***
Над Хагакурэ восходило солнце, грело заиндевевшие крыши, освещало пробудившийся ото сна город от вершин Курохиме до самых его окраин. Заглядывало в окна старого дома, озаряя светом маленькую комнату, хозяин которой сегодня так и не ложился. Красило в нежно-розовый стены, завешанные этюдами, первыми работами и фотографиями в разноцветных рамочках. Пробивалось сквозь ажурную занавеску, играя весёлыми переливами в забытом на подоконнике стакане с водой. Солнечные зайчики, отраженные от гладкой поверхности, плясали по столу, заваленному карандашами, кистями, случайными набросками и тяжелыми, в твёрдом переплёте, книгами. Посреди творческого беспорядка возвышалась гора из обломков графического планшета, которую студент, не отрываясь от разговора, методично перебирал, отправляя нужные детали в бумажный пакет. Изуна надеялся продать хоть что-то, чтобы для очистки совести подсунуть матери деньги. — Ну, знаешь… эээ… я не смогу прийти. Две пары точно пропущу. Не теряйте, и это… если мама позвонит, ночью у тебя был, помнишь? — Студент прижал телефон плечом, и вытащил из обломков флешку на терабайт. — Ага. А ты это… — зевнул в трубку Нагато, — че делал-то всю ночь? — А… да так, — хмыкнул Учиха, разглядывая карту памяти на предмет повреждений, — немного не туда повернул, и меня немного арестовали. Но все в порядке, надо только сегодня показания дать. Ну, знаешь… — Ага, понятно, — равнодушно согласился Узумаки. — Ну давай, мне собираться надо. — Давай, — вздохнул Изуна, сбрасывая вызов. Человек, именуемый другом, даже не поинтересовался, в чем собственно проблема. Обидно. Хотя, обижаться на Нагато, который не от мира сего, даже глупо. Конан бы вот уже душу вытрясла и неизвестно, что из этого хуже. Однако, ворчать под нос Учихе это не мешало. — Надо ему… а сколько сейчас…половина девятого? Черт… Закинув флешку поверх отобранных деталей и ссыпав оставшийся мусор в коробку из-под красок, Изуна принялся за сборы. Опаздывать на встречу с агентом не хотелось, а ещё больше не хотелось идти после этого в университет. Раздутая саднящая скула, которую он никак не мог прикрыть волосами, непременно станет объектом всеобщего обсуждения, возможность встретить Хидана пугает, а обязательные нравоучения от Конан уже сейчас наводят тоску. Будто мало скандала, который вчера закатила мать. Но видимо, тащиться в универ все-таки придется — Чиё-сан, преподаватель истории искусств, прогульщиков не терпела. Собрался студент быстро. Натянул любимые потертые джинсы, огромную толстовку, которая скрывала ненавистную ему худобу, собрал волосы в низкий хвост. Поправив пластырь на щеке и засунув любимый скетчбук в рюкзак, Изуна покосился на стол, где среди беспорядочно разбросанных принадлежностей лежал новый, сияющий глянцем графический планшет. Студент тяжело вздохнул. Ему так хотелось взять его с собой, перенести старые работы, показать друзьям, похвастаться. Но он понимал, что придется как-то объяснять его появление, причем, если сказать честно, то ему, скорее всего, не поверят. Особенно Конан. Если мать просто не заметила подмену, вымещая злость за свои нервы, то подруга сразу же пристанет с расспросами. И что ей отвечать? — Жаль… но их надо подготовить, наверное… — Изуна дотронулся пальцами до гладкого стекла, и, ощутив очередной укол совести, крепко зажмурил глаза. До этого дня студент думал, что нет ничего страшнее, чем расстроить родительницу, но, как оказалось, впасть в истерику перед незнакомцем, протянувшим руку в трудной ситуации, еще хуже. Конечно, многое можно списать на страх, но, в конечном счете, это ничего не меняло. Он ужасно опозорился перед случайным благодетелем. Изуна очень смутно помнил, как попал в участок, будто кусок его памяти нарочно вырезали. Ночь для него разбилась на фрагменты, часть из которых стерлась, но и оставшихся воспоминаний хватало, чтобы лицо горело от стыда. Он знал, что сначала долго плакал, срываясь на истеричные завывания, умолял отпустить и нес неразборчивый бред. Такой, что на месте полицейского сам бы отправил себя за решетку или вообще в психиатрическую клинику. Потом очень долго не мог забрать вещи, чем раздражал офицера, а дальше провал и воспоминание, от которого студент, сквозь стыд, испытывал очень странное, почему-то теплое чувство. На улице шел дождь, перед глазами все плыло, и он в полуобморочном состоянии цеплялся за спасителя, мысленно умоляя его не отпускать. Ступени казались бесконечными, перед взором двоились, и только рука, крепко держащая его за талию, не позволяла упасть. Изуна несознательно жался к нему, делая шаг за шагом, и даже ощутив твердую землю под ногами, не хотел отстраняться. «Только не отпускай…» А дальше снова провал и куда более постыдное воспоминание. «Не трогайте!» — кричал он полицейскому, вжимаясь в сидение, будто тот вообще собирался к нему лезть. Да, виной всему сон, который приснился Изуне, когда он так нагло отключился у агента в машине, но для парня это тоже ничего не меняло. Единственный раз он остался с мужчиной наедине и тут же нафантазировал себе неизвестно что. Может и правильно, что в некоторых странах таких, как он, пытаются лечить? И что однофамилец думает о нем теперь? — О, Ками-сама… — парень зажмурился крепче и закрыл лицо ладонями, будто пытаясь закрыться от собственных воспоминаний. — Надо извиниться.***
