Всё, что я могу тебе дать

Ощущение поцелуя трогало его губы весь следующий день. Слишком мягко, точно дуновение тёплого сквозняка (хотя откуда ему было взяться в подземельях) чтобы считать его чем-то реальным, чем-то, что могло произойти с Северусом на самом деле, однако, это заставляет его каждый раз кратко замирать в нерешительности и смятении. Не важно, ведёт он урок или пытается съесть хотя бы часть своего обеда – кусок в горло совершенно, кстати, не лез – он мог замолкнуть на полуслове, неуклюже смести локтем расставленные на учительском столе показательные для урока артефакты. От этого студенты в классе напряжённо застывали, страшась обвинения во всех смертных грехах и, главным образом, снятия очков.       Но строгий, предвзятый и вообще довольно отвратительный в качестве педагога профессор Снейп не говорит ничего – безмолвно он убирает учинённый им беспорядок несколькими заклятиями, и продолжает оттуда, где был прерван вероломным призрачным вторжением. Даже под несколькими слоями одежды, запаянной многочисленными пуговицами, он ощущает тепло невидимых рук, что легли на плечи, а нервы всё тревожит мягкий нажим чужих губ на его собственные.       Сносить это было решительно невозможно.       Весь рабочий день он только и думал о том, как бы ускорить его течение, чтобы канул он, наконец, в юную ночь. Тогда, с наступлением благословенной темноты, он снова мог бы сесть за чтение, снова мог бы беспрепятственно чувствовать и видеть так чётко, будто это сон вдруг стал настоящей жизнью, а не та дрянь, которую Северусу приходится пережёвывать день за днём – и тогда он совсем не думает, что проиграл Блэку бой... Сложно проиграть тому, кто умер, нашпигованный секретами и страстями точно рождественский гусь черносливом. В какой-то степени, это было даже иронично – подобную участь Снейп предполагал для себя, но насмешливо кривить губы над этой шуткой судьбы не хотелось, ведь он-то знает, каково это, хранить неподъёмные, никем не понятые секреты.       Когда мужчина снова кладёт перед собой на стол дневник Блэка – на этот раз не выдерживая собственное трусливое ожидание неделей-двумя – он ощущает прилив к жалости, хоть и отмечает, что это последнее, что он хотел бы давать Сириусу; но жалеет он не его и даже не себя. По крайней мере, не тех их, что рано постарели, минуя прелесть лёгкой юности. Жалко вдруг становится тех двух глупых мальчишек, слишком трудно сложенных, слишком запутанных и, пожалуй, слишком эгоистичных, чтобы научиться понимать хотя бы самих себя – зато возомнили, что поняли мир, отчего-то вдруг ставший для них предельно прозрачным. Ни черта они не поняли, а расплачиваться за эту несмышлёность теперь приходится взрослым – один положил на чашу весов собственное искромсанное сердце, другой пошёл ва-банк, вывалив свою единственную драгоценную жизнь.       Они сами это выбрали и испытывать жалость к этим выборам – дело бесчестное, но щемящую боль, что засела гноящейся занозой под грудиной, Снейп контролировать больше не может. Кажется, всё зашло слишком далеко, чтобы теперь он мог позволить себе такую роскошь как идти на попятную.       И он ничего не может сделать с собой, когда натыкается взглядом на вклеенную поверх пергаментной страницы сложенную вдвое карточку-открытку – почти такую же, какая была приложена к самому дневнику и с такой же размашистой подписью «Северусу». У уголка внешней стороны открытки было нарисовано несколько галочек, схематично изображающих стайку летящих птиц, и Снейп вдруг с теплотой проводит пальцем по этим юношеским каракулям, думая, что наверняка Блэк подразумевал в этих чёрточках воронов. После отгибает «крышку» карточки, видя там лишь скромное «Приходи после письменной части Защиты к дальнему двору. Ничего не бойся, там буду только я один. Нужно поговорить, это очень важно. С.»       