My bloody teacher...

Тут так тихо. Как будто все умерли. Хотя вряд ли. Тогда я бы почувствовал. Хотя, смерть не решает всё. Смерть решается только в положительной матрице. Которая не всегда хорошая. Но я вижу свои сны… Они становятся всё хуже и хуже. Во сне всё кажется черным. Но мой щит становится все толще. Тогда я убираю его. Он мне мешает. Чем сильнее этот щит, тем темнее вокруг… А тьма — она белая… У меня нет щитов… Только смутные очертания моего тела… Во сне меня зовут. Кто- то зовет. Я не могу проснуться. Я боюсь проснуться. Я ничего не вижу. Но знаю — во мне кто- то есть. Я слышу этот тихий голос. Слышу очень тихо. Тишина. И что- то еще… И я просыпаюсь. Я оглядываю комнату. Это не очень интересно — комната как комната. Особенно когда в ней темно. Интересно другое — на стенах комнаты есть полки с книгами, и на полках тоже книги, и на них тоже книги. Зачем кому- то может понадобиться читать книги в темноте, где нет ничего интересного? Получается, что не нужен. А кто может хотеть, чтобы что- то ему было интересно в темноте? Я снова просыпаюсь. На этот раз вживую. Слышу голос. Тихий, звонкий голос… Уже утро? Да, утро. Теперь я почти уверен, что вижу не то, что было во сне, а то, что было в жизни. Голос звучит не в моей голове, а где- то рядом. Я сажусь на кровати и смотрю в окно. Меня толкнули в плечо и голос сказал:  — Вставай. Пора. Солнце встало. Мне очень не хочется вставать. Я открываю глаза, и солнце сразу бьёт меня по зрачкам. Я вижу только небо в окне. И впереди ничего нет. А я думаю: надо как- то его заслонить. Но, когда я пытаюсь сделать это, я не могу ничего сделать. Мне лень. — Куда ты пропадаешь? Вставай! Алё! Мы опоздаем! — чуть ли не крича заявляла Микаса, толкая меня. — Мама уже гренки сделала, они остывают! Я лишь покачал головой, а после встал и с трудом пошёл в ванную. В холодной воде, после лёгкой медитации, ко мне вернулось успокоение. Сознание совершенно не реагировало на внешнюю действительность, я как бы перестал что- либо видеть. И на ощупь я не чувствовал ничего необычного. Я просто становился всё мягче, и даже прикосновения Микасы больше не волновали меня. Когда я, подняв руки, шагнул из ванной в комнату, я почти ничего не помнил о том, что только что был в ней. Только проснувшись, я сообразил, что сон был совершенно реален. Тем не менее, мне казалось, что я сплю и не сплю одновременно. В голове всё было совершенно отчетливо, даже слова. Со сна я еле слышно бубнил какую- то музыку. Ее, правда, никто не слушал, но это не играло никакой роли. Главное, что она была. Я начал надевать школьные вещи, чувствуя, что вот- вот пойду на попятную и еще долго буду испытывать неловкость от того, что мои отношения с родителями не зашли дальше коротких прикосновений. Я вышел из комнаты, оказавшись в коридоре. Он был пуст. Стены в нем были белыми, как в операционной. Да уж, ремонт тут конечно не делали лет пять. И пахло в коридоре так же — стерильным пустырем. Я дошел до стены, где когда- то висели массивные оленьи рога, и огляделся по сторонам. Посмотрев в зеркало я зевнул и потянулся за резинкой в кармане, на ощупь я сделал себе конский хвост. Мне нравилось носить хвост как знак отличия. Он был длинным и жестким и, на мой взгляд, напоминал пучок хлыста. Я снова зевнул и начал спускаться по лестнице. Моя рубашка растягивалась, как-будто хотела разорваться на части и оставить меня без верха, но ткани давили мне плечи, из-за чего приходилось мало двигаться, чтобы не причинять себе боль. До моих ушей дошёл лёгкий звук нот, сложившихся в мелодию. Он шёл со стен, откуда- то из середины комнаты, где пылал особенно яркий свет. Я знал, что это за звук: так звучит рояль — сдержанно, мягко, до того неуместно он звучал среди всего этого. Звук походил на плеск воды в пустом аквариуме, шорох ласкового ветра в книге, вздох и вскрик ребёнка. Я собирался пройти дальше, как вдруг проснулся. Я стоял на лестнице и почти упал. Не спрашивай как, я не могу это объяснить, потому что на самом деле не помню, как проснулся. Сзади себя, наверху я услышал шорох, короткий вскрик, и горячая ладонь зажала мне рот. И снова я проснулся. Меня грубо толкнули в ребро, заставляя полностью оклематься. Это была Микаса, и у меня отлегло от сердца. Я с облегчением вздохнул. Я все- таки пришел в себя. — Совсем придурок! Ёбнулся бы! — сказала она. — Я же чуть не обосралась со страха! — с яркой эмоцией закончила она, проходя мимо меня. Моя сводная сестра довольно недоступный человек, но ведёт себя как мамочка, которая искренне хочет, чтобы у её крохи всё было хорошо. Микаса выглядела как всегда прекрасно, с моим шарфом на шее. Как всегда было забавно наблюдать за ее невнимательным жестом, когда она поправляла волосы: она каждый раз тихонько говорила « ля- ля- ля», произнося его одними губами, и одновременно слегка морщилась, как будто у нее болел зуб. Правда, у неё изменился вкус и теперь она стала похожа на мальчика. Её волосы теперь совсем не достигают плеч, хотя каре ей шло больше. Новая её причёска, эта хуйня полная. Если бы сегодня она не надела платье, никто бы не подумал, что эта юная леди. Мои глаза слипались и я еле дошёл до кухни. Там была моя мама, моющая посуду. Увидев меня, она улыбнулась.  — Хорошо спал, Эрен?  — Да, — сказал я. Мама закончила мыть посуду, подошла к нам и положила тарелку с гренками. Рядом были сгущенка, варенье, масло и растопленный шоколад. Я уже чувствовал, что больше не засну. Поэтому я сел рядом с мамой и взглянул на часы. Было почти семь часов. И только за кружкой чая я подумал о том, что надо бы сходить к доктору и посмотреть, что у меня с нервами. Правда всё рукой сняло, когда я намазал на гренку масло и съел её, и сразу же охладевшие куски проникли в горло. Они были очень вкусные и сладкие, кроме того, что они были холодные. Эти кусочки льда заставили мой живот стать тяжелым. На этом я и закончил свою трапезу. Микаса положила мне в пакет оставшиеся гренки. Всю дорогу я чувствовал, что мой живот лопнет и я лягу на землю от груза. Я не мог даже смотреть в кафе и в разные забегаловки, потому что тогда для меня еда была как игрушка дьявола… Я с Микасой встал на остановке, чтобы подождать автобус. Постепенно подъезжало и катилось мимо все больше народу. Дети были совсем маленькие, совсем крохотные, и все они безостановочно плакали, но главным образом проезжали взрослые. Они смотрели на нас со ступенек остановок, усмехались и покачивали головами, как бы говоря: «Ничего удивительного.» Я сел на свободное место, а Микаса оплатила поездку. И, я сразу провалился в сон.