В десятом часу утра на улицах Хагакурэ всегда людно. Кто-то торопится на занятия, кто-то спешит на работу, открываются кофейни, лавки, пестрящие вывесками магазины. Город окончательно пробуждается, жизнь закипает и уносит в яркий водоворот голосов, звуков, запахов, шума дорог и обрывков разговоров. Привычная для горожан атмосфера — пестрый, громкий, насыщенный событиями мир - всегда был чужд Изуне. Шум сбивал с мыслей, отвлекал от фантазий, которыми студент жил, мешал сосредоточиться на идеях, очень важных для начинающего художника. Учиха уставал от города и каждый вечер, возвращаясь в Камиминоти, благодарил богов за то, что живет на отшибе. Однако, сегодня он не обращал никакого внимания ни на раздражающие звуки, ни на суетящуюся толпу. Все его размышления были направлены на то, как убедительно, но ненавязчиво извиниться, и чем ближе он подходил к участку, тем больше нервничал. «Простите меня, Учиха-сан, я вел себя как… как кто?» Изуна остановился посреди тротуара, щурясь от яркого солнечного света. Задумался, прокручивая в голове возможные варианты. «Я испугался. Да, я истерил как умалишенный, потому что испугался. И вообще, знаете чего себе напредставлял? Не знаете? И это к лучшему. Иначе точно меня закроете. От людей подальше…» Студент тяжело вздохнул и двинулся дальше по улице. Погода была удивительно хорошей для середины ноября. О вчерашнем ливне напоминали только грязные лужи, не успевшие высохнуть под мягким осенним солнцем. Изуна осторожно переступал их, помня о своем «везении», боялся поскользнуться. Сердце бешено стучало, в голове так и не родилось ни одной толковой идеи, а до участка оставалось всего три квартала. «Просто извинюсь. И будь что будет.» Мадара ждал его во дворе. Выглядел он изрядно уставшим, сказывалась бессонная ночь. Костяшки на пальцах были сбиты, рукава светлой рубашки закатаны по локти, черное пальто небрежно накинуто на плечи. Он смотрел в сторону, с которой должен был прийти братишка, не обращая никакого внимания на стоящего рядом крайне смущенного лейтенанта. На Шисуи не было лица. Он то краснел, то бледнел, не в силах выразить эмоции, которые рвались наружу после разговора с агентом. С утра старший родственник очень доходчиво объяснил ему, что случится, если он расскажет Изуне об их родстве. Но если с парнем все было понятно, то как утаить подобное от семьи, лейтенант не представлял. — Все равно не понимаю! Как я от Фугаку-сана-то это скрою? Это ж… самоубийство! — возмутился он. — Ну как, просто, — пожал плечами Мадара. — Как скрываешь свою травму из-за того, подстрелил человека, или как скрываешь то, что потрахиваешь его сыночка. Или это не самоубийство? Шисуи бросило в жар. Он смирился с тем, что агент узнал про транквилизаторы, которые тот маскировал под успокоительные. Неприятно, конечно, что пришлось докладывать о своей травме, но это ни в какое сравнение не шло с тем, что Мадаре стало известно о его отношениях с сыном главы семейства. — Ладно. Давай вот этого не будем… — прошипел он. — Я в твои дела не лезу, ты в мои. — Другой разговор, — улыбнулся Мадара. — Тогда не смею задерживать. Смена кончилась, да и к тому же, погляди-ка, кто идет. Это же мой сладкий маленький братик. Ну, Шису, не делай такое лицо. Тебе ли не знать, как манит родная кровь? Вместо ответа Шисуи выругался себе под нос и быстрым шагом двинулся к выходу. Проходя мимо Изуны, бросил на него заинтересованный взгляд. Если бы не Мадара, офицер непременно спросил бы у парня, не болит ли у него щека. Или что-то кроме щеки. Все-таки, в первый раз жертва родственника добровольно заявляется в участок. Изуна замер на месте, увидев, что навстречу ему идет тот самый полицейский, который вчера впечатал его в землю. Медленно выдохнул, когда офицер, как-то подозрительно посмотрев, молча прошел мимо. «Спокойствие… Учиха-сан обещал, что меня не тронут.» Мадара нагло любовался настороженным близостью обидчика мальчиком. Испуганное выражение лица, жалобный взгляд, как у затравленного животного, еще больше подогревали интерес к его скромной персоне. Малыш стоял посреди двора, нервно сжимая лямку рюкзака, не решаясь подойти ближе. Широкая одежда скрывала его хрупкую фигурку, но агент прекрасно помнил, какой он на ощупь. — Доброе утро, Изуна, — натянув самую приветливую улыбку и подняв руку в приветственном жесте, полицейский двинулся ему навстречу. — Ну, как прошло? Сильно дома досталось? — Доброе утро, Учиха-сан, — студент опустил глаза. — Могло быть хуже… но обошлось. — Поспать-то получилось? — Мадара сделал еще шаг, и, заметив, как парень напрягся, остановился. — Нет. Так и не вышло, — Изуна нервно выдохнул, все так же разглядывая шнурки на своих кедах. Смотреть агенту в лицо после вчерашнего было стыдно, кроме того, в очередной раз проявилась ненавистная ему черта. Когда студент волновался, его голос становился тише и немного дрожал. — А Ваша ночь… как прошла? «Как прошла? Как она могла пройти?! Он со мной всю ночь нянчился!» Осознав нелепость своего вопроса, студент густо покраснел, пальцы, удерживающие лямку рюкзака, сжались крепче. Этот дерганый жест не остался незамеченным, и старший Учиха всерьез задумался над тем, что братик может помнить некоторые детали прошлой ночи. И с этим нужно что-то делать. — Весьма необычно прошла, — без доли иронии ответил он. — Я тоже не ложился. Еще только утро, а я уже умудрился выдохнуться. А впереди долгий-долгий день. — Тогда, наверное, нам