Хорошее отношение к Филинам

В открытое окно лился солнечный свет. Он был белым и скорее не лился, а нитями пролезал в тусклый и холодный дом Григория. Рассвело совсем недавно, но Гриф знал, что через несколько часов опять потемнеет. Филин начал замечать за собой, что стал больше спать и что сон ему теперь был необходим. Раньше он мог не спать больше трех суток, занимаясь преступными делами и выясняя отношения с теми, кто хотел занять его место. Раньше претендентов на его роль было много, а теперь не стало вовсе. Теперь все было по-новому. Без нитей, которых он, к слову, почти не ощущал в своем ослабшем организме, ему, конечно, стало куда лучше. Он знал, что они все еще где-то там, опутывают легкие и вьются в опасной близости к сердцу. Но после разговора с Аглаей он изменил свой подход к этим красным тварям, и теперь, когда узлы почти совсем распутались и вяло оплетали его кости, он просто не знал, что делать дальше. Делай что хочешь – ба! Легко сказать. Но Филин, он же не дурак, понимал, что почти каждого жителя Горхонска теперь томило похожее чувство, связанное, правда, не с марионетками и нитками, а простым отчаянием и страхом перед неясным будущем. Что взбредет в голову семьям? Не будет ли хуже, чем раньше? Не будет – говорит Бурах. Артемий, конечно, лицо солидное, герой как-никак, но вдруг и он ошибается? Григорий знал, что Бурах не ошибается. Что-то ему подсказывало, что не может Бурах ошибиться, особенно теперь, когда никой степной ерунды больше нет. Артемий молодец, теперь его дело, на пару с Капеллой и компанией – всех успокоить и уверить, что стоит все-таки дальше жить и что нужно чем-то заполнять образовавшуюся пустоту, иначе она будет расползаться дальше и дальше, пока не поглотит все. Те, кто не хотел мириться с этой пустотой, сразу же сделали ноги из Горхонска. «Слабаки», – подумал Григорий. В любом случае, что делать Бураху кристально понятно. А Грифу? Помогать Артемию? Хороший же из него получится поддерживальщик. Никто его и слушать не будет. Да и не очень-то хотелось, честно говоря. А если уж совсем честно, то Григорию вообще ничего не хотелось делать. Но за последние несколько дней он понял, что тонуть в теплой, в отличие от всего остального, приятной на ощупь пустоте тоже не выход. В дверь постучали. Гриф со вздохом встал со стула, тот жалобно скрипнул, не желая отпускать хозяина. Накинув на плечи плед, который отдала ему Лара в знак благодарности за то, что он навещал Стаха во время его длительного выздоровления, Гриф направился к двери. Шаги давались ему с трудом. Мышцы болели, неясно из-за чего. Как будто он день-два назад присел раз сто, а затем отжался на скорость. Когда они были маленькими, они иногда устраивали спортивные состязания. Лара всегда проигрывала. Вспомнив это, Григорий ухмыльнулся. Будучи не самым физически сильным, он часто мухлевал в такого рода играх. Хотя, когда Форель со стоном отчаяния падала на землю, не в силах больше встать, Стах и Медведь обычно сражались между собой, не обращая внимания на Григория. Тогда ему было на это наплевать, а сейчас бы он, должно быть, разозлился. За дверью стоял запыхавшийся Ноткин. Он был весь красный как рак, видимо, долго бежал без передышки. Он, совсем выбившись из сил, оперся на дверь, поднял руку и попытался что-то сказать, но изо рта вырвалось только нечленораздельный хрип. В рот попало столько холода и снега, что говорить было невозможно. Гриф поднял бровь. Это представление было совсем нехарактерно для всегда строгого и твердого Ноткина. Белый пар клубами вылетал из его рта, пока тот пытался отдышаться, зажав рукой бок. Григорий потеплее укутался в плед. – Баба твоя… – выдохнул Ноткин и закашлялся, – Приехала. Плед упал на порог и его пушистые края тут же намокли, соприкоснувшись со снегом – Какая баба? – Ну какая-какая? Твоя. На станции стоит. Поезд утром приехал. Там еще этот, ну, ё-мае, Данковский. Не важно, — Ноткин говорил рублеными предложениями, переводя дух после каждого, – Ну, Аглая твоя, соображаешь, нет? – Не баба