***

Эта мелодия пронизывала душу и сердце, и эти слова, казалось, возвещали что- то такое, о чем знали и помнили только певцы и слушатели. Где- то далеко звенел колокольчик, заунывная песня становилась все громче, песня эта, казалось, так много обещала, что одно ее упоминание переполняло надеждой, а то, о чем пела песня, открывало все новые и новые возможности… В какой- то момент я даже испугался, что ошибся и вместо того, чтобы встретить прекрасный рассвет, вступаю в огромный сверкающий зал, полный звуков и блеска… Я проснулся от резких толчков и чуть не выронил рюкзак с плеча. — Вставай, Эрен! — с раздражением приказала Микаса. — Уже приехали! Я встал с автобуса и взглянул вокруг. Снова это был сон. Я схватил рюкзак и пошёл за сестрой, закрывая ладонью рот, чтобы зевнуть. Мы вышли, прежде чем автобус схватил нас. — Нихуясе школа! — через восторг сказал я. — Ага, только не забывай, что мы тут не одни. — ответила Микаса, придерживая свой красный портфель. Для нас такие роскоши могли позволить только люди, которые зарабатывают лучше нас, но слава богу у нас всё так. Эта школа, кажется, больше, чем наша предыдущая. Но, она единственная, где есть углублённая биология в 10 классе. Это очень радовало и меня и Микасу. Я с натянутой улыбкой зашёл в школу, привлекая внимание разозлённых вахтёрок и охранника, который как робот наблюдал за нами. Я быстро переоделся и ждал Микасу. — Наверное, опять шарф складывает в рюкзак, — с цоканьем произнёс я и поднявшись на этаж выше, услышал шум наверху. Драка ? Продолжение следует...