нужно… поскорее все закончить? Нам в участок… — Изуна поднял взгляд и осекся на полуслове. Агент стоял в полуметре от него. Руки были скрещены на груди, на костяшках красовались свежие ссадины, а на белоснежном высоко закатанном рукаве виднелись маленькие алые пятна. «Это… кровь?» — Все в порядке? — насторожился Мадара. — Да. Просто… давайте закончим побыстрее, — студент зажмурился. Он сам не понимал причин своего поведения, но ему стало не по себе. Хотелось сбежать, как от серьезной угрозы, хотя никаких предпосылок к этому, казалось бы, не было. Что такого в том, что руки полицейского выглядят как после хорошей драки? Мадара оценивающе оглядел брата. Все-таки, психика малыша пострадала. Он вероятнее всего не помнил о домогательствах, но, судя по зажатой позе и нервным жестам, подсознательно его боялся. И это они еще в участок не зашли. Что будет, когда мальчишка увидит допросную? — Вот что, — сказал он тихо, — давай пройдемся. — Ку…да пройдемся? — оживился Изуна, непонимающе взглянув на однофамильца. — До парка. Видишь ли, — снисходительно вздохнул он, — я хочу немного подышать и прикупить кофе. Да и тебе, я думаю, пребывание в этом неприятном месте пользы не принесет. Ты ведь тоже пострадавшая сторона. Зачем лишний раз тебя травмировать? — Но… — Изуна удивленно моргнул. — Я же приехал для того, чтобы… — Все по делу у меня с собой, и тебе не обязательно соваться в участок. Я закинусь кофеином, ты посмотришь на фотографии, — следя за реакцией брата, продолжал агент. — Может, и опознаешь… ну так что, идем? — Ну… если так… — замялся студент. Конечно, выглядело это странно, но возможность не переступать порог этого ада была излишне заманчивой, чтобы отказываться. — Если так можно… — Можно, — уверил его Мадара. — Личная встреча с подозреваемым не требуется. К слову, что ты любишь больше? Кофе или шоколад?***
Маленький парк в квартале от полицейского участка был самым безлюдным местом во всем центре города. Каменная брусчатка давно выцвела, лак на беседках потрескался, старые деревья, которые давно никто не подрезал, клонились голыми ветками к жухлой траве. Редкие прохожие быстро покидали неказистый островок, предпочитая проводить время в облагороженных парковых зонах. И именно за отсутствие людей вокруг, за тишину, при которой можно спокойно подумать, агент любил это место. И сегодня он привел сюда брата. Изуна сидел на широкой скамье, глядя на дымящийся ароматный напиток, который держал в руках. Несмотря на сопротивление, Мадара все же купил ему горячий шоколад, мотивируя тем, что он отлично спасает от стресса и, кроме того, до неприличия вкусный. И в самом деле, ничего вкуснее студент никогда не пробовал. Настоящий шоколад, густой, с насыщенным вкусом, в красивом чёрном стакане с золотистой надписью на незнакомом языке. Такой делали в швейцарской кофейне, и уж конечно, то, что Изуна привык пить возле универа, ни в какое сравнение не шло с этим кулинарным шедевром. Мадара сидел рядом, время от времени потягивая кофе. Искал в смартфоне наименее шокирующие фотографии задержанного, не желая пугать кровавыми подробностями своего чувствительного брата. Но как назло, ни единого подходящего снимка не находилось. — Ладно, Изуна, смотри, — агент протянул ему телефон, выбрав из всех фотографий, на его взгляд, самую нормальную. — Этого взяли на складе. Документов у него при себе нет, но, насколько мне известно, это не Кидомару. И он всячески отрицает свою причастность к делу. — Это… второй… — Изуна взглянул на изображение, узнав в нем парня, открывшего ему дверь. Перекошенное болью и ужасом лицо преступника с затаенной мольбой во взгляде не на шутку испугало студента, и он резко отвернулся, стараясь не потерять сознание. — Он… был там вчера. — Вот как. Значит, и правда примазан как-то, сучонок, — Мадара убрал телефон и незаметно для испуганного мальчишки покачал головой. — Что ж, у него серьёзные проблемы. Ложные показания это не шутки. — Проблемы?.. — подал голос побледневший студент. — Мне кажется… у него и так проблемы… Агент усмехнулся в ответ, и, поймав осуждающий взгляд братишки, сделал над собой невероятное усилие, чтобы не засмеяться в голос. Глотнув кофе, он откинулся назад, ожидая, когда возмущённый насмешкой над покалеченным Саконом студент придёт в себя. Изуна поёжился. Жуткий образ никак не выходил у него из головы, а спокойствие однофамильца поражало. Кроме того, он, наконец, осознал, откуда взялась кровь на рукаве полицейского. Неужели он?.. — Вы его…так? — студент опасливо покосился на Мадару. — Я. А что? Осуждаешь? — хмыкнул агент. — Или тебе жаль этого ублюдыша? Зря, Изуна. Им тебя жаль не было. Всунули товар и отправили неизвестно к кому. И знаешь, покупателей ещё не нашли. Как знать, что это были за люди? Может, не попадись ты полиции, был бы уже мёртв? Так что, работа такая, парень. Кто-то ведь должен ее делать? — Про… простите, — вздрогнул студент. «Да что я творю? Я же хотел извиниться! А не упрекать полицейского в том, что он исполняет свои обязанности!» Щеки парнишки обдало жаром, все слова растерялись. Заготовленная речь с извинениями напрочь вылетела из головы. Он умоляюще уставился на агента, всем своим видом показывая, что он сожалеет о сказанном. — Все нормально? — Мадара удивлённо приподнял бровь. Младший выглядел крайне взволнованно, и это уже нельзя было списать на вчерашний стресс. Это