А рядом с надписью был нарисован тонкой чернильной линией цветок мака. Наверное, ему стоит прекратить удивляться, но с каждым новым откровением Северус получает всё больше ударов по собственной броне самообладания – особенно теперь, когда он задаётся по-детски возмущённым и преисполненным обиды вопросом, почему же Блэк ему не отдал эту открытку? Разумеется, все ответы были на соседней странице, однако, Снейп не торопится искать их там, уже примерно понимая, что именно его ждёт.       И тогда воспоминания о том злополучном дне вновь захватывают его в тиски, мешая свободно дышать – как это периодически случается с ним в панических снах, в которых он убегает от преследующих его мальчишек, безуспешно пытаясь отбиться от летящих ему в спину заклинаний. И да, Блэк был прав, Лили снилась ему часто – и в таких снах она не позволяла экзекуции прекратиться, а лишь стояла чуть поодаль, равнодушно сложив руки на груди и наблюдая за тем, как её приятеля детства в который раз подвешивают над землёй вверх тормашками.       Но всё же, то, что ранило его больше всего, и что заставляло его проснуться запыхавшимся на грани нервного срыва – это жестокий холодный взгляд из-за каскада свалившихся от долгого преследования каштановых кудрей. В реальности сна этот взгляд пугал до дрожи, но после пробуждения и осознания себя и своей действительности Снейп всегда должен был прикладывать усилия, чтобы не разнести что-нибудь в щепки – вопреки расхожему мнению всех окружавших его людей, человеком он был остроэмоциональным.       Подавив в себе желание закрыть дневник и отложить его на неопределённый срок, Северус, лязгнув зубами от накатившего приступа злобы и воспоминаний о том, кем Блэк для него являлся все эти годы, всё же переводит взгляд на соседнюю страницу – с первых же строк ярость вперемежку с отчаянием почти полностью топит его, лишая возможности дышать полной грудью. Приходится сжать руки в кулаки, вызывая впившимися с ладони ногтями кратковременную, еле отрезвляющую боль.       «В тот день всё должно быть по-другому, но из-за меня всё случилось так, как случилось. И за это я, пожалуй, корю себя больше всего.       Ты наверняка и сам прекрасно помнишь этот день. Хоть я и безумно желаю, чтобы ты его забыл, как страшный сон, желаю, чтобы этого всего вообще не было, но я не строю иллюзий на этот счёт. Ты имеешь полное право злиться, ненавидеть и хотеть моей смерти после такого чудовищного предательства.       На самом деле, это всё была идея Лили. Она умница, надо признать – весь пятый курс я был сам не свой, и ей не пришлось ничего выяснять, чтобы увериться в истинной причине моего поведения. Только она одна всё знала и понимала – я ни разу не получил от неё даже мимолётного осуждения в моём сердечном выборе, а вот по части моих действий она была готова вылить на меня ушат помоев, и была бы, в общем-то, права.       Лили сказала, что мне уже пора что-то с этим делать, пойти навстречу, обстоятельно и аккуратно обо всём рассказать тебе – тут она, разумеется, права была тоже. Пообещала, что поможет, если я сам напишу записку – специально сбежал в Хогсмид, чтобы купить там открытку на почтовой станции, можешь себе представить? Казалось, что я был готов на всё, хоть и изрядно нервничал, однако, когда настал тот самый день – письменная часть экзамена по ЗоТИ – я соврал Лили, что забыл открытку в спальне. Разозлилась она страшно, но это меня не заставило поменять своё тщедушное решение – у меня подгибались ноги и тряслись руки так, что я не мог держать перо, и вовсе не из-за СОВ.       На предмете я едва мог сосредоточиться – в классе ты сидел по диагонали передо мной. Когда ты, наконец, подхватил свои волосы в хвост, наверное, чтобы не мешались, я смог видеть твою шею – это не давало покоя, притягивало взгляд, но мой ужас перед твоей возможной реакцией, от пренебрежительной брезгливости к раскрывшемуся педику до оскорблённой ненависти, так и не позволил мне отдать Лили эту чёртову открытку. Я сам не позволил ей помочь, хоть и ужасно в этом нуждался.       