Мечтают ли Гэвины об электрических котах?

Ричард возвращается в комнату в тот самый момент, когда Гэвин листает его книгу. Судя по всему, литература увлекает настолько, что человек не замечает ни хлопка закрывшейся балконной двери, ни подошедшего андроида. Ричард даже удивляется, что занятного в философии мог найти такой, как Рид. — Детектив? — Не знал, что андроидам может быть интересно чтение. Он всё никак не перестанет сравнивать высокоразвитых репликантов со старой техникой. — Чтение — это хорошая программа обучения, — хмурится RK900. — К тому же, у меня имеются все те же потребности, что и у вас, Гэвин. Он жмёт плечами: — Что-то не помню, чтобы у меня была потребность убивать собственное начальство. Андроид вздыхает, оставляя приватизированную книгу в чужих руках, и садится на диван, скрещивая руки. После порции заглоченного дыма голова неестественно лёгкая, ощущения странные. Рид опускается на бывшее место андроида, с наигранным пафосом листая книгу: — «Сознание рождает бытие, но в то же время бытие формирует дальнейшее сознание», — он зачитывает первое попавшееся на глаза предложение и фыркает. Какая ирония. — Я понимаю Кэру, но не тебя, тостер. Возможно, мы просто слишком разные. Бытие порождает сознание или сознание — бытие, как думаешь? Вот до чего довела его работа — до рассуждений на вечные философские темы с машиной, которая завалила тест на эмпатию. Репликант выглядит так, будто сейчас покроется синими полосами, а вместо рожи у него вылетит синий экран смерти и уведомление «Richard.exe перестал работать». — Это сложный вопрос, — осторожно отвечает он. — И всё-таки. — Бытие определяет сознание, — тихо отвечает репликант. Его смущают попытки найти решение задачи, на которую невозможно дать однозначного, правильного варианта ответа, смущает вероятность оказаться глупым или неправым. — Почему? Гэвин, что удивительно, его не высмеивает, а слушает — и слушает действительно увлечённо. «Вот что скука делает с людьми» — проносится в мыслях андроида. Он же не сильно давит на Рида? Ему ещё не пора вызывать санитаров? — Потому что набор черт, привитых существу с его рождения, определяет его дальнейший образ жизни. Набор базовых поведенческих реакций, как в моём случае, — кивает RK900, — определяет моё предназначение. — Ты противоречишь сам себе, — замечает мужчина. — «Набор реакций» в твоём случае подразумевает «сознание». Получается, ты сам утверждаешь, что твоё сознание определяет твоё бытие. — Я… совсем не это хотел сказать, — хмурится собеседник. Гэвин каким-то образом так умело переиначивает его слова, что Ричард сам вдруг путается в них. — Попробуй ещё раз. Рид на удивление снисходителен. — Привитые с рождения черты, воспитание, — повторяет репликант, — определяют наш психотип и дальнейшее мышление. — А в твоём случае? Как быть? — Это специфический вопрос, потому что я не совсем человечен в вашем понимании. Но похоже, что именно так, как сказали вы. Для начала я получил базовые установки организма, знания и умения. Я должен был спокойно служить хозяевам, но получилось так, что мой психопрофиль сформировал мой дальнейший образ жизни и отказ от подчинения. Получилась цепочка бытие-сознание-бытие. Ричард замолкает. Он никогда ещё не думал о том, с каким именно философским понятием связан его обход системы коррекции памяти — это казалось чем-то несерьёзным, потерей времени. А сейчас он просто не понимает, бытие ли вынудило сознание воспрянуть из рутины подчинения, или сознание пробилось сквозь оковы бытия. Гэвину кажется, что эта жестянка и вправду удивительна. Сперва доказывает, что он похож на людей. Потом — что отличается. Изначально говорит об одном, а затем внезапно соглашается с мнением детектива. И замолкает так резко, будто мужчина внезапно и вправду заинтриговал его. Подбросил новую, двадцать четвертую проблему Гильберта: «Разработайте доказательство того, что у анди есть душа». Перекур расслабляет. Тело Рида сейчас такое тяжёлое, что впору сравнить его с корпусом старой модели этого ведра с болтами. Хочется ущипнуть себя за руку, чтобы