настораживало. — Да, просто… — Изуна глубоко вдохнул, стараясь унять волнение, — иногда я говорю и делаю глупости. Вот сейчас опять. Я не хотел осуждать Вас. Это ведь Ваша работа. И к тому же, мой отец был полицейским… — Отец… — холодно произнес агент. — Ну да. А сейчас он чем занимается? Уже на пенсии, наверное. — Я, по правде, и не знаю, — вздохнул студент, — в последний раз я видел его два года назад. И недавно он присылал деньги. Он не особо со мной… — Вот как, — скрипнул зубами Мадара. Продолжать разговор об отце было для него невыносимо. Он замолчал, про себя решив непременно поинтересоваться у Фугаку, знал ли он о визите отца в их город. Происходящее становилось все более подозрительным, хотя казалось, ничего более подозрительного, чем брошенный младший сын, уже не будет. Изуна не знал, что творится в голове у полицейского, поэтому воспринял повисшую тишину по-своему. Ему стало крайне неловко от того, что он снова грузит чужого человека своими бедами. Ведь, в конце концов, какая агенту разница, что происходит в жизни едва знакомого мальчишки? — Учиха-сан… — наконец сказал он, — я могу с вами поговорить? — Поговорить? — агент ненадолго задумался, не представляя, что взбрело братишке в голову. — Ну, давай поговорим. «Ну, вот оно. Давай… просто скажи это…» — Простите меня за вчера, Учиха-сан, — едва дыша, произнёс Изуна. — Мне очень стыдно. Я не должен был вести себя… так. Я просто испугался вчера… и… — И что? — Мадара был крайне заинтересован этим внезапным откровением, но еще не до конца понимал, к чему это. — И вел себя так поэтому. Вы, наверно, думаете, что у меня совсем никакого воспитания нет… но это не так! В самом деле не так! И…ну… — студент растерялся. Стройная речь, которую он прокручивал в голове, разбилась на куски. Что говорить дальше, он не представлял, а однофамилец, как назло, терпеливо ждал продолжения. — Так тебе стыдно за свое поведение ночью? — участливо, но с заметным воодушевлением в голосе спросил Мадара. Мальчик извиняется перед ним! Подумать только! А он-то переживал, что запугал его до смерти. Значит, в этом была причина его нервозности. Малыша ест совесть! — Угу… — Изуна ощутил, как к горлу подкатывает комок, и это было ужасно. Разреветься сейчас означало опозориться окончательно, а такого студент просто не мог допустить. Он задержал дыхание, стараясь как-то подавить подступающие слезы, но сделал только хуже. — Очень… очень стыдно, Учиха-сан. — Ничего. Все нормально. Ты просто был шокирован, не так ли? — Агент подвинулся ближе. Начинающий хныкать братишка своим видом вызывал внутри взрыв эмоций, и к тому же, сейчас был уникальный шанс на установление более тесного контакта. И Мадара не мог его упустить. — Ты не сделал ничего плохого, чтобы так себя корить. Арест очень многих пугает. Чему тут удивляться? — Ну… наверно… — все еще неуверенно прошептал студент. — Я не знаю. Но главное… Вы сможете меня простить? — Тебе так важно мое прощение? — агент медленно потянулся к нему, но брат, с надеждой смотрящий ему в глаза, не обратил на это внимания. — Да. И если сможете…- Изуна вздрогнул от неожиданности, когда полицейский накрыл его руку своей. Теплая ладонь сжала дрожащие пальчики, и студент, забывший как дышать, смущенно отвел взгляд. — Если сможете… простите. Мадара тепло улыбался. Вид растерянного от таких нежностей мальчика волновал его до мурашек по коже, и он надеялся, что хищный блеск в глазах не спугнет доверчивого парнишку. Малышу неловко, но он не дернулся и не отнял руку, а значит, он больше не испытывает страха. И сейчас было важно закрепить этот эффект. Каким-нибудь жестом или словом. Но лучше всего — прикосновением. Поэтому старший Учиха так же осторожно, очень мягко коснулся порозовевшей щечки брата. — Если тебе и правда это нужно, то я прощаю тебя. За все разом, — чуть ли не промурлыкал он, отпуская смущенного студента. Для первого контакта в ясном сознании касаний было достаточно. Мадара не хотел снова напугать братишку. — Спасибо Вам, Учиха-сан, — парень искренне улыбнулся. Тепло все еще растекалось по телу, и пусть это было странно, но ему нравилось. Было в этом жесте что-то нежное, родственное. И это успокаивало. — Не за что. Хотя честно, не вижу никакой проблемы. Считай, я просто был Вергилием в твоем персональном аду. И это даже интересно, — ухмыльнулся полицейский. — Вергилием?.. — неподдельно удивился Изуна. В его огромных глазах мелькнула озорная искорка. — Вергилием… — недоуменно повторил агент, удивившись такой реакции. Он уже привык к относительной безграмотности подрастающего поколения и поэтому принялся объяснять очевидную для него аналогию. — Ну, Ад. Вергилий, Данте, «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу…»* — Вы… вы читали Алигьери? — Глаза Изуны засияли, а в голосе появились нотки восхищения. — Читал… — улыбнулся ему Мадара. — Все кантики**. Но «Ад», конечно, любимая. А что? Тебе нравится итальянская поэзия? — Мне очень нравится это произведение! — просиял студент. Его настолько поразила возможность обсудить с кем-то труды Алигьери, что он на какое-то время забыл о недавнем смущении. — Мы на уроке живописи изучали образы ада и рая в разных культурах. И там задание было, изобразить Вергилия. Всем, конечно, известно, как он выглядел в реальности, но это не то. Нужен был его… образ. И у меня никак не выходило… погодите, я покажу. Изуна полез в рюкзак. Достав