***
Сабрина закрыла глаза, чувствуя, как наваливается усталость. Последние события выжали все соки и теперь девушке хотелось только одного — отдохнуть, вести себя нормально, просто учиться в Академии и школе, быть с семьей. Да, есть какая-то неловкость, какая-то недосказанность, но Сабрина понимала, что пока рассказать все тетям не может. Особенно Зельде. Впервые за всю жизнь Сабрина поняла ее. Ту самую старшую Спеллман, женщину, к которой они все бегут, когда что-то случается. Ту, которую предал муж, и только после расставания с Ником девушка осознала, что ее тетя Зельда — очень сильная женщина. Ей не хотелось делать тете еще больнее. Та итак трясется над каждым шагом племянницы, а тут и вовсе запрет дома, да еще и заставит отчитываться каждые полчаса. Но и врать Сабрина, банально, устала. — О чем думаешь? Как в очередной раз поставить благополучие мира под угрозу? — Амброуз сел рядом с кузиной, та в ответ улыбнулась и покачала головой. — Тогда о чем? — Я хочу обо всем тете Зельде рассказать, — Амброуз нахмурился, явно не до конца понимая кузину, и девушка, грустно усмехнувшись, пояснила. — Хочу рассказать о том, что теперь две Сабрины. Вот только не знаю, как это сделать безболезненно. — Никак, и ты прекрасно это понимаешь. Если тетя Хильда еще нормально отреагирует, то уж тетя Зельда — точно нет. Мало ей проблем, эта ложь ее пригвоздит. Все-таки, она этого никак не ожидает. — Я ее уже два дня не видела. — И не удивительно, она едва ли не ночует в этой Академии. Иногда даже жалею, что там нет Блэквуда, все бы дерьмо на него свалилось. Сабрина кивнула, снова уставившись на огонь в камине. Она уже думала о том, чтобы найти отца Блэквуда, отомстить за тетю, но это и Пруденс сделает, да еще и лучше Сабрины. Тем более, с ней теперь Ник. Думать о Нике не хотелось — слишком обидными были брошенные слова и даже тот факт, что он раскаивался за них не помогал. Она злилась, но при этом скучала, хотя отчаянно пыталась этого не показывать. Но, если бы кто и заметил, то только Амброуз, ведь тетям было совсем не до племянницы. И, впервые за долгое время, этого внимания девушке отчаянно не хватало. — Как в школе дела? — Нормально, все заняты своими делами и никаких проблем. Ладно, мне пора в Академию, может хоть на уроке тетя Зельда обо мне вспомнит.***
День тек размеренно и спокойно. Фаустус закрыл глаза, потирая их прохладными пальцами и пытаясь понять, что делать дальше. Агату он отправил обратно в Академию, как подарок Пруденс, в то время как вернуться к Зельде не рискнул бы. Да и к дочери, если честно, тоже соваться пока не стоило — Пруденс убить его хочет и имеет полное право на это. Блэквуд никогда особой добротой не отличался, но справедливость любил. Она у него, правда, была своеобразная, но все же справедливость. Он вспомнил, как Сабрина обвинила его в смерти Эдварда и невольно усмехнулся — Зельда поверила его словам, да он и не врал. Не желал он смерти Эдварда, да и вообще ни одному Спеллману. Чего нельзя сказать о Люцифере. — Отец? Иуда. Еще одна проблема Блэквуда — дети. Он уже несколько дней пытается найти хоть какой-то ответ на ставший занозой в голове вопрос: как вернуть для детей время вспять? Как снова сделать их младенцами, принести Зельде и Пруденс, уверить в своей невиновности. Может, и поверят. Но пока его книг не хватало, а пройти в библиотеку Академии возможности не было. Хотя, она была, но только ночью, если никто не заметит. Вредить себе еще больше не хотелось — несмотря на печать Каина жена сделает все, чтоб от него избавиться, а он в качестве пленника — определенно не тот, кому поверят. Он бы и сам не поверил. — Где Юдифь? — Заклинание разучивает какое-то. — Вот и иди к ней. Проку больше будет. Он не знал, чем детей занять. Они были шуганные, людей боялись, что и не удивительно. Под проклятьем Фауст воспитывал их в уединении, они кроме друг друга и отца никого и не видели никогда. И про мать никогда не спрашивали, но маг был этому только рад — кого назвать их матерью? Констанцию, которая, безусловно, ею