Постапокалипсис 3105

- Сынён, нам с тобой некуда бежать, негде спрятаться, я осмотрелся. Вудз оборачивается. Нет. Не он это оборачивается… Он - заперт... в этом теле. Разрешают только наблюдать. Глазами. Белый. Волосы белые. Слишком заметные - пятно света в пограничной темноте. Рука стягивает чёрную шапку с головы, а собственный рот произносит: - Надень её и бегом в тот угол! Сиди молча и они не заметят. - Сынён?! Ты чё, ёбнулся со страху?! Никуда я не пойду. Будем вместе пиздиться! - шипел на него тринадцатилетний обладатель коротких белых волос, что торчали в разные стороны. - Это ты ёбнулся, шпана малолетняя! Мне пятнадцать, я буду защищать! - Хер тебе, - фыркнул парень, выхватывая протянутую шапку. Ибо надел её на свои белоснежные волосы. Руки Сынёна отчаянно хватают ещё сопротивляющегося мальчишку и толкают в сторону тёмного угла: - Нет времени! Я отвлеку их на себя и буду держать как можно дольше, а ты умеешь быть незаметным... В подходящий момент скользнёшь тенью вдоль стены и шмыгнёшь в коридор. - Да нику… - Тсс! Ты быстро бегаешь, а пост полиции куда ближе, чем наш квартал. Я сумею придержать... - Но… - По-другому выйдет хуйня! Ты же понял! Они к тебе прицепились, я им не нужен... Я постарше и пока посильнее, поэтому я останусь! Только ли поэтому, Сынён? Слуха касается топот чужих ног. Бегут. Совсем близко. - Ибо. Ты моя правая рука. А я - твоя. Как тогда, давай? Обманем всех снова? Мальчик сопит от негодования и тяжело на него смотрит, но всё же кивает, отходя к стыку стен спиной вперёд и садится в тёмный угол. Не видно. Отлично. Только бы послушал. Вот и первый появился из проёма… Останавливается и тяжело дышит. Пришедший заметно рад. Загнал их в ловушку. Один. Один? Как же это хорошо... Обдаёт волной облегчения. С одним можно справиться. - А где белобрысый? - спрашивает этот человек. В его руке, под светом неонового фонаря над стеной, блестит нож. Где его взял?! Руки же были пустыми! Мелькает идиотская мысль: таким ножом его мама шинкует дома капусту. Удобно. Лезвие широкое и длинное. Нужно только приподнимать его не отрывая кончик лезвия от доски, и во время подставлять капусту… Сука! Нахуя ему такой тесак?! Больной что ли?! Только бы мелкий не высунулся: - Мы разделились. Не туда пришёл, если тебе он нужен. - Туда. Мне разницы особой нет, - человек пожал плечами... А на них дорогая ткань. Лоснится, блестит. Неужели? Городской. Что за... Сынён не помнит его, он бы сразу эту ткань заметил... - Деньги тебя не волнуют… Чего тебе надо?! - Верно... Человек с лезвием не стал продолжать беседу. Он смело дёрнулся вперёд. Ведь жертве некуда бежать, негде спрятаться. Он старше. Может на пару лет, не ясно. И достаточно худ… Откуда блять столько силы?! В темноте мелькают глаза. Безумные. И ему помимо воли становится очень страшно. Но он думает, как бы перехватить и выбить этот грёбаный тесак. Не выходит. Крепко же он его держит! Адреналин хреначит по вискам так, что воздух вокруг будто мертвеет. А сила в нём желает подняться из глубин, о которых он ранее и не знал... И Вудз уверен, что счёт сейчас пойдёт на секунды. Но, на самом деле, время... будто ему назло, заело! Неужели... кто-то хочет это показать? Нож исчез из поля зрения… Где он?! Блядская поебень! Где... Полоснуло. Струей озонового охлаждения сбоку, по рёбрам. Удивлённый вскрик изо рта. Сука! Похоже он... взвыл от боли? Теряет контроль. Проигрывает... Пора. Онемелый воздух в лёгких: - Я держу! Цепкие руки оторвались от одежды и больше не пытаются порезать. Решил отступить и пойти за Ибо? Не пущу! Ибо. Мальчишка стоит позади этого человека. Схватил его горло через локоть и пытается хотя бы прижать, зафиксировать шею нападающего! А другой рукой держит этого ублюдка за запястье с ножом... Но он неверно это делает. Удушающий захват вышел бы, если бы он это делал обеими руками. Мелкий дурак... Светлые волосы выбились из под шапки. Сынён замер. Не двинуться с места - словно оцепенел! Ты что творишь?! Двигайся, придурок! Выбей нож! Да ударь хотя бы по яйцам! Двигайся! Почему он не слушает?! Он же... - Хватай нож! - выкрикивает Ибо. Вот только… он не успевает. Не может. Что... Да что с тобой не так?! Ты же защитить его собирался! Ау блять! Сынён! ...