Страна говорящих кукол

Когда Манабу вспоминал произошедшее, он чувствовал столько всего: путаницу, безысходность, сосущую под ложечкой тяжесть зарождающейся паники человека, застрявшего в лабиринте и лишь в конкретную минуту осознавшего — он не выйдет. Будто бродил, бродил себе, не особенно нервничал, но в очередной круг увидел, что стена в тупике точно та же, вьющийся по ней плющ — знакомый, а паутина чёрных трещин — надо же — похожа на лист миллиметровой бумаги. Тогда-то и понял — не выбраться. Именно такой страх пронзил Манабу во время разговора с Широямой и его любовником, хотя изначально всё выглядело чуть ли не комично, на деле он доподлинно узнал кое-что о себе, и это его, мягко говоря, огорчило. Первым шагом на пути к разочарованию было то, что Манабу, как его попросили, послушно закрыл дверь, предварительно швырнув мужчинам их рубашки, подобранные с пола. Просто пай-мальчик, заторможенный примерный долбоёб, который не способен адекватно выражать эмоции. Вообще ни на что не способен. Было в этом что-то унизительное, склизкое. Зачем он так себя повёл. Вторая мерзость заключалась в том, что он грубо вырубил Казуки, как будто рот ему заткнул. «Посиди тихо, нам надо экономить батарейки». Идиотское объяснение, жуткий эгоизм с его стороны. «Но, Манабу…» Казуки не успел ничего больше сказать, оказался в ловушке. Конечно, дело было не в экономии, совсем не в ней. — Почему бы нам не поговорить по душам, Манабу? Ты же понимаешь, что мы не можем молчать вечность. «А почему? Я бы помолчал», — трусливо думал Манабу. Широяма успокаивающе улыбался, разливал чай по кружкам, но от прямого взгляда племянника неосознанно отводил глаза. Это было просто невыносимо, гадко, отвратительно, тошно. Голова будто бы раздувалась и раздувалась болью. Блядский воздушный шарик стыда и отвращения. Причём, покопайся бы Манабу в собственных мыслях потщательнее, он бы признал, что отвращение испытывает, в основном, к себе. — Почему бы вам не закрывать входную дверь, когда… Ну ты понимаешь, Юу? Мог бы, не знаю, шляпу на ручку повесить, предупредить как-то. Я бы реально у своих заночевал. «У своих». Прозвучало неприятно для него самого. Манабу сидел, скукожившись, на самом краешке стула, впервые чувствуя себя неуютно в этой маленькой мастерской, которая прежде была для него домом больше, чем родной дом. Он тоже прятал глаза от Широямы и от чужого человека напротив, словно это его застали за чем-то позорным, а не наоборот, и мечтал только об одном — чтобы этот смущающий разговор скорее закончился. — Ну мы как-то, того. Случайно всё вышло из-под контроля. Прости. Юу думал, ты вернёшься позже… Ты можешь звать меня Рей, твой дядя мне столько о тебе рассказывал… Рейта кашлянул, пытаясь привлечь внимание, и неуклюже почесал лохматую шевелюру. «Надо же, какая прелесть! А мне — нет, мне он о тебе ничего не рассказывал, почему-то мне больше о тебе Казуки сказал, чем родной дядя», — вопило всё внутри Манабу в ответ на эдакую нахрапистую прямолинейность. — Вы в курсе, что однополые отношения незаконны? Что из-за этого у Юу могут быть большие проблемы? И вам хватает дурости трахаться с открытой дверью, — нахмурившись, выдавил из себя Ошио, добавив про себя более искреннее: «Свинья!». Конечно, он не собирался называть Рейту Реем и вообще давать ему хоть какие-то поблажки. Протянутую в самом начале беседы ладонь не пожал, только теснее скрестил свои тощие руки на груди, если мог бы — в узел всеми конечностями завязался, лишь бы никак со «свиньей» не контактировать. — Манабу, хоть по мне и не скажешь, но я в силах о себе позаботиться. Давай договоримся, что это наше с Реем личное дело. Глупо вышло. Но речь не об этом. Я позвал Рейту по твоей просьбе. — Что-то не помню, чтобы я о таком просил, у меня таких фантазий сроду не было. — Хватит строить из себя своего отца, тебе жуть как не идёт быть тупорылым долдоном-моралистом. Нам тоже неловко. Но так, знаешь ли, иногда случается. Люди выходят из зоны