Дух

В Даунтоне, в дальнем конце коридора, где располагаются комнаты слуг, спрятана обшитая белыми панелями дверь с медной ручкой. Снаружи она выглядит так же, как и все остальные, но если её открыть, обнаружится не комната прислуги, а лестничный пролет, ведущий к другой двери, а оттуда на огромный чердак, где хранятся старые вещи, и который занимает большую часть пространства под просторной крышей Аббатства. Наверху этой лестницы стоит Филлис Бакстер, которая только что дернула за шнур, чтобы включить свет. Даунтон полностью подключили к электричеству вскоре после того, как затонул «Титаник», но в малоиспользуемых частях дома элегантные настольные светильники и сверкающие люстры уступают место голым лампочкам, свисающим с потолка. Именно так и обстоит дело на чердаке: лампы бросают вниз резкий, неприглушенный свет на множество деревянных ящиков и покрытую простынями мебель. С выцветших написанных маслом картин предки Кроули, которые никогда в жизни не видели электрического света, неодобрительно наблюдают, как Филлис с большой картонной коробкой, прижатой к груди, пробирается через лабиринт из мусора и сокровищ. Ранее этим вечером леди Грентэм и леди Мэри захотели взглянуть на старые фотографии со стороны семьи Левинсонов, и поэтому Филлис, ответственную за хранение и поиск всех вещей графини, отправили на чердак, чтобы достать коробку с тинтайпами и дагерротипами, некоторым из которых было лет семьдесят или больше. Мать и дочь часами рассматривали снимки, сидя голова к голове. Благодаря этому Филлис могла беспрепятственно приступить к своей вечерней работе. Все были довольны. Однако этой частью — где ей приходится возвращаться на чердак одной, когда весь дом спит, — Филлис совсем не довольна. Филлис не особо беспокоит тёмная лестница, но ей совсем не нравятся скрипящие половицы чердака и тесная, гнетущая атмосфера. Она лучше бы дождалась утра и занялась этим, когда солнечный свет льётся из восточных окон, и слышно, как внизу ходят люди. Но это значило оставить коробку на ночь в своей комнате для сохранности, а Филлис скорее доберётся до станции и бросится под прибывающий поезд, чем позволит обнаружить в своей комнате какие-либо вещи леди Грентэм, пусть даже по самой невинной причине. Поэтому она осторожно несет коробку и опускается на колени перед старым, большим чемоданом — тяжелым, обитым железом, облепленным отклеивающимися этикетками из Нью-Йорка, Парижа, Лондона и Каира, — кладёт коробку на место и защелкивает замки. Филлис всё ещё стоит на коленях, когда все огни, даже не мигнув перед этим, внезапно гаснут. В первое мгновение Филлис слишком ошарашена, чтобы испугаться. Ей представляется, что именно так внезапно падают замертво: в один момент идёшь по своим делам, а в следующий погружаешься в вечную тьму — и сначала она даже задается вопросом, не это ли с ней случилось? Но потом её сердце, которое, кажется, временно остановилось от шока, начинает бешено биться всё быстрее и быстрее, и она понимает, что всё ещё жива, просто в темноте. Отключение электричества в стране, конечно, не редкость, а в основной части дома — не более чем раздражающее неудобство; газовые светильники давно исчезли, но повсюду расставлено множество свечей, а у мистера Карсона, как у всякого приверженца традиций, на полках в кладовой всё ещё есть несколько масляных ламп. Но здесь, на чердаке, у Филлис нет возможности зажечь огонёк, и даже если бы была, открытое пламя в таком захламлённом, пыльном помещении было бы очень опасным. Она представляет, что ей придется остаться здесь до рассвета, и от мысли провести следующие шесть или семь часов тут, на душном чердаке, у неё кружится голова. Сложив руки на крышке чемодана, она наклоняется вперед, закрывает глаза и на минуту утыкается лицом в руки. Немного успокоившись, Филлис думает, что лучше всего просто спокойно сидеть, а не бросаться искать дверь, натыкаясь на всё вокруг, с риском упасть с лестницы и разбиться насмерть. Либо свет снова включится через несколько минут, либо нет, и тогда она подумает, что делать дальше. О том, чтобы кричать, не идёт и речи; только не когда остальные слуги спят и, без сомнения, не знают, что электричество отключилось. И, как наставляла всех миссис Хьюз, Филлис закрыла дверь внизу лестницы, прежде чем подняться. Она могла кричать до боли в горле, и никто бы не услышал. Стараясь не зацикливаться на этой мысли, она разворачивается, садится на пол спиной к чемодану и аккуратно заправляет юбку под ноги, как будто есть вероятность, что кто-то увидит что-то неподобающее. Иногда её удивляет, что глубоко укоренившаяся скромность, которой её учили в детстве, вернулась после всех нескромных поступков, которые она совершала с Питером Койлом (и почти всегда их совершала она; она до сих пор не знает наверняка, был ли Койл слишком эгоистичным, слишком ленивым или просто слишком равнодушен к ней, чтобы оказывать ответные услуги), но каким-то образом это произошло. По крайней мере, — думает Филлис с легкой усталостью, — на чердаке не может быть ничего хуже него. Несмотря на темноту, сейчас она чувствует себя намного лучше. Её глаза словно даже немного приспосабливаются: виден сероватый оттенок, неясное сияние, которое, кажется, исходит откуда-то справа от неё. Она вспоминает, что, когда свет ещё горел, видела там громадный, тяжёлый гардероб. Не может ли быть за ним окна, в которое виден восход луны? Ей потребуется всего лишь немного лунного света, чтобы найти обратный путь к двери, а оттуда в безопасный коридор прислуги, где есть всё, что она только захочет: свечи, спички и люди. Филлис медлит — она не уверена, что ей хватит смелости покинуть своё место, — но затем представляет облегчение от вида другой человеческой души — миссис Хьюз, миссис Патмор или, возможно, мистера Мозли, — снова встает на колени и поднимается, выставив руки перед собой, чтобы ни на что не наткнуться. Так она и продвигается вперед, ощупывает место, где, по её мнению, должен стоять шкаф, и её усилия вознаграждаются ощущением твердого дерева под защитным чехлом. С другой стороны определенно есть слабый свет. Она не выдумывает. Держась за край шкафа, она заглядывает за него и сталкивается лицом к лицу с призраком.