Коль ты все это можешь, я сумею тоже!

Нелегко было это признавать, но Гермиона Грейнджер нуждалась в помощи. И еще сложнее ей было признать, что помощь понадобилась по части обучения. Квиддичу, в частности — единственной науке, остававшейся для нее непостижимой все эти годы. И до этого года ей не было особо и нужно эту науку изучать. Но вот он, четвертый год обучения, который все испортил, и даже не по одному параметру. Ей ведь не просто так захотелось выучиться квиддичу (который она искренне и небезосновательно считала совершенно недоступной для себя территорией), причем как можно скорее: Гермионе не терпелось поговорить наконец с этим пугающим болгарцем, вызывавшем в ней странные, но любопытные чувства. Или не вызвавшем. Она пока не разобралась, но эта неопределенность ее сильно раздражала, и она спешила с ней покончить. А лучшим способом она посчитала прямой разговор с недоступным иностранцем. Правда, подойти к нему было непросто, хотя скорее даже банально невозможно: то из-за толпы фанаток, то из-за толпы товарищей, то из-за… просто толпы. Не хотелось Гермионе стоять, потупив взгляд, перед знакомыми и не очень юными волшебниками, некоторые из которых ее не просто не переваривали, а всячески пытались выжить если не из школы, то хотя бы из ума. Им пока не удавалось, но вот если она опозорится перед иностранной делегацией, у них точно все получится. Поэтому, чтобы избежать позора, Гермиона решила, что найдет им общую тему для разговора. И квиддич показался ей очевидным и идеальным вариантом, выигрышным даже: она не только вылечится от неловких ступоров при виде Виктора Крама, но и научится чему-то новому. А Гермиона Джейн Грейнджер обожала учиться. Но кого попросить помочь в этом… деликатном деле? Гарри вряд ли согласится (слишком занят спасением мира и репутации Гриффиндора в пресловутом квиддиче), Рон также выпадает (скорее всего, не знаком с теорией и практикой одновременно), а никого больше из команды девушка не знала. Кроме, конечно, близнецов Уизли, но они тоже вне игры: засмеют, извинятся и засмеют еще раз. Последний раз, когда она с ними говорила, а именно этим днем, они напились возрастного зелья и почти сумели доказать ее неправоту всем присутствующим, да благо заклинание их трюк не оценило, за что они теперь отсиживались в медкрыле. И Гермионе их даже было жалко, но гордость и непроходимая уверенность, что они заслужили, настрого запретила ей даже думать о посещении близнецов. Хотя, пристыженные, они могли бы и согласиться на ее условия, Грейнджер решила не рисковать и поискать альтернативные пути. В конце концов, библиотека существует. И о чем мы вообще думали? Нет, поначалу все шло очень даже отлично, несмотря на утверждение заучки Грейнджер, — она явно смутилась, поняв, что наш трюк сработал, — ведь, очевидно, чем глупее план кажется, тем гениальнее он окажется. Но подобную мудрость Кубок не оценил, и, что вдвойне обидно, только подогрел зубрилу в ее уверенности, что она права вообще во всем. С чем я категорически не согласен, кстати! И вообще, почему я о ней думаю? Я не буду признавать, что она была права. Она догадалась, и точка. От противоядия Мадам меня немного шатает, пока я тащусь по лестнице к гостиной сквозь толпы спешащих куда-то учеников, и я почти уверен, что Джорджу не лучше, но он тоже горделивая девочка и пытается держаться. Но вот вы вообще видели эти лестницы? Они же движутся. По кругу. Их так много. Они почти сливаются. Мне на секунду кажется, что я уже лечу вниз, когда меня крепко хватают за воротник мантии и тащат обратно. — Осторожно будь, — заявил мне сам чемпион мира по квиддичу, выражая лицом настолько