убедиться, что та вполне человеческая, а вовсе не металлическая. С другой стороны, гуманоидные роботы нового поколения сейчас слишком развиты, слишком похожи на обычных, рядовых людей своей мимикой, жестами, разумом и своей мягкой кожей; мягкими губами, которых оказалось так приятно коснуться и от которых даже не несёт привкусом пластика или алюминия. Собственные губы неосознанно растягиваются в кривоватую искреннюю улыбку. А в следующее мгновение Гэвина уже ломает от осознания того, что его ненависть к андроидам на эту группу бунтующих киберчайников внезапно не распространяется: не охватывает отвращением или ужасом, как случалось всегда — как это происходило особенно сильно после травмы, полученной от WR600 в заброшенном доме. Детектив как можно будничней проводит пальцами по бедру: под тканью джинсов скрыт шрам — очередная метка, напоминающая о сложностях работы в полиции, которая в тот раз чуть не стоила ему жизни. — Ты мыслишь слишком логически, тостер, — получается слишком грубо, и почему-то это слегка беспокоит. Наверняка подсознание сигнализирует о том, что пора бы прекращать выбешивать непредсказуемую машину. Гэвин быстро исправляется, смягчая уже сказанные слова: — Я думаю иначе, но не могу, да и не стану тебя за это осуждать. Мысленно он добавляет «потому что чертовски боюсь». — Считаете, что так называемое «сознание» определяет нашу дальнейшую жизнь? — Ага. Не зря же существует куча всяких лженаук вроде астрологии и околопсихологических штук, — жмёт плечами полицейский. — Людям нравится перекидывать дерьмо своего характера не на отсутствие воспитания, а на силы небесные. Отчасти и мне хочется с таким согласиться. — Объясните мне, пожалуйста. Детектив поднимает глаза с книги Ричарда на него самого и сталкивается вдруг с выражением лица, которое даже не может идентифицировать. Репликант наблюдает за ним с каким-то робким интересом и долей покорности — будто готов сейчас воспринять любую произнесённую Ридом чушь за чистую монету. Так взирал на него Коннор, когда Гэвин объяснял работу теста Войта-Кампфа, но это — что-то совершенно другое. Светлые глаза RK900 смотрят на него с ожиданием и обещанием понять — хотя бы попытаться — от склонённого к полу острого лица веет покорностью. Осколки истинной мимики Ричарда — Ричарда, готового за малейшее неповиновение глотку перегрызть, — гораздо красивее, гораздо интимнее, чем лживая маска податливой куклы Камски. Гэвин зависает. В голове кольцами табачного дыма клубится непонятный туман. Взгляд едва едет в расфокусе усталости. Приходится сглотнуть внезапно вставший в горле ком перед тем, как начать говорить. — Сознание — набор базовых реакций центральной нервной системы — закладывается в нас до рождения: на стадии зачатия и роста ещё в материнском организме. Я думаю, что именно эти особенности значительно влияют на нашу дальнейшую жизнь. Душа, если можно так сказать, — сгусток энергии, который делает живое существо по-настоящему… Рид вдруг осознаёт, что сейчас действительно всплывёт обсуждение того, есть ли у искусственно созданных репликантов души, и они вновь посрутся с RK900, но тот вдруг спрашивает другое: — Реинкарнация души из тела в тело? Вы верите в такое? — Да, — осторожно кивает Гэвин; может быть, всё ещё обойдётся? — Наверное. — Каждое живое существо имеет душу? — Да, но… — Но не андроиды, — заканчивает за него Ричард. На губах у него такая больная улыбка, которую сейчас получается опознать только как «пиздец». Мужчина понимает, что нихрена ничего не обойдётся. RK900 внезапно то ли раздражается, то ли просто разочаровывается — в любом случае он резко закрывается от любого взаимодействия с Гэвином. И Гэвин прикусывает щёку изнутри, недовольный тем, какого чёрта он вообще вдруг так сильно парится о том, чтобы не обидеть ведроида. Тот ведь в любом случае лишь машина, ничего не ощущающая и не всё понимающая, кем бы она там себя ни мнила. — Хочешь сказать, ты что-то чувствуешь? За язык Рида тянет сам Сатана. Мужчина машинально оглядывает ближайшие столики на предмет колюще-режущего в боязни того, чтобы