комфорта, влипают в неожиданные ситуации. И не ведут себя при этом, как маленькие! В действительности я хотел поговорить о флешке… Манабу покосился на мусорщика — «свин» не выглядел так, будто ему неловко. Ему, наверное, и понятие такое было незнакомо. Крепкий мужик с лицом, наполовину скрытым за тканевой повязкой, щурил на него хитрые глаза и глуповато лыбился, чуть покачиваясь на стуле. В памяти всплывали слова Казуки о каких-то шрамах Рейты и о загадочной роли телохранителя, но для мальчишки героический флёр, до знакомства окутывавший этого вершняка, исчез. Осталась только злость и недоверие. Он решил до последнего не говорить Рейте о Казуки, а значит, приходилось и перед Юу не раскрываться. — Откуда вы её взяли, скажите? Только имейте ввиду, я не поверю, если услышу красочный рассказ о том, что вы абсолютно случайно подобрали эту флешку на улице. — Ну да. Такие штуки на дороге не валяются… Любопытно, почему она тебя так интересует. Я ведь заглядывал внутрь, ничего особенного не увидел, только схемы и непонятные чертежи, — глаза над повязкой ярко сверкнули. — И я тоже, — поддакнул Широяма и протянул Рейте чашку, которую тот с благодарностью принял. Манабу от чая снова отказался. — Давайте договоримся, что это моё личное дело. Ответьте на вопрос, если не сложно. Или после секса случилась внезапная потеря памяти? — Нет, конечно. Мне нечего скрывать. Я выкупил флешку вместе с кучей разного хлама у одного из наших. У знакомого вершняка. Оптом да ещё и у своих дешевле брать. Часть барахла у меня купил Юу, часть я сбыл на рынке. — А знакомого случайно не Юуто зовут? Широяма и Рейта удивлённо переглянулись. Они сидели в сгущавшемся полумраке мастерской, цепко обхватывая пальцами белые чайные чашки, и неверный свет лампы-фонаря придавал лицам обоих мужчин жутковатые выражения. — А ты забавный, Манабу. Юу мне говорил, что забавный, но я и представить не мог, насколько. Любишь детективы? По мне не скажешь, но я вот тоже очень читать люблю. Кто твой любимый автор? Наверное, не из самых старинных, может, скандинавы времён 21-го века? У них прикольные замуты получались, нестандартные. Мне нравятся там главные герои — суровые такие холодные мужики с обязательной драмой в прошлом. Манабу скривился от очередной несуразной попытки понравиться, которой он естественно не поверил. Ну, конечно, этот гомосексуальный мускулистый детина, предпочитающий грубые фланелевые рубашки — просто фанат чтения, именно так должен выглядеть почётный член клуба книголюбов. Капкейки из готовых смесей этот дровосек часом не печёт? На укулеле не играет? Хотя в то, что ему нравятся «суровые такие холодные мужики с обязательной драмой в прошлом», верилось легко. — Ответьте мне, пожалуйста, насчёт знакомого, — строго напомнил парнишка. — Какая же дурацкая история, я уже сам не рад, что выбрал этот подарок. Манабу, тебе не кажется странным то, что ты устраиваешь нам допрос? — криво усмехнулся Широяма. — Ну продолжи фразу, Юу, давай, чего умалчивать. Скажи: странно, что ребёнок устраивает допрос двум взрослым. Скажи, что это недопустимо, ещё что-то в этом роде сочини. И это я-то похож на моего отца?! Отчитай меня, попробуй. Просто твой презент, дядя, очень необычный. И я хочу с ним разобраться. Вот и всё, — свернул тему недовольный мальчишка. Юу расстроенно поджал губы. — Я тебе помогу, — неожиданно жизнерадостно предложил Рейта, а Широяма встревоженно поглядел на него поверх своей чашки. — Ты серьёзно? — А то! Шутка ли! Рождественское детективное расследование! Я должен в этом участвовать, когда ещё представиться шанс сунуть нос в такую загадку. Хочешь, завтра отведу тебя к нашим? Если ты не знал, мусорщики не очень-то любят чужаков. Манабу мысленно поиронизировал насчёт формулировки, выбранной безносым свином: «сунуть нос», а вслух уточнил: — Как не любят? Как же вы принимаете к себе новичков? К вам вроде любой может прийти, насколько я знаю — это работа для всех, даже самых отбитых и