ничего, что мне становится обидно. Поэтому я его не благодарю. Ну спас, я это запомню, и, может быть, когда-нибудь верну. Но он, к счастью, уже ушел, так что я могу перестать думать о всяких непотребствах, вроде благодарностей. Лучше сосредоточиться на том, чтобы доползти до гостиной, лечь там на диван и отобрать его у Гриффиндора навсегда, или хотя бы на вечер. И у нас с Джорджем даже получается дойти до цели, но вот диван оказывается занят. Это мой диван, вообще-то! Я подхожу к сидящей на моем диване Гермионе Грейнджер и упираю руки в бока, со второго раза. — Ты можешь освободить? — требую я у нее, но она меня либо игнорирует, либо не слышит. — Убери хотя бы книги! Тонны ее легкого чтения к свободному времени заняли все пространство вокруг нее, лишая меня возможности хотя бы присесть. Есть кресло, конечно, но я отказываюсь его занимать, ведь я приметил диван. Тем более, что другое кресло уже занял Джордж. — Грейнджер, милая… — начинаю я свой очередной вальяжный пассаж, и тут она резко задирает голову. Первую секунду Гермиона удивлена, судя по тому, как ее брови подпрыгнули чуть ли не до волос, но в следующую уже недовольно закатывает глаза и сдувает непослушные кудряшки с носа. Вот это наглость! —Милая? — многозначительно протягивает она и хмурится. — Чего хотел? — Сесть. А лучше лечь. А ты все место заняла. — Я предельно честен сегодня, но я правда очень хочу отдохнуть. Гермиона хмыкнула, но оторвалась от разглядывания моего очаровательного лица и осмотрелась. Заметив, как она разбросала свои знания по всему дивану, Грейнджер встрепенулась — видать, сама не ожидала от себя такой наглости, — и принялась пододвигать к себе книги в одну большую стопку. Как только места становится достаточно для моей суперспортивной фигуры, я с удовольствием туда падаю и наконец выдыхаю. Меня от девушки отделяет целая гора книжек разного толка, и, как я замечаю, часть из них посвящена… квиддичу? Я даже перепроверил, слегка взбодрившись. Гермиона успела вернуться к чтению, поэтому отреагировала на мои привлекающие внимание все более громкие смешки не сразу. — Инструкцию к метле ищешь? Грейнджер, я тебя умоляю, тебе достаточно ее просто в две руки взять и направить веником в пол, — шутливо заявляю я, но вместо обычного закатывания глаз получаю совсем свирепый взгляд. — Да как ты!.. Смеешь! — Гермиона аж замялась, настолько разозлилась, что слова терять начала. — Ты!.. — Я? — звучу ужасно глупо, но до меня пока не доходит причина гнева. — Да что я сделал? — Правда не понимаешь, да? Правда не понимаешь? Бедняжка так раскраснелась, что почти слилась с интерьером. Но, помахав еще пару секунд волосами в попытке придумать оскорбление, она сдалась, встала с книжкой в руках и огрела меня этой книжкой прям по лицу. На второй удар я успел закрыться руками. — Да что с тобой! Грейнджер сдалась перед моим гением оболтусом и вымелась из гостиной, бросив все свои священные тексты мне на растерзание. Я же остаюсь сидеть, сердито потирая голову. Что это было вообще! С чего вдруг! Что я сказал?! Мои немые вопросы остаются без ответа и я, как обычно, быстро успокоившись, складываю книжки зубрилы в аккуратную стопочку перед диваном и с довольным вздохом наконец занимаю его полностью, от подлокотника до подлокотника. Так зачем ей книги по квиддичу, все-таки? Гермиона отдышалась только спустя три лестничных пролета, которые она пробежала на чистом гневе. Встряхнув непослушной гривой, она вздохнула и прислонилась к стене между портретами. К ее несчастью, портреты оказались болтливыми. — Что случилось? Жених обидел? — сочувственно и совершенно невинно поинтересовалась на вид серьезная