерала-майора Пригова В.В. Ей, наверное, надо больше спать. Чтобы голова так не трещала, чтобы в висках не давило и чтобы песок из глаз наконец-то ушёл. Агате бы отдыхать побольше, а не сидеть за документацией. Она ведь солдат, а не теоретик. За оружие браться гораздо привычнее, чем за ручку с чёрной пастой. Она слишком много на себя берет, слишком за многое пытается отвечать.       Трёт глаза и тянется к пачке справа от себя. Вытаскивает ещё одну сигарету и поджигает её. Делает несколько затяжек, стряхивает пепел куда-то себе под ноги прямо на пол. На стол. На джинсы. На майку. Она не смотрит, руку кладёт на подлокотник и ещё раз проходится глазами по тексту. Во время войны на бумаги не хватает времени. В состоянии войны никому нет дела до отчётов и каких-то разрешений, договорённостей. А Агата так и не может понять, что сейчас происходит. Вроде бы война закончилась, но они всё ещё не спят больше трёх часов в сутки и всё ещё пропадают в каких-то командировках. Пригов от них чего-то ждёт. Каких-то необходимых уточняющих деталей. Но зачем всё это, если война давно закончилась?       У них всегда военное время. Агата это понимает и без лишних вопросов и возмущений продолжает ставить подписи в нижнем правом углу листа.       Война. Война, черт бы её побрал. Они до сих пор называют происходящее войной, хотя та давно закончилась. И всё, что они наблюдают сейчас, не более чем итог, результат этой войны. Но дышать от этого не легче. Уже никогда не станет легче. И Агата непроизвольно тянется к почти пустой пачке сигарет.       Агата с трудом разлепляет глаза, пальцами волосы назад зачёсывает и морщится от невероятной боли в спине. Руки то ли немеют, то ли как будто слишком затекают. Она сжимает их в кулаки и ничего из этого не чувствует. Её отрубило на кровати, едва она села на её край, чтобы перевести дыхание. Два часа сна — это не то, на что она рассчитывала, уходя спать, не то, что ей сейчас надо, и ей едва удаётся держать глаза открытыми. Но надо вставать. Отдых сейчас — непозволительная роскошь во времени, которого у неё нет. Никогда не бывает.       Она стоит под горячей водой и пытается чуть глубже вдохнуть нагретый воздух. Он почти плавит её лёгкие, паром застревает где-то в альвеолах, и она закашливается. Конечно, тут проблема в скуренной за одну ночь пачке сигарет. Она ещё семнадцать секунд выжидает и закрывает воду. Агата сидит на банкетке и отжимает русые волосы, которые от воды стали совсем тёмными. Трёт глаза, смаргивает влагу с ресниц и поднимается на ноги. На ногах едва удаётся держаться. Но это всё временно.       Агата сушит волосы, укладывает их, тратит на это почти на автомате около получаса. Слишком густо подводит глаза и изъеденные губы покрывает толстым слоем помады. Так, что никто ничего не заметит. До сих пор никто не заметил и не заметит. Она слишком хорошая актриса. Не смотрит на то, что достаёт из шкафа. Всё, что висит в этом шкафу, обеспечит ей безупречный вид. Надевает одни из этих обтягивающих кожаных джинс и кофту со слишком глубоким вырезом. Остаётся натянуть дежурную улыбку, и всё замечательно. Никакой усталости, она прекрасно спала и отлично себя чувствует. Конечно, это же Агата Кальман, иначе и быть не может.       Выходит из своей комнаты, из кабинета забирает такую необходимую им всем сейчас папку с выжимкой и последними сводками. В этой тонкой папке, куске пластика то, над чем она работала всю ночь. На что потратила шесть часов, за которые только пару раз вышла за кофе на кухню. Те шесть часов, которые она могла спокойно проспать в своей постели. Но эта информация сейчас кажется глотком свежего воздуха, который так нужен им всем. Она берет её с собой и спускается на первый этаж.       Конечно, Мелисса уже там. Где же ей ещё быть. Сонная, с растрёпанными волосами и какой-то полуулыбкой на губах. Её разбитость кажется Агате почти что проклятием. Потому что её сестра опять рыдает ночами в своей постели, а она сидит с ней. Сидит рядом, пока её парень на работе. Расчёсывает её волосы, пальцами перебирает пряди и не разговаривает с ней, так как ничего хорошего из этого всё равно не выйдет.       