Самый бравый подвиг

      Славное место Белогорье – привольное да спокойное. Солнце ярко освещает все поля и леса, каждую избу и каждого человека, а коль высоко в небо посмотреть, то можно и привольно скользящих меж облаков орлов да соколов увидеть. Финист едва заметно улыбнулся, закончив протирать свой шлем резной – теперь в нём всё Белогорье отражалось, как на ладони. Как и следует шлему самого сильного и смелого богатыря русского, о котором целые легенды слагают да слагать ещё долгие лета будут. Вот и сейчас, идя по ярмарке, богатырь ощущал на себе восторженные взгляды со всех сторон – молодые девицы да и их матушки с восхищением вздыхали, рассматривая его статность, красу и живость, мужики с уважением кивали, а мальчишки с юношеской горячностью представляли, что через год-другой тоже смогут тяжеленный меч поднять да и пойти на подвиг великий. Какой-нибудь. Дело всегда найдется.       Финист любил всеобщее восхищение, сердце его в лучах славы согревалось – приятно и отрадно, когда каждый в округе, да и далеко, за тридевять лесов, слышал о твоих великих подвигах. Эти восторженные взгляды буквально ласкали, грели, а цветы, брошенные иль украдкой, иль намеренно красиво, всегда ложились впереди, у его ног. И любой цветок мог получить он, как самый смелый богатырь. Почти любой...       Но вот Финист доходит до маленького скромного шатра, что, тем не менее, стоит прямо посреди ярмарки. Здесь, в ярморочные дни, живет и трудится нездешняя мастерица-кудесница Ольга Микулишна. Краски и уголь так и тают в её руках, послушно и искусно ложась на бересту в самые яркие и живые портреты. Сюда, к Ольге, съезжаются со всей округи, чтобы попросить запечатлить родных и близких: дети приводят своих дедушек и бабушек, родителей, родители – детей, молодые парни – своих невесток, пожилые – внучаток, а бравые богатыри да мастера – своих жен ненаглядных.       Из маленького шатра выбегает девочка осьми лет. В руках – большой берестяной лист, а на листе – она. Девчушка с восторгом смотрит, словно в зеркальную гладь воды, и возбужденно спрашивает поспешающих за ней родителей: – Да неужто я такая красивая! – Смеется она, и родители смеются, ей вторя. Отец её осторожно на руки поднимает да на спину сажает. Мать берет в руки бересту, разглядывая навеки запечатлённое. В проходе льняного шатра появляется улыбающаяся мастерица. Ольга, оперевшись плечом на балку, вытирает пятна на правой руке от черной сажи и, смеясь, кликает девчужку: – Краса ты, Варвара, даруй Бог тебе счастье! — Девочка радостно смеётся в ответ, а мастерица, еще раз улыбнувшись, уходит в свой шатёр. Финист вдруг останавливается, что-то словно заставляет его остановиться, неосознанно рука опирается на меч, что в ножнах подвязан к поясу. А сердце его, горячась, всё быстрее и взволнованнее бьётся, что через кольчугу чувствуется. Ольга красива, в том спору нет. Когда она месяца три тому назад впервые пришла на ярмарку, первые ходить к ней юноши повадились. Глумливые да сальные, словно блины на масленицу. Только мастерица их всех выгоняла – скоро и глазом моргнуть не успеешь. Одного особо наглого – Петрушу Свистного, что без сватанья задумал её выкрасть да в избу свою снести – она сурово наказала, и Петрушка с месяц дома прятался, синяк водой да подорожником залечивал, стыдливо задергивая шторы. Ольга была красива. Это признавали и мужчины и женщины – тонкая фигура под цветным сарафаном и рубахой, длинная русая коса, ровный нос и вкрадчивые, задумчивые ореховые глаза под тёмными густыми ресницами – одно слово – краса. И сейчас, раскрасневшаяся от долгой кропотливой работы, с чуть растрепанной косой, она была красива, что не в сказке сказать, ни пером описать. Красота та чистая – неподдельная, не напускная, столь естественная, аки самый пригожий день. Да однако ж, хоть вообразить то трудно, душа её ещё красивее была – то Финист не понаслышке знавал. Пусть и боязно ему отчего-то было и от того богатырь всё никак не решался подходить к шатру мастерицы, хотя все богатыри из дружины уж не раз к ней свататься хаживали, а после, потерпев неудачу, с грустной улыбкой ударяли Финиста Ясного Сокола по плечу, говоря: ”стало быть тебя ждет, Сокол.” – всё же Финист знаком с мастерицей был.       