оттуда кучу изрисованных листочков и желтый скетчбук с наклейками на обложке, он начал искать набросок. Среди множества изображений, рисунков и эскизов нужного не находилось, и студент недовольно хмурился, продолжая увлеченно перебирать работы. Мадара с любопытством смотрел на повеселевшего братишку. Поразительно, как быстро сменилось его настроение. Видимо, столь изящное сравнение с персонажем любимой поэмы произвело на него неизгладимое впечатление. Интересный он все-таки. Много ли молодых мальчиков так сильно интересуются подобными вещами? Вероятно, что нет. Во всяком случае, агент таких не встречал. — Ну, где он… неужели я выбросил? Ну как так…- так и не нашедший наброски студент обиженно вздохнул и, вдруг опомнившись, залился краской. — Простите… я опять пристаю к Вам со своими глупостями… — Да брось, я тоже люблю Алигьери, — Мадара отвёл глаза, не желая смущать брата ещё сильнее. Устало вздохнул, откинувшись на спинку скамьи. День намечался сложный, и как бы ни хотелось поговорить с младшим о живописи и искусстве, скоро придётся его покинуть. Но пока, ещё немного… можно. — Значит, ты хотел изобразить Вергилия, но у тебя не вышло? — Да… — студент взял карандаш и по привычке сделал пару штрихов в блокноте. Это действие немного успокаивало, как и любая попытка занять чем-то руки. — Я просто не находил проходящий образ… Вергилий, он… — Какой? — Мадара прикрыл глаза, наслаждаясь возможно последними тёплыми лучами солнца в этом году. — Расскажи. — Он… спаситель, — Изуна провел невесомую линию на листке, вглядываясь в лицо умиротворено улыбающегося агента. — Защитник… проводник… — Так… — Наставник… — и еще одна линия, более четкая. Знакомое воодушевление все сильнее захватывало разум. — Согласен. Что-то еще? — Учитель, друг, помощник… — восторг переходил все границы, и студент засиял от пришедшей ему в голову идеи. — Отлично. Думаю, у тебя получится. Изуна не ответил. Он принялся проворно зарисовывать строгие черты лица, задыхаясь от охватившего его вдохновения. Это его Вергилий. Образ, в котором Изуна так нуждался, но не находил его в своей жизни. Он спешил, нанося штрихи, очень хотел успеть сделать набросок, и в то же время, боялся поторопиться и переврать, неверно передать это уставшее, но спокойное выражение. — Любопытно, — агент наконец открыл глаза и повернул голову к брату, который разочарованно поджал губы, воровато пряча блокнот. — С удовольствием поговорил бы с тобой ещё немного, но дел сегодня немеряно. — Понимаю, — тихо вздохнул Изуна. Его очень огорчило то, что пришлось прервать процесс, но предложить позировать для портрета он не решился. — Поэтому вынужден тебя покинуть, — улыбнулся ему Мадара. — Но давай договоримся. Если увидишь что-то подозрительное или вспомнишь что-то интересное — сразу звони. Мой номер у тебя есть. — Конечно, — кивнул отчего-то опять раскрасневшийся студент. — Я вас не подведу, Учиха-сан. — В таком случае я на тебя рассчитываю.***
Штрих. Серая линия легла на бумагу, обрываясь на половине. Еще штрих, нажим грифеля сильнее, темная полоса прошла поверх доведенной до середины черты. — Что делаешь? — полюбопытствовала подошедшая к студенту Конан. — Что? — Изуна дернул рукой от неожиданности. На листе с наброском появилась лишняя черта. — А, это? Это задание из художки. — Вот как, — девушка хмыкнула и присела рядом. Нахмурилась, заметив, как Учиха прячет лист в рюкзак. — Изу-кун? — М? — студент выглядел встревоженно, будто его на чем-то поймали. — Скажи, все в порядке? — Конан села ближе. Ее голос звучал мягко, но в нем ощущалась тревога. — Да. В полном, — Изуна старался говорить как можно спокойнее, но все равно очень нервничал. — А… что? — Просто… ты… После того случая… замкнутый… — Осторожно начала Конан. Учиха и правда вёл себя странно, прятал наброски, сбегал куда-то, постоянно о чем-то думал, и девушку всерьёз это беспокоило. — Может… тебе помощь нужна? — Нет. У меня все в полном порядке. Для меня все хорошо закончилось. Даже… слишком, — Изуна принялся торопливо убирать в рюкзак карандаши. Разговор продолжать не хотелось. — Правда? — Девушка растерянно следила за быстрыми сборами, не решаясь задать вопрос, который вертелся на языке уже с неделю. — Слушай. Ты только не пойми неправильно, ладно? Тот человек, что подарил тебе планшет, он… — Что он? — Изуна замер. — Он ничего… не сделал? — Конан закусила губу, надеясь, что друг не обидится на такое заявление. — В каком смысле? — нахмурился Учиха. — Ну… Он тебя трогал? — тихо спросила девушка. — Чего?! — Изуна вспыхнул от возмущения, злобно уставившись на подругу. Резко поднявшись на ноги, выпалил обиженно и немного смущённо: — Ты что, думаешь, я за планшет дал себя… Конан! — Нет-нет! Ты не понял, я не об этом! — девушка подскочила следом, выставляя вперёд ладони в примирительном жесте. — Слушай. Я просто переживаю. Ты вернулся побитый, с этой штукой и теперь убегаешь куда-то все время! Ну что мне думать? А еще… Хидана с того дня никто не видел. — Знаешь… я бы рад никогда его не видеть, — прошипел студент, накидывая рюкзак на плечи. — И у меня все хорошо. Просто я… нашел одно место. И там кое-что, что мне нужно написать. И я уже какой день подряд пытаюсь, а не выходит. Все не то… Вот и бегаю. За вдохновением. — Так это… просто для художки? — с некоторыми сомнением спросила Конан. — И с тобой точно все хорошо? — Ага. Порядок. Кстати, мне нужно еще немного доделать тут… так что увидимся после пар, — Изуна развернулся и быстро зашагал к выходу из университетского сквера. — Ты убьешь перерыв на рисунок? — крикнула ему вслед подруга. — А поесть не хочешь? — Спасибо! Я перекусил, — отмахнулся Учиха, скрываясь за поворотом.***