Сынён? Чёткая картинка. Насыщенная. Будто кто-то пустил по толстым проводам в холодный фонарь над стеной максимальное напряжение. Древние театральные подмостки… Для кого этот спектакль? Зачем… Нет столько силы. Широкое лезвие медленно, но всё же входит в бедро. С тягучим послевкусием, как в собственное тело… Проходит колышком в мягкий чернозём. Немногим выше колена. А нога совсем не защищена... Лето же. Шорты. Сердце не стучит. Словно лягушка впавшая в анабиоз. Кусок мяса замоченный в формалине. Пятно света касается лица ублюдка. Улыбка у него дурная. Довольная. “ - Тебе очень нравится, когда людям больно. Жди меня сегодня. Я приду к тебе после отбоя и заберу с собой.” 4527 Сталь как по мягкому сливочному маслу едет вертикально - наверх. А крика нет. Мальчишеская ладонь не выпускает запястье. Ещё пытается спастись. Ставит всю свою силу в противовес, не хочет пустить лезвие дальше, в тело. Но он старше. И намного его сильнее. Мальчик всё ещё старается изо всех сил, цепляется зубами у шеи. И человек дёргается. Нож в их руках меняет свою траекторию. Грубо - с хрустом... Тупым, не заточенным - вспарывая-разрывая... По плоти свежей - совсем молодой... Сочится-стекает алая. Красный-белый-черный. Впивается глубже... ...а рвётся внутри...Сынена. Обваливается трухой... Крик - голос боли. Проходит насквозь. Вонзается, в его заформалиненное - тело решето. Отрезвляет. ...навсегда запомнишь. Ну наконец-то! Как же так, Сынён… Парнишка, находясь в шоке, всё ещё сжимает шею городского. Сынён хватает человека за оба запястья. Одно он крепко держит, не позволяя ему воткнуть глубже, сдвинуть! А свободное - выворачивает. По часовой. Теперь уже хрустит оно. Воет ублюдок. Нравится? Пальцы на рукояти разжимаются, но нож не звенит о землю, Сынён слышит другой звук... Ибо. Ногой в пах, с локтя в челюсть. Сынёна научили… на улице. Если бить в челюсть, то процент потери сознания от такого удара равен 90%. Ублюдок больше не навредит. Хотя-бы ближайшие пятнадцать минут. Нет до него дела! - Ибо! Упал, лежит опираясь на локоть. Нож торчит слишком высоко! Совсем недалеко от сгиба бедра. Только-бы артерии не задело... Вытаскивать нельзя. - Нёни! Хватает ртом воздух, взвывает: - Мммм! Вытащи! Вытащи скорее! И от боли - трясёт. А Сынён только теряет время. - Нельзя вытаскивать! Потерпи пожалуйста! Терпи, я тебя отнесу! Сынён подвигается вплотную, пропуская ладонь под здоровой ногой… - Ааа! - тут же страшно отзывается Ибо эхом. Сынен и вздохнуть не успевает, - Нет! Не трогай! Пожалуйста не надо, пожалуйста! - Ибо на автомате отстраняет его от себя, но тут же цепляется за его футболку рукой... При малейшем движении лезвие сдвигается и разрывает сильнее. - Пожалуйста... Помоги! Больно... - вдох-выдох, - Блять, как больно! - он тянется к ране, но отдёргивает руку. Снова тянется. Снова отдёргивает. Шок. Тебе нельзя! Думай, Сынён! Господи, что ему... Как помочь?! Отнести... но вытаскивать нельзя, не донесёт точно… Ибо не может терпеть и плачет от бессилия: - Мама, мамочка..