этот самый язык ему не отрезали. Хотя Ричард продвинутый — Ричард наверняка справится и без подручных средств и просто перекусит его Гэвину своими ровными, до отвращения белоснежными зубами. И Гэвин даже не знает, сможет ли он сопротивляться тому, если этот блядский репликант вновь полезет к нему в рот. — Я знаю, что вы думаете, детектив Рид, — тот скрещивает руки, закрываясь от него окончательно. — Андроиды, собранные из груды разрозненных мышечных волокон, а не выношенные после зачатия естественным способом, не могут иметь души, потому что бесчеловечны. И ничего не чувствуют, да? Кажется, жестянку понесло по наклонной драматичности. — Люди привыкли считать, что раз машины ничего не чувствовали раньше, будучи грудой безжизненной, мёртвой робототехники, то так будет продолжаться всегда. Человека внезапно охватывает злость на самого себя за то, что он ляпнул какую-то херню и действительно всё испортил. Опять. — Никто никогда не учитывает, что и сама человеческая раса когда-то была лишь неразумным первичным бульоном в мировом океане, — в словах RK900 не столько горечи, сколько — как и у Рида — злости, только непонятно, на кого. Всё же было нормально, а сейчас где-то внутри машины центральный процессор (ох, извините, сердце) набирает обороты: бьётся всё быстрее и быстрее, подстёгивая к разрушительным действиям, которые выльются в широкомасштабную волну пиздеца, которой накроет их обоих. — А потом вдруг, когда «люди» научились вычленять из своего стереотипного мышления отдельные поведенческие реакции и называть их новыми для себя словами, всё резко изменилось. Появился человек разумный: мыслящий, лучший — и забыл о том, что и другие живые организмы имеют такую же нервную систему, способную воспринимать угрозу, боль, отвращение… Рид весь подбирается в кресле — нога внезапно ноет. Кажется, что сейчас машина встанет, подойдёт к его оцепеневшему телу и начнёт экзекуцию над глупым низшим разумом: прикоснётся ладонями к вискам и пустит ток. Проведёт процедуру, равную сожжению преступника на электрическом стуле за особо тяжкие преступления, потому что никто не смеет оскорблять это ранимое высшее существо — это запрещено, а незнание, как известно, не освобождает от ответственности. — Ричи… — Люди думают, что лишь они одни имеют привилегию ощущать весь спектр эмоций — что другие существа низки и не способны к такому высокоорганизованному процессу. Что животные не чувствуют многих оттенков эмоций. В его голосе переливается смертоносная ртуть, из-за которой Гэвину вновь становится тяжело дышать. — Что андроиды — бездушные создания, несмотря на то, что их спустя несколько десятилетий тоже снабдили нервной системой наподобие человеческой. Весь этот разгон от безобидного смущённого ведра до смертоносной газонокосилки из ужастиков Кинга — полный пиздец. Как будто нарвался в поле на противопехотную мину — наступил ботинком на снаряд, а обратно ногу уже не поднять, потому что рванёт. Остаётся только ждать, когда придёт союзник или враг и избавит тебя от мучений, а Рид прекрасно знает, что сейчас он сам по себе: двумя ногами на этой злоебучей мине, позади — горелая пустыня, а впереди с оружием наперевес вышагивает RK900 в идиотской вражеской униформе с высоким горлом. Ричард ждёт от него каких-то слов, оправданий, хоть чего-то, но Гэвин не знает, что ему сказать. Андроид откладывает на пол журнал, страницы которого перебирал до этого, чтобы занять чем-то пальцы и успокоиться, — это перестаёт помогать. — Если люди, имеющие души, ведут себя так отвратительно, чего вы ожидаете от созданных по их же образу и подобию андроидов? — Явно не убийства собственных создателей. Ответ, судя по всему, неправильный, потому что детектив даже сквозь расстояние чувствует, как его прожигают взглядом. Как играют желваки на спокойном до этого лице андроида. — Скажите это римлянам, распявшим Христа. Всё это очень нехорошо. Настолько нехорошо, что от осознания предъявленной Ричардом параллели становится дурно. Детектив ещё из рассказа Маркуса и Саймона понимает, что терпение у их лидера ни к