Почти каждый день Изуна тратил перерыв на то, чтобы, пройдя шесть кварталов от университета, приступить к совершенствованию своего будущего шедевра. Шесть кварталов по широким центральным улицам мимо стеклянных витрин, маленьких ресторанчиков, бесконечных аллей и обесточенных к зиме фонтанов. Шесть кварталов вдоль узкого канала до самой храмовой площади, где за поворотом начинался маленький старый парк. Студент незаметно пробирался сюда, чтобы, спрятавшись за деревянной беседкой, украдкой наблюдать за объектом своего творчества. Объект редко изменял своим привычкам, настолько, что Изуна за полторы недели выучил график его перемещений. Вот и сегодня он снова сидел на скамье, пил все тот же кофе, подставляя лицо тусклому осеннему солнцу. Парень осторожно высунулся из укрытия, чтобы в очередной раз вглядеться в черты лица, запомнить оттенки иссиня-чёрных переливов его длинных, вечно растрепанных волос и, вернувшись к наброску, снова полностью разочароваться в своих умениях. Сколько бы Изуна ни старался, сколько бы ни вносил правок, портрет все равно не соответствовал оригиналу. Изо дня в день, встречая однофамильца, студент менял детали, а иногда — вид наброска полностью, но все никак не мог передать на бумаге характер старшего Учихи. Парень осознавал, что чем больше смотрит на полицейского, тем живее и ярче становится его образ, но как перенести весь этот градиент чужих эмоций, не имел представления. Сначала Изуне казалось, что Учиха Мадара высечен из куска антрацита. Хладнокровный, бесчувственный, непробиваемый. Если бы студента спросили, какого он цвета, он без сомнения ответил бы: «Он — отсутствие цвета. Он чёрный». И именно таким, угольно-чёрным с резкими рваными линиями, и был первый набросок. Однако, увидев, как этот суровый человек смеется, подшучивая над возмущённым офицером, даже издалека ощутив его жизненную энергию, Изуна в тот же вечер полностью изменил портрет. Антрацит покрылся трещинами, линии стали мягче, появились светлые оттенки, а из взгляда агента исчезла ледяная непроницаемость. Жуткий старый набросок наводил на студента тоску, и он все не мог понять, как он вообще углядел в полицейском того холодного истукана, которого ему довелось изобразить. Ещё через день антрацитовая броня треснула окончательно. Сидящий в парке Мадара, счастливо улыбаясь, говорил с кем-то по телефону. Изуна невольно залюбовался, глядя на повеселевшее лицо однофамильца, отмечая, что когда он улыбается, не скалясь, а тепло и даже искренне, его можно назвать привлекательным. Осознав, что нагло пялится на мужчину, студент густо покраснел, и, отгоняя мысли, сполз спиной по деревянной перегородке. Крепко зажмурил глаза, запоминая каждую деталь, надеясь хоть в этот раз сделать все как надо. Вечером он тяжело вздыхал, глядя на рисунок, который теперь казался ему совершенно лишёнными эмоций. Засев переделывать, но так и не найдя в себе силы, студент вскоре отложил работу. Мысли отвлекали его, не давая сконцентрироваться. Приближалась ночь, а значит, его одержимость портретом очень скоро сменится очередным постыдным видением. Человек, которого он преследовал, снился ему по ночам. И сны эти были наполнены инфернальным ужасом, жгучей болью и… сексом. Являющийся в разных ипостасях однофамилец жестко брал его, невзирая на мольбы, слёзы и активное сопротивление. Шептал непристойности, уверяя, что скоро все кончится, с тем же садистским удовольствием продолжая изощряться над своей жертвой. Изуна списывал эти сновидения на собственные больные фантазии, бракованную ориентацию и на то, что уже какой день засыпает, глядя на незаконченный портрет полицейского. Но в этот раз, укладываясь в кровать, подумал, что если бы ночной гость не рвал на нем одежду, а так же искренне улыбался, как сегодня в парке, то он, может быть, перестал бы упираться.***
Придя в очередной раз в парк, Изуна не обнаружил полицейского на привычном месте, и, немного подождав, расстроено побрел вдоль аллеи. Выйдя на оживлённую улицу и зацепив краем глаза знакомую вывеску швейцарской кофейни, парень от нечего делать решил поглазеть на европейские десерты. — Магенброт, баслер лекерли, биревегге… — читал сложные названия студент, проходя вдоль витрины со сладостями, — о, булочка с шоколадом… Разглядывая очередной воздушный десерт, Изуна заметил в отражении витрины знакомую фигуру, и, узнав в ней однофамильца, медленно повернул к нему голову. Агент сидел за столом, застеленным длинной наглаженной скатертью, уставшими глазами глядя в экран ноутбука. Рядом дымился излюбленный кофе, только не в привычном чёрном стакане, а в глубокой белой чашке с эмблемой кофейни. Студент замер, запоминая эмоции на лице полицейского. Он уже видел это усталое выражение, но сегодня агент, кажется, был чем-то расстроен. Он хмурился и вздыхал, вчитываясь в строки на дисплее, задумавшись, нервно потирал переносицу, и казалось, не обращал внимания ни на кого вокруг. С каждым движением и взглядом его образ насыщался новыми оттенками, и Изуне не терпелось поскорее отразить это на бумаге. Мадара и правда был не в духе. Кидомару