кммм... Сынён находит решение. Через истёртый красный ремешок с кристаллическим дисплеем на запястье Ибо можно связаться с его родителями... Врачи смогут добраться до сюда с носилками. А он побежит вперёд, патрульные должны быть отсюда в километре, они будут быстрее врачей. А ублюдок… Убить. Естественная мысль, легкая, не задевает внутри ничего. А то вдруг очнётся. Нет-нееет, нельзя такое допустить. Убить его. Голыми руками задушить! Тварь. - А-Бо, ты мне веришь? Всё будет хорошо! Дыхание поверхностное... но Ибо находит силы чтобы не впасть в панику, сглатывает и кивает: - Я не мог не... Он же ножом по тебе попал... мммм! - Сынён отстёгивает его красный ремешок, а Ибо зажмуривается - Я больше... я послушаю тебя в следующий раз, Нёни! Я... как больно..., - глотает воздух, - Ммм... Не выходит говорить, получается только...дышать. Снятый ремешок выпал из рук Сынёна: Впереди, из далёкой глубины узкого прохода светились два красных уголька. Не просто светились ...трещина поползла по дисплею... Они приближались! Что это?! Ещё один ёбнутый городской? Киборг?! Времени хватило только чтобы выпрыгнуть и встать вперёд, загораживая Ибо собой. - Нёни, кто там? Мы... отсюда… не... Ибо замолкает, но Сынён не обращает на это внимания, он видит только приближающиеся красные... Зрачки! И встаёт в стойку. Не подпустит. Мальчик за его спиной затих. Всхлипнул. Только один лишь разок. А за этим беспомощным всхлипом Сынён ощутил своей кожей, как холод коснулся его правой руки. Это заставило обернуться. Подполз к ногам, протягивает, касаясь окровавленной, подрагивающей сталью его ладони: - Возьми. А-Бо... что ты наделал… Ибо прижимает руку к тому месту, откуда только что было вынуто широкое лезвие, но это ему совсем не помогает. Бледная кожа за секунду покрывается бордовыми ручьями. Красный-белый. Нам с тобой некуда бежать, негде спрятаться… Черный - в руках. Сынён ловит выпадающий нож. Он крепко перехватывает его за ручку. - Если ты нам не помочь идёшь, я убью тебя! Если не помочь, я зарежу! Зарежу тебя! Не подходи! Он готов. Перехватив рукоять для удобства... Чтобы с размаху! Занести сверху и вспороть! Отрезать! Что угодно! А потом… Сынён видит зелёный прицел. Только у полиции такой вид оружия! Никто не будет рад зелёному лучу на своей груди... Никто не будет рад так... ...как рад этому сейчас Сынён! Солдат! - Спокойно, парень! Не дёргайся! Что с другом? - Он ранен! Помогите! Ножевое в бедро! Сынён выкрикивает эти слова, а окровавленный нож всё так же зажат в его белеющих от напряжения пальцах. - Помогу, только, Парень... - мужчина не подходит, - Тебе нужно отдать мне или выкинуть в сторону этот нож. - Х-хорошо, - Сынён запинается. Он видит как мужчина опускает ружьё и никакой луч больше не целится в его открытую грудь. Нож наконец-то звенит об асфальтовое покрытие. А дальше… Солдат незамедлительно опускается перед его Ибо, интересуется у него их именами. Отвлекает? И просит Сынёна помочь. Солдат требует его футболку. Через секунду она уже в его руках. Сынён не понимает зачем он её скручивает, он думал что солдат собирается перевязать ею... Тут же, мужчина передаёт ему транквилизатор, который Сынёну нужно воткнуть в шею нападавшего, чтобы тот не очнулся до приезда полицейских. А после солдат просит помочь ему зафиксировать жгут на Ибо. И маленький Ибо кричит. Потому что ему больно, когда... Для лучшей транспортировки пострадавшего, солдат сгибает его ногу в колене, насильно притягивая её к торсу порванным бедром, пережав предварительно, моментом ранее, кровоток с помощью валика из футболки Сынёна. А сам Сынён вынужден схватить в этот момент Ибо и его руки. Крепко, чтобы не помешал... И они вдвоём причиняют ему больше боли, чем причинил недавно этот самый тесак, поблёскивающий кровавым лезвием на асфальте. Боль во спасение. Настоящая. Не та ересь, о коей трактуют книги древних. Сынён не закрывает глаза. Он смотрит в исказившееся лицо. Он слушает его голос. Изо всех сил держит. И Ибо хватается за него, оставляя на коже следы. Они оба... им двоим невыносимо! Невыносимо... Вудз теряется... И он не понимает, кому из них больше... ...