являлась, но умерла, даже не увидев детей, или Зельду, которая готова ради них на все и даже стала ночной матерью его сына? Иуда ушел, оставляя отца, а тот отметил, что наступил вечер. Судя по часам на стене, учеба в Академии уже закончилась, а на столе перед ним осталась последняя непрочитанная книга. Ему нужна библиотека или склеп Спеллманов, но дом Зельды — закрытая территория, каждый там с радостью полоснет его по горлу, в месть за старшую Спеллман. Блэквуд. Рыжеволосая ведьма по-прежнему была его женой, она должна ему поверить, обязана. Вот только Зельда никому, кроме своей семьи, ничего не обязана, за это он ее когда-то и полюбил. Сейчас их связывали былые воспоминания, отношения, брак и боль, которую он ей причинил, слетев с катушек под проклятьем Люцифера. А ведь Блэквуд никогда бы не подумал, насколько страшной может быть его темная сторона. На прочтение книги ушло часа два, но никакой информации об обращении времени вспять он там не нашел. Но помнил — что-то есть, какой-то вариант. Придя в себя после снятия проклятья ему отчаянно захотелось домой. дом Блэквудов пустовал, в этом сомнений не было, но теперь каждый сантиметр его напоминал о Зельде и жизни с ней. Оказывается, его жена была тем еще наркотиком. Собрался он быстро, примерно так же быстро и принял решение идти. Но не в библиотеку — к жене, попробовать рассказать всю правду. Он знал о француженке, которая крутилась рядом с Зельдой, увидел их пару дней назад на крыльце дома. Его жена смотрела на могилу Эдварда, вцепившись пальцами в деревянные перила, и Фауст был уверен, что знает, о чем она думает сейчас. О Сабрине, о том, что, возможно, воспитала ее неправильно, не справилась. Ему хотелось выйти из тени, объяснить все, доказать, что он имеет право вернуться в семью. Но потом появилась эта француженка, коснулась губами волос Зельды, как это всегда делал он, и Блэквуд с трудом удержался от того, чтобы не убить эту стерву. Он всегда был собственником и, лет 50 назад, Зельду это веселило, ей нравилось видеть, как он сгорает от ревности на людях, а потом, когда они остаются одни, душит ее глядя прямо в глаза и слушая, как она выдыхает его имя ему в губы, разлетаясь на куски. Она словно ждала его. По крайне мере не удивилась, когда он тихо открыл дверь, вошел в кабинет, теперь ее кабинет, и прикрыл дверь за собой. Лишь подняла голову, встретилась с ним взглядом, и он вдруг осознал, что она просто устала. Смертельно устала, словно все прожитые годы разом прижали ее к земле, а у Зельды даже не было сил бороться за жизнь. Расплющит — так расплющит. — Фаустус. Она всегда звала его полным именем, в отличи ото всех других. Сначала это казалось ему странным, но он быстро привык и стал даже наслаждаться этим. Будто она отдавала ему этим дань уважения. Да и все их отношения были, как качели — то все хорошо, просто замечательно, то отвратительно настолько, что Блэквуд едва сдерживал желание убить эту рыжеволосую стерву. — Привет. Она усмехнулась, опуская ручку на стол, медленно закрывая ежедневник — полностью черный, он его подарил ей на темные крестины сына, но так и не встала. Словно ей было все равно, зачем он пришел, словно и не боялась его, не допускала даже мысли, что может умереть от его руки. — Ты пришел сюда, чтобы поздороваться? Позволь усомниться, ты никогда не страдал сентиментальностью. Или решил убить меня, отомстить за все? — Мне не за что мстить тебе, жена, — она усмехнулась, слыша такое обращение. Кажется, прошло много лет с тех пор, как он называл ее так в последний раз. Когда она не содрогалась от «леди Блэквуд». Когда воспоминания о Фаустусе не причиняли боли. — Я пришел рассказать тебе правду, а что ты будешь с ней делать, решай сама. — Вот как, — она чуть откинулась на спинку кресла, глаза полыхнули яростью. Блэквуд знал, что в этот момент Зельда всеми силами пытается сдержаться, чтобы не уничтожить его на месте. — А почему ты решил, что я тебе поверю? Что вообще стану слушать? Я ненавижу тебя, Блэквуд. — Я знаю. — И все равно решил, что стану тебя слушать? — она захохотала, надрывно, хрипло. Так, как смеялась за секунду до истерики. Что с ней происходит? Фаустус не думал об этом. Он моментально сократил расстояние между ними, отмечая, как шарахнулась от него жена, схватил ее за руку, поднял на ноги, взглянул в распахнутые зеленные глаза и, неожиданно даже для самого себя, поцеловал. Так они и замерли у окна. Его руки переместились на ее талию, прижали знакомое тело к себе, а она словно застыла. Чтобы через несколько секунду распахнуть губы, позволяя ему все. Тонкие пальцы привычно коснулись его щеки, и Блэквуд понял, что любил. Лишь однажды. Лишь ее. Пощечина обожгла щеку, заставляя прийти в себя. Ее глаза блестели от слез, на щеках застыла соль. Ему хотелось прикоснуться к этим дорожкам, с целовать эту боль, забрать себе. Он не узнавал себя, и в тоже время понимал, что вот — настоящий он. Тот, что не прячется под масками, не скрывает от себя правду, не пожираем жаждой власти. Тот, что потерял все, чтобы понять — на самом деле ему все это не нужно. Ему нужна она. И их семья. — Я ненавижу тебя, — она словно выплевывала слова, будто они доставляли ей нестерпимую боль. А он стоял напротив, умоляя, чтобы Зельда по-прежнему была с ним. — Ненавижу! Ох, как же сильно я ошибалась в тебе! Ведь мне все говорили — твой брак ошибка, Зельда. А я, упрямая дура, верила тебе! Как и тогда, в Париже! ВЕРИЛА! Да будь ты проклят, Фаустус Блэквуд, провались ты в пекло вместе со своей любовью и своими чувствами! Оставьте все меня в покое! Неужели я не заслуживаю простой правды?! Неужели я заслуживаю вечной лжи?! ОТВЕТЬ МНЕ! — Прости. Она, кажется, задохнулась от неожиданности, настолько не к месту и не от того было это признание ошибки. Зельда смотрела на мужа широко распахнутыми глазами, слегка приоткрыв алые тонкие губы, а он не стал говорить что-то еще. К чему это сейчас? Не нужны ей его рассказы, ей нужно что-то еще. Блэквуд понял, где видел этот ее взгляд уже однажды — она уже смотрела на него так, когда потеряла смысл жизни. И вот теперь, спустя почти 40 лет с событий в Париже, Блэквуд снова увидел эту знакомую уже боль в ее взгляде. — Фаустус? — он коснулся ее щеки, и она даже не дернулась. Лишь на мгновение опустила взгляд, как делала всегда, когда принимала решение. Как сейчас. — Уходи. — Хорошо. Приходи в мой дом, когда будешь готова поговорить, я покажу тебе правду. Покажу свои воспоминания, хочу, чтобы ты поняла. Я многое понял за это время, что прошло с шестнадцатилетия Сабрины. Я больше не враг и никогда им не буду, клянусь. Он отошел и, грустно улыбнувшись, исчез. Зельда осталась в пустом кабинете и вдруг осознала, что готова идти дальше. Она сделала глубокий вдох и позволила себе разрыдаться. Сердце болело, обида жгла изнутри, но решение, что зрело больше месяца, было принято. Сабрина появилась быстро, полыхнуло адским пламенем, вынуждая Зельду поморщиться. Девушка смотрела на тетю, явно не понимая, почему та ее вызвала посреди ужина, на котором была Мари, но по-прежнему не было самой старшей Спеллман. Вопрос, где она конкретно отпал сам собой, когда негромкий голос тети прорвался в сознание девушки. — Что-то случилось? — Случилось. Но об этом как-нибудь потом, если это вообще будет важно. Это у меня к тебе вопрос, Сабрина. И, прежде чем на него ответить, хорошо подумай. — Я слушаю, — блондинка сглотнула подкативший к горлу ком, не понимая, почему внутри набатом била тревога. Но вопрос Зельды расставил все по своим местам, заставляя ноги стать ватными, а сердце в груди пуститься в пляс. — Сейчас я даю тебе последний шанс, племянница, потому что от твоей лжи слишком устала. Что ты скрываешь? Не личное, глобальное, Сабрина. И если сейчас ты мне соврешь, я больше этого не прощу. — Не совру. Теперь в мире есть две Сабрины. Зельде показалось, что мир померк. Звон в ушах вытеснил остальные звуки, усталость, что копилась ни один день хлынула наружу и сознание уплыло. Тело женщины рухнуло в кресло, вскрик Сабрины нарушил тишину вечера. Хильда и Мари появились почти мгновенно.