бесприютных. — Да. К мусорщикам любой может прийти. А вот выйти целым-здоровым сумеет далеко не каждый. Наши ребята круче любого детектора чуют, кто стоит доверия, а кто нет. Но если ты пойдёшь со мной, языки быстрее развяжутся. Ты же хочешь выяснить, как и где Юуто нарыл эту вещицу, правильно я понимаю? — Не совсем, — признавать то, что Рейта почти угадал, Манабу не собирался, — Мне нужно кое-что уточнить у вашего бригадира, Руки. — У Руки? — округлил глаза Широяма, — Манабу, ты меня поражаешь, откуда столько информации? Там что, на флешке была тайная зашифрованная база с данными вершняков? — Можно и так сказать, — уклончиво ответил он, — Ну что, отведёте меня? Рейта кивнул: — Да, Шерлок, отведу. Завтра и отведу. Зайду с утра пораньше, мусорщики по ночам вкалывают, а Руки — хоть и сова от природы, начинает возню с бумажками рано, как жаворонок, чтобы к ночи у ребят были задания. Там утром должно быть немного народу из тех, кто путёвки ждёт. Лишние глаза, конечно, всегда есть, но к вечеру перед отправкой их намного больше. Юуто вроде будет. Ну поглядим. Отведу тебя. Как я могу упускать такую возможность! После ухода Рейты, когда Юу вызвался проводить вершняка, Манабу поспешно шёпотом переговорил с Казуки. Ему тоже поведение Рея показалось подозрительным, слишком уж он рвался помочь в «расследовании». Ошио чуть-чуть выдохнул, успокаивая себя, что он придирается к малознакомому мужику не из-за банальной ревности и антипатии. Ну, хотя бы не только из-за этого. Насчёт хамского вырубания плеера Казуки ничего не сказал, ни упрекнул не словом, Манабу тоже промолчал, и от неловкого замалчивания на душе было тошно и горько. Спал Манабу нервно и совершенно не отдохнул. Всю ночь его мучили кошмары, совсем не похожие на прежние детские страшилки-сновидения, в которых он убегал от монстров, падал с огромной высоты или задыхался в вихре гигантского урагана, как со страниц «Страны Оз». В этот раз он видел зацикленный повтор того, что случилось наяву, но с некоторыми пугающими изменениями. Во сне он также собирал вещи с пола мастерской, открывал дверь в дядину комнату, и там на влажной от пота постели в гнезде из смятого белья один мужчина ритмично вбивался в другого, продолжал и продолжал. Только волосы того, кто двигался сверху, были не крашенными белыми патлами, со спрятанными под ними завязками маски. Нет, это была пушистая, взлохмаченная копна тёплого шоколадного цвета. Пальцы, сжимающиеся на смуглых плечах «верхнего» были не дядиными. И Манабу знал, кому они принадлежат. Тонкие и костлявые, бледные пальцы, он всегда считал их врождённым уродством. Когда его начинало подташнивать от увиденного, от плавных повторяющихся волн, создаваемых чужими бёдрами, из-за плеча, как было в реальности, выглядывало лицо того, кто лежал снизу, того, кто постанывал и жадно сжимал согнутыми ногами смуглое, проникающее внутрь тело. Это было лицо Манабу — пошлое, глупое, с приоткрытым ртом и закатывающимися зрачками. Тот, трахающийся Манабу, развратно ухмылялся и манил к себе другого Манабу, стоящего на пороге — «Иди к нам, присоединяйся». В ужасе он захлопывал дверь, и сон возобновлялся с самого начала — тёмная мастерская, разбросанная одежда, дядина каморка. Утром хотелось пожаловаться на кошмары Казуки, конечно, не описывая их, просто сказать, как устал и измучился, только вот возможность никак не выпадала. То Широяма проявлял участливость, кормил завтраком, пытался разговорить, на что Ошио лишь угрюмо хмурился, то Рейта, прискакавший в девять, завёл беседу о детективах, стал советовать самые, по его мнению, классные. «Оставьте меня в покое, хочу побыть в одиночестве», — внутренне страдал Манабу, с трудом проглатывая последний кубик овсянки. «Нет. Не в одиночестве, — поправлял он сам себя, — Хочу побыть с Казуки». — Так. Давайте договоримся. Не надо кудахтать. Если вы боитесь, что я вас сдам полиции — расслабьтесь. Конечно, не сдам, я же дядю люблю всё-таки. Не нужно меня обхаживать. Просто