она, пострел… – Гриф поднял плед и сжал руки в замок, – Почему лично пришел? – Чего? Я почему? – Ноткин на секунду задумался, – Ну, вы почти как Хан и Капеллка, только постарше, конечно, но… – То есть ты хочешь сказать, что дети… – Ничего я не хочу сказать, все с самого начала было ясно, просто мы никогда ни в чьи дела не лезем. – А на этот раз решил залезть? Ноткин хотел ругнуться, но сдержался. – Ладно-ладно, прости, – извинился Григорий, мыслями явно находясь где-то не здесь. – Если б у меня такая ба… девушка была, я рванул бы к ней тут же со всех ног, а ты стоишь ворон считаешь, – обвиняюще сказал Ноткин после паузы, исподлобья смотря на Грифа, и фыркнул, – А я к тебе еще бежал. Мог бы Уголька послать или вообще никого не посылать. – Знаешь, я ведь даже смирился с тем, что она совсем исчезла. – Смирился – молодец, а я пошел, – бросил Ноткин, плюнув в снег. Ну и Гриф рванул. Рванул в одной рубашке, схватив Ноткина за руку. Двинул так, что Ноткин, чуть не упав от неожиданности, еле поспевал за ним. Лучи иглами отскакивали от снега и кололи глаза, врезались в руки и плечи. Гриф щурился, прикрывал лоб рукой и бежал не видя дороги. Все дороги так или иначе ведут на станцию. Они сбили пару мусорных баков, которые с грохотом повалились на мостовую. Женщины, шедшие в магазин, чтобы, как обычно по утрам, закупиться продуктами, шарахались от них, а мужчины, пьяные с ночи или бодрые, идущие на работу, расступались перед ними, крича оскорбления вслед. Грифа заносило на поворотах, он хватался за кирпичные стены, чтобы не упасть, отталкивался от них и ускорялся еще больше. Ноткин слышал, как Гриф начал задыхаться, однако он ни на секунду не сбавлял темп и даже не думал о том, чтобы остановиться. Ему, казалось, и вовсе не нужен был воздух. Они двумя резными индейскими копьями выскочили из города на железную дорогу и вихрем понеслись по ней. Ноткин поскользнулся на льду и начал падать на спину, подумав, что это, наверное, конец его недолгой, но занимательной жизни, и что он не потратил ее зря, создав чудесное общество двоедушников, но тут Гриф резко крутанулся на подошве, стремительно развернулся и подхватил его, твердо поставив на ноги. Ноткин, тяжело дыша и выпуская клубы пара, пробормотал что-то вроде благодарности, и они ринулись дальше. Мимо них всего за несколько секунд пронеслись злосчастные склады, за ними возвышающиеся над степью заводы и показалась наконец станция. Они пролетели все это заледеневшее расстояние, будто на коньках. Ветер не свистел в ушах, но шептал в них всякие гадости, в которые Гриф не вслушивался. В голове было совершенно пусто, и его сознание похоже было на заснеженную степь, где нельзя найти ничего, кроме километров снега и мёртвой травы, отказавшейся засыпать до весны. Завидев ржавый локомотив и небольшое детское столпотворение, Гриф внезапно затормозил. Ноткин врезался ему в спину, упал на снег, вскочил и тут же уперся руками в коленки, пытаясь отдышаться. Они остановились, так и не дойдя до станции. Где? Дети, так долго ждавшие поезд с, преимущественно, конфетами и другими сладостями к новому году, бегали вокруг вагонов, и не было бы никого, кто бы их разогнал. Так уж заведено в этом городе – дети везде первыми. До Григория доносился звонкий детский смех и визг, кто-то повалил кого-то в снег, а кто-то искал самый вкусно пахнущий вагон. Обрывки слов и разговоров летали в холодном воздухе, касаясь то красных ушей Ноткина, то белых, бледных Григорьевских. Отчаянно всматриваясь в белый станционный беспорядок, Григорий, поджав губы, уже поверил, что все это было лишь наваждением, но тут он заметил длинную черную точку. Дети хороводом ходили вокруг нее, а потом, расцепившись, разбежались в разные стороны, сбежались снова, дергая за платье и поднимая свои белые головы вверх, смотрели на строгое, измученное, непонятно зачем снова сюда явившееся лицо. У Филина пересохло в горле. Аглая, твердо стоя на земле, смотрела прямо на него. Она будто постарела, обессилила и совсем увяла. Гриф был уверен, что малейшее