Дух

— Так его ударила молния? — спрашивает Мозли. Они вместе стоят под голыми деревьями в дальнем конце двора, у входа, куда приходят торговцы с товарами. — Я думал, он утонул. — Он топает ногами и дышит на пальцы, чтобы не замерзнуть. — Ну, он мог захлебнуться после того, как потерял сознание, — говорит Филлис. — Но я не думаю, что эта белая вспышка могла быть чем-то кроме молнии, и я не знаю, что ещё бы так обожгло его кожу и одежду. Должно быть, лодка Реджинальда была достаточно далеко, чтобы он спасся, иначе шкатулка, которую держал Эдвин, могла притянуть молнию и к нему. Я думаю, что это из-за серебра под эмалью. Мозли тихонько свистит. — Ужасное невезение — быть убитым тем, что пытался защитить. — Им обоим ужасно не повезло, — говорит Филлис. — Реджи был разбит. Он плакал и сказал мне… В смысле Эдвину, что на самом деле не хотел навредить ему. Я думаю, он был ужасно напуган. В конце концов, он был младшим из братьев, почти ребёнок. — Вам его жалко? — Он совершил ошибку, которую не мог исправить, — просто говорит Филлис. — Я знаю, какого это. — Она вздыхает. — Одно могу сказать по поводу снотворного: оно заставляет меня спать достаточно долго, чтобы видеть больше сновидений, чем прежде. Полагаю, это хорошо. — Это хорошо, — заверяет её Мозли. — Теперь мы знаем, что на самом деле произошло на берегу озера. — Но Эдвин хочет знать не это. Ему нужна шкатулка, а мы всё ещё даже близко не знаем, что с ней стало и где она сейчас, — Филлис чувствует, как подступают слезы, и, помня, как отреагировал Мозли, когда она в последний раз заплакала перед ним, она опускает взгляд на грязное месиво из утоптанного снега. — А значит, мне нужно попробовать ещё раз, потому что он всё ещё наверху, мистер Мозли, он всё ещё там, и не может обрести покой, а пока не может он, не могу и я. Прежде, чем Мозли успевает ответить, дверь кухни распахивается, и Дейзи выходит во двор чтобы вылить таз грязной воды из-под посуды. — Звонил колокольчик её светлости, мисс Бакстер, и, мистер Мозли, мистер Карсон сказал, что вы должны прийти и дополировать приборы к вечеру. — Она опрокидывает таз, поднимая облако пара, слабо пахнущее вареной репой и старыми тряпками, и дрожа, оглядывается. — И вообще, что вы здесь забыли? Такая холодина. — Скажи мистеру Карсону, что мистер Мозли сейчас будет, — отзывается Филлис, — а я уже иду к её светлости. Дейзи уходит, и Филлис поднимает взгляд на Мозли. — Тогда сегодня, — говорит она. — И на этот раз я останусь во сне так долго, как смогу. После их разговора остаток дня и вечер проходят так, будто Филлис уже спит, мысленно перебирая детали уже знакомого сна и думая о новых ужасах, которые могут поджидать её сегодня ночью. «Если бы было можно пропустить что я видела раньше, и сразу перейти к чему-то новому, — думает она, — вместо того, чтобы начинать всё сначала». Это кажется пустой тратой времени, не говоря уже о том, что, если бы Филлис могла выбирать, она бы точно не согласилась снова пережить смерть Эдвина. Пока она расчесывает волосы леди Грентэм перед сном, ей приходит в голову, что, возможно, есть способ это сделать: если сны — это на самом деле воспоминания Эдвина, к которым она каким-то образом получает доступ через подсознание (слово, которое она позаимствовала у Мозли), тогда все воспоминания уже там, словно рассказы в книге. Всё, что нужно, это как бы открыть нужную страницу. — Вы сегодня очень тихая, Бакстер, — говорит Кора, прерывая ход её мыслей. — Надеюсь, никаких плохих новостей? — Ох, — испуганно говорит Филлис. — Нет, миледи, но с вашей стороны было любезно спросить. Я… я просто думала о книге, которую лорд Грентэм разрешил мне взять. Она очень интересная. — Я уверена, так и есть, если вам нравятся такие книги. — Кора улыбается отражению Филлис в зеркале. — Вы узнали что-нибудь скандальное о семье Кроули? Я всегда думала, что они были скучными и слишком предсказуемыми. — В книге ничего скандального, — говорит Филлис, думая о том, как подозрительно легко лгать, просто не договаривая. Она снова проводит расческой по темным волосам Коры и восхищается, как они блестят в мягком свете: все часы, которые она потратила на мытье и расчесывания и втирания не были напрасным. — Но есть несколько странных вещей. Вы знали, что третий граф на самом деле был младшим сыном в семье? Он унаследовал титул, и в книге не сказано, почему. — Правда? — Кора снимает тяжелые помолвочное и обручальное кольца и бросает их на маленькую фарфоровую подставку на туалетном столике. — Я, конечно, слышала