отведите в контору к мусорщикам и всё. На этом наше общение будет закончено, — грубо выдал он Рейте, когда они вышли на улицу. — Я не боюсь, — равнодушно ответил тот, — По крайней мере за себя. — За Широяму тоже не надо волноваться, он отлично выживал и без вас. Значит, справится в любой ситуации. Мужчина резко отвернул голову в сторону, точно случайно заметил что-то в ближайшей витрине продуктового магазина и попытался разглядеть повнимательнее. Манабу даже обернулся назад, по инерции проверяя, что же там такое вкусное завезли из соседних подземных лабораторий. Но за стеклом как обычно красовалась запылившаяся вывеска «Без талонов не обслуживаем», установленная на батарее из одинаковых упаковок с серыми и жёлтыми типовыми этикетками — «овсянка» и «рис» — единственное, что всегда было в избытке. Хотя все в Синдзюку знали, что местная продавщица приторговывает и без талонов — с чёрного входа официальные безработные могли купить объедки втридорога. — Какой же ты категоричный и зубастый, парнишка. Кое-кого напоминаешь, и это жуть как трогательно, — весело оскалился мужчина, — ну да ладно. Хочешь держать дистанцию, держи. Только помни, что вся эта каша заварилась из-за тебя. Не из-за меня и не из-за Широ. Тут бы Манабу, конечно, поспорил, ведь это не он подарил сам себе «джина в лампе», однако болтать на эту тему было себе дороже — он мог бы случайно выдать Рейте ненужные подробности, так что стоило держать язык за зубами. Хотя надо было признать, и не будь он таким вредным, он бы признал — без помощи мусорщика он бы не справился. По пути к вершнякам, он думал только об одном — как он, чёрт возьми, будет кого-то опрашивать. На словах-то это звучало легко, но вот на практике Манабу Ошио был неприспособлен к тому, чтобы что-то вызнавать и вынюхивать. Он два слова мог связать с трудом, когда приходилось общаться с незнакомцами. Правда, с Рейтой у него вышло не так уж плохо, но тут был исключительный случай — он действовал по ситуации и на эмоциях. «Видимо, это всё стресс. Они припёрли меня к стенке, деваться было некуда, пришлось общаться. А как разговорить мусорщиков?» Манабу даже план не продумал, список вопросов не составил и теперь с каждым шагом внутренне каменел всё больше, внутренности будто наливались свинцом, а в желудке от страха с издёвкой перекатывался воображаемый тяжеленный бильярдный шар. Словно угадав его мысли, Рейта повернулся к нему на ходу и подмигнул: — Эй, пацан, ты сейчас похож на робота, знаешь, из тех металлических истуканов на вокзалах, которые билеты на поезд продают. Идёшь вот так, — вершняк сделал несколько пародийных шагов, как игрушка, у которой заканчивается завод, изображая горлом полухрип-полускрип. — Да иди ты на хрен… — Удобно тебе так? Волнуешься? Юу говорил, что ты молчун по натуре. Будь спок, я, если что, подсоблю! — Не надо мне подсоблять, блять… Юу говорил то, Юу говорил сё, надоело. Как будто у вас и тем других нет для обсуждения, кроме меня. Мне неинтересно слушать, что он там обо мне говорил, — взорвался Манабу. — Оу-оу, полегче, — поднял ладони Рейта, — я не хотел тебя злить. Хотя может, злость неплохая стратегия, а? Я бы вот ни за что не догадался, что ты не разговорчивый. Потому что я тебя бешу, да? Прикольно! Ну, может, раздражительность поможет преодолеть твою скромность. «Я не бешусь. И я вовсе не скромный», — думал Манабу, изучая собственные ботинки, механически передвигающиеся по тротуару — чуть вверх, вперёд, чуть вверх, вперёд. «И правда, как робот». И он не к месту вспомнил свой кошмар, сгорая со стыда. «Нет… я не скромный». — А ведь ты, наверное, прав, — заговорил вершняк, не дождавшись ответа, — Широ много о тебе говорит. Признаться, я даже ревновал раньше. Не как к любовнику, конечно, не… Я знаю, он не извращенец какой. Просто, когда кто-то дорог, хочется, чтоб он больше о тебе думал. А тут столько внимания какому-то там пацану, ну и что, что родственник, не сын же родной. Но потом с годами привык, знаешь