Дежавю

      — Ты его сделал! После всего, что я ради тебя совершил, после всех доказательств и обещаний, которые ты мне давал… Ты мне просто омерзителен! Пошёл на хуй, Лестрейндж! Убери свою корявую поебень от моего лица или я засуну её тебе…       — Оставь нас, Маркус, — скучающим голосом приказал Волдеморт, не отводя взгляд от Гарри.       Когда Пожиратель смерти вышел, а дверь за ним закрылась, он медленно достал палочку и наложил Заглушающее. Устало вздохнул. Так ведут себя обычные люди, когда им нужно выполнить скучную, но необходимую работу. Но этот Реддл не имел никакого права на такой человеческий жест! Он не мог просто сидеть здесь и изображать из себя нормального человека. Нет, он должен был страдать от того, что совершил. Должен сожалеть о своей душе, о жизни, которую отнял из-за своей трусости, своего страха смерти. Омерзительное недостойное ни капли любви существо.       — Могу ли я предложить тебе сесть, или ты желаешь вести себя некультурно исключительно стоя?       Каким спокойным голосом он произносит все эти вежливые культурные фразы. Как будто всё, что сейчас происходит и будет происходить дальше — рутина и не стоит внимания великого лорда Волдеморта. Этот Грейнджер вечно всё преувеличивает и впадает в истерики. А Марволо просто наблюдатель.       — Предложи себе сесть! На хуй! Или сразу в Азкабан! — уснувшее было на мгновенье желание разрушить половину Лондона о голову Марволо вновь поднялось и потребовало крови. — Ты идиот! Самовлюблённый лживый кусок дерьма! Надо было бросить тебя подыхать в том сраном приюте, ведь тебе просто насрать на себя, меня и всех вокруг. Место, достойное того куска фестральего дерьма, что заменяет тебе теперь душу.       — Сядь.       Стул подлетел на середину комнаты, но волна магии Гарри смяла его о ближайшую стену. Ошмётки обивки и опилки облаком разлетелись по полу. «Да, разрушь всё! Чтобы не один ты страдал, чтоб они все, кто просто стоял и смотрел, тоже кричали от страха! Они заслужили!»       — Да пошёл ты! Я не твоя собака и уж точно не собираюсь слушать половинку Тома Марволо Реддла. И знаешь что? Думаю, это слишком длинное имя для твоей располовиненной души. Надо сократить. Тот крестраж, который ты спрятал в какое-то великое для одного тебя место, наверное, стоит называть Марволо. Он молчит и не выёбывается. Поэтому да, это Марволо. А тебя назовём Томом Реддлом. Как и твоего мерзкого папашу, чтоб он сдох…       Давление на горло пережало голосовые связки и Гарри захрипел, вцепившись с руку, сжимавшую шею. Дышать стало резко нечем.       — Уже, мой дорогой, — сладко прошептал на ухо Реддл, и собственные тяжёлие хрипы и стоны заглушили пульсацию в висках. Как больно. И как хочется дышать.       Резкая боль в коленях и глухой удар о мраморный пол вернули Гарри возможность сделать вдох. Но только один, затем тяжёлый кашель снова отобрал его. Зрение туманили слёзы. Из носа потекло что-то горячее. Гарри попытался стереть липкие капли, но только размазал кровь по лицу. Ещё один вдох. И ещё… ещё… Как сладостно жить.       — Что ты наделал? — прошептал волшебник, не в силах подавить рыдание.       — Это был лучший из возможных вариантов. Когда у меня будет философский камень, я, возможно, объединю несколько из них.       — Из них? Он же один? Скажи мне, что он один, Марволо! Скажи мнех-х…ска-х-жи!..       — Пока да, — голос Марволо был спокойным, как вода в озере Хогвартса.       Он возвышался над Гарри, но никак больше не показывал своего удивления или злости. Полог чёрной мантии перед глазами даже не шевелился, словно Реддл и не дышал. И как будто никто и никого только что не душил.       — Но я не могу не учитывать того, что один крестраж крайне ненадёжен. Все, кто создавали их до меня, умирали в результате уничтожения обеих частей души. Рано или поздно, но все они становились мертвы. Слизнорт, несомненно, проболтается, если ещё этого не сделал. Дамблдор слишком сильный противник. Но ему и в голову не придёт, что их может быть больше. Скажем…       — Семь…       — Семь, да. Гарри, ты сегодня меня радуешь своей догадливостью. Но знаешь, что ещё меня порадует?       — Уебать бы тебе по самодовольной роже, — даже Грейнджер знал, что это не поможет. Хотя он никогда не пробовал. Бить детей нельзя.       — Ну-ну, Гарри, ты сегодня слишком много грубишь, — Реддл скопировал добродушный тон Дамблдора вызвав у Гарри новую волну раздражения. — Меня порадует, если ты сегодня останешься со мной поужинать.       — С хрена ли? Я видеть тебя не могу, не то что-кха… жрать в твоём присутствии.       — Разве тебе не хочется меня порадовать?       Волосы Гарри дёрнули вверх, и он увидел лицо возвышающегося над ним Марволо. Довольного Марволо, чьи глаза медленно окрашивались из тёмно-синего в яркий болезненный оттенок.       Гарри прикрыл глаза, ощущая прикосновение к лицу длинных прохладных пальцев. Только не снова. Только не снова. Нет, у его Марволо не могло быть красных глаз. Они были синие. Как бушующий океан. Как пасмурное небо в самый грозовой день.       Он отцеубийца… Снова.       — Ты сойдёшь с ума, если сделаешь их больше, — выдавил сломленный человек. Он потерял всё. У него ничего не осталось.       — Если их правильно связать и завязать устойчивость именно на свойствах семёрки, то всё пройдёт хорошо. Есть, конечно, небольшие риски, но разве я не должен рискнуть? Ты бы на моём месте непременно рискнул, мой дорогой.       — Нет. И не называй меня так.       — Почему? Ты мне очень дорог. И теперь стал только дороже.       Палец лёг на шрам и прошёл его очертания. Нет, не трогай! Но Марволо не обратил на его слабое сопротивление внимания. Вниз. Вправо. И чуть под наклоном вниз. Волдеморт перешёл на шёпот:       — Это было не так сложно, как я ожидал. Мне даже не пришлось искать удобное место на твоём теле. Даже странно, что я раньше не замечал, что этот шрам ритуальный. Это же очевидно. Жаль, что я так и не понял, что именно с тобой хотели сделать, и кто. Может, твои родители поставили какой-то охранный ритуал или наоборот, пытались подавить какие-то твои воспоминания? Не важно, впрочем.       Иногда тебе будет немного больно, душа моя. Голова точно будет болеть первое время, но ты немного улучшишь свои навыки в окклюменции, и это пройдёт. Никаких особых изменений в твоей жизни, Гарри, я обещаю.       — Нет! Нет-нет-нет…       Нет, так нельзя. Так нельзя. Это неправильно. Этого не случилось с ним. Это всё сон. Страшный кошмар, который снится ему в чулане под лестницей.       — Есть и другой вариант. Он мне нравится больше, но я бы не стал прибегать к нему без необходимости. Хотя, возможно, это и впрямь необходимо, ведь ты всегда принимал близко к сердцу страдания других. А их грядёт много, ведь скоро начнётся то, ради чего я столько трудился все эти годы. Но если я запру тебя, то ты даже не будешь о них знать. Как тебе такая идея?       — Нет, нет, пожалуйста, нет… прошу тебя, не надо, пожалуйста, я не хочу… нет…       — Не бойся, я не буду пока ограничивать тебя. И не волнуйся, ты ничего не почувствуешь от него. Он будет спать и только. Ты же любишь меня, почему так сопротивляешься? Он будет всегда с тобой, как в твоих любимых сказках. Моя душа принадлежит тебе, мой дорогой.       — Чушь… Это не должно быть так. Я никогда не хотел этого, Марволо, — он теперь даже не мог умереть.       Если Гарри что-то сделает со своей жизнью и здоровьем, он убьёт и часть Марволо. Как это подло. Отобрать у Гарри даже успокоение. Самоубийцы прокляты в глазах магии. Но иногда, нет другого выхода. Но теперь у него вообще нет пути назад. Нет пути…       — Гарри, дорогой, ну что ты по-твоему делаешь? Ты опять лжёшь. Ты не настолько самоотверженный, чтобы не желать взаимности. Всегда был таким. Но почему ты выбрал именно меня? Мне всегда было любопытно. Ты так боялся меня в детстве, когда я был ещё слабым и уязвимым. Но не боишься теперь. Почему ты такой странный, Гарри? Но ты хочешь и всегда хотел, чтобы я любил тебя. Поэтому так часто жалуешься, что я самовлюблённый и неблагодарный. И ты прав. Я тебя никогда не любил. Раньше. Но в этом не было твоей вины, чтобы ты там себе не надумал, мой дорогой. Просто я не способен на такие светлые чувства.       