А дальше случилось то, за что я себя, наверное, никогда не смогу простить. Это был последний шанс что-то исправить, возможность выдернуть тебя из той выгребной ямы Пожирателей Смерти, в которую ты так и стремился плюхнуться, испачкать свою невыносимо белую кожу этой грязью, осквернить себя. Я уверен, что ты не до конца понимал, во что ввязываешься – весь этот сброд никогда не был тебе ровней, главным образом потому, что ты в отличие от них никогда не был плохим человеком. Тебя занесло не в ту стезю, тебе просто был необходим кто-то, кто показал бы тебе совсем иную сторону жизни, полную света, верной дружбы и, кто знает, даже искренней любви. Все эти пять лет я тайком даже от себя надеялся, что смогу однажды собраться с силами и отвратить от тебя эту беду, но сам всё откладывал, делал только хуже.       Дьявол... Ты не заслужил всего этого. Не заслужил всего того, что я сделал и чего не сделал для тебя».       На мгновение ему кажется, что на этом запись резко обрывается, будто Сириус на что-то отвлёкся – или, скорее, опять трусливо поджал хвост, испугавшись правды, и смылся в пыльные закоулки собственного дома – однако, Северус неожиданно понимает, что ошибается. Осевшая на корне языка горечь разочарования и усталой злости вдруг перечёркивается одной скромной, написанной карандашом, точно впопыхах, строчкой в самом низу страницы... Снейпу приходится перечитать несколько раз и помассировать прикрытые потемневшие веки, чтобы удостовериться, что это не игра его воображения, расшатанного событиями последних дней и ночей.       А написано там было: «Ты мне тоже очень нравился, Сев... Имею ли я право так тебя называть?..»       Нервный смешок всё же срывается с его губ, когда в голову приходит сумасшедшая мысль – рука тянется за огрызком твёрдого карандаша, которым Северус практически не пользовался, и в сердцах пишет рядом с вопрошанием короткое и безапелляционное «Нет». Откидывается на спинку стула, сложив руки на груди в закрывающемся и одновременно защитном жесте, точно ожидал последующей от тетради хлёсткой оплеухи – хотя, говоря начистоту, Снейп понятия не имел, чего именно он ожидал – однако, ничего не произошло. Тетрадь не залилась невидимыми слезами горя, она не взлетела дикой птицей, чтобы отчаянно кружить под потолком всю ночь, даже никакой ответной записи не появилось, и тогда Северусу снова становится тошно – он снимает с плотно прилегающего к шее воротника-стойки тёмный платок и расстёгивает пару пуговиц у ворота. Грудь давило, страшно хотелось по-мальчишески разрыдаться и выключиться прямо за столом – обида заламывает ему руки, подгоняя ближе к кровати; невзирая ни на что, Северус думает, что очень хочет увидеть Сириуса снова.       Убеждает себя, что лишь для того, чтобы плюнуть ему в лицо, отвесить пощёчину, вызвать на дуэль и также подвесить за ногу над газоном внутреннего двора, и это, кажется, позволяет с большим спокойствием и уверенностью погрузиться в сон, чья осязаемая тяжесть стала уже совсем привычной.       В этот раз сон идёт неохоче, будто осторожно и повинно подступается к взбудораженной беспокойной голове – или же давая последний шанс собраться с силами, подготовиться к тому, что должно последовать далее. Вновь он оказывается на залитом солнце дворе, попадая на этот раз в самый эпицентр занимающихся событий – кругом полно школьников, шумно обсуждающих прошедшие экзамены и подготовку к ним, но Северус не может слышать ничего конкретного в этом галдеже. Отчего-то все голоса для него сливаются в одну сплошную неразбериху, делаются полотном белого шума и отходят на задний план – чётко он может слышать только голос Блэка, пожаловавшегося Поттеру на скуку.       