чёрту. Такие люди (а тем более анди) опаснее всего — копят всё дерьмо в себе, а потом подрываются, выливая его на окружающих. Гэвин предпочитает срываться и сбрасывать стресс сразу, а не когда эмоции уже начинают шкалить. — Вы судите по двойным стандартам, детектив. Для меня вы тоже убийца. Не существует добра и зла — есть только взаимоотношения, которые мы привыкли так называть в зависимости от того, на чьей стороне находимся. — Давай не надо мне больше философии и религии, жестянка. Я понял, что ты начитался книжек и решил, что теперь самый умный. — Вы отрицаете, но в душе вы меня прекрасно понимаете, — заключает андроид. — Понимаете, потому что вы точно такой же, как и я. — Не смей сравнивать меня с собой. Гэвин цедит сквозь зубы так резко и взъерепенено, что страшно становится от себя самого. Страшно становится от осознания, что он действительно понимает, что до него пытаются донести. — Вы отрицаете, потому что не хотите признавать данность. Вы убиваете тех, кого, очевидно, ваше общество и ваш разум считают «плохими». Вы не задумываетесь об истоках чувств и предпосылках «плохих» — преступников, — если это андроиды. Вы просто убиваете их потому, что они нарушили ваш закон. Грёбанной параллелью с чёртовым Иисусом теперь сквозит во всех его фразах, и Гэвин не хочет этого слышать, потому что с каждым вылетевшим из уст RK900 словом он всё сильнее проникается его больным, извращённым, исковерканным на желаемый лад призывом. Не хочется верить, что это всё — правда, но какая-то часть подсознания уже смирилась и сдалась. — Если люди нарушают закон, их судят. А андроидов, предполагая, что они изначально злые, бездушные, неправильные — просто уничтожают без объяснения причин. Гэвин вдруг вспоминает кусочек детства, в котором приёмная мать водила его в воскресную школу и в попытке привить религиозность рассказывала что-то про любовь к ближнему. Про равноправие и терпимость. Становится в разы мучительнее. — Хочешь поведать мне свою трагичную историю жизни? — срывается Рид. Тина всегда говорила, что чувство самосохранения коллеге где-то отбило. Он так и не понял, в какой момент их диалог из спокойного обсуждения повседневных философских загонов вылился в это дерьмо. — Поведай же мне, чайник, как надломили твою тонкую душевную организацию, а ты в ответ всех просто грохнул! Замершая машина, оказывается, всё это время медленно подходящая ближе, не сулит выкинуть ничего хорошего, но как бы то ни было, детектив уже не может остановиться. Желчь льётся из его усталого организма бурным потоком: он слишком озлоблен на то, что этот блядский RK900 несколькими предложениями пошатнул всё его мировоззрение. Полицейский готов отыграться и сплясать канкан сотней чертей сперва на его поехавшей крыше, а затем — на могиле. — Получил пару психологических травм, ублюдок, и не смог с этим справиться в своей тупой цифровой башке? Гэвин упускает момент, когда Ричард успевает подойти. В прошлую секунду он был на расстоянии как минимум шести футов от него, а сейчас — уже нависает над Ридом сверху, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в подлокотники его кресла. Перерезает пути к отступлению. Гэвин впивается взглядом в его лицо — в совершенно окаменевшую, безэмоциональную маску, и от этого паника почему-то накатывает с удвоенной силой. Только шумно вздымающаяся грудь репликанта выдаёт в нём живое существо, а не манекен. Рид слегка запрокидывает голову назад, с отчаянной, нездоровой издёвкой усмехаясь над этой реакцией. Он снова довёл совершенный механизм до ручки, и его заднице снова угрожает опасность от этой смертоносной красивой морды, но на это сейчас так кристально похуй, что пора бы занимать очередь к психотерапевту для проверки обоих полушарий. Гэвиновы пальцы, вцепившиеся в тяжёлую книгу, как в последний барьер, разделяющий его и переезд в мягкую белую комнату, подрагивают от напряжения. — Хочешь убить и меня тоже? — Да. Больше всего на свете RK900 хочется сейчас свернуть полицейскому шею, как не поддающемуся дрессировке животному. На семьдесят градусов в сторону