канул в лету, пойманные агентом змеи даже под пытками не выдавали его местонахождения, и дело никуда не двигалось. Он в очередной раз изучил телефон Таюи на предмет какого-нибудь шифра, перетряс контакты, но так ничего и не обнаружил. Отчаявшись, снова поднял опись изъятых вещей братишки, проследил его маршрут, с момента появления сигнала до самого задержания, но так же остался ни с чем. Мальчик никуда не поворачивал и нигде не останавливался. Смирившись с тем, что здесь копать нечего, агент снова переключился на поиск Кидомару и настолько ушёл в работу, что даже отложил на потом обольщение своего милого брата. Однако, назойливое внимание к своей персоне не осталось для Мадары незамеченным. Он быстро обнаружил слежку и поначалу его это обеспокоило, но когда агент заметил, что малыш просто что-то рисует, тревога сошла на нет. Он подумал, что даже хорошо держать его поблизости, так не придётся придумывать повод для встречи. И поэтому никаких попыток прервать наблюдение за собой не предпринимал. Вот и сейчас, позволив младшему вдоволь на себя поглазеть и скрыться, агент попросил счёт, и, закинув ноутбук в сумку, вышел за ним следом.***
Ясная с утра погода внезапно испортилась. Солнце скрылось за низкими серыми тучами, небо потемнело, в воздухе запахло снегом и сыростью. Похолодало резко, и студент уже сотню раз пожалел о том, что не додумался надеть что-то потеплее. Сидя в парке, он кутался в тоненькую курточку и, зуб на зуб не попадая от холода, быстро поправлял набросок. Конечно, лучше было бы отправиться домой, где, укутавшись в любимый плед, можно спокойно поработать над портретом. Но Изуна боялся упустить вдохновение и поэтому вносил правки прямо здесь, дрожа от пронизывающего ледяного ветра. С рисунком получалось хорошо, уже сейчас было видно, что результат стоил мучений, и вскоре процесс поглотил его с головой. Он настолько увлёкся, что даже не заметил подошедшего к нему агента. Мадара позволил себе немного полюбоваться молодым художником, прежде чем, не спрашивая позволения, опуститься на скамью рядом. Парень, наконец обратив внимание на чьё-то присутствие, замер с карандашом в руке. «Это…» Ему понадобилась пара мгновений, чтобы уловить аромат знакомого парфюма и осознать, кто именно подсел к нему, пока он увлечённо вносил правки. Сердце болезненно сжалось, кровь застыла в жилах, но студента, в противовес этому, бросило в жар. Дёрнувшись, он крепко прижал набросок к груди и несмело повернулся к однофамильцу. — Здравствуй, Изуна, — Мадара улыбнулся, поймав растерянный взгляд братишки. Малыш снова выглядел как в их первую встречу. Тот же загнанный вид, спутанные ветром волосы и безразмерная куртка на рыбьем меху. Покрасневшие от холода пальчики крепко сжимали лист плотной бумаги. Он что-то прятал и очень боялся, что это что-то обнаружат. — Рисуешь? — Добрый день… Учиха-сан, — студент нервно сглотнул. — Рисую вот… — А что рисуешь? — агент решил было подсесть ближе, но, заметив панику в глазах брата, оставил эту затею. — А… ну так… — Изуна покраснел, мысленно упрашивая полицейского не просить у него набросок. — Тут… ничего стоящего, правда… — Не готов ещё? — поинтересовался Мадара, не сводя глаз с растерянного мальчишки, которого трясло то ли от холода, то ли от страха. — Тогда не стану подсматривать. Наверное, ни один творец не пожелает показывать неоконченную работу. — Да… не готово ещё, — Изуна выдохнул. Сердце все ещё бешено отбивало ритм, но беспокойство понемногу утихало. Как и прежде, в присутствии однофамильца все слова и темы для разговоров вылетели из головы, и ему было ужасно неловко. Не зная, как реагировать и что делать дальше, студент притих, молча уставившись на, пожалуй, единственную яркую вещь в гардеробе полицейского — бордовый кашемировый шарф, аккуратными узлом повязанный на шее. — Ладно. Тогда покажешь, как закончишь? — решил разбавить неловкую тишину Мадара. Тон его голоса стал ниже, глубже, отчего у младшего по спине побежали мурашки. Он беспомощно моргнул, и, кивнув в ответ, осторожно потянулся за рюкзаком. Агент сдержал обещание, даже не попытавшись подглядеть, что изображено на помявшемся листочке, когда братишка трясущимися руками прятал рисунок. — Дрожишь, — сочувственно произнес он. — Замёрз совсем? — Холодно… — тихо ответил Изуна, пряча пальцы в рукава. — Мне надо было идти домой, но я увлёкся. Бывает у меня… такое. — Увлекся? Ну да, я видел, как ты рисуешь. Это впечатляет. Творец за работой, полностью погруженный в своё творчество, — Мадара потянулся к шарфу, распутывая узел. — Тебе все-таки привычнее творить на бумаге? А я уж думал про планшет спросить. Изуна удивлённо покосился на агента, не понимая, зачем в такой холод снимать с себя одежду. Задумавшись, он не сразу осознал суть вопроса, а когда понял, покраснел ещё сильнее. — Планшет? Планшет это просто… просто лучшее! Правда. Я пока привыкаю к нему… и мне привычнее пока на бумаге… но я научусь! — голос студента звучал жалобно. Он оправдывался, хотя, по мнению Мадары, оправдываться было не за что. — И… страшно немного с собой носить. Хотя Хидан… исчез куда-то… — Хидан? — усмехнулся агент, стягивая с себя шарф. — Твой тупой иностранец? — Тупой… иностранец? — Изуна удивлённо моргнул. — Мацураси Хидан, из семьи иммигрантов оккультистов, — тяжело вздохнул Мадара. — Давно хочу вышвырнуть их из города, но повода не дают. Видишь ли, забой