Мимо него, едва не задевая плечом, проходит пятнадцатилетний Северус – к груди он прижимает стопку учебников и тетрадей, на уровне бёдер болтается всё та же старая школьная сумка с выбивавшимися из швов нитками, точно грозилась порваться в любой момент. Подросток был слишком погружён в свои мысли, заградившись ими, как железной ширмой, от всего своего окружения, и что-то в Северусе вскипает, приказывая сорваться с места, тронуть за плечо и велеть немедленно уходить – но мужчина стоит, пригвождённый к земле поразительной чёткостью этого жуткого воспоминания. Наверное, с той поры он и невзлюбил солнце – Блэк сияет, прислонившись к стволу дерева, как ослепительной красоты звезда, и Снейп, внезапно заворожённый, едва успевает подумать, что было бы, если бы всё случилось иначе. Если бы Сириус передал ему записку через ужасно довольную и счастливую Лили, если бы сейчас Северус был в совершенно другой части замка, один на один с этим великолепным юношей, что через каждое новое лето приумножающим свою мужественную цветущую красоту... Что бы тогда случилось?       В одном Блэк был прав – это был его последний шанс схватить Снейпа за руку, уже практически шагнувшего в пропасть самоуничтожения, однако, былая сокрушительная ненависть больше не сдавливает рёбра до хрусткой ломоты. Даже тогда, когда Поттер вылавливает мальчишку Северуса среди других студентов и задирает его над землёй – Снейп, собственно, на них и не смотрит, всё его внимание сейчас было приковано к Сириусу, подскочившему на ноги, будто тот пытался как-то помешать, но в последний момент передумал. С насмешливой, почти равнодушной ухмылкой он смотрел на это унижение, и выдать его, кажется, могли только впившиеся в края мантии, рефлекторно сжавшиеся кулаки.       – Северус?.. – голос доносится из-за плеча и Снейп делает пару широких шагов, отдаляясь от него, предупреждая возможные объятия, способные сковать его крепким захватом.       – Я как-то давно прочитал, что древние греки считали красивого телом человека красивым и душой. Одного без другого не существует – в это они верили, – бесцветным голосом произносит Северус, пытаясь побороть напавшую нервную хрипоту, выравнивая собственный голос – к слову, безуспешно. В этих снах он будто не был властен над своими чувствами – все барьеры оставались в материальном мире, здесь же полностью раскрывалась вся его душевная выжимка. Во всяком случае, так считал сам Снейп, а потому виновность за свою слабость перед прошлым и перед Блэком его больше не глодала.       Впрочем, оборачиваться он пока не решается.       – И я не понимал, как кто-то настолько прекрасный, как ты, мог быть такой жестокой скотиной, – нервный смешок треплет дерущее спазмом горло, когда он видит стремительно подбегающую к месту действия Лили.       – Хватит! Перестань! А ну живо отпусти его, Поттер! – кричала девушка, хватая Джеймса за рукав и отвлекая от издевательства над Снейпом.       – Пожалуйста, – пожав плечами, мальчишка безразлично отменяет заклятье и Северус валится мешком на землю, наверняка рискуя что-то себе вывихнуть.       – Сев... – чуть тише произносит Лили, подходя к возящемуся на траве и собирающему свои пожитки Северусу, но тот взвивается тёмным вихрем. Одежда была в мятом беспорядке, волосы взъерошены и напоминали бы гриву фантастической разъярённой птицы, если бы не комично застрявший между прядями мусор сорной травы.       – Отстань от меня, грязнокровка!       Это слово подрезает поджилки, и только оно заставило Северуса зажмуриться, как маленького ребёнка перед лицом опасности, и уронить лицо в сложенные, чуть дрожащие ладони. Его бдительность ослабевает и потому он не слышит, как к нему подкрадываются со спины, обнимая за плечи и сцепляя руки на груди. Северус и не дёргается, обессиленный этим снова ожившим кошмаром, а когда он находит в себе силы взглянуть на развернувшуюся картину, он видит, как Лили слабо колотит маленькими кулачками по груди Сириуса – сам мальчишка Северус уже куда-то убежал.       – А ты! Ты, Блэк, как ты мог! Он ведь, тебе... Ай, да катись ты! – махнув рукой и крепче перехватив лямку своей сумки, Лили ринулась прочь, пряча раскрасневшееся от гнева и обиды лицо за вихрами огненно-рыжих волос.       – В тот момент в глубине души я так желал, чтобы она проговорилась!.. – осипший шёпот обдаёт ухо Северуса теплом – он выпутывается из чужих мягких объятий, видя, как подросток Сириус поднимает с травы забытую Снейпом тетрадь.       – Ты разрушил мои отношения с Лили... – сокрушённо говорит Северус, на этот раз оборачиваясь и сталкиваясь взглядом с Блэком – его лицо будто в мгновение осунулось и посерело.       – Я тебя вообще-то за язык не тянул, – тыча в него пальцем, вдруг с лёгким обвинительным тоном отвечает он, но быстро осознаёт свою ошибку, когда Северус от него отворачивается, глядя на то, как теперь уже назревала перепалка между Джеймсом и Сириусом.       – Он получит по заслугам за то, что сказал!       – Ты слышал Лили, хватит уже с него!       Джеймс резко толкает Сириуса в грудь, сталкивая с дороги и выбивая из него дух – рослый и худой как шпала Ремус едва успевает придержать его под локоть, не позволяя рухнуть навзничь. Питер же увязался за Поттером, оставив приятелей под тенью дерева среди толпы шушукающихся школьников.       – А вы чего уставились! Не на что здесь смотреть! – рявкает в толпу вдруг вскипятившийся Сириус, наверное, задумавший развязать драку с первым попавшимся одногруппником, но и тут Люпин удерживает его от необдуманных действий. Вмазал ли Блэк и ему, неудачливо подвернувшемуся приятелю – Северус уже не видит, поскольку его силком разворачивают к себе за плечи, а тот не находит в себе достаточно сил, воли и желания сопротивляться.       – Северус... Прости меня, умоляю, – голос Блэка звучит на грани слуха, и Снейп с трудом может его расслышать за шумом крови, стучащей в ушах.       – Нет, – тихо отвечает Северус, капризно мотая головой.       – Прости... Иди ко мне, ну же.       Снейп снова мотает головой в немом отрицании, но не сопротивляется и не отталкивает, когда Сириус прижимает его к своей груди в тёплом защищающем жесте – по хребту вдруг предательски пробегает табун мурашек, стоит мужчине дыханием опалить его шею.       – Прости, Сев, я не должен был... Это всё так нечестно, – Блэк говорит мягко и тихо, будто пытался убаюкать его в своих руках, но оставшиеся, стремительно утекающие крупицы отрицания напоследок вспыхивают в сердце Северуса гнилой отравой.       – Нет, Блэк... Не зови меня так... Я не разрешаю...       Его не слушают – либо же просто мудро не воспринимают эти слабые неубедительные сопротивления всерьёз. Сириус вжимает его в себя крепче, легко касаясь губами бледной шеи несколькими осторожными поцелуями, давая понять, что теперь разрешения он не спрашивал.       – Я не вынесу, если снова тебя упущу, – чуть твёрже говорит ему на ухо Блэк, прижимаясь губами к изгибу острой точёной челюсти, наверняка чувствуя лёгкую колкость вечерней пробивающейся щетины.       Жаркий вздох в шею заставляет кадык Северуса коротко дёрнуться – и тогда он закрывает глаза, обмякая в чужих руках, позволяя делать с собой то, что донимало его самого юнцом в постыдных предрассветных снах под тёмно-изумрудным пологом. Как его вообще угораздило привязаться к этому человеку, что мучил и его, и себя на протяжении долгих лет? Почему ненависть не смогла задушить эту привязанность? Почему сейчас, когда он в красках вспомнил, за что именно так ненавидел Сириуса Блэка, наследного принца благороднейшей и святейшей фамилии, руки его не слушаются, и он не в состоянии оттолкнуть от себя этого человека?       Северус решает поразмыслить над этим потом – а сейчас он лишь запрокидывает голову, обнажая в вырезе расстёгнутого воротника стойки белёсую шею, позволяя зацеловывать её, пока чужие руки гладят спину и придерживают за поясницу. Когда же его губами завладевает рот Блэка, ладонь Северуса несколько порывисто взметается вверх, будто собирается остановить, но после сложенная граблей пятерня зарывается в мягкие густые кудри, взъерошивая их на затылке. В этот момент Снейп чувствует, как ощущения тают, как земля под ногами плавится, и как он перестаёт чувствовать неторопливую ласку, которую Сириус – наконец-то – дарил ему и только ему.       – Нет, только не сейчас... Не уходи, не бросай меня здесь...       Мольба доносится до его ушей точно сквозь толщу воды – обнимающие его руки тают, и в момент, когда он выныривает из омута своего блаженного забытья, Северус понимает – все эти слова затравленно шепчет он сам.