Гарри колотило крупной дрожью. Хотелось закрыть себе уши и выть, выть, выть…       — Никто не рождается злым, — нет, есть ещё вера. У Гарри осталась его вера. Это ещё не конец. Смерть не зря дала ему этот шанс. Он открыл глаза и принял удар судьбы.       — Ты считаешь меня злом? — кровавые глаза мерцали отблеском каких-то чувств. Но едва ли это было сострадание.       — А кем мне тебя считать? Всё что ты делаешь, всё что ты говоришь — это ли не зло?       Марволо недовольно нахмурился. Он всегда злился, когда что-то шло не по плану. Хотя сейчас, казалось, что Реддл не имел на то причин. Гарри, в конце концов, не смог его остановить. Не смог ничем помешать.       — Я могу любить тебя, как самого себя. Исполнил твою мечту. Разве это тоже зло?       Гарри оттолкнул Марволо, снова протянувшему к нему руку, и упёрся спиной в стену. Дорогие красивые обои в нежно-голубую и зелёную клетку казались ужасно неуместными в полуразрушенном кабинете. И уж точно не подходили к ситуации в целом. Судя по предмету их разговора, гораздо лучше подошёл бы интерьер в духе последнего дня Помпеи.       Грейнджер расхохотался, и звук вышел по-настоящему жутким из-за сорванного голоса. Каким он стал драматичным. Личная жизнь не заладилась; ребёнок, которого он воспитал и ради которого жил, не стал тем, кем Гарри его хотел видеть; люди, которые ему нравились, совершали жестокие и бесчестные поступки. И почему-то Гарри тщеславно решил, что это всё его персональная вина. Не иначе, как от Реддла нахватался. Королева драмы слизеринская. Трусливый ребёнок, которого он ухитрился избаловать, даже зная о его сути и наклонностях.       — Не впутывай меня в свои дела, — подняться с пола получилось с трудом. Гордость, чтоб её мантикоры сожрали! — Это не моя борьба, а твоя. Я не хочу больше сражаться. Я устал сражаться. Оставь меня в покое.       — И это всё, что ты можешь мне сказать, Гарри? Не похоже на тебя. Где же твои обычные проповеди о добре и силе любви? Ты же пришёл сюда для этого. Или для того, чтобы оскорбить меня и Лестрейнджа?       — Ну, была ещё пара-тройка достойных людей, которых я почтил своим вниманием. Но суть ты уловил.       Это некий Гарри Поттер был героем. А Гарри Грейнджер был самым простым мужчиной, с самыми простыми желаниями и способностями. Талантливому, но жестокому мальчику Тому Марволо Реддлу, следует это понять и поскорее.       — Я устал сражаться, Марволо, повторяю тебе. Поверь мне, я делал это слишком часто и не вижу больше в битвах ни романтики, ни нужды. А вечно прибирать за тобой невозможно. Когда ты был маленьким, я ещё как-то всё это вывозил, но теперь… теперь это не просто ворованные игрушки и мелкая месть. Я даже Миртл тебе простил и попытался исправить. Как уж смог. Но сейчас, нет. Ты меня переоцениваешь. Я не настолько талантлив и силён, чтобы противостоять тебе, когда ты взрослый. Надеюсь, ты простишь мне это.       Гарри какое-то время дёргал ручку двери. Заперто. А палочка осталась в баре. Ну, превосходно, мистер Грейнджер, просто превосходно.       — Алохомора, — металл под ладонью нагрелся, но дверь не поддалась. Он ударил её сначала кулаком, а потом пнул. — Да-блядская-алохомора!       Марволо вздохнул за его спиной.       — Так и не вырос с заклинаний первого курса? И где твоя палочка, Гарри? Ты совершенно безответственный. И ты в таком виде прошёл сквозь три камина, мимо сотен людей. Совершенно безоружный. В детстве меня поражало это в тебе. Не сразу, но уже в Хогвартсе, когда я размышлял о твоих странностях и искал им объяснение. Ни один нормальный волшебник не выпустил бы палочку из рук ни в мире маглов, ни в нашем мире, но не ты. Наш первый поход в Косой переулок, помнишь? Ты вёл себя так, словно тебе плевать на всех. Ты даже сейчас это делаешь. Твоя магловская одежда, ужасные манеры и твоё обрывочное образование, рассчитанное то ли на ударный отряд мракоборцев, то ли на то, чтобы сдохнуть в ближайшей подворотне, напоровшись на заурядное проклятье. Даже с теми, кто сильнее тебя, ты не видишь смысла скрывать своё ущербное мнение, не заботясь о последствиях. Как ты выжил? Я этого не понимаю до сих пор, но ты меня очаровал тогда. Очаровываешь и сейчас.       — Открой дверь, очарованный, пока я её не выломал, — всё тело ломило, а в груди нарастала острая, пульсирующая боль. Как будто иглы впивались в самое сердце. — И с чего это ты ударился в детские воспоминания? Стареешь? Ах, нет, это всё обо мне.       — И упустить возможность полюбоваться на твоё очередное магическое истощение? — в голосе Марволо сквозило веселье. Он отодрал пальцы Гарри от двери и переплёл их со своими. — Поужинай со мной, и я разрешу тебе уйти. Завтра.       — Не хочу я есть.       — Гарри, — укоризненно, но всё ещё веселясь протянул Реддл. Словно уговаривал капризного ребёнка снять штанишки, которые тот обмочил. Как он смеет! Синие глаза вернули себе спокойствие, но зелёные… О нет, Гарри был намерен злиться дальше. Хотя лучше продолжить это подальше от Марволо. А то его снова будут душить.       — У меня болит горло, — не выражая истинных чувств, попытался снова уклониться от приглашения старший волшебник. Ещё немного осталось потерпеть. Молчи, Гарри. Не груби ему.       — Я дам тебе зелье. Не беспокойся, всё пройдёт очень быстро.       Пока его не задушат снова? Гарри вздохнул. А почему, собственно, именно он должен сдерживаться?       — Проверься у мозгоправа или сходи к магловскому психиатру. Мне кажется, у тебя началось разжижение мозга. Не иначе, как первые симптомы — рукоприкладство, навязчивые идеи и этот мерзкий сюсюкающий тон.       Гарри впечатали лицом в дерево, но тут же отпустили.       — Заткнись!       — М-м-м… садистские наклонности, — постарался спокойно протянуть Грейнджер, пережимая сломанную носовую перегородку. — Ну, это не ново, хотя раньше у тебя получалось сдерживаться. Проблемы с самоконтролем, Марволо?       Из носа снова полилась кровь и залила рот. Мерзкий металлический привкус, вызвал тошноту, но её удалось более-менее подавить. Надолго ли?       — Только не бей меня снова, а то меня вырвет… Просто предупреждаю, не смотри на меня так. Ты же такой чистоплюй, Марволо…       Темнота наступила как-то слишком резко. Не похоже на обычную потерю сознания. Хотя, Гарри Грейнджер не так уж часто терял сознание. Это всё Поттер, неугомонный Золотой мальчик Гриффиндора. То на квиддиче достанется, то после дементоров…       Очнулся он в той же комнате. Но положение его было уже на вертикальным, а горизонтальным. По лопатками ощущалось что-то твёрдое и несколько мелких острых предметов впивались в кожу. Ноги как-то странно зависли в воздухе, словно свисали откуда-то. Он что лежал на столе?       В глаза чем-то засветили, а неестественную тишину прорезал странный шум, но тут же затих. Свет ушёл, а в поле зрения, мешая Гарри разглядывать лепнину на потолке, возник какой-то немолодой волшебник с испуганными глазами и в лимонной мантии. Его губы шевелились, но зачем он открывал-закрывал рот? Он, типа, говорит что-то? Целитель?       Гарри попытался наклонить голову, чтобы осмотреться, но старческие незнакомые пальцы, мокрые от пота, обхватили его за подбородок, пытаясь удержать внимание Поттера. Нет, не Поттера. Гарри Грейнджера, точно. Целитель стал медленнее открывать и закрывать рот, но делал это более округло, что ли? Как-будто проговаривал слова чётче. Что же он говорит?       Ещё одна вспышка из света и звуков.       — … Ро-о-о-от… Отк-к-кро-о-о… ро-о-от… на-а-а-до-о…       Открыть рот? Зачем это? Ах, да, Марволо что-то говорил про ужин. Гарри послушно открыл рот и в горло полилась мерзкая вяжущая жидкость. Фу-у-у. Надо заставить Реддла сменить повара. Как этот капризный мальчишка вообще мог есть что-то подобное?..