дама в летах с непомерно огромной фиолетовой шубой на плечах. — Что? Нет! — Бедная девушка аж подпрыгнула, зардевшись. — Милочка, не отнекивайся, все на лице написано. Давай я тебе посоветую заклинание, чтобы наказать наглеца, — увещевала дама, загадочно улыбаясь из-под своей гигантской шляпы. — Никакой он мне не жених! Он просто… сексист! — заявила Гермиона портрету. — И я смогу летать на метле! Алисия и Анджелина и Кэти вон летают, а я чем хуже! Второй портрет, заставший ее возмущения, Гермиона дослушивать не стала: побежала обратно в гостиную. Она обязательно треснет Фреда Уизли еще раз, а потом докажет, что она может одолеть квиддич, и это ради репутации Гермионы Грейнджер и ради всех девчонок с метлами в целом. Я почти засыпаю, когда меня вновь касается твердая обложка книжки, что оставила уже мне под рыжей шевелюрой шишку. Ну спасибо, что не удар с размаху. Я приоткрываю глаза и хмуро смотрю на Гермиону. Она все еще слегка красная, но уже не метает глазами молнии в мою сторону. По крайней мере, не так заметно. — Я могу летать на метле, — вдруг заявляет она. — Понял? Я девчонка, и я могу летать на метле. — Да я что ли спорю, Грейнджер? Я, вообще-то, в команде с девочками, — обиженно возражаю я. — Ты сказал, что я гожусь, только чтобы метлой полы чистить. — Я этого не говорил. Судя по ее глазам, все-таки говорил. В мое оправдание, я набрался зелья против старения и мне плохо, по крайней мере, было. Я искренне не считаю, что девочки не могут летать, —Анджелина подтвердит, — но вот Грейнджер… ей летать не дано вообще. Я видел, как она пинает несчастный транспорт, потому что не может его даже поднять. — Ладно, ладно, извини. Все? Я могу поспать? — Я выделяю свое желание интонацией так сильно, что почти напоминаю себе какого-нибудь Малфоя. Она вновь закатывает глаза, но кивает и приседает рядом, чтобы поднять ту тонну знаний, что она сюда и притащила. Мне так-то все равно на ее потуги, я даже демонстративно отворачиваюсь, но Гермиона там, судя по звукам, не сдается. И в итоге ей даже удается все поднять, но стопка оказывается выше нее и снова сыплется на меня. Как мне надоели знания, честное слово. Я со вздохом сажусь и стряхиваю книги, после чего вынимаю палочку и, красноречиво глядя на смутившуюся девушку, левиосой поднимаю все ее фолианты и перекладываю на стол в углу. Все еще не говоря ни слова, отворачиваюсь к спинке дивана и снова ложусь на бок, впредь не желая разговаривать с Гермионой. Не сегодня, хотя бы. В следующий раз я встретил Грейнджер по дороге на поле для квиддича. Она шла, замотавшись в шарф по самыеуши, и прижимала к себе толстую тетрадь с походными пером и чернильницей. А еще она гордо задрала нос, когда меня заметила, и пошла быстрее. Но я успеваю заметить румянец. Забавно. Она устроилась в будке комментатора, похоже, не решаясь сидеть в одиночестве, и я даже помахал ей рукой пару раз, пытаясь вывести ее на эмоции. В итоге она сдалась и тоже помахала. А потом вернулась к неотрывной слежке за каждым моим движением на тренировке и последующим его записыванием. Ну, кстати, может и не моим, но мне тешит эго думать, что все-таки субъект наблюдений — я. Я ведь еще и позировал. Позже Ли сказал, что она улыбалась. Это почти неловко, но, к счастью, сразу после тренировки, когда мы столкнулись на выходе со стадиона, она нагло пихнула меня блокнотом, хмыкнула и ушла. Вполне возможно, она улыбалась тому, как рисовала меня с рожками и некрасивым. Я пробую представить себе рожки, но получается скучновато и я стряхиваю вместе с пылью с формы саму идею того, что Грейнджер улыбалась чему-то другому. В конце концов, скука — ее второе имя.