навсегда запомнишь. Солдат говорит Ибо, что он молодец и крепкий малый, когда Ибо дышит рвано сквозь зубы, а пот стекает по его серому от боли лицу. Выдержал. Даже сознание не потеряв... Сынён убирает ладонью влагу с его бледного лба, по вискам... И понимает одну важную, необратимую для себя вещь. Точка отсчёта... Не появись тут полицейский - он бы не справился сам. Он бы побежал искать подмогу к посту, а его... а Ибо, он истёк бы кровью за эти минуты. Тяжёлые мысли, больные, мёртвые. Ведь он не умеет ставить жгуты… И никогда бы не нашёл то место с артерией, где можно перекрыть кровоток… А если бы взял его на руки и понёс…? Смог бы он вынести его хотя-бы из этой ловушки - коридора в триста метров?! На сколько бы хватило сил у тщедушного подростка?! Растерялся... Замер как дохлая лягушка, когда был так необходим! Да... даже сейчас он бежит вслед за солдатом, что несёт Ибо на руках, и не успевает за ними... Спины уже даже не видит! Не успевает... Ноги подрагивают... Какой он всё-таки слабый! Всегда будет некуда бежать, негде спрятаться… Нет. Этого больше не повторится! Он добежит за солдатом до медицинского центра! Ещё один шаг. И ещё. И снова! Беги! Беги, Сынён! По лёгким ползёт раскалённый после дневной жары воздух. На вдох.. на выдох... Быть рядом. Просто знать, что в безопасности. Он должен! Просто не может по-другому! Точно! Солдат! Он же сильный! Надо как он... Необходимо! Вот тогда-то… и он сможет защитить! Тогда-то, он такого больше не допустит… Как стать таким? Как стать солдатом? Нужно спросить! Узнать! Беги! Беги, Сынён! Это второе дыхание? Или сила воли? К чему эта воля, кому это нужно, Сынён? Всё это для тебя… Ты нашёл самый короткий путь к звёздам. Вслепую. Не видишь? А жизнь прямо сейчас шаг за шагом превращается в единственный смысл... Кому это нужно?! Дурак. Вудз видел своими глазами, чувствовал на своих губах. Его Ибо совсем не это было нужно, а совсем другое... Было. Нужно. Беги, Сынён... И у него хватает этих сил, чтобы ввалиться в центр и хрипеть перепуганной сестре: - Солдат с мальчиком! Он живой? Бок горит и внутренности грозят вывалиться изо рта вместо слов на глянцевую плитку, но он повторяет: - Солдат с мальчиком! Мальчик живой? - С Ван Ибо всё хорошо, - отвечает ему солдат с красными угольками зрачков. Полицейский идёт к нему навстречу, но не успевает подхватить. В глазах темнеет. Вудз слышит выстрел. Глухой. Ствол с глушителем... Новая картинка открывается перед ним белым свечением в конце тоннеля. Сынён уже сидит в коридоре местной больницы с перевязанным торсом. Видимо рана ерундовая, раз его не положили в палату. На корточках перед ним спаситель - солдат с угольками в глазах. Он печально, по-свойски улыбается и спрашивает: - Ты и правда хочешь стать таким же? - его палец в кожаной перчатке показывает на свои алые радужки глаз. - Да, - Сынён ни секунды не думает. - За такую силу тебе придётся многим расплатиться. - Меня это не пугает! - с отчаянной решимостью чуть ли не кричит в лицо солдата. ...глупый мальчишка. - Защитить его хочешь? А если будет сила как у меня, а помочь не сможешь? Что тогда будешь делать? - Не будет такого! Смогу помочь всегда! Всегда рядом буду! Мы настоящие друзья! А не какие-нибудь там… - Ясно, - мужчина по-доброму улыбается и смотрит не куда-то в сторону, а в его глаза, - Это твоё желание. Ты уверен, что не передумаешь? - Никогда не передумаю. Ты знаешь, как мне стать таким? Есть возможность? Если я не городской и у меня денег нет… Как я могу стать таким, ты знаешь? - Тихо-тихо. Я понял тебя, Сынён. Давай так, - мужчина оглядывается и щёлкает языком, - Я тебе сейчас секрет расскажу... один. Даёшь слово, что никто кроме тебя об этом не узнает? Парень кивает головой так, что ещё немного его энтузиазма, и она соскочит с плеч и покатится резиновым мячиком по глянцевому полу… - Не все полицейские - Городские. Это очень не чистая работа. Столько городских на грязные поручения не найдёшь… И Сынён слышит то, что хотел слышать. А больше... ...