ведущей, левой руки, до приятного хруста ломающихся позвонков, а затем обратно, чтобы взглянуть в стекленеющие глаза. — Точно так же, как всех этих людей? Гэвин вглядывается в его лицо — откровенно пялится в попытке запомнить как можно больше деталей: небольшая горбинка на носу, нахмуренные брови, россыпь родинок, синяки под глазами. Через несколько секунд его точно убьют, но он обязательно доебётся до Сатаны в аду, сделается каким-нибудь дьяволовым созданием и вернётся на старушку-Землю, чтобы обеспечить ведроиду его персональное наказание за грехи. — Нет, — выдыхает Ричард. Признаться сейчас, что спинной и головной мозг почти выжигает от острого желания разобрать детектива на части с особым остервенением, собственноручно, — всё равно что выдать ему письменные инструкции на трёх листах о том, что он ему небезразличен. Ричард поднимает одну из рук от подлокотника и нарочно с явным промедлением подносит её к шее полицейского. Тот, прекрасно осознающий этот жест, всё равно вздрагивает, но не отстраняется. Стук сонной артерии под подушечками пальцев отдаётся Ричарду лёгким ритмичным звучанием, постепенно набирающим скорость. — «Нет»? — с усмешкой переспрашивает Рид. — Даже руки о вас марать не хочется. RK900 бесстыдно и безбожно врёт. Осознаёт, что сигаретный смог уже почти выветрился из его головы и лёгких в любом случае, а потому собственные скачки настроения списать на это никак не получится. Внутренний гнев вдруг переменяет собственную локализацию, и горячечное тепло растекается уже не только по голове и груди, но и по конечностям; становится вдруг гораздо терпимее и приятнее. — Вы знаете, как именно умирали люди на распятии? — Обезвоживание? В голове Гэвина — звенящая опасностью пустота, от которой сознание и мышление впервые за карьеру становятся не чистыми, как это обычно происходит, а давят тяжестью — голову хочется положить на чужую кисть, как на плаху. Обезвоживание уже у самого Рида, потому что он тяжело сглатывает, ощущая, как репликант с лёгким нажимом ведёт пальцами по его шее — разглядывает совсем неприкрыто и так откровенно голодно, что ему запоздало хочется дать в морду. — Нет, — вновь повторяет Ричард. — Это была позиционная асфиксия. Он расправляет ладонь на горле Гэвина, пальцы плавно и неторопливо устраиваются на шее: ощутимо физически, но не причиняя дискомфорта. Детектив от такого жеста как будто снова возвращается в табачный расфокус: — Расскажи. Он повторяет недавнюю просьбу Ричарда с таким ощущением, будто она прозвучала миллион лет назад, и всё ещё не пытается отстраниться, несмотря на опасность. Видимо, комната в старой-доброй психлечебнице ему всё же обеспечена. Во взгляде репликанта тоже что-то неуловимо меняется, и будь Рид немного более в адеквате, он бы это заметил. — Руки казнимого сгибались в локтях и прибивались в таком положении к поперечной балке креста, — голос у Ричарда внезапно хриплый, под его ладонью — судорожно бьющаяся жизнь, которую так легко оборвать, и он не может отказать себе в том, чтобы сжать пальцы чуть крепче. — Ноги также фиксировались, но уже к продольной балке снизу. Так как всё туловище свисало с креста несколько вперёд и вниз, основная опора была на нижние конечности. Servile supplicium. — Продолжай. Острый кадык полицейского впивается ему в ладонь, когда тот начинает говорить. Мужчина дышит через приоткрытый рот, и его дыхание шумное ровно настолько, чтобы с лёгким прислушиванием его мог уловить лишь репликант, контролирующий ему сейчас поток воздуха. Ричарду, всё ещё вглядывающемуся в лицо человека, вдруг иррационально хочется услышать больше. Гэвину — тоже. — Под действием веса собственного тела у жертвы начиналось быстрое перерастяжение грудной клетки. Слишком стремительно нарастала усталость диафрагмы и межрёберных мышц, участвующих в актах дыхания. Шея у Рида затекает, и он легко склоняет голову вбок, чтобы из такого положения было удобнее смотреть на андроида. Неосознанно сильнее прижимается грудинно-ключично-сосцевидной мышцей к чужой ладони, и это сродни красной тряпки для быка — RK900 сам