дуновение ветерка способно было сбить ее с ног, и тогда бы она, наверное, уже не смогла встать. Она смотрела на него усталыми, очень утомленными, серыми равнодушными глазами. Дети, завидевшие Грифа в дали, тут же прекратили беготню и глядели то на него, то на Аглаю, предвкушая что-то интересное. Гриф, почти не дышащий, застыл с открытым ртом, не находя в себе сил шевельнуться. Ноткин с недоумением смотрел на него. В одной рубашке на голое тело, потный и медленно коченеющий, Григорий стоял на морозе и смотрел на Аглаю. – Ты чего? Она же тебя ждет! Гриф, все еще не смея шелохнуться, стоял и чувствовал, как у него подкашиваются ноги. – Иди! – почти требовательно, но все еще в растерянности посоветовал Ноткин. Грифа обдало жаром. Он попытался сделать шаг, но почувствовал, что острые грубые нитки затягиваются в узлы вокруг всех его конечностей, не давая сойти с места. – Ну! – разозлившийся Ноткин изо всех сил толкнул Грифа в спину. Этот толчок дал Григорию сил, и он, как с горки, покатился по снегу, еле успевая переставлять ноги. Дети захлопали в ладоши. Он, ничего не слыша, стряхнул с себя все нитки и оставил их лежать на снегу. Григорий с размаху врезался в Аглаю, обнял ее, подхватил и закрутил в воздухе. Дети завизжали от восторга и тоже начали кружиться, разбрасывая повсюду снег. Аглая, несмотря на внешнюю холодность и усталость, была очень теплая. Стертые подошвы ботинок легко скользили по снегу, и они крутились все быстрее и быстрее, Григорий прижимал Аглаю к себе, боясь отпустить и снова поставить ее на землю. Один раз земля чуть не отобрала ее у него. В водовороте закружились снег, Ноткин, поезд, все остальные дети, Данковский, неохотно выползающийиз вагона. Остались только Гриф с Аглаей, остался только черный, рыжий и красный. Но красный – всего лишь от холода. * Они сидели за столом в квартире Грифа. За окном было уже совсем темно, пошел снег. Казалось бы, куда уж больше? На столе стоял фонарь – свечек у Григория не водилось – и две кружки чая. От них валил пар. В одной, которая была ближе к Аглае, было побольше заварки и чая, в другой, принадлежавшей Грифу, поменьше. Они уже съели весь хлеб и печенье, что оставалось в доме. Как назло, больше еды у Грифа не было. Он собирался за продуктами днем, но из-за событий, произошедших после прихода Ноткина, поход за продуктами, конечно, пришлось отложить. – Все стало так хорошо. Будто во сне. Я думал, что и вы мне снитесь. – Мы же уже решили на «ты», – Аглая отпила из чашки и поперхнулась. Гриф вздрогнул, привскочил и хлопнул ее по спине. Она, кашляя, подняла руку, показывая, что помощь ей не нужна. – Но на самом деле ты мне ни разу не снилась. Поэтому я так и подумал сначала. Я все ждал, когда провалюсь в холодный сон и увижу там хоть какой-нибудь намек на тебя, но ты так ни разу и не появилась. Не всяку кручину заспать можно, – Гриф слабо улыбнулся, – Потом все пошло своим чередом. Аглая наконец откашлялась: – Когда я уехала, я тут же про тебя забыла. – Оно и понятно, – с тоской отозвался Гриф. – Но мне некуда было идти. Сложно живется, когда в мире нигде тебе больше нет места. В любом случае это лучше, чем быть к чему-то накрепко привязанной, но не суть… – Не суть… – эхом откликнулся Гриф. – Когда я поняла, что закончила все, что нужно было закончить, мне больше ничего не оставалось. – Да, доиграли роль, а что делать непонятно. Лучше ли будет вести бесполезную и несчастливую жизнь, постоянно страдая? Не слишком ли высока цена за свободу и стоит ли она того? Было такое, и над этим размышляли. На этот раз улыбнулась Аглая. – Не совсем так, Гриф, но ладно. Я веду к тому, что вспомнить то, что вы меня здесь дожидаетесь в своей, так сказать, гениальной дыре, было…приятно. Думаю, это даже в какой-то степени спасло меня. Гриф снова оглядел Аглаю. Усталая, худая, побледневшая, какая-то сжавшаяся, она сидела у него за столом, и свет от лампы страшными тенями бегал по ее лицу. – Это точно. Поспать бы тебе не помешало. Они посидели еще минуту в молчании. – Здорово, что ты