о третьем графе — он был тем, кто чуть не потерял поместье, — но я не знала, что у него был старший брат. Возможно, этот брат умер? «Тут нет никакого возможно», — думает Филлис, но продолжает расчесывать волосы, не останавливаясь ни на мгновенье. — Не знаю, миледи, — говорит она. — Как я сказала, в книге ничего не написано. — Филлис быстро разделяет волосы на части и заплетает длинную свободную косу. — Вот, думаю, пойдёт. Как ваша голова сегодня вечером? — Намного лучше, — говорит Кора, прижимая пальцы к вискам. — Так хорошо — вытащить все эти шпильки из волос. Но всё равно, думаю, я сразу пойду спать, и вам следует сделать то же самое, Бакстер, или, по крайней мере, не читать эту книгу допоздна. Все люди из неё давно умерли, упокой Господь их души. Глупо, что они вмешиваются в настоящее. Филлис желает ей спокойной ночи и идет спать, поражаясь тому, насколько её светлость искренне уверена, что мёртвые мертвы. Филлис и сама хотела бы вернуться в то же состояние блаженного невежества. Ей кажется, что это как раз самое худшее: даже если им с Мозли удастся даровать призраку покой, она никогда не сможет закрыть глаза его существование. Может, Филлис проведёт остаток жизни, вздрагивая от каждой неожиданной тени и звука, гадая, не пришел ли другой дух, чтобы втянуть её в неприятности. Или — и это поистине ужасная идея — она может сама стать призраком, когда умрёт, и сотню лет горестно бродить в поисках чего-то, о чём едва помнит. Филлис старается не думать об этих возможностях, пока раздевается, смешивает снотворный порошок с водой и, морщась, выпивает. В каком-то смысле сегодня ей не так страшно, как прошлой ночью, потому что она знает, чего ожидать, но мысль снова оказаться в ловушке внутри мертвого тела Эдвина вызывает у неё желание вскочить и бежать из дома, через сад и через лес, пока силы не покинут её. «Управляй сном, — напоминает себе Филлис. Веки начинают тяжелеть, и вокруг всего — от лампы до кувшина на умывальнике — появляется размытый ореол. — Управляй…» Волна захлёстывает лицо, и Филлис кашляет и мечется, вцепившись в шкатулку, а Реджи зовет её с лодки. «Не сейчас, — думает она, — позже…» Её тащат по траве, онемевшую и неподвижную, глаза устремлены в небо. «Нет! Не это! Что угодно, только не это!» — Мне нужно спрятать тебя, пока я работаю, — говорит Реджи и тащит за собой тело, в котором её больше нет. Филлис и на это не хочет смотреть ещё раз, но момент так близок к тому месту, где сон прервался в прошлый раз, что она боится упустить что-то важное, если перепрыгнет вперёд, поэтому она даёт этой сцене разыграться. Её покорно несëт за телом, пока Реджи тащит его вверх по склону, ведущему от подножия долины к ближайшему высокому холму, поднимающемуся к небу. Здесь по земле рассыпаны камни, валуны на самом-то деле, словно какой-то великан играл в шарики и бросил их. Реджи затаскивает тело за один из них и кладет Эдвина на спину, кажется, тогда он впервые замечает, что крышка шкатулки закрыта неплотно, и его глаза широко распахиваются от ужаса. — Нет, нет, нет, нет, — говорит он, падает на колени и начинает яростно вырывать шкатулку из мертвых объятий Эдвина. Последним рывком Реджи вытаскивает её, отодвигает крышку до конца, а затем оседает, будто всё его тело тает, как свечной воск. Возглас, срывающийся с его губ, — не крик гнева или разочарования, а тихий отчаянный стон; звук, когда кому-то слишком больно, чтобы выразить это. — Всего одна, — говорит он. — После всего этого, осталась всего одна. «Чего всего одна?» — спрашивает Филлис, но Реджи отвечает на этот вопрос за неё, залезая в коробку и вытаскивая круглый кусок потускневшего серебра неправильной формы. Он подносит его к свету, и Филлис видит рисунок и несколько букв, выбитых на обратной стороне. Затем он сжимает его в кулак, будто хочет раздавить в пыль, и слёзы катятся по его лицу. — Прости меня, Эдвин, — хрипло говорит он. — Ты умер зря, наше сокровище утонуло, и я никогда не смогу это исправить. Клянусь, я бы отдал всё тебе, если бы это вернуло тебя. Реджи садится на пятки, уронив голову на грудь, и рыдает, как ребенок, кажется, целую вечность. Наконец, он утирает лицо рукавом пальто, запихивает монету — теперь Филлис уверена, что это монета — в карман и встаёт собирать камни. Когда он начинает раскладывать их в виде прямоугольника вокруг тела Эдвина, сон исчезает сам по себе, и в своей спальне за сотню миль и лет Филлис всё ещё в тисках снотворного переворачивается на кровати и не видит вообще никаких снов до самого утра.