Впервые встретил её он у колодца, когда с речки с товарищами-богатырями возвращался. Тогда их представил друг Финиста, Никола, славный малый да словоохотливый больно – разговорить он кого угодно умеет, даже пенёк лесной, коли ему время дашь. Затем судьба их, словно нарочно, часто сводить принялась: то с первыми лучами ранними Финист коня своего в поле выведет, чтоб тому отдых от стойла дать, рысью да галопом пуститься, а в поле Ольга цветы собирает; то в иной раз богатырь упражняться молодцев ведёт – на тропе они с мастерицей сталкиваются; а по дням воскресным с утренним колокольным звоном, что после службы на всё Белогорье разлетается привольно, Финист с Ольгой в арке церковной встречается... И всякий раз, что жизнь их по своему разумению да вышей указке сталкивает, говорят они друг с другом подолгу – поначалу едва-едва, а опосля, слово за слово, много да и обо всём. От того Финист душу её красивую знает – и красота та безмерна.       Но сейчас, в этот миг славного дня, богатырь вдруг решается зайти в шатёр мастерицы. Чуть помедлив в “дверях”, где смыкаются два льняных отымалка, Финист вежливо постучал по балке, снимая начищенный шлем: – Доброго вам здравия и долгих лет, мастерица, и мир дому вашему, можно ли войти? – Ольга оборачивается на него и едва заметно, но приветливо улыбается. В руках – несколько берестяных исписанных листков. Свежий румянец так и не сходит со щёк. – Ну проходи, богатырь, коль пришёл, гостем дорогим будешь, Финист Ясный Сокол. – Девушка раскладывает бересту на столе, пока богатырь, оглядевшись в её скромной, но педантично прибранной лачужке, садится на табурет, на который садится всякий, с кого пишется портрет. – Слава о таланте твоём, Ольга, далеко за наши земли уходит. – Улыбнулся богатырь. — Всяк рад к тебе с поклоном явится да об услуге этой попросить. Дорого ли...? — Много не беру. Бог талантом наградил, так не в праве я на том наживы искать. Кому сколько совесть позволит — пусть столько и платит. Люди ко мне разные ходят: кому-то и гора золотых — не потеря, а иному детю, что свою бабушку на портрет приведёт, дороже всего лист осиновый. — Словно в доказательство сказанного Ольга с улыбкой указала на табурет в углу, где лежала охапка листков. — На жизнь хватает, так и славно. — Заключила девушка. Финист рассмеялся, смотря на листы. – А коль я попрошу, удостоишь портретом бравого богатыря, мастерица? Ольга медленно взглянула на него, чуть прищурившись, а затем едва улыбнулась, мягко проговаривая: – Отчего же нет, нарисую. Но обожди, не сейчас. Вот тебе моё условие – нарисую, когда совершишь самый главный подвиг в своей жизни, когда победишь самое сильное и самое грозное чудовище на земле-матушке. Богатырь недоумённо качнул головой, золотисто-льняные кудри рассыпались, обрамляя его лицо: – Той весной победили мы дружиной зло древнее, облачившееся в Лихо одноглазое, да несметное полчище вурдалаков осилили, что насланы были ведьмой тёмной. Что ж, за подвиг бравый не считаешь? Али чудище какое нечистое тебе повадилось докучать? Ольга покачала головой, задумчиво рассматривая потерявшегося в раздумьях богатыря. – Так скажи же мне, мастерица прекрасная, что за чудище самое сильное да грозное на земле-матушке я победить должен? Удали и отваги я бравой, силы во мне немерено, лишь назови, и я мигом… – Знаешь ты это чудище, Финист, очень хорошо знаешь, Сокол Ясный,– Медленно проговорила она. – Портрет ты свой хочешь не по той причине, что другие, что по чистой любви дорогих себе людей приводят, нет – ты портрет жаждешь, чтобы себя потешить, себялюбие свое ненасытное да алчное утолить на короткий миг… Говоришь ныне, что “дружиной” Лихо одноглазое победили, да у костра ввечеру всем ты иную историю сказывал, силой да подвигом своим хвастая. Что не весть о беде в окрестностях — ты второпях про себя стих будущный слагаешь да бормочешь самозабвенно. Жаден ты до баллад и легенд в свою честь. Нарисую я тебе портрет, когда ты величайший подвиг совершишь – себя одолеешь, себялюбие свое подавишь, с корнем из себя вырвешь, вот тогда я нарисую твой портрет, хоть углём, хоть красками нарисую... Финист сидел насуплено, смотря на Ольгу словно и не мигаючи. Дума тяжёлая ему на сердце в сей миг легла да давила вместе с совестью встрепенувшейся горько. Вдруг взыграло внутри что-то яркое, и, сжав руку правую в кулак, твёрдо встал он, после долгого молчания, что вдруг туманным облаком шатёр окутало. — Слово богатыря Финиста Ясного Сокола даю тебе, мастерица Ольга Микулишна,— Проговорил он стальным, словно лязг меча, голосом,— Свершу сей подвиг великий, одолею чудище самое сильное да грозное, что внутри меня самого прячется. Не легенды и не балады ради, а только ради взгляда твоего благосклонного, что мою душу оголённую в тот день согреет. Знаю — вмиг самым счастливым человеком стану, радость великую обрету...       Ольга проводила его неотрывным взглядом, чувствуя в сердце странную, неумолимую дрожь. Её губы едва заметно прошептали вслед наступившей пустоте: — Я буду ждать...