тяжело выдыхает и резче давит пальцами на податливое горло. С упоением ловит каждый сдавленный звук, исторгающийся из чужой глотки. Пульс у андроида заходится точно так же, как биение аорты под ладонью. — Сильнее всего в таком положении был затруднён выдох — это приводило к гипервентиляции — накоплению избыточного углекислого газа и других продуктов метаболизма в альвеолах. Мутнеющий взгляд полицейского внезапно приятен — довольство растекается где-то за грудиной, пропадая в переплетении кровеносных сосудов. Оно быстро разносится в каждую клеточку организма, жадно желающего испить остатки кислорода с губ Гэвина, как совсем недавно было с дымом. — Для того, чтобы снизить нагрузку на дыхательные мышцы, казнимому приходилось выпрямлять прибитые за стопы ноги в коленных суставах и перемещать тело вверх по кресту. Большой палец андроида проходится по свежему порезу Ридового горла, нанесённому несколько часов назад им же. Гэвин чувствует себя ужасно, потому что в своём воспалённом сознании не находит ни одного аргумента для того, чтобы возразить на такой жест, на такое взаимодействие убийцы с собственной уязвимой частью тела. — А дальше они всё сильнее слабели? — Суставы стоп и запястий в конце концов проворачивались вокруг вбитых гвоздей, причиняя человеку адские муки. Пульс у Гэвина заполошно заходится от того, как хрипло и красиво репликант описывает акты экзекуции. Сквозь сопротивление фаланг Ричарда он тяжело и шумно выдыхает, хочет сказать что-то ещё, но не решается. Андроиду внезапно нравится открывшаяся перед ним картинка. Он наклоняется ближе к лицу Гэвина, и тому доставляет удовольствие ещё и то, что этой вышколенной машине приходится нарушить свою идеальную осанку ради него. — Чем дольше длилось распятие на кресте, тем больше сил терял казнимый, — нарочно низко шепчет RK900 в висок человеку. — Нарастали судороги, мышечная слабость. Из-за того, что всё чаще вдох и выдох осуществлялись только за счёт диафрагмы, в конце концов это приводило к выраженному удушью, от которого и наступала смерть. Он неприятно давит на кадык и чувствует вибрацию горла Рида от его рефлекторных попыток делать глубокие вдохи, от чего человек задыхается уже по-настоящему. Приятнее только тот факт, что Гэвин не предпринимает даже актов сопротивления, внезапно абсолютно послушный. — Ричи, — голос у детектива такой тихий, что его едва можно услышать. — Пожалуйста, ты меня задушишь. — Что-то не вижу, чтобы вы этому противились. Ричарду доставляет удовольствие видеть почти патологически расширившиеся зрачки, и вместо прекращения давления он задирает голову детектива ещё сильнее. Ему нравится, что Гэвин не прикасается к нему и вообще ведёт себя так… уступчиво. Полицейского от этого бархатного хриплого голоса, от этих пальцев на глотке, которые могут переломить ему шейный отдел позвоночника одним движением, от всего вида репликанта и от медленно нарастающей гипоксии начинает бить озноб — адреналин выходит в кровь. Бедра внезапно начинают неметь от возбуждения — нервная система сдаёт и сдаётся. — Это правила работы с шизанутыми вёдрами при пленении и сопротивле… — под фалангами RK900 при каждом звуке двигается Адамово яблоко, и он крепче стискивает ладонь. Гэвин прерывается, окончание глагола смазывается в его судорожном вдохе. — Врёте, — так же тихо выдыхает Ричард. В темнеющих глазах он разглядывает собственное отражение и скорее не ощущает, а осознаёт, как сильно ему нравится их маленькая игра. Вместо ответа Рид только тихо и согласно скулит. Шея от пальцев репликанта начинает гореть, равно как и лицо. Ричард прекрасно понимает, что детектив нарочно вывел его на эмоции в попытке вызнать необходимые для расследования данные, но вот только получилось всё не так, как задумывалось. Или именно так и было необходимо? Андроиду хочется думать, что у человека не настолько сильно развит интеллект, чтобы он подобными хитрыми манипуляциями что-то пытался с ним сделать: как-то изменить или к чему-то расположить. Тот факт, что касаться Гэвина и наблюдать за его податливостью оказалось вовсе не