кроликов во время мессы не является нарушением закона. — Тупой иностранец… — хихикнул студент и тут же отвернулся, пряча улыбку. — Простите. — Ничего, — усмехнулся полицейский. — Правда ведь тупой. Но не бойся, ты его ещё нескоро увидишь. Хотя, так говорить и правда не надо. Я тебе это как тот, кто много лет тупым иностранцем был, говорю. — Вы… были иностранцем? — с неподдельным интересом спросил Изуна. — Да, — кивнул агент. — Я ж учился в Европе. У Фугаку-сана, знаешь, пунктик такой. Детей на Запад отправлять. — Ваш отец… ценитель европейских ценностей? — тихо спросил студент, потирая заледеневшие пальцы. — Опекун, — вздохнул Мадара. — Никакой он не ценитель. Традиционалист до мозга костей и все чужое на дух не выносит. Все на мою машину бухтит. Руль у неё не с той стороны, видишь ли. Но это все равно не мешает ему отправлять детей учиться в Европу. И приемных, и родных. Вот и сплавил меня в Неаполь на шесть лет. — В Неаполь? Вооу… — восхищённо выдохнул Изуна, все ещё не смея посмотреть на однофамильца, — всегда мечтал побывать в Италии… А… а как там, Учиха-сан? — Ну как, — задумался Мадара, расправляя кашемировую ткань так, будто делал удавку, — иначе. Свободные нравы, насыщенная специями еда, красивые люди. Но и минусов полно, перечислять их долго, да и не хочется. Побывать там надо обязательно, а вот жить… весьма сомнительно. Хотя, знаешь, в отличие от нас, европейцы куда терпимее к иностранцам. Даже к тупым. Изуна насмешливо фыркнул и уже хотел что-то сказать в ответ, но агент в очередной раз заставил его растеряться. Взяв за подбородок, он вынудил студента повернуться к себе лицом и, не дав удивлённому парнишке сообразить, в чем дело, быстро накинул на него шарф. — Что… зачем это?..- ошарашено пискнул студент, когда Мадара, затянув на его шее нежный кашемир, принялся поправлять узел. — Ты же замёрз, а путь до дома неблизкий, — агент довольно оглядел братишку. — Подвезти я тебя не смогу, дел много. Но хотя бы так. — Да… не надо… — пытался вывернуться Изуна, но смущённо затих, когда агент потрепал его за щечку. — Как же не надо? Так ведь теплее, — промурлыкал он, снимая с куртки мальчишки невидимые пылинки. — Но это… это же Ваш шарф… — жалобно возразил студент. — Он же нужен Вам… нет? — Нужен. Но тебе сейчас нужнее, — Мадара хитро улыбнулся. — Вернёшь при встрече. *** Изуна, бодро шагал по улице, больше не чувствуя холода. Сердце студента стучало навылет, выносило грудную клетку. Странное чувство захлестнуло его с головой, за спиной будто распустились крылья. Он ничего не видел вокруг, пару раз чуть не споткнулся и очнулся, только оказавшись в вагоне метро. Вечерело. Толпа людей спешила домой, набивая вагон под завязку. Изуну жали со всех сторон, но привычный дискомфорт никак не портил его настроения. Глаза парня сияли, и казалось, ничего в мире не имело для него значения. Студент витал в облаках, вспоминая события последних часов, лишь временами возвращаясь в реальность, чтобы, замечтавшись, не пропустить свою станцию. Шарф приятно прилегал к коже. Тонкий древесный аромат с освежающими нотками бергамота согревал не меньше, чем мягкая полоса кашемира, и Изуна блаженно улыбался, прижимая ладошки к нежнейшей ткани. Он боялся напридумывать себе то, что совершенно точно не произойдёт в его жизни, но сердце безвольно замирало, когда он вспоминал тихий голос агента. «Вернёшь при встрече». — При встрече… — шептал под нос студент. — Тогда до встречи, Учиха-сан.***
— Значит, и у него нет. Какая жалость. Кимимаро Кагуя был как всегда хладнокровен. Он с абсолютным спокойствием принял новость о предательстве и смерти старого друга, с которым они когда-то давно присоединились к Змеям. На его бледном лице не отразилось ни единой эмоции, когда исполнитель самых грязных дел организации коротко рассказал ему о последних часах Кидомару. И только весть о пропавшей информации заставила его немного нахмуриться. — Дом перевернули. Ничего, — стоящий напротив громила скрестил руки на груди. — Выходит, Вы ошиблись, Кимимаро-сан. Кагуя равнодушно кивнул и отвернулся к окну. Отрицать очевидное не имело смысла. Он в самом деле ошибся, решив, что предатель прячется вместе с компрометирующими организацию данными. Однако, Кидомару все-таки успел сбыть информацию о боссе, и, по мнению Белого Змея, заслужил свою смерть. — Ладно, нет времени на выяснение никому не нужных фактов, — тем же ровным тоном продолжил Кимимаро. — Нужно найти того, кто увел информацию. И поскорее. — Ха. Поскорее… — Джиробо закатил глаза. Манера разговора Кагуи его раздражала, и если бы Кимимаро не имел высокий ранг в организации, то непременно получил бы от него по морде. — Знать бы, где искать. Предатель пуст, покупатель ушел ни с чем. Гайдзин*** вообще не дошел до места. И что это значит? Учиха все-таки? — Учиха? Нет. Учиха сам мечется как раненый зверь. — Кагуя задумался. — Так что остается только один вариант. Джиробо хрустнул пальцами. Его откровенно бесил этот высокопарный разговор. Болтать без толку он не любил и еще больше не любил тупые намеки, особенно когда дело касалось работы. — Кимимаро-сан, я не знаю, какой там вариант остался, но если перестанете говорить загадками и ясно дадите знать, кто этот оставшийся, я завтра же этим займусь. — Он устало вздохнул. — Кто? — Сам не догадываешься? — покосился на громилу Кагуя. — Очевидно же. Пацан-курьер, больше некому.