ли. Стало интересно. Как будто я его узнаю через истории о тебе, сам-то он не очень открытый. Не знаю, как объяснить точнее. «С годами?» — изумился про себя Манабу, отчего-то пребывавший в уверенности, что эти двое не могут состоять в связи долго. Вопрос о времени вертелся на языке вместе с язвительными замечаниями, однако он не успел ни задать его, ни поддеть Рейту. — Вот и пришли, пожалуйте, юный молчаливый господин, — сказал мусорщик и сделал презентующий жест рукой в направлении неприветливой кованой железной двери с маленьким горизонтальным сдвигающимся окошечком. Этот вход явно не предназначался для посторонних, чужой его бы так просто не нашёл в запутанном клубке переулков и закутков, которые пришлось обойти, прежде чем оказаться тут. Никаких опознавательных знаков, просто серая, мышиного цвета стена и вмонтированная в неё мощная на вид дверь, по краям изъеденная ржавчиной. — Кто там? — раздражённо спросили из-за преграды в ответ на стук кулака Рейты. Окошечко отъехало в сторону — в прорези возникли злые сонные глаза за стёклами очков. Манабу заметил, что оправа была толстой и старой, а стёкла — в разводах и пятнах от пальцев, словно хозяину этого оптического доисторического ящера было лень их протирать. — Уруха, открывай, не дури. Это я, Рей, ты же слышишь. Всего лишь добрый старый Рей со своим добрым молодым знакомым, не стоит корчить из себя привратника Ада. «Если он привратник Ада, то это Ад для ботаников. Для очень неопрятных ботаников», — подумал Манабу. — Оставь надежду Рейтос зря бубнящий, — крякнул из-за двери развеселившийся Уруха, — не пущу. Не хочу. Пшёл вон, Рей, здесь тебе не рады. — Ещё как рады! Харе выделываться! — Да уж, надо было мне одному идти. Помощник из тебя тот ещё, — пробормотал мальчишка. — Не переживай, это Уруха прикалывается. Он ведь на самом деле любит меня как родного брата. Открывай, зараза! Опять перепили вчера, что ли, чего артачишься? Пусти нас, блин, — на лице Рейты отразилась не сулящая ничего хорошего растерянность, он, словно сам не до конца понимал — розыгрыш это или нет. — Не велено пускать чужих, — потешался над коллегой Уруха, — приёма нет, Рейта, ты в курсе. Мы не берём новичков, гони своего щенка куда подальше. Вдруг за дверью раздался гул заинтересованных голосов. — Там что? Реально щенок Рейты? — Уруха, пусти, любопытно же, кого он там дерёт. — Да не дерёт, дура ты, яойщица хренова. Слышала? Щенок! Сынишку привёл! — У старого Рея есть мелкий пиздюк? Вау, покажьте! — Ой, да подумаешь, приём окончен, отпирай давай, Уру. — Раньше мы всех брали! — Не обращай внимания, Манабу, — смущённо пояснил Рейта, — просто я этому бешеному утконосу тысячу йен должен, вот он и упирается. Ни дня не прошло, чтоб не подколол. На этом и основана наша дружба, да? — Ага, конечно, дружба. Ещё со школы должен, это тебе повезло, что я сегодня добрый. Мог бы из перцового баллончика в окошко пшикнуть, но два раза я подколы не повторяю, в отличие от тебя, — ворчливо прокомментировал Уруха и с явной неохотой загремел замками, — Вваливайтесь давайте. Когда дверь со скрипом распахнулась, вместо субтильного жалкого ботаника перед ними предстал высокий широкоплечий тип с засаленными рыжеватыми патлами и заспанным лицом, щедро покрытым щетиной. Такой заедет в скулу — мало не покажется, так что оставалось только удивляться смелости и наглости Рейты, имевшего подобного субъекта в кредиторах и врагах. Но на деле они, наверное, были не врагами, а приятелями. Их поведение говорило именно об этом: Рей весело боднул Уруху плечом, тот с готовностью пнул его ногой по голени, и они весело заржали вместе, на что отозвались десятки других смешков по углам тёмного запылённого помещения, напоминающего старый склад или гараж — только бетонные опоры, гулкое пустоватое пространство между ними и аскетичный минимум мебели. Кто-то зашевелился справа и слева, загремели пустые бутылки, послышалось чертыхание, шепотки, голоса и чьё-то гортанное «Халлоу!».