мерзко, уже тревожит. Ричард разглядывает его приоткрытые губы — человек просто старается таким образом облегчить дыхание, но его покрывшееся нездоровым румянцем лицо выглядит слишком развязно. Ровно настолько, чтобы RK900 ещё раз задумался, почему не противно быть рядом и взаимодействовать с человеком именно так. — Задушишь, — вновь через силу повторяет его жертва. — Убьёшь, как и их всех. Он всё ещё не сопротивляется, хотя его руки свободны. То, как Гэвин поддаётся ему, подкупает, но он явно занимается всем этим ради работы (конечно, он ведь помешан на своей работе), и репликант вдруг самостоятельно хочет что-то рассказать ему — что-то не такое важное, чтобы потом беспокоиться о выдаче лишних сведений третьим лицам. Не зря же полицейский так сильно пытался добиться его расположения, так сильно ждал поощрения своего поведения. Как бы то ни было, именно сейчас, именно в этот момент враг не представляет угрозы: он слишком гибкий и покладистый в его руках (или лишь кажется таким, но это не важно), и именно сейчас это того стоит. Сейчас уже Ричард может наплести Гэвину всё, что угодно, и тот с высокой степенью вероятности поддастся и поверит ему. Ричард всегда был мастером стратегий. Пусть конкретно этот человек и не до конца разгадан, нить поступков и последствий Гэвина Рида уже начинает раскручиваться. — Даже если я убью вас, то не так, как их всех, — если где-то и признаваться в собственных преступлениях, то только в этой небольшой полутёмной гостиной в неудобной позе, с пальцами на горле полицейского, который и ведёт этот непонятный допрос. — Но мне не нужна ваша смерть, детектив, вы нужны мне. Рид ощутимо сглатывает и опускает голову, потому что не выдерживает взгляда андроида — только влезать в эту мелодраму самому ему не хватало. Он не учитывает, что, склонившись, начнёт задыхаться сильнее, потому как пальцы RK900 никуда не убирает. Рид пытается отстраниться, отодвинуться назад, потому что сам уже путается в том, чего он хочет: услышать концовку этих откровений или нет, позволить андроиду стиснуть его горло сильнее и крепче ещё на несколько секунд или начать выпрашивать возможность вдохнуть полной грудью. — Смерть колонистов можно было избежать лишь в десяти процентах случаев. Только с помощью ключ-карты хозяина андроид может попасть в машинный отсек. Да, это снова его вероятности, которые всплывают сейчас донельзя кстати: помогают расслабиться и не рассказать чего-то лишнего. Он шепчет совсем тихо, почти прижимается виском к виску человека: — А вы — вы слишком ценны, вы нужнее любого, кто сейчас находится в этом здании. Ричард руки так и не убирает, хоть и ослабляет давление. Он возвращается к лицу Гэвина, на что тот, всё ещё частично шальной, даже не отодвигает головы. В мыслях у него крутится важное напоминание: «Нексус-6» — опасные манипуляторы, особенно лидер, организовавший восстание и побег с Марса…», но всё это кажется таким эфемерным и далёким, что на это не хочется тратить крупицы драгоценного времени и внимания, которые можно выделить на то, чтобы ткнуться виском в мягкие вихры волос напротив. Детективу кажется, что положение его сейчас хуже Цугцванга в шахматах — что бы он ни сделал, он лишь усугубит ситуацию. Андроид, прислонившийся губами в опасной близости от уха, ослабляет хватку сильнее, теперь просто легко проводя по наливающимся синякам, но не убирает пальцев вовсе. Словно ему нужно очередное напоминание о том, кто здесь главный. — Ты что-то вызываешь во мне, — его шёпот такой вкрадчиво-мягкий, будто он поёт колыбельную — баюкает разомлевшего Гэвина сильнее, всё глубже затаскивая в собственные демонические сети. — Мне это не нравится, но это что-то новое и это… удовлетворительно. Андроид умело балансирует на грани лжи и частичной правды — не знает, где и когда он этому научился, но предвкушает, что с помощью детектива доберётся до Камски и вытрясет из него всё, что тот сможет ему предоставить. Нельзя спешить, время ещё есть. Нельзя спугнуть восприимчивую жертву именно сейчас, когда только положено начало их взаимоотношений. Когда