Она ей не нянька, — вроде бы ещё нет — и не несёт за неё никакой ответственности, но всё равно решает, что лучше остаться, присмотреть за ней. Потому что если что-то случится, а с ней точно что-то, блять, случится — это же Мелисса, она вообще спокойно на заднице сидеть не умеет, — Агате придётся только хуже.       — Доброе утро. Съешь что-нибудь? — Агата отрицательно качает головой в ответ. — Да ладно тебе, не отравлю.       Она достаёт яйца, сосиски, молоко. Агата уже не уверена в словах сестры. В её руках на кухне всё опасно. И если она начнёт что-то смешивать, то ничего хорошего из этого не выйдет. Но Агата молча садится за стол с чашкой недопитого кофе. Говорить, что Мелисса не умеет готовить — прерогатива Илоны.       Мелисса тратит на готовку около получаса, допивая уже остывший чай. Она убавляет огонь и ждёт, пока яичница поджарится.       Агата молчит. Как всегда. От Агаты несёт табаком и усталостью. Её эта новая послевоенная жизнь отдаёт горечью и запахом переваренного-подгорелого кофе. Она смотрит на папку, в которой листов двадцать от силы, но для неё сейчас это так много. Это безумно много. Это хоть что-то за последние несколько недель. Они просто топчутся на месте. Огромная спецслужба не может найти тех, из-за кого они находятся в таком положении. Из-за которых у них скоро звёзды полетят с погон и президент забьет тревогу.       Мелисса пробует еду. Немного пересолено, но ей вполне даже нравится. Она думает, что надо без вопросов положить половину в тарелку сестры. Потом переводит на неё взгляд и думает, что она вообще забывает поесть. Мелиссу трясёт от ночных истерик, но она переживает ещё больше, видя состояние Агаты.       — Не удивлюсь, если ты и поесть забываешь, — она всё же не решается ей предложить свою стряпню и достаёт из холодильника пару сэндвичей, которые покупала вчера на обед в институте, — я пойду собираться?       — Да, конечно, — получается как-то слишком раздраженно, но это всё от усталости. У Агаты сдают нервы, но она находит в себе немного ласки: — Спасибо, — добавляет уже намного мягче и, не поворачиваясь, слушает шаги сестры. Она поднимается на второй этаж, а Агата залпом допивает содержимое кружки, от которого уже блевать тянет, и встаёт из-за стола, прихватив папку и ключи от автомобиля.       Агата курит в своей машине и пытается не заснуть. Клонит в сон ужасно, и она прекрасно понимает, что правда слишком мало спит за последнее время. Что, наверное, её товарищи спят чуть больше и не сидят за документами до четырёх утра. Наверное, потому что они осознают, что этим своим режимом всё равно ничего не добьются. В любой день их могут закинуть на другой конец страны, закинуть в горы, и не факт, что они уедут обратно через три дня, как и полагается. Факт в том, что им всем надо зализывать раны, а не перебирать отчёты. Но Агата полная идиотка и до дрожи в руках будет сидеть за своим столом. И у неё тоже есть раны, и ей тоже надо ходить в санчасть на перевязки. Но она не может просто спать. У них нет времени.       Она бросает окурок на каменную плитку и сжимает двумя пальцами переносицу.       Где эту Мелиссу носит? Сколько сейчас вообще времени? Косится на наручные часы, потом на входную дверь особняка. Мелисса выходит оттуда с рюкзаком и двумя пакетами, с наспех собранными волосами, в расстёгнутом пальто. Агата моргает часто-часто, чтобы согнать дремоту и какую-то пелену перед глазами, и ждёт, пока сестра положит вещи на заднее сидение. Положит вещи и сядет вперёд. На ожидание, пока она пристегнет ремень безопасности, Агату уже не хватает, и внедорожник срывается с места, выезжая за пределы территории дома.       — А он мне опять снился, — тихо, но достаточно для слуха Агаты, говорит Мелисса. Она трёт свои руки, тянет рукава торчащего из-под пальто свитера на себя, пытается вся в нем спрятаться. Агата не смотрит на неё, взглядом впивается в дорогу и ещё крепче сжимает руль. Агата бесится, но говорит:       — Папа? — получается почти заботливо, почти мягко и спокойно. Мелисса кивает часто, а потом прекращает, словно осознаёт, что Агата всё равно не видит.       — Он был в своём любимом костюме. И галстук криво завязал. Мама бы обязательно его перевязала. Она бы исправила это безобразие, — Мелисса задыхается от собственных слов. Мелисса моргает, и слёзы катятся по щекам. На ней нет макияжа, и она трёт щеки рукавом белого свитера.       Мелисса почти физически чувствует эту боль. Она разъедает её изнутри настолько, что дышать становится практически невозможно. Из них двоих она явно не справляется. Слишком явно. Мелисса не думает о том, что никогда не видела Агату плачущей или подавленной. Скорее, замотанной, но даже тогда у неё была эта помада на губах и безупречный внешний вид.       Мелиссу ломает и трясёт. Не метафорически выворачивает наизнанку. Она от потери оправиться не может и ещё сильнее вжимается в автомобильное кресло, головой мотает, пытается всё забыть.       — Все хорошо, Лис, — говорит по-своему. Так её больше никто не называет. Так можно только Агате. В Мелиссе порой какая-то ненависть зарождается, как в былые времена, но она гонит это от себя. Сейчас у Мелиссы кроме Агаты больше никого нет. В их доме больше никого нет. Они всех потеряли. Потерять друг друга — почти смертный приговор. Для Мелиссы так точно.       — Всё будет хорошо, — Агата кладёт руку поверх её, мягко сжимает. — Тебе надо успокоиться.       После небольшой паузы добавляет:       — Фелпс заберёт тебя с института, ладно? Он останется с тобой.       Агате слова в горло впиваются. Агате фразы эти давно заученные поперёк встают и дыхание перекрывают. Она сглатывает их и сворачивает на территорию медицинского университета. Почти такой же она закончила семь лет назад. Семь лет назад она вскрывала тела в морге, а сейчас только и делает живых террористов трупами. Вскроют их другие. У неё теперь вместо скальпеля автомат, а в голове совсем иные мысли.       Мелисса выходит из автомобиля. Мелисса печаль не сгоняет с лица и молча забирает вещи. Её встретят. В институте её встретит подруга, а после трёх пар — молодой человек. Маленькая беззащитная Мелисса нуждается в заботе. Агата давит в себе агрессию и едет на службу.       У них всё сложно. Так думает Мелисса. Она почти уверена, что с Агатой что-то не так. Её не было почти десять лет в родном городе, а тут она возвращается. Возвращается тогда, когда со дня смерти родителей Мэл проходит пять месяцев. Когда в их доме уже никого не остаётся, кроме приходящих и уходящих коллег отца и матери, коллег отца Агаты и пары университетских друзей Мелиссы.       Мелисса сходит с ума от боли. От боли потери, от постоянных похорон. Вся её жизнь превращается в траур. Она хоронит родственников одного за другим, пока совсем никого не остаётся. У Агаты отключён телефон все эти годы. Она забывает, как звучит её голос, как она выглядит, пока та не заявляется с небольшой спортивной сумкой и абсолютно невозмутимым выражением лица.       Агата не счастлива. Агата не в печали. Она безэмоциональна. За фасадом безупречности не видно ни одного её скола. Не видно, что она трещит по швам и на ней уже давно нет живого места. Агата не улыбается, не хмурится. У неё на губах помада кофейного оттенка и глаза слишком густо накрашены. Агата — идеал. Так думает Мелисса и ненавидит её самой лютой ненавистью.       Надо прояснить, что Агате плевать. В Санкт-Петербург она возвращается не к сестре, а на службу. Её из Владивостока переводят в Питер в контртеррористический центр, и она возвращается в поместье без какого-либо желания пересекаться с двоюродной сестрой.       Надо сказать, что сейчас у них все гладко. Так думает Мелисса. Агата предпочитает ничего не думать на этот счёт. Она на выходных не ночует дома, чтобы Мелисса не видела, как она трескается. А её бьет. С неё осколки слетают ошмётками, оставляя за собой лишь ноющие раны. Саму суть. Избитую и покалеченную.       Агата знает, что Мелисса ни с чем не справляется. Агата знает, что Мелисса винит её в её же безэмоциональности. Агата понимает, что Мелисса ничего хорошего о ней не думает. Ей как-то плевать. Младшая сестра с посттравматическим расстройством — не первостепенная проблема в жизни старшей Кальман.       У них у обеих что-то ломается. Обе больные. Больные и совершенно обезумевшие. И не то чтобы Агата справляется лучше. Нихера она не справляется лучше. Просто она со своей этой помадой, лучезарной улыбкой и прочими атрибутами лучшей — прежней — версии себя слишком ярким пятном отливает в их жизни. В жизни полностью уничтоженной Мелиссы и всех сослуживцев Агаты. Её ломает, но она держится. Она цепляется за какой-то энтузиазм и никогда не делает поспешных выводов. Они бы давно все с ума без неё сошли. У всех бы крыша отъехала без неё.       Агата заходит в здание, предъявляет удостоверение и флиртует с дежурным на входе. Ей так проще. Она такой была когда-то. С яркими шмотками, с макияжем броским и абсолютно идеальным телом. Ничего не изменилось внешне, только внутри всё раскурочено и вывернуто наизнанку. Но она не показывает этого. Не им. Не тем, кто привык видеть её такой. От своей неискренности блевать хочется, но она всего лишь расписывается в журнале для отчётности и подмигивает лейтенанту на проходной.       Агата — старший лейтенант. Снайпер. Вундеркинд. Лучший сотрудник. Идеальный стрелок с хорошей физической подготовкой. Агата — солдат. Вот, кто она. Не нянька для своей младшей сестры. Нет.       Её встречает Бизон. Лучезарный и с улыбкой до ушей. Агата закатывает глаза и молча бросает сумку на входе.       — Доброе утро, красавица, — говорит Бизон. И звучит так ласково и заботливо, как у неё никогда в жизни не получится. Потому что Бизон — настоящий. Он спит по ночам и хорошо питается. А ещё у него есть семья и шрамов от пулевых меньше, чем у Агаты. Он капитан третьего ранга. Командир. Ему по статусу положено быть таким идеальным, что аж глаза режет.       Бизон тянет её к себе и обнимает. Они, вроде как, до сих пор друзья. Даже после того, как она нарушила ряд каких-то идиотских правил, прописанных в уставе, подставив тем самым его. Он её все равно любит. Наверное даже слишком сильно для просто друга.       — У меня есть кое-что для тебя, — говорит Агата и протягивает папку. Ту самую, ради которой она не спала всю ночь. Ради которой опять влила в себя столько кофе, что сейчас слишком отчётливо слышит собственное сердцебиение.       Уточним: Агата не самоубийца. Она просто хочет всё поскорее закончить и завалиться спать. Агата ответственнее и сильнее большинства сотрудников этой спецслужбы. Но даже она уже не справляется.       Агата снимает кожаную куртку и вешает её на крючок. Садится за стол и рассматривает шахматную доску. Дома точно такая же. И не одна. На всех — разыгранные-недоигранные партии. Она шахматы видит во сне. Они перед глазами, когда она разговаривает с командиром. Даже шахматы — самое нормальное в её блядском существовании — становятся какой-то манией.       Агата спрашивает:       — Где Физик?       — С Рифом в тире. Батя у Пригова. Что-то там обсуждают. Как всегда, — он смотрит на текст и понимает, что Агата за эту ночь сделала больше, чем они все за несколько недель. Она разобрала все документы, все сводки, и сейчас у него на руках было хоть что-то. Листы с информацией и её личными пометками чёрной ручкой. Этим идеальным почерком. В ней есть хоть какие-то изъяны? Не считая нестабильной психики, судорог, бессонницы и отвратительного характера. Это он знает. Это он пытается исправить. Но Агата лишь фыркает и расставляет фигуры на шахматной доске.       Бизон не благодарит её. Бизон улыбается и говорит:       — Теперь мы знаем, где их искать.       Агата кивает. Агата устало прикрывает глаза и делает первый ход на е4. Не террористы сломали ей жизнь. Не только они. Но они переломали и вывернули наизнанку мир её друзей, её сослуживцев. А они стали её семьей. И эту семью она точно не потеряет. Она не позволит. Террористы, что уже убили с десяток гражданских только потому, что спецназ медлит. Правительство нихуя не помогает ситуации. Они даже людей не могут успокоить. Они трясутся за нагретое кресло в здании главка и за звездочки на погонах. Настолько, что готовы бросать бойцов в самое пекло без какой-либо подготовки.       Это они всё начали. Группа людей с экстремистскими мотивами. У них в планах убить как можно больше гражданских, как можно сильнее искалечить спецназ. Они хотят запугать. Они хотят паники.       И им удаётся этого добиться. Судя по тому, что сейчас происходит. Они в новостях по федеральным каналам. Они в головах у людей засели. У тех же людей, что на кухне обсуждают бездействие спецподразделений. У террористов получается разрушить жизнь многим семьям и пошатнуть психику Агаты. Она трёт глаза и ждёт, когда Боря ответит на её ход. Они живут дальше до тех пор, пока Пригову опять не придёт какой-то идиотский приказ. Пока они не отработают ещё одну бестолковую версию. Пока кого-нибудь из них не убьют, они играют в шахматы и травят старые анекдоты.