приехала. – Здорово, так здорово. – А тебе самой не весело? – Пока нет, – Аглая закрыла на несколько секунд глаза, – Устала. Я завтра у тебя поинтересуюсь, как ты тут проводил время и почему вы теперь с Ноткиным парой ходите, ладно? – Ладно, – Гриф придвинул стул еще ближе к столу, хотя, казалось бы, куда уж ближе, – Значит, ты все-таки и на завтра останешься? – Куда ж я денусь? – И на послезавтра? – Если позволишь. – Здорово, – Григорий привстал со стула, – Здорово. – Что-то не так? – Аглая знала, что не так. – Нет. В смысле, да. Зачем мне тебе врать? Ты же и так меня всего насквозь видишь, – Григорий усмехнулся, – Поменьше хоть ниток стало? – Поменьше, – соврала Аглая, – Давай, импровизируй, Григорий. Закончились милые встречи, теперь пора поговорить и важном. – О важном, о важном, важном… – Филин сделал вид, что задумался, – Важное. Ну, да, ты теперь должна исчезнуть, правильно? – Не знаю, – пожала плечами Аглая, хотя все прекрасно знала. – Вы, то есть, ты дала мне толчок, чтобы я дальше мог пойти сам. Ну, это я вроде понял. И… Спасибо тебе за это, конечно. Теперь это моя пьеса и я главный герой, все такое, а такие фигуры как ты, извини за каламбур, надолго в сюжете не задерживаются, – почти грубо буркнул Григорий, – Они просто должны заполнить дырку между плохим и хорошим, ну а потом – все. Теперь я хороший. – И? – Но я не хочу, чтобы вы исчезали. Знаете, что, Глашенька, давайте теперь будем жить вместе, а? Станете тоже новой Аглаей, преобразитесь. И у вас тоже начнется своя сюжетная линия, и все потом будет хорошо, – Гриф одновременно умоляюще и виновато посмотрел на Аглаю, – Только не убегайте опять, пожалуйста. Я знаю, что я без тебя выдержу по сценарию, но… Аглая долго смотрела на него, будто пытаясь разглядеть что-то конкретное, но потом улыбнулась. – Григорий…Вы, в смысле, ты…Что ты несешь? Каждый раз одно и то же. Филин опешил и даже отшатнулся. Он ждал чего угодно, но не… – Сценарии какие-то, сюжеты… Господи помилуй, – Аглая рассмеялась. Ее смех был как всегда жесткий и как будто сырой, – Совсем с ума сошел? Куда мне теперь из Горхонска, дорогой мой? Больше некуда. Я бы и рада исчезнуть, да нельзя никак. Гриф хотел спросить, почему она так с ним поступает. Но не спросил. Может быть, он спросит через недели две или через месяц. Но сейчас он растерянно хихикнул, встал из-за стола и аккуратно обнял тоже привставшую Аглаю. И правда, вся эта театральная дребедень – пройденный этап, без нее куда лучше живется. Все было хорошо, как во сне. – Гриф, я не думаю, что нам стоит, ну… – О…Ой, простите, – Гриф сконфужено отпустил Аглаю, – Прости. – Вообще-то я хотела поговорить о том, что я совсем не уверена, что испытываю к вам те же романтические чувства, какие вы испытываете ко мне. – Да какие романтические чувства? Я тебя просто так люблю. Они немного помолчали. Аглая обдумывала, что сказать дальше, а Гриф ждал. Он никогда не чувствовал себя таким свободным. – Утро вечера мудренее, Глашенька, – ласково изрек Гриф, – Завтра все поймем. Хорошо все-таки, что ты приехала и никуда не собираешься уезжать. Завтра я познакомлю тебя Ноткиным. Ты наверняка знаешь, кто он такой, но он-то тебя нет. Я думаю, ты ему очень понравишься. Мы, знаешь ли, сдружились в последнее время. Потом зайдем к Люричевой поздороваемся, а потом и к Бураху заглянем, вспомним былое. Ну, как? – Хорошо, – отозвалась Аглая. На словах все звучало, конечно, хорошо. Аглае лучше бы было из этой маленькой серой квартирки вообще не высовываться, а то еще одну охоту на ведьм-инквизиторов объявят, вот только сжигать будет не она, а ее, но Григорию было как-то все равно. У него с помощью Аглаи получилось выползти из всех узлов, что, казалось, петлей завязались вокруг его шеи, значит и у Аглаи тем более получится. Теперь его очередь ей помогать. – Ну, целоваться пока не будем, – уточнила Аглая. – Не будем, – подтвердил Гриф. Еще помолчали. Чай уже совсем остыл. Гриф почесал затылок: – Ну, может, в честь того, что мы все так хорошо решили… Можно все-таки один разок?