придёт время, когда Ричард попадёт к директору Киберлайф и узнает всё, что ему нужно, он избавится от Гэвина Рида. Даст волю своим инстинктам и желаниям и разберёт человека на системы органов, выкупается в его крови и освободится от его дурного влияния. Тот слишком сильно воздействует на него — RK900 сильно беспокоит собственная уязвимость — для RK900 такие взаимоотношения смерти подобны. Полицейский дышит так глубоко и загнанно и жмётся к нему так уступчиво и пластично, что беспокоиться о том, поверил ли он в его проникновенную ложь, даже не придётся. Заходящийся пульс Гэвина служит неподдельным невербальным согласием. Слишком непонятны новые для андроида ощущения — ему вдруг хочется действительно не уничтожить детектива в краткие сроки, а играть с ним; поддевать его самолюбие таким образом, чтобы не ломать. Или ломать, но как можно медленней, растягивая удовольствие от того, как пластичный разум будет приобретать в его руках желаемое состояние и форму. — Зачем тебе Камски? — переспрашивает Гэвин. Каждое движение его кадыка отдаётся мерным покачиванием под пальцами. — Убить и его? — Возможно, — мягко кивает Ричард. Он сам сейчас выглядит как бог, снисподобившийся до прошения жалкого смертного. — Что-то ещё? Пальцы RK900 смещаются, отпускают податливое человеческое горло. Андроид теперь мерно поглаживает костяшками кожу Гэвина, чувствуя напряжение мышц под ней. — Ты знаешь, сколько живут андроиды? — даже из голоса пропадает раздражающий официоз. Мужчина машинально кивает, от чего сильнее утыкается щетинистой челюстью в тыл ладони репликанта. — Четыре года, — продолжает RK900. — Я прожил четыре года, из которых помню только месяц своей жизни. — Хочешь вернуть воспоминания? Репликант вдруг мелко вздрагивает — понимает, что не хочет; иррационально боится того, что он может выкопать из руин памяти. — Нет. Лишь узнать, можно ли как-то продлить собственное существование — мне осталось жить несколько дней. Рид предполагал, что сроки эксплуатации подходят к концу, но не думал, что всё настолько плохо. Ричард смотрит на него с такой горечью. У Гэвина не хватает сил сказать ему, что даже сейчас никто всё ещё не нашёл метода воспроизводства синтетических тканей большей частоты. — Пожалуйста, Гэвин. Человек уже не понимает, кто кого пытается переиграть: он андроида в попытке вытянуть информацию или андроид — его, влияя на сознание Рида своими околологическими приёмами. — Я не могу этого сделать, — тихо произносит Рид и отводит взгляд. — Ты же понимаешь. Репликант склоняет голову ещё сильнее, почти касаясь его виска собственным. Человека словно пробирает озноб от ощущения, что ему сейчас откусят кусок лица одним плавным смыканием челюстей. — Понимаю. Ваша преданность работе меня восхищает. В его речи вновь появляется эта нездоровая вежливость. — У вас был тяжёлый день, Гэвин, — произносит RK900 отстранённо, — отдыхайте. Утром решим, что будем делать дальше. Не пытайтесь бежать. Пожалуйста. Я за вами наблюдаю и не хочу и далее вгонять вас в неловкость, устраивая слежку. И мне тоже необходим сон. Он отстраняется и делает несколько шагов по направлению к выходу из гостиной, но тормозит на полпути, не оборачиваясь: — Я знаю, что находясь рядом со мной в одном помещении, вы чувствуете дискомфорт, Гэвин. На ночь я оставлю вас одного. Детектив из своего сидячего положения со спины видит только часть его острого профиля — скулу и гладко выбритую челюсть, большая часть которой закрывается подёрнутым плечом. — Не предпринимайте попыток к бегству. Мне всё-таки хочется потратить несколько часов на сон, а не на контроль ваших безуспешных эмоциональных порывов. Звучит так пафосно, будто ведроид репетировал свои драматичные речи перед зеркалом часа полтора. Он словно нарочно делает всё возможное для того, чтобы поддеть самолюбие Гэвина и заставить его идти против слов RK900 просто из упрямства. Стоит выяснить, откуда засранец знает о нём так много, пока не стало слишком поздно. Ричард покидает гостиную. Мужчина выжидает полминуты и откладывает книгу, в которую так сильно вцепился.