***

— Я больше не могу! — заявила Гермиона своим жутко озадаченным друзьям однажды за завтраком. Показывая, насколько сильно она больше не может, Грейнджер бросила на стол гигантский фолиант «Квиддич сквозь века», сбив им стакан Рона. На это Уизли закономерно обиделся и вперился взглядом в подругу, желая ей самого хорошего в этой жизни. — Ты книгами не кидайся! — возмутился он и показательно поднял книгу, собираясь кинуть обратно Гермионе. — Подожди. «Квиддич сквозь века»? Миона, ты что ли… Она не дала ему договорить, выдирая фолиант из рук товарища. Ее щеки быстро заливались краской, но смущения в ней было намного меньше, чем раздражения. — Я прочитала уже почти пятнадцать книг по теме, и я все еще не могу даже поднять эту дурацкую метелку! Она просто отказывается от земли отрываться! — пылала Гермиона, прижимая к себе книгу наподобие щита. — Я что, хуже вас двоих? — Ну, Миона, ты… девчонка, все-таки… — неуверенно начал отвечать Рон, но передумал заканчивать мысль от одного только взгляда подруги. — Анджелина и Алисия тоже девчонки, но им почему-то это никто не адресует! Ох, Мерлин, Уизли просто невыносимы! Несмотря на то, что завтра полноправный выходной, я не особо рад возвращаться в гостиную за полночь. Да, я смогу выспаться, но это же значит, что я потеряю несколько часов дня. Дни и так очень короткие, двадцати четырех часов даже на самые простые вещи зачастую слишком мало. Вот только ты настраиваешься на работу, как день переключается на следующий, вынуждая пойти перезарядиться и начать все заново. Говорю же, сама Вселенская Несправедливость определила длину суток. Хотя я тут же жажду вернуть слова назад, когда замечаю прыгающую от угла до угла и от доспеха до доспеха мисс Всезнайку. Она крадется с огромной долей уверенности в движениях, пусть вся бравада из нее и испаряется, когда ее роскошные волосы в очередной раз цепляются за пустых рыцарей и валят их с жутким грохотом на пол. К ее чести, Гермиона спешит сбежать с места преступления, нежели починить пострадавший декор. Я аккуратно увязываюсь за ней, прячась куда более искусно. А сон как рукой сняло — ну естественно, тут сама Грейнджер решает нарушить ворох правил! Интересно, она потом будет зеркало отчитывать, или все-таки повесит грех убийства доспехов на какого-нибудь неудачника? Надо будет с утра обязательно узнать. А пока что я осторожно провожу ее до конечной точки, исключительно чтобы узнать, что ей движет: слишком уж ситуация нетипичная. Хотя нет, я поторопился, как выясняется чуть позже: мисс Всезнайка бежит к полю для квиддича! Причем довольно резво бежит, несмотря на толстую книгу в руках и школьные туфли. Мне несложно за ней поспевать, конечно, но это все-таки на капельку, но удивительно. Пусть и не настолько удивительно, как Гермиона Грейнджер, ворующая из раздевалки метлу. Ночь определенно намечается интересная! Я осторожно прячусь за углом у входа и выглядываю на поле, чтобы узнать все-все о вечерних похождениях подружки младшего братца. Гермиона уронила «Квиддич сквозь века» на траву в открытом виде и долистала до нужной страницы с описанием самых базовых позиций на метле, после чего встала к, собственно, летательному агрегату, неприкаянно лежащему рядом, и вытянула руку. Чистомет подчинился далеко не сразу, но Грейнджер привыкла к тому, что поднимает метлу только с пятой-десятой попытки, поэтому не сильно расстраивалась. Сложности начинались потом — когда нужно было садиться, отрывать ноги от земли и по-настоящему летать. От одной мысли о полете у девушки захватывало дух и трепетало сердце (немного даже от страха), но она продолжала стоять на траве и бесконечно считать в голове до трех, чтобы безуспешно попытаться оторвать ноги. Гермиона делала так уже около трех недель: бегала по ночам на поле и пыталась освоить практику исключительно по теории. С заклинаниями работало, а вот с метлой нет, но сдаваться Грейнджер не собиралась. Хотя, отрываться от земли она пока тоже не спешила, все отсчитывая себе на старт. И, возможно, она бы стояла так всю ночь, если бы не услышала вдруг громкий стук дерева по дереву со стороны входа на стадион. Гермиона спохватилась и схватила метлу в боевую позицию, собираясь ударить веником врага, покусившегося на ее конфиденциальность. К сожалению для попавшегося на горячем наблюдателя, Гермиона стояла недалеко от входа и от страха всегда в первую очередь жмурилась. Вопросы она задавала уже потом, борясь с последствиями. — Каждый раз, Грейнджер! — громко отчитал ее Фред Уизли, получивший веником почти буквально по шее. — Еще раз меня ударишь, и я за себя отвечать-то перестану! — Ну прости! — бросила Гермиона в ответ, виновато опуская взгляд в землю; впрочем, стыда в ней было немного, и уже спустя две секунды она гневно сверлила взглядом жертву Чистомета. — Ты чего за мной следишь вообще, а? А я закатываю глаза и смотрю на Грейнджер с не меньшим вызовом. Что она себе возомнила вообще? Метлой меня ударила она, а виноват получаюсь я. Удивительная у нее способность, контролировать то, что ей не принадлежит. В частности, она постоянно пытается проконтролировать меня. Битьем у нее получится еще меньше, чем ласковыми словами, это я гарантирую. — Ты полшколы своими навыками скрытности перебудила. Мой тебе совет: когда крадешься, завязывай свою бешеную гриву хотя бы в морской узел. Она недовольно сверкает на меня глазами, но решает оставить выпад без ответа. Вместо этого, берет в руки книгу с земли и закрывает, прижимая к себе. А мне и название видеть не надо, я и так знаю, что это. Сам ее перечитывал раз пять. — Проехали, я постараюсь не сдавать тебя Филчу. — Гермиона опять бьет меня книгой, но в этот раз хотя бы любя, пытается румянец скрыть. — Ты лучше скажи, зачем тебе квиддич. — А с чего ты взял, что мне нужен квиддич? Может, я проспорила кому. Грейнджер гордо вздергивает подбородок, считая, что выдала достаточно убедительную причину. Но я-то не дурак. Пора бы ей это понять уже. — А с того взял, что ты, во-первых, приложила руку к каждой книге по квиддичу в библиотеке хотя бы по разу, во-вторых, перетаскала их в гостиную, в-третьих, ходишь на мои матчи и, в-четвертых, бегаешь на поле. Могла бы учиться подметать воздух на любой лужайке, но нет. Поле. Гермиона выглядит совсем загнанной в угол теперь, мне даже капельку стыдно. — Ну… почему твои матчи? — Кажется, она нашла себе крючок, чтобы выпятить гордость, опять. — Я хожу на матчи всей команды, которая принадлежит к тому же факультету, что и я. Если ты не забыл, конечно. Захочу — не забуду. И все же, она так и не ответила на мой вопрос. Теперь моя очередь закатывать глаза и вздыхать, выпытывая из нее правду — и, к моей удаче, это работает. Гермиона вздыхает сама и обреченно качает головой, опуская руки и бросая книгу висеть между жизнью, смертью, ее телом и ее плечом. Судя по розовеющим щекам, мне ее ответ не очень понравится. — Фред, я… не могу сказать. Ты будешь смеяться. А это последнее, что я сейчас хочу услышать. Обидно! У меня клевый смех! Но я не озвучиваю это, предпочитая поддерживающе толкнуть ее в плечо и улыбнуться. Несмотря ни на что, мы какие-никакие друзья. — Я постараюсь не хохотать до потери пульса, чтобы ты смогла дотащить меня до медпункта. — Ну Фред. Она слегка усмехается и все же сдается, смущенно подтыкая одну из своих беспорядочных прядок за ухо. — Это… из-за Виктора. Я поговорить с ним хочу, понимаешь? Ему нравится квиддич, и я подумала, что это может быть хорошей общей темой. Я же никогда квиддич толком не изучала, а я люблю учиться, так что… двух мух одним заклинанием… Тут Гермиона вздыхает и смотрит на меня этим взглядом. Она словно спрашивает у меня одобрение, прямо как порядочная младшая сестра. Хотя я знаю, что, даже если я дам это одобрение, она обидится и еще очень долго будет мне всеми способами напоминать, что я ей никто и мое разрешение — только подтереться. Поэтому я просто склоняю голову и одаряю ее своей шикарной улыбкой, чтобы окончательно убедить, что я в ее дела не лезу. Нет, я, конечно, буду в них лезть однозначно, но без личной неприязни. Гермиона и сама это знает, просто слишком гордая, чтобы признать. — Ну, учитывая твои успехи за несколько недель, я предположу, что… тебе нужна человеческая рука помощи. Я прав? — Я расплываюсь в еще более широкой улыбке, замечая ее растущее смущение. — Фред… — Гермиона. —…Проводи меня до гостиной, ладно? Мимо Филча. Пожалуйста.