***
Следующие несколько минут после приземления были потрачены на то, чтобы убедиться, что за ними не следят. Диего оторвался от Лютера, отряхиваясь и комментируя, что Лютеру, вероятно, нужна ванна. Лютер ответил, что Диего, вероятно, нужно больше тренироваться, потому что даже с супер силой он заметил, что его брат был довольно тяжелым. Мелкие оскорбления превратились в настоящую перепалку, как будто их удивительное проявление командной работы всего минуту назад было просто игрой света. Он решительно пропускал их слова мимо ушей, обдумывая, что делать дальше. Честно говоря, он не думал, что они доберутся так далеко, но они сделали это, и теперь Восьмой застрял здесь. Он мог попытаться сбежать, но... Но что? Почему он не мог просто уйти? Он мог... он мог узнать, где они прячутся, а потом уйти... да, это звучит неплохо. После еще нескольких более мелких прыжков и обходных путей (конечно, они всё ещё спорили, что, на самом деле, контрпродуктивно, и почему никто до сих пор не поймал их с таким-то шумом?), они остановились перед домом. Если бы он не вел себя бездумно, он бы удивленно моргнул. Дом не казался уютным, но и заброшенным тоже. Это был просто еще один неприметный дом в тихом жилом районе для людей, которые жили выше бедности, но ниже грязных богатых. Неудивительно, что их так и не нашли... Неужели они у кого-то украли этот дом? Заполучили его с помощью способности Эллисон? В любом случае, он нашел их убежище... Вот и всё. Ему нужно уйти и доложить Реджинальду. Он все еще помнит, что ему было специально приказано вернуться сегодня в заранее определенное время, но почему-то эта идея не казалась привлекательной. Ему было немного (может быть, очень) любопытно узнать побольше об Академии Амбрелла, и это казалось идеальной возможностью разозлить папу до полусмерти, что было определенно, определенно привлекательной мыслью. Кроме того, он всегда мог найти оправдание тому, что не вернулся. Конечно, Реджинальд не ожидал, что он будет таким же функциональным, каким был до того, как выпил эту серую жидкость. После того как он удовлетворит свое любопытство и, возможно, получит больше информации о враге, он сможет уйти. Более того, Академия Амбрелла все еще представляла собой опасную и сбивающую с толку угрозу, и это была прекрасная возможность усилить сопротивление против них, потому что, очевидно, игнорирование их общего существования, казалось, не работало. Он молчал, пока Диего стучал в дверь, ритмично ударяя кулаками по твердому дереву. Это что, код? Диего определенно выглядел как человек, который способен выдумать такие глупые коды. Не прошло и секунды, как Ваня поспешно распахнула дверь, а из ее рта уже сыпались вопросы. — Ваша работа до 4:00 вечера, что случилось? На вас тоже напали? Нам нужно уходить? Диего просто покачал головой и шагнул в сторону, открывая Восьмого, которого все еще нес Лютер. — О боже, — выдохнула она, прежде чем прошептать еще тише. — Ни за что.***
— Что с ним случилось? — спросила Ваня, следуя за Лютером и Восьмым, как маленький встревоженный хвостик. Лютер отнес Восьмого в гостиную и осторожно усадил мальчика на диван. Диего пожал плечами. — Мы не знаем, мы нашли его во время нашей работы. Они, вероятно, использовали его как приманку, чтобы добраться до нас, но мы слишком крутые для них! Его гордый тон смягчился, когда он добавил: — Он все еще не разговаривал с нами, и у него был этот странный, бездушный взгