Естественный ход событий

      Сознание плыло, перед глазами беспрерывно мелькали цветастые картинки, сменяясь одна за другой, сталкиваясь и тут же разбиваясь на мелкие осколки, как стеклышки калейдоскопа. Отвратительное яркое месиво. Я временами просыпалась ненадолго и видела перед собой крупные размытые пятна. Они что-то говорили мне, но я совершенно не понимала сказанного, и, честно говоря, не хотела вникать в суть, а потому закрывала глаза и снова засыпала, возвращаясь на карусель сознания.       Как позже рассказал Адаже, я провалялась в таком состоянии два дня, прежде чем очнуться и осознать, что происходит вокруг. Он коротко рассказал мне о том, что случилось, когда Финн ворвался к нему и позвал в штаб, и добавил, что раз я пришла в сознание, мне стоит как можно скорее вернуться наверх, объяснив это тем, что Верхний мир более обеспечен в плане лекарств и условий и больше подойдет для скорейшего выздоровления. Я хотела задать ему несколько вопросов, но, кажется, он не был настроен на разговор. Адаже сказал, что известит командира о том, что я могу вернуться домой, и вскоре вышел, оставив меня наедине с собой.       Адаже показался мне намного более угрюмым и уставшим, чем когда-либо. Я еще не видела его лицо таким тусклым и пустым. Хотела бы я знать, что у него стряслось, но чувствовала ту границу, что он установил между нами, и ясно понимала, что мне не стоит ее переступать. Верно, мы знакомы не больше пары месяцев, к тому же это одна из наших последних встреч, наверняка он считает, что нет смысла открываться мне. Осознавать это было неприятно, но я была готова принять эту его черту и не раздражать Адаже своими вопросами.       Со вчерашнего дня у меня не было посетителей, кроме незнакомого парня, приносившего мне еду. Когда после подачи ужина Гончая ушел, и в комнате повисла тишина, в мою память врезались воспоминания того рокового вечера. Глиссаде пытался меня убить. Он много говорил и выложил все, что в нем накипело за то время, пока он должен был быть любезен и мил со мной, чтобы не спугнуть свою жертву. Все это время он оберегал и лечил меня мечтая на самом деле избавиться, когда придет время. Откармливал как скот на убой. Но самое главное, что это именно по его вине родителей не стало. Я утратила их навсегда из-за каких-то абсурдных стремлений сумасшедшего врача, решившего поиграть чужими жизнями.       Я с раздражением подумала о том, что открывшаяся черта Глиссаде очень похожа на командира, каким я помню его будто из прошлой жизни. Заксен тоже замешан в этом деле? Разумеется, нет, иначе он не помог бы мне вернуться и найти виновного. Он не стал бы действовать во вред себе. Но правда в том, что командир знал о том, что Глиссаде использует меня для своих целей. Возможно, ему известно гораздо больше, чем удалось выяснить мне. Эта мысль ужасно бесит.       Я почувствовала глубокое разочарование собой, что так слепо верила ополоумевшему лекарю и что забыла об истинном лице командира. Мой мир отличается от того, каким его видят эти люди. В нем справедливость сильнее авторитета, а доброта искренняя и чистая, проявление заботы исходит из сердца, а не из желания получить награду взамен. Мой мир прост, наивен и честен. Точнее, был таким. Если именно мой образ мысли привел к гибели родителей, если из-за него я вечно балансирую на грани, значит, он ни черта не стоит. Вспомнив все произошедшее, я поняла, что необдуманные поступки, в справедливости которых у меня не возникало ни капли сомнения, зачастую приводили к большим бедам. А толчком для запуска этой железной машины стало воспаленное чувство чести. И пусть мне кажется, что я все сделала правильно, какая же это на самом деле глупость. Моя приспособленность к реальной жизни равняется нулю.       Я откинулась на подушки и расслабилась. При движении бок стянуло острой болью. Да, вот он: итог моего вмешательства в естественный ход событий. Я приподняла майку и посмотрела на место ранения. Оно было закрыто пропитанной чем-то повязкой. Не стоит ее снимать, посмотрю, когда меня будут перевязывать. Я закрыла глаза и вздохнула. Сил нет терпеть все это.       Вскоре в комнату постучались. Посетитель, не дожидаясь ответа, ступил за порог моей комнаты и предстал передо мной во всей красе своего черного одеяния. Сердце пропустило удар. Я так давно хотела его увидеть, но он пришел только сейчас, когда мои сомнения настолько сильны. Я посмотрела на него снизу-вверх и почувствовала, как в груди что-то сжалось от этого пронзительного взгляда. Я не видела его несколько недель и жила все это время с Адаже. Глаза давно привыкли к худощавой тонкой фигуре лекаря, и сейчас командир казался еще выше и крупнее, чем прежде. Его уверенная поза, небрежно зачесанные волосы и эта легкая улыбка, едва коснувшаяся его губ… Весь его облик помимо воли вызывает во мне трепет. Я так скучала. Ну почему он пришел только сейчас? — Вижу, ты наконец в сознании. Это радует, — сказал он. — Я очнулась еще вчера. — Знаю, — ухмыльнулся Заксен, — но вчера было рано. Сегодня готова идти? — Уже? — удивилась я. — Наверху тебя давно ждут. — Кто ждет? — Люди, — хмыкнул командир. — Уж не знаю, как Храм допустил это, но твоя история стала достоянием общественности, и прямо сейчас неравнодушные граждане люто негодуют, что тебя, как они говорят, насильно удерживают в этой норе с преступниками. Его голос был насмешлив, Заксен не собирался скрывать своего презрения к изнеженным наивным людям Верхнего мира. — Но откуда ты обо всем этом знаешь? — По-твоему мы в лесу живем? Нет ничего сложного в том, чтобы быть в курсе событий Верхнего мира. Было бы желание слушать этот бред.       Бред… Жестко, но похоже на правду. Когда-то так легко выбросили из жизни мою семью и меня саму, сейчас, не зная ни меня, ни Нижний мир, подняли бессмысленный шум. На секунду меня разозлило их лицемерие, но я тут же успокоилась от осознания, что раньше и я была не лучше. Ярая защитница закона и порядка, та еще заноза в заднице, как назвал меня командир. Все это было будто не со мной.       Я поймала на себе взгляд командира, тело пронзило электрическим разрядом до самых пят. «Успокойся, не в стену же ему смотреть». Я глубоко вздохнула, пытаясь унять колотящееся сердце, и без лишних слов поставила ноги на пол. Я не чувствую в себе сил, но все равно должна попытаться, иначе не смогу уйти. — Неплохо. Полдела сделано, осталось встать на ноги, — сказал Заксен, оперевшись о стену и сложив руки на груди, наблюдая за мной. — Ты вообще не помогаешь.       Он испустил короткий смешок и подошел ко мне, протянул руку. Я посмотрела на него в нерешительности, снова встретилась с его цепким взглядом и потеряла остатки сил. Так, нет, сейчас вообще не время думать о его глазах. Я мысленно поблагодарила Заксена за воздержание от колкостей, вложила свою руку в его и, используя ее как опору, поднялась на ноги. Как и ожидалось, Заксен держал меня крепко, чувствую, даже если я потеряю равновесие, он не даст мне так просто упасть. Хоть я уверена в командире, все же не хочу проверять, я просто не выдержу его близости. Он и так наверняка чувствует, как бешено колотится мой пульс. — Готова идти? — спросил Заксен. — Да.       Командир согнул руку в локте и предложил опереться о нее, пока я не буду уверена в своих силах. Я согласилась и вцепилась в него как в последнюю надежду, почувствовав сильную слабость в ногах. Лучше уж я повисну на руке Заксена, чем упаду лицом в пол. — Мы сразу к лифту? — спросила я, когда он закрыл дверь комнаты и повел меня дальше по коридору. — Можешь, конечно, — пожал плечами Заксен. — Но я бы советовал тебе привести себя в порядок и переодеться.       Я согласилась с ним и мысленно поблагодарила. Моя майка была вся влажная от пота, от нее исходил душный жар мокрой ткани, тело и волосы тоже явно нуждались в уходе. Я убедила себя, что мой вид не так уж важен, раз я возвращаюсь из Нижнего мира, и он вызовет не так много недоумения у встречающих, но на самом деле просто успокаивала себя этими мыслями. Чистая и опрятная я буду чувствовать себя куда увереннее.       Мы снова пришли к кабинету Заксена. Ну да, меня не должно было это удивлять. Командир вручил мне полотенце, оставил сменную одежду и вышел за дверь. Я тщательно вычистила тело от пота и грязи и волосы от жира, изо всех сил борясь с охватившей тело слабостью. После бадьи с водой душ, хоть и вызывает у меня некоторые проблемы, все кажется даром богов. Хорошо, что это изобретение дошло и до Верхнего мира.       Когда я закончила водные процедуры и решила одеться, увидела на месте сменной одежды свою форму полицейского. Я не обратила внимания раньше, и сейчас ее нахождение в этом мире кажется неестественным, запретным. Надев ее, поняла, что форма немного висит. Может, все-таки не моя? Я осмотрела плечо, куда нанес удар Заксен в день первой нашей встречи. Ровный тонкий разрез был на месте. Действительно моя, я так и не успела занести форму к портному. Подумать только, все началось с этой глупой раны. Не будь той битвы, я не попала бы к Глиссаде, и он никогда не узнал бы о моем существовании, не захотел бы получить мою кровь. Родители были бы живы, а Финн и я никогда не увидели бы тягот этого серого мира. Все началось в тот роковой день. У меня уже нет сил злиться на себя, Заксена или Глиссаде. Ничего уже не изменить. Но сколько бы лет ни прошло, этот день я не забуду уже никогда.       Мне не оставалась ничего, кроме как откинуть мрачные мысли и продолжить свое нехитрое занятие. Прибрав за собой разбрызганную воду и старую одежду, я вышла в кабинет. Заксен допивал кофе и рассматривал какие-то бумаги из тех, что величественной стопкой нагружали его стол. Он обратил на меня внимание и спросил, готова ли я идти. — Готова, — уверенно сказала я, почувствовав наконец, как силы вернулись ко мне. — Но сначала я хочу попрощаться с Адаже и забрать кинжал. … — Непривычно идти рядом с тобой без веревки, — полушутливо сказала я. — Можешь благодарить Финна, — хмыкнул командир. — Он прислал твою форму. Гончая в паре с полицейским вопросов не вызывает.       Когда мы прошли чуть меньше половины пути, небо уже стемнело. Все же я провела в ванной слишком много времени. Вопреки ожиданиям Адаже не горел желанием говорить со мной. Мы лишь обменялись парой малозначимых фраз и разошлись. Он мрачнее тучи, и сейчас я не в силах это изменить. Я сказала ему об оставленных деньгах и об истинном назначении лекарств, что дал Глиссаде, предоставив Адаже самому искать мои вещам применение. Затем я вернулась в комнату и забрала кинжал, который подарил Заксен. Это оружие мне очень понравилось, я по достоинству оценила его мощь в том отвратном бою и была искренне рада тому, что Заксен не собирался его отбирать.       Я вновь поблагодарила командира за кинжал, зная, что другого шанса выразить свою признательность у меня не будет. — Хоть он мне понравился, признаться, с большим удовольствием я повешу его на стену, чем использую вновь. Ощущение утекающей жизни под лезвием выворачивает меня наизнанку. Не могу поверить, что кому-то это действительно нравится.       Командир промолчал. И тут я поняла, кому выразился свои мысли. Заксен ведь уже не раз говорил, что наслаждается этим. — Ты правда любишь убивать? — осторожно спросила я, искренне надеясь услышать отрицательный ответ. — Да, — равнодушно ответил командир. — Но почему? — Ты так и не поняла? — он повернулся ко мне, в его лиловых глазах слабо мерцали желтые искры света. — А ведь почти прикончила того подонка. — Но мне совершенно не понравились эти ощущения. Рвущаяся кожа, мышцы, удар о кость… Каждый раз при воспоминании комок подкатывает к горлу. — Пхах… Ты совсем зеленая, — без злобы ответил Заксен. — Убивая, я знаю, что все еще сильнее их. Каждая отнятая жизнь — свидетельство моей силы. — Сила проявляется и в том, чтобы не заносить меч над слабыми. — Либо я, либо они, — твердо ответил командир. — Другого варианта нет.       Я хотела возразить, но Заксен перебил меня: — Включи голову и вспомни девчонку, что подставила тебя. Слабая, беззащитная, наверняка нуждается в опеке больше твоего. Так ты думала? Наверняка. И облажалась по полной. Или вспомни придурка, с которым дралась. Если бы нас не оказалось рядом, думаешь, он пожалел бы тебя? Вспомни его взгляд и задай себе вопрос: убьет или отпустит? Уверен, верный ответ найти будет раз плюнуть. Я промолчала. Он был прав. — То-то же, — хмыкнул Бранденбург. — Язык силы — единственный, доступный каждому. Любой способен понять его. — Но не принять. — Может быть. Но это не мои проблемы.       Его слова пронзили меня насквозь своим хладнокровием. Командир говорил жестко, без тени сомнения и раскаяния. Он выражался по отношению к слабым грубо, как в день нашей первой встречи. Я чувствовала себя паршиво. Заксен был прав, для меня давно не секрет, каков он сам и какими методами добивается своего. Кровью, слезами, истощением, потерей рассудка. Одним словом, его оружие — агония. Путь к намеченной цели неизменно лежит через страдания. Но сейчас, когда я не вижу всего этого своими глазами, не чувствую на себе, я позволяю сердцу так бешено колотиться при виде командира. Зная обо всем, что он творит, позволяю себе желать его присутствия, вновь почувствовать его прикосновения. С каких пор я принимаю его таким, каков он есть? С тех самых, когда он сменил демоническое обличие на человеческое. Когда показал мне свою иную сторону. Ту, что способна заботиться о других. Вместо необдуманной жестокости я увидела рассудительную величественную силу, что спит до тех пор, пока не найдется тот, кто посмеет пробудить ее. Или просто я сумела убедить себя в этом. Медленно, но верно кровожадный монстр превратился в разумного человека. В меру заботливого, в меру язвительного, в меру серьезного. Все в меру. И только далекие воспоминания болезненного прошлого резонно настаивают на том, что я всего лишь забыла о той его черте, что на самом деле никак не вкладывается в так удобно выстроенные мной границы допустимого. Я забыла. И только сейчас проснулась, наконец начала вспоминать.       Мне было бы легче переубедить себя, очнуться, взорваться негодованием и оттолкнуть его, если бы все это время Заксен пытался застлать мои глаза пылью. Уверить в своей невинности, доброте и бескорыстных побуждениях. Но ничего подобного он никогда не говорил. Вместо этого изредка напоминал о своей истинной натуре и насмешливо упрекал меня в излишней доверчивости. Я сама виновата в том, что игнорировала его слова. Мне некого осуждать за то, что вся моя суть прямо здесь и сейчас разрывается надвое. Я вспомнила о его жестокости, я знаю, как он обращается с преступниками. И я же помню его теплые руки и спокойный ровный голос, что так филигранно выводит меня из заполненной паникой и отчаянием скорлупы. Что из всего этого я могу принять, а что забыть, будто ничего никогда и не было? Я хотела бы спросить сэра Инеса. Почему он так уверенно стоит на стороне Заксена? Доверяет ему целиком и полностью, не забывая при этом о том, какие ужасные вещи может сотворить человек, что прямо сейчас идет рядом со мной. Хотела бы я спросить хоть у кого-то, дозволено ли мне любить его. Дозволено ли знать обо всем и молча смотреть со стороны, обращая внимание лишь на ту его часть, что так добра и терпелива к тем, кого он подпустил к себе. — Мне хватило всего пары фраз, чтобы окончательно запутаться в себе, — едва слышно сказала я. — Все беспокойства, которые относятся к Нижнему миру, здесь же и останутся, когда ты уйдешь, — не оборачиваясь ответил командир на мое глухое высказывание. — Ты говоришь так, будто знаешь, о чем я думаю, — мой голос звучал болезненно, я совершенно его не контролировала. — Не знаю. Но это уже не имеет значения. — Для меня имеет. Все эти беспокойства пусть и останутся здесь навсегда, но на самом деле я никогда не забуду о них. И если я не могу разобраться в себе даже сейчас, когда мое решение ни на что не влияет, что мне делать со своей неопределенностью в будущем? — О чем ты думаешь?       Я глянула на него, будто одного взгляда хватит, чтобы разрешить мои сомнения. Увы, это работает не так просто. — Говорят, в последнее время ты не издеваешься над жителями. — Кто говорит? — Некоторые люди, — неопределенно повела плечами. — Почему вдруг? — Из прихоти, — Заксен был невозмутим. — Вот так просто? — раздраженно спросила я. — Чего ты добиваешься? — Я хочу узнать, откуда такие перемены. Внезапно, как по щелчку. Ни пыток, ни издевок, а на их месте шутки и помощь. Я совершенно запуталась. Мне хочется думать, что ты изменился, но это так наивно, что я начинаю злиться на саму себя за глупость. — Так вот, в чем дело. Хочешь обелить меня надеждами, что я не тот, за кого ты меня принимала все это время. — Это похоже на то, что я думаю. Да, — немного поразмыслив, призналась я.       Молчание неподъемным грузом повисло в воздухе. Все, что слышно сейчас — сбивчивые голоса за хлипкими дверьми домов, наши шаги и перекрывающий все остальные звуки колотящийся в висках пульс. — Как, думаешь, ты выглядишь в моих глазах? — внезапно спросил Заксен.       Я совершенно не ожидала подобного вопроса и не была до конца уверена, как его трактовать. — Как ты относишься ко мне? — переспросила я. — Именно.       Его вопрос выбил меня из колеи. Я пыталась посмотреть на себя его глазами, понять причины, мотивы его поведения, вспоминала все сказанные им слова, что давали мне какую-либо оценку. Ничего не помогало. Что бы ни думал командир, он был аккуратен в высказываниях и не выдавал своего истинного отношения. — Я… я не знаю. — Наберись смелости и предположи хоть что-нибудь, — настоял он. Если бы это было так просто. Все, что у меня получалось в данный момент, это зацепиться за слова сэра Инеса. — Может, как к товарищу? — Что за вздор, — устало сказал Заксен, бросив на меня такой взгляд, будто в этом мире я не понимала совершенно ничего. — Тогда, как к глупому ребенку, — от этой мысли разочарование колко прокатилось по груди. — Но тебе плевать на невинность детей и женщин. Я сделала что-то, что отличило меня от других. И ты принял на себя ответственность за заботу обо мне. Спас, успокаивал, учил как умел, дал защиту и шанс спасти свое обреченное будущее. — Твои предположения абсурдны до предела, — без тени усмешки сказал командир, на его хмурое лицо легла тень явного раздражения, он был крайне недоволен мной. — Ты права только в том, что несколько отличилась в моих глазах.       Он замолчал на некоторое время. Меня так и подмывало расспросить подробнее, но вместо этого я набралась терпения и ждала, пока Заксен сам не начнет говорить. Наградой за сдержанность стал ровный равнодушный голос командира: — Это правда, некоторое время назад я перестал отыгрываться на жителях. Я намерен изменить курс жизни убежища. Правда и в том, что причиной тому являешься ты. Но не питай ложных надежд, — его сощуренные глаза недобро сверкнули в тусклом свете фонаря, Заксен был серьезен до крайности. — Если мои усилия не приведут к желаемому результату, я вернусь на проверенную тропу. — Но почему? И что ты собираешься делать? — я очень хотела знать больше. Во мне снова затеплилась надежда на лучшее наперекор его предупреждению. — Это только мое дело, — отрезал командир. — Ты хотела верить, что я не так плох? Я дал тебе повод подумать над тем, почему ты можешь не ненавидеть меня. Но грешнику не стать святым по мановению пальца, и я не стремлюсь откупиться от содеянного. Единственное, что тебе следует запомнить теперь: все мои причины и цели тебя больше не касаются. С тех пор, как ты ступишь за пределы дверей лифта, это место останется в прошлом. Вместе со всеми проблемами разрушенного мира, так же окажутся пусты для тебя мои нынешние слова. Все твои страдания по поводу истинных причин смены моего настроя забудутся так же быстро, как родились. Перестань уже тратить силы впустую на чувство вины за доверие врагу.       От последней фразы тело прошибло ледяной иглой. — Ты не хочешь посвящать меня в свои планы, потому что это пустая трата сил. Но стал бы, если бы я не собиралась вернуться наверх? — Намереваешься остаться? — Нет. — Тогда прекращай. — Ответь. Этот вопрос последний. Даю слово, — я обещала нам обоим. Мне еще предстоит научиться не интересоваться его жизнью. Думаю, будет просто, когда я покину убежище. А пока что нужно просто держать себя в руках и ждать. — Нам нашлось бы, что обсудить, — коротко сказал командир. — Мне достаточно и этого. Спасибо.       После всего, что сказал Заксен, появилось смутное ощущение, будто мы отдалились друг от друга, не успев толком распробовать близость. Что ж, это вполне ожидаемо, учитывая сложившуюся ситуацию. Мы разойдемся по мирам, будем жить по совершенно разным правилам и видеть так отличающихся друг от друга людей. Выбеленный до блеска, опутанный законом Верхний с четко налаженной системой, и покинутый предками Нижний, что в пыли и грязи неустанно роет тоннель на пути к выживанию. Изучив жизнь здесь, внизу, я верю, что этот холодный серый мир со временем преобразится. Зажатый бетонными плитами, пустит ростки не в обход, а напролом, раскрошив каменную гробницу, что пыталась захоронить его. Мне хочется верить, что Заксену удастся проложить новый путь без крови и гнили, хочется верить, что люди последуют за ним. Мне бы хотелось увидеть это воочию. Но пора уже подумать о себе, ведь мне еще только предстоит собственная дорога длиною в жизнь.       До приезда лифта по словам Заксена осталось не больше двух минут. Всего две минуты, и мы попрощаемся навсегда. Я посмотрела на его спокойное лицо и задалась вопросом, чувствует ли он то же, что и я сейчас? Эту невероятную тоску от одной лишь мысли, что мы никогда не увидимся вновь. Наверняка нет. Он вернется к своим делам и сразу же забудет обо мне. Я чувствовала себя ужасно глупо из-за переживаний, обуявших мою душу. Меньше минуты до приезда лифта, а я переживаю о том, что никогда не увижу мужчину, которому до меня нет никакого дела. Мне до мурашек, до боли хотелось коснуться хотя бы его руки, унести с собой это тепло, но мне остается лишь перетерпеть это жгучее желание и молча стоять с ним бок о бок в ожидании лифта.       Двери раскрылись. Я помедлила пару секунд и сделала шаг вперед. Заксен остался снаружи. Я обернулась на него и снова встретилась со спокойным прищуренным взглядом командира. — Прощай, Заксен, — сказала ему я, не найдя слов лучше. — Бывай. Постарайся наверху встревать в неприятности реже, чем здесь, — с легкой улыбкой сказал он.       Двери закрылись, по легкой дрожи пола я поняла, что лифт двинулся вверх. Ну вот и все. Я возвращаюсь домой. …       Когда лифт остановился, а двери открылись, я увидела в коридоре одиноко стоящего Финна. Он сразу направился ко мне с широкой счастливой улыбкой, бодро поприветствовал меня. — Привет, Финн, — вымученно улыбнулась ему я. — Наконец-то ты здесь, — с облегчением вздохнул напарник. — Да, даже не верится. Что ж, идем?       Он кивнул, и мы направились к выходу. Коридор и улицы были пусты. — Я, конечно, не ожидала пышного приема, но после слов Заксена думала, здесь будет больше народу. — Ты же знаешь, сюда кого попало не пускают. Но люди и правда хотели сами взглянуть на тебя. Потому мы не стали оглашать время прибытия и решили вести тебя вечером, чтобы народ не пялился. Из-за расследования сейчас здесь неспокойно. Верхушку проверяют на вшивость, вычисляют всех причастных к сговорам и действиям против Храма. — Да, точно, Глиссаде говорил что-то про друзей из Верхнего мира. Не думала, что корни запрятаны так глубоко. Ты хорошо постарался, Финн. — Это еще не конец. Да и я был не один, — пожал он плечами. — Заксен позаботился о том, чтобы святой Юне был в курсе произошедшего, он подключил своих следователей. Но даже так все раскрылось не слишком-то быстро. Не представляю, сколько бы еще времени прошло, прежде чем я докопался до истины, не работай над делом столько народу. — У-удивительно, — взволнованно сказала я. — Не думала, что все так серьезно. Но разве гибель Глиссаде не завела дело в тупик? — Нет, совсем нет. Это на Глиссаде мы вышли через других людей, а не наоборот, его смерть ничего не портит, — равнодушно ответил Финн. — Эванс был сговорчив и выдал всех, кого мог, он нам ощутимо облегчил дело. — Эванс? Фицжеральд? — Да. Это он подставил тебя. По указке отца. — Мой будущий зять приказал сыну убить родителей, чтобы по просьбе Глиссаде спустить меня вниз? — Да. И нам еще предстоит выяснить, случалось ли подобное раньше. — У меня в этом нет ни капли сомнений, — скривилась я. — Радует только то, что правда раскрылась, и эти люди перестанут творить свои мерзкие дела.       Финн согласно кивнул. — Ты говоришь, сейчас неспокойно. Наверняка у полицейских много работы. Держу пари, сэр Кордоа не так весел, как обычно? — А, ты ведь не знаешь, — опомнился Финн. — Сэр Кордоа тоже причастен ко всему этому. И еще несколько сотрудников. — Наверное, как раз те, что не разрешили тебе начать расследование в прошлый раз. После всего этого я уже не знаю, чему удивляться. — Меня здесь уже тоже ничто не удивит, — угрюмо сказал Финн. — Особенно после того, как мы узнали, что эти самые полицейские однажды устранили напарника сэра Инеса. Хотя правда всплыла быстро, передряга была еще та. На меня чуть не навесили обвинение в нанесении увечий сотрудникам порядка. Какая ирония, — хмыкнул напарник. — Нам снова повезло, рядом оказался святой Юне. — Здесь столько всего произошло, — удивилась я. — Сэр Инес в порядке? — Более чем. Вместе с новым начальником трудится во благо общества. Твое и его дела связаны, так что мы работаем над ними вместе. Осталось не так уж много, но все же… Надеюсь, вскоре мы покончим с этим. — Да, надеюсь.       Мы давно шли по пустым дорогам тихого города, приветливо мигающего нам уличными фонарями. За новостями я совсем не обратила внимания на окружение вокруг меня, и прямо сейчас была поражена контрастом. Час назад я шла с командиром по полуразрушенной брусчатке Нижнего мира, вдыхая зловоние улиц и щекочущий ноздри морозный аромат, исходящий от Заксена, а сейчас вокруг тишина, свежесть и поражающие своей красотой и аккуратностью фасады самых разнообразных домов. С непривычки я чувствовала себя чужой в чистом красивом мире, будто зашла на чай и буду вынуждена вскоре покинуть этот гостеприимный дом. — Куда мы идем? — опомнилась я. Насколько могу судить, маршрут похож на дорогу к моему дому, но судить пока рано. И в любом случае тот дом теперь принадлежит Храму. — Домой, конечно же, — улыбнулся Финн. — Так как твоя невиновность доказана, власть решила вернуть тебе особняк. — Такой огромный мне одной, — вздохнула я. — Без них там будет уныло и пусто.       Напарник с сожалением посмотрел на меня, но промолчал. — Извини, я не должна была этого говорить. Поставила тебя в неловкое положение. — Ты делаешь это сейчас, — улыбнулся Финн. — Я все понимаю. Но нам хотя бы есть, куда вернуться. — Почему ты говоришь это так грустно? — Дело в сэре Инесе. Его семья оказалась не готова к возвращению сына спустя столько лет. Он вынужден жить в гостинице. Интересно, это связано с бедностью его семьи или с предвзятым отношением к человеку, столько лет жившему среди преступников. — А твоя семья рада тебя видеть? — Трудно сказать, — горько усмехнулся напарник. — Я чувствую, как пристально они смотрят мне вслед, когда я ухожу на службу. Даже знать не хочу, о чем думают, когда смотрят на меня так. Они не особо спешат начать со мной разговор на эту тему. — Как же все странно. — Тебя тоже ждет подобное отношение. Несмотря на то, что официально ты невиновна, многие относятся ко всей этой ситуации крайне подозрительно. Не знаю, что у них вместо мозгов, но некоторые всерьез верят в теорию заговора, который ты якобы готовишь. Пока что это только сплетни и перешептывания, я и сам услышал случайно лишь краем уха от матушки. — Получается, ты и сам распространяешь абсурдные сплетни, — легко улыбнулась я. — Прости… Решил, ты должна знать об этом. — Да, спасибо. Но сплетни на то сплетни, рано или поздно на них все и закончится.       Финн согласился.       Мы дошли до дома, я предложила напарнику войти, и, к моей радости, он согласился. — Дом кажется таким пустым, — грустно сказала я, включив свет.       Я медленно прошлась от коридора до зала, неспешно осмотрела каждый шкаф, каждую попавшуюся под взгляд статуэтку из великого множества тех, что матушка принесла на очередную тумбу, чтобы навести в доме уют. Она любила приносить домой украшения и подолгу размышлять, где они будут смотреться лучше всего. Я никогда не понимала этой ее страсти. Как и любви к платьям, серьгам и кулонам. Но самой причудливой из всех привычек была та, что вынуждала ее покупать новые зонты. В гардеробной один небольшой шкаф отдан как раз на коллекцию зонтов, что она покупала у самых разных мастеров, стоило им придумать новые необычные узоры или применить редкую ткань. Нам с отцом оставалось лишь покориться ее необъяснимой любви к милым вещам и ждать новой покупки. Наверняка в тайне матушка мечтала, что ее дочь будет ходить с ней по магазинам и оценивать новую шляпку или туфли. Прости, матушка, я совсем не такой человек.       Вещей отца было вокруг не так много. Вполне ожидаемо, все необходимое он хранил в своем кабинете и никогда не выносил оттуда работу, предпочитая вести дела на одном месте. Собранный амбициозный мужчина на государственной должности и легкая на подъем женщина, искренне любящая домашние хлопоты. Не назначь Храм их в пару друг другу, они наверняка никогда бы не встретились. И все же они полюбили друг друга. Что стало точкой соприкосновения? Искренняя доброта, что они излучали одним своим видом? Это их сроднило? Сейчас я сожалею, что никогда не интересовалась ни ими, ни их отношениями. Если подумать, я была не самым благодарным ребенком. Жаль, я не могу наверстать упущенное сейчас, когда признательность и скорбь переполняют меня.       Я обошла весь дом и вернулась в столовую. От мысли, что их жизнь оборвалась здесь, в месте, где мы улыбались друг другу и принимали пищу за повседневными разговорами, к горлу подкатил тошнотворный комок. Мне хотелось уничтожить хотя бы комнату, чтобы не вспоминать ту ночь и их тела на полу. Но мне придется привыкнуть. Если буду обедать здесь в одиночестве, всегда буду ощущать их присутствие, как и сейчас? Надеюсь, нет, иначе я никогда не смогу жить спокойно. — Прости, что заставила тебя ждать, — обратилась я к Финну. Он остался в гостиной, решив не мешать моему общению с воспоминаниями. — Ты в порядке? — Да… Да, вполне. Мне просто предстоит привыкнуть к этой тишине. Так неестественно для нашего дома, — улыбнулась я. — Хочешь выпить? — Завтра рано вставать, так что, может, на выходных? — неуверенно предложил Финн. — При чем тут ранний подъем? — не поняла я, но осознание быстро нагнало меня. — А, так вот ты о чем. Нет-нет, я про чай. Если он еще есть, конечно… Я как-то забыла посмотреть. Никогда не пользовалась нашей кухней, даже не знаю, где лежат продукты. — Поищем? — спросил Финн, встав с кресла.       Мы отправились на кухню и на удивление быстро нашли чай, заварили его и вернулись в гостиную. Остаток вечера я рассказывала Финну о тех сумасшедших неделях, когда в убежище проснулась эпидемия. Он, в свою очередь, рассказал немного о процессе расследования. Мы провели спокойный вечер за беседой о том да сем, и это было настолько же неестественно, насколько необходимо мне в тот момент.       Следующая неделя пронеслась быстро, я и заметить не успела. Расследование шло полным ходом, но, как и ожидалось, я все еще не могла принимать в нем участия, и всю информацию получала от Финна или сэра Инеса. Непривычно было то, что мне больше не нужно было возвращаться на патруль улиц, эта работа осталась за полицейскими первого ранга. Пока я не могла работать в паре с Финном, в основном выполняла административную работу. Позже, если верить словам напарника, мы будем откликаться на более серьезные дела, работа выстроена таким образом, чтобы, по возможности, распределить задания для новичков второго ранга по мере возрастания сложности. Так проще приспособиться, ошибок совершается меньше. Начиная от обвинения в несанкционированной любви, заканчивая особо крупными хищениями или убийствами. Кажется, на смену спокойному патрулированию улиц скоро придет настоящая взрослая работа.       Меня познакомили с новым начальником полиции. Как я и ожидала, это был бывший заместитель Кордоа сэр Каспий Волтер. Я плохо его знала, но насколько могла судить по отношению подчиненных и манере держаться, решила, что он будет достойным лицом силовой структуры. Думаю, под его начальством отдел полиции со временем заработает лучше прежнего и принесет еще больше пользы обществу. Я мысленно вернулась к командиру и вспомнила его методы, но быстро откинула эти мысли: верные подчиненные, вышколенные законами Верхнего мира, это не то же самое, что разрозненные группы бывших полицейских и толпы преступников. Насколько я могла понять по бумагам, которые заполняла изо дня в день, большая часть жителей убежища попали в тюрьму за дело, а не из-за несправедливости закона. И хоть я все еще желала им лучшей доли, не могла не согласиться с мыслью, что они не так невинны, как я думала раньше.       За эту неделю я поняла и то, что общественность действительно была взволнованна фактом предательства со стороны политиков и некоторых сотрудников полиции. Все, кто раньше знал меня, так или иначе выражали либо соболезнования утрате, либо предположения об истинных мотивах предателей. И если первая категория людей хоть и утомила меня своими жалостливыми речами, вторую терпеть было совершенно невыносимо, когда они все как один вещали о готовящемся государственном перевороте. Сейчас это всего лишь пустые слова, какими бросаются тут и там, чтобы унять скуку от отсутствия сплетен, но раньше, как сказал Финн, теория имела большую популярность и породила массу беспокойств. Несмотря на гуляющие по миру волнения, Святой Юне среагировал быстро и подал свой голос во всеуслышание успокаивающими уверенными речами, чем только укрепил доверие народа. Будучи в Нижнем мире, я никак не могла услышать тех его слов, но мысленно посчитала, что от этого ничего не потеряла, ведь политические распри мне не были интересны.       Помимо двух категорий, что не стеснялись подходить ко мне и начать разговор, существовала еще и третья, в которую входило большинство жителей нашего города. Эти люди смотрели на меня издалека, указывали пальцем и шептали друг другу свои тайные мысли, не спуская с меня подозрительных взглядов. Если раньше для подобных людей я была женщиной полицейским, которая скоро сломается под тяжестью службы или не выдержит грубого мужского коллектива, то сейчас я просто испорченная. Негодная. Грязная. Запятнанная. Потому что больше полугода провела внизу, среди отбросов общества. Я такая же. Я одна из них. Слыша их отвратительные разговоры, я гадала, как собираюсь охранять их сон, если моя форма полицейского для них теперь является не доказательством благих побуждений, а наиболее заметным маркером: «Эй, смотри, эта та девчонка-полицейский вернулась из тюрьмы». Проходя мимо, я против воли слышала их ужасные предположения о моей судьбе и гадала, сколько им потребуется времени, чтобы забыть о моем прошлом. Меня поражала и эта грязь в их мыслях, которой я не замечала или не понимала раньше. Сейчас, когда усилиями Эльткрида и Заксена я вижу суть их мерзопакостных разговоров, мне не остается ничего кроме удивления собственной слепоте. Неужели раньше я правда не понимала сути этих высказываний? Теперь ясно, почему Адаже и командир так удивлялись моей недогадливости. Я правда была невыносимо глупа. Мне хочется верить, что я действительно выросла и поумнела за время, проведенное внизу. … — О, не волнуйтесь, я позабочусь о том, чтобы ваши волосы приобрели былую роскошь, — мягко сказала мастер, осмотрев мою потрепанную прическу, и принялась за приготовления.       Поначалу я не обращала внимания на недоуменные возгласы за спиной, но вскоре это стало совсем невыносимо. Люди узнавали меня на улицах и открыто ужасались видом моей прически, состоянием кожи и «каким-то не таким» взглядом. Такое повышенное внимание к моей персоне выматывало. Волосы отросли и стали неопрятными, а кожа и ногти выглядели хуже, чем когда-либо, но не настолько, чтобы вызывать столько волнения со стороны прохожих. Не будь я печально известной осиротевшей дочерью политика, прожившей несколько месяцев в тюрьме, никто бы и не подумал указывать мне на мой несчастный пошарпанный вид. Но им нравилось. По какой-то неведомой мне причине им нравилось смотреть на меня такую: бледную, исхудавшую, поблекшую. Выискивать печаль в моих глазах. Смотреть в них и гадать, что же произошло внизу с «этим несчастным ребенком», с упоением смаковать тему моего прошлого, а после с напущенной печалью в голосе предлагать мне руку помощи.       За спиной послышался резкий тонкий возглас: «Да что ты!».       Я посмотрела на отражение в зеркале. У входа в зал две немолодые дамы перешептывались между собой, не стесняясь глазеть на меня: — Да точно тебе говорю! — шипела женщина в отвратительной огромной шляпе той, что нервно теребила нежно-желтый шелковый бант на шее. — Информация от надежного источника, — важно кивнула она. — Немыслимо, — шептала дама с бантом. — Какая гадость… Никогда бы не подумала, что она на такое способна. Омерзительно. Да если бы…       Она запнулась на полуслове. Они заметили мой взгляд из зеркала, направленный прямо на них, и, видимо, посчитали его слишком «мерзким» для их величественных персон, потому что в следующую же секунду поспешили на выход, что-то беспокойно шепча друг другу.       «И что с ними не так?». Я устало вздохнула и через зеркало осмотрела остальных посетителей зала. Немногочисленные гости просто сидят на своих местах и изредка переговариваются с мастерами. Некоторые уже успели мне высказать свое мнение по поводу произошедшего, но вскоре отстали и вернулись к своим делам. Сейчас никому нет до меня дела. Так и должно быть. Но вот есть же ненормальные, как эти две… И, к сожалению, такие неприятные люди самые заметные и самые громкие. Распространяют фальшь и грязь за спиной и успокоятся лишь тогда, когда их силами из маленькой едва не засохшей лужи родится зловонное болото. По какой-то неизвестной мне причине, подобные речи доставляют им невероятное удовольствие, что прекрасно видно по блестящим в восторге глазам и едва сдерживаемой тощей улыбке, нарочито неумело скрываемой за веерами. — Простите за ожидание, — над ухом прозвенел бодрый голос парикмахера. — Можем приступать. …       Прошла еще одна неделя, и дело об измене Храму, плавно вытекшее из дела об убийстве моих родителей, объявили закрытым. Виновные были пойманы и допрошены, бумаги почти заполнены, и оставалась всего пара незначительных деталей, по завершению которых обвиненные отправятся в тюрьму. Сэр Инес и Финн, уставшие от долгого масштабного дела, пригласили меня отдохнуть вечером в местном баре. Я не видела причин для отказа, поэтому вскоре мы втроем уже сидели в конце зала и обсуждали пережитую неделю. Вспомнив свое состояние после первой попытки приема алкоголя, я заказала себе лишь сок, позволив в этот раз мужчинам расслабляться без меня. — С вами все будет в порядке? — спросила я у сэра Инеса. — В прошлый раз вы явно перебрали, не боитесь повторения? — Нет, не боюсь. Я буду аккуратнее. А если и переборщу, снова одолжу у Финна то средство, — сказал он, с легкой улыбкой глянув на моего напарника. — Увы, больше не дам, — усмехнулся он. — Адаже здесь нет, а в тот раз я отдал вам последний флакончик. — Вот как, — вздохнул сэр Инес. — Удивительно, но здесь, наверху, я никогда не видел чего-то настолько действенного. — Разве не странно? Адаже всегда говорил, что его условия внизу на порядок хуже здешних, — сказала я. — Тогда я тем более не могу представить, как он сделал что-то настолько качественное. — Кстати, Финн, а как твой сон? Тебе легче? — Да, намного, — спокойно улыбнулся напарник. — Когда ты вернулась, я стал спать лучше, даже врачи не понадобились. Спасибо за беспокойство. — Так проблема была во мне? — усмехнулась я.       Финн не ответил, лишь странно улыбнулся, пожал плечами и добавил: — Всякое происходило. От всех событий и волнений о твоем благополучии откуда взяться сну? — Звучит пугающе. Я рада, что сейчас ты в порядке.       Мы быстро ушли от этой опасной темы и продолжили непринужденный разговор. Мужчины порядком выпили, мне оставалось лишь догадываться, каких усилий им стоит сохранять эту непринужденную позу, когда больше всего на свете хочется расслабиться. Тем не менее, разговор шел легко, мне было приятно в компании Финна и сэра Инеса. — Зовите меня просто Инес, — слегка нахмурился мужчина, услышав мое обращение. — Мы уже столько пережили, что формальность здесь просто неуместна. — Вы уверены? — Разумеется, — примирительно улыбнулся коллега. — Если подумать, ты только Инесу говоришь «сэр», — согласился Финн. — Даже к Бранденбургу не обращалась так официально. — Тут другое, — запротестовала я. — Я просто не могла обращаться к нему уважительно, когда на самом деле питала только ненависть. А потом уже менять обращение было бы глупо, — пожала плечами. — Кстати говоря, сегодняшний прием в Храме был хорош. Закс добился своего. Как всегда, — усмехнулся Инес. — О чем вы? — недоумевал Финн. Я от него недалеко ушла. — Заксена вызвали на Совет. Только не говорите, что вы не знали. — Мы не знали, — призналась за двоих я.       Инес вздохнул и сделал глоток. — Храм как-то узнал о намерении Закса улучшить условия жизни и работы людей, планирующиеся реформы, перестройки и сотрудничество с соседним районом. У них возникли вопросы. Ему отправили приглашение на подъем в Верхний мир. — Впервые слышу об этом, — призналась я.  — Не удивительно, у нас не пишут о делах Нижнего мира, — ответил Финн. — Верно, — кивнул сэр… точнее, Инес. — Если коротко, у Храма возникли вопросы, не собирается ли Заксен построить собственную власть наперекор интересам Храма. В конце концов убежище все еще находится в подчинении Верхнего мира, активность Гончих вызвало серьезное беспокойство со стороны ассамблеи. — А что он собирается делать? И что решил Храм? — Как я уже сказал, он даст людям возможность беспрепятственно работать и открывать свои дела. Раньше право получить лицензию существовало едва ли не на словах. Получить ее было практически невозможно. Еще Заксен снова попытается вступить в сотрудничество с правителем одного из районов. Если все пройдет так, как он задумал, он собирается сделать то, что когда-то давно начал другой командир, задолго до него: перестроить убежище и дать ему полноценную жизнь. — Звучит как-то… за гранью реальности, — с сомнением произнес напарник. — Да. Но тем лучше, разве нет? — повернулась я к Финну. — Конечно, люди там не святые, но приличных гораздо больше, чем кажется. Разве они не достойны лучшей жизни? — Может да, может нет. Не мне судить. Если все это значит, что он отойдет от своих варварских методов, меня все устраивает. — Но тогда почему его вызвали на Совет? Разве плохо то, что он делает? — Трудно сказать, — пожал плечами Инес. — Мнения по этому поводу разделились. Кто-то не видит в его планах причин для беспокойства, но другие весьма взволнованы. После раскрытия серьезных внутренних проблем, Храм боится потерять контроль над такой значительной территорией. Вы видели ее размеры и знаете, сколько людей живет там. Они боятся, что, скооперировавшись с другими районами, Гончие получат достаточно сил, чтобы противостоять воле Храма. В таком случае у него начнутся большие проблемы и сложный в моральном плане выбор — куда девать преступников, когда убежище откажется их принимать?       Если так подумать… Территория убежища действительно невероятна. Целиком и полностью она забита теми, кого Храм признал преступниками. Я могла понять их опасения, вся система, построенная Храмом, вмиг рухнет, если они не смогут поддерживать численность и состав населения в задуманном виде. Преступники станут для них серьезной помехой. — Некоторые члены Совета просили Закса оставить свои планы и жить по правилам Храма — довольствоваться выдаваемым количеством пайков и избегать контакта с соседними районами. Но в то же время отказались увеличить поставки. Проще говоря, сделка исключительно в интересах Храма. Заксену удалось переубедить их, выдав преимущества своего плана и чисто манипулятивную тактику, — усмехнулся Инес. — Во-первых, в случае успеха Храм может сохранить значительную часть ресурсов, со временем прекратив финансирование Гончих. Во-вторых, им пришлось напомнить, что Гончие — не изгнанники, а работники Верхнего мира. — И это подействовало? — удивился Финн. — Более-менее. В целом я могу понять ход их мыслей. Гончие — силовая структура Храма. Они все еще числятся людьми Верхнего мира, но несут службу внизу. Правительство обязано защищать их интересы, выплачивать достойную зарплату и гарантировать надлежащие условия труда, однако… Их просто забыли, оставив на произвол судьбы в чужом мире. Гончие живут в той же тюрьме, что и люди, хоть и имеют больше власти. Но жизнь в тех условиях далека от роскоши Верхнего мира. Проще говоря, Гончие достойны гораздо большего, чем дает правительство, и ассамблея прекрасно знает это. — И как это должно было сработать? — Так, что, если Гончие откажутся выполнять свою работу внизу, Храму нечем задавить их. Кроме Гончих некому следить за той территорией. Они не могут вернуться наверх, но раз уж встал вопрос о сотрудничестве с другими районами, вполне могут обойтись без скудных подачек Храма, найдя покровителей в лице гораздо более щедрых правителей, ищущих силы. Иначе говоря, все может закончиться забастовкой. Опять же, для Храма такой исход дел смерти подобен. — Все это звучит так серьезно, — удивилась я. — Но никто никогда не говорил о таком, разве нет? Будто Гончие просто не знают о своем влиянии и настоящей силе. — Никто не задумывается. К тому же, исход может быть и другим, но подай информацию в таком ключе — и противник подумает дважды, прежде чем игнорировать твои интересы. Заксен умело подергал за нужные ниточки и заставил ассамблею попотеть. Я был там в качестве представителя полиции и видел их лица, — сдержанно улыбнулся Инес. — Так чем все закончилось? Его оставили в покое? — Да. Но с парой условий. Положительный момент — немного увеличили размер поставок и жалование Гончим. В качестве признательности за службу, как выразились позже. Отрицательный — назначили регулярные визиты в Убежище. Хотят лично видеть результаты плана Заксена и заодно убедиться, что Гончие не планируют восстаний против Храма. — И как часто они будут спускаться туда? — Никто не знает. Это будут неожиданные визиты, предупреждение о которых вышлют накануне. — Хотят подстраховаться. — Именно так. Ну и последнее: они действительно могут отменить финансирование через пару лет. Вроде как компромисс за увеличение власти Гончих над районом. Многие не согласны, ведь в таком случае Гончим нет нужды слушаться Храма, другие же хотят таким образом наказать их, мол, в случае провала, они вновь вернутся под крыло ассамблеи. Очень спорный момент, он еще будет обсуждаться. — На сцене играют страх и жадность, — усмехнулся Финн. — А что говорит Святой Юне? Он ведь тоже участвовал в Совете? — А, да, разумеется, — неловко ответил Инес. — Он признает труд Гончих и выступает за достойную его оплату. Похоже, он принял сторону Заксена. — Просто невероятно, — вновь вслух удивилась я.       Я задумалась о том, что решил провернуть Заксен. Позволить людям применить свои знания и навыки, предложить услуги за плату и начать жить без подачек и издевок Гончих. Наверное, сам он собирается постепенно ввести что-то вроде налогов, чтобы Гончие получали прибыль от их деятельности? Но все это невозможно начать без доступа людей к материалам и деньгам, которых в убежище как таковых почти и нет. Ему за этим нужен Эльткрид? Позволить наладить систему оборота на официальном уровне? Но почему не покупать материалы в Верхнем мире? Как же мне мешает то, что я ничего не знаю о политике и торговле. Я не вижу и не понимаю того, какой следующий шаг предпримет Заксен, как он собирается подавать информацию людям и, главное, что даст взамен Эльткриду. Весь его план звучит действительно невероятно. Сложно и в каком-то смысле опасно, ведь в случае провала авторитет Гончих уже будет не тот, что раньше. Он не боится так рисковать? Если его это и волнует, то, видимо, не настолько, чтобы отказаться от своей затеи, и я безумно рада этому. — Но разве сейчас не слишком опасно для реформ? — спросила я. — В убежище спустится с десяток бывших полицейских и несколько беспринципных политиков. Я не знаю, что могут предпринять люди, подобные им, но они ведь не знают прежних порядков и могут провернуть за спиной у Заксена что-то опасное. — Не думаю, — покачал головой Финн. — Что они могут без денег и власти? И, главное, что им может понадобиться в этой дыре, кроме свободы? Хотят они того или нет, им придется смириться и приспосабливаться так же, как и всем. — Верно. Но верно и то, что сейчас внизу наступят тяжелые времена. Я отправлюсь туда, чтобы продолжить помогать Заксу как вице-командир. — Что? — в один голос спросили я и Финн. — Я позвал вас сказать об этом. Я ухожу вниз. В этот раз навсегда. — Но почему? Вы… Вы ведь так хотели вернуться, — растерялась я. — Для определенной цели. Найти виновного в гибели напарника и стать начальником полиции, чтобы однажды повлиять на положение дел в убежище. Первый пункт я уже выполнил, а для реализации второго лучше, чем сейчас, возможности не найти. К тому же здесь меня больше ничто не держит. И положение ничего не значит без возможности пустить силы на благое дело. Сейчас внизу от меня будет больше пользы. Без семьи и жилища мне совершенно не за что цепляться, но и ждать милости от Храма я не хочу.       Я понимала его и больше не думала спорить. Что ему скажешь после такого уверенного тона? По нему видно, что Инес не будет жалеть о своем решении. К тому же я прекрасно понимала его позицию. Мне тоже не хотелось жить по расписанию, что уготовил нам Храм. И у меня самой, кроме Финна и Инеса здесь никого нет, а большинство людей относится ко мне с подозрением и явным пренебрежением, зная о моем прошлом. Думаю, разглашение деталей дела — последний гаденький подарок Храму от одного из политиков. Что ж, вопреки их планам, от него пострадала только я. — Когда вы уходите? — спросил Финн. — Завтра в обед вместе с Заксом. — Он еще здесь? — удивилась я. — Да, в гостинице, где остановился я. Завтра мы уйдем вместе.       Сердце пропустило удар. Заксен так близко, мне ужасно хотелось увидеть его. Я даже не знаю зачем, просто обменяться парой фраз. Нет, что за бред. Это ни к чему не приведет, мне стоит унять свои глупые мысли. Я сделала большой глоток прохладного сока и зажмурилась в попытке выкинуть из головы лицо командира. Так только хуже. Финн и Инес продолжали разговор, но я уже не слушала, занятая борьбой с самой собой. Когда я наконец вырвалась из этого беспокойного болота и снова слышала слова коллег, они уже обсуждали совсем другие вещи. К моему облегчению, вскоре и я смогла присоединиться к разговору. Я провела остаток вечера беседуя с коллегами в отчаянных попытках не думать о Заксене.