его ничего и не волнует. Солдат вытаскивает из сумки в кобуре маленький металлический квадратик. Он нажимает на него с краю от корпуса. Квадратик щёлкает, открываясь, и выпускает фитилёк огня. Сынён узнаёт эту штуку. Это древняя безделушка. Ибо показывал ему такую в мастерской отца. Они делали их для кого-то на заказ. Зажигалка. - Держи, это тебе. Мужчина перекладывает прохладный квадратик в его руки. - Ты подумай ещё, Сынён. Это грязная и нелёгкая работа. Тебе придётся подписывать контракт… - Насрать на контракт. Не нужно мне думать! - Не спеши сгоряча. Это моё условие. Парень поджимал губы, но кивал. Он давно... на всё готов. - Это не обычная древняя безделушка с огоньком. Посмотри на дно. Сынён перевернул вещицу. - Ровно через месяц переключи этот индикатор, если не передумаешь. Если передумаешь, то просто в море утопи. Договорились? - Договорились. Закончилось. Его детство - беззаботное время. Ясно, что мальчик сделал свой выбор. До - тупого тесака в ноге. До - тупика в конце. Сынён хотел этого после самой первой драки, в которую им посчастливилось ввязаться... вдвоём? Или? Желание начинает сбываться. Он не упустит эту возможность. - И никому, понял? - Никому…- паренёк щёлкнул зажигалкой, посмотрел на сине-оранжевый огонёк и аккуратно её закрыл, - Солдат? Мужчина обернулся. - Как твоё имя? - Имени нет. Зеро. Сынён не был идиотом, он должен был понять, что значило это позывное. ...на благо Единого Государства. Без права на свободное будущее... Живая кукла. Прикажут - выполнит. Думать не будет. Существует приказ - существует исполнение. Он тут... для этого. Картинка вновь сузилась до пятна света в конце тоннеля. Перед глазами Вудза был теперь он сам. Точнее... Его отражение в зеркале. Отражение смотрело и скалилось ему в лицо, изображая улыбку. Вокруг глаз залегли глубокие чёрные тени. Улыбка в зеркале - исчезла. Испарилась, словно и не было. Отражение медленно подняло и направило сложенные пальцы на манер пистолета. В его голову. И… Снова звук глухого выстрела. Раз, два, пауза, три. Просыпайся!

***

Вудз сидел на своей солдатской койке. Тяжело. Не отдышаться. Пойти бы умыться. - Мари, сколько времени? - Через двадцать минут подъём, - ответила ему программа. Показалось даже, что её голос звучит с неким сочувствием, прямо как у человека. Погано. У Мари есть сочувствие?! Или она его изображает, как он сам - улыбку, когда кривит губы в тщетных попытках у зеркала? В целом, ощущение такое, как будто он не спал, а бегал с Сынёном по его воспоминаниям. Ему это всё совсем не нравится... Но... есть приказ. В зеркале душевой тени под глазами приобрели новые оттенки. Холодная вода вновь окатывает не отдохнувшее лицо. "Будто тебе это поможет," - думает Вудз. Скоро будут как во сне. И бодрости такие мысли тоже придать ему не смогли. ...хуже чем неделю назад. Отдохнуть бы денёк... Доктору Джексону это будет интересно. Сынён не топил зажигалки в море. Ведь стоит и улыбается сейчас в зеркале Вудз, а не Сынён. Вывод сделать не трудно. А вот если бы утопил безделушку… Мёртвым быть не больно. Верно? Что-то, как-то... смешно? И снова эхо. Ведь тут не может быть по-другому. Только это эхо раздаётся не от ботинок или от стонов боли гниющих заживо заключённых. Оно от смеха. Вудз ещё пару минут позволяет себе похохотать, согнувшись, опустив лицо почти в самую раковину. Можно ли считать его смех победой?