Музыка небесных сфер

Он там, где он есть и всегда был, со всеми своими чудесами огня и живого света. (с) М. Стюарт, «День гнева»

Ночь мягко опускалась на покрытые пышной зеленью уэльские холмы. Канун лета давно миновал, и в воздух уже наполнялся первыми осенними нотами. Лёгкий ветерок приносил запахи свежего хлеба, жареной рыбы и, чуть различимый, морских водорослей, обыкновенно гниющих на берегу. У подножья холма людские голоса подгоняли припозднившихся овец; редкие крики ночных птиц разрывали мерное стрекотание цикад. Появились первые, робкие звёзды. Тонкий серп молодого месяца повис над вершиной Брин Мирддин, пряча за своим скудным сиянием тёмную сторону ночного светила. По окаймлённой чернеющим кустарником поляне плясали отблески огня. Слабое журчание источника перебивалось более звонким, хоть и ленивым по сухой погоде, ручьём. «Отдохни, волшебник, покуда гаснет огонь в очаге…» Тихие звуки арфы также мягко вплетались в ночной шёпот холмов, и чистый, но уже слабеющий голос – голос Брин Мирддин – полился над засыпающей долиной. Местные жители уже давно не приносили еду живущему здесь волшебнику, лишь оставляли подношения у источника, в полголоса молясь об облегчении своих горестей: об излечении, об урожае, о любви. Их молитвы были так понятны, как были бы они понятны каждому смертному существу, но, вместе с тем, так далеки от высокого пения звёзд. «Еще один вздох, еще одно мановение ока, И ты увидишь свои прежние сны: Меч, и юного короля, И белую лошадь, и журчащий ручей, Горящую лампу и улыбку мальчика». Артур заезжал к нему в конце весны. Так же, как и много лет назад в Зелёной часовне, он сидел у его ног и говорил. О делах в Камелоте, о Моргаузе, о посещении Малой Британии. Своды пещеры впитывали его тихий, но сильный голос, чтобы потом, когда стук копыт давно стихнет среди холмов, вновь отдать его, заполнить им туманные сны, вплести его в звуки арфы. Артур говорил и о Мордреде, и в словах этих слышалась гордость и любовь, какие заслуживали только самые дорогие его сердцу люди. В ответ король получил лишь кивок и молчаливое одобрение. Это были дела уже другой эпохи, эпохи Артура, и голос Брин Мирддин уже не споёт о них песен. «Это все сны, волшебник, это сны, Они улетают, когда смолкают и немеют Струны арфы; когда опадают языки пламени и перестают Отбрасывать тени. Замри и слушай». И он слушал. Сначала – Артура, отголоски его слов, малейшие интонации его голоса, приходящие на память через годы после того, как были произнесены, вспоминал выражение лица, отдельные жесты. Затем – Вивиану, поющую песни времён короля Амброзия, сочинённые им или другими, о войне, о прекрасных вересковых пустошах, о том, как солнце на закате гладит древние стены, обагрённые кровью, о судьбах королей, о драконах и хвостатой комете. И более поздние, о мече в волшебной пещере, о последней битве старого короля и о разговорах с богами в заброшенном святилище... «В черной дали ночи Дуют мощные ветры, наступает Прилив, катит чистые воды река». Вивиана навещала его реже, но он не мог не пытаться избегнуть этих встреч. Чувствуя её приближение, как моряки чувствуют приближение шторма, он уходил в холмы, прятался в тенях деревьев, оставляя ей ощущение своего присутствия. По возвращении он находил возле пещеры её следы, как она подолгу стояла у источника, умывалась чистейшей водой. Она приносила подношения. Не ему – богу, соединившему их судьбы в одну, напоившему их своим дыханием. Он знал, что Вивиана приходит в Брин Мирддин не для встречи с ним. Она приходит сюда для встречи с собой. «Прислушайся, волшебник, и ты различишь В темноте ночи и в звоне ветра Звуки музыки..» Голос стих, за ним стихла и арфа. Через время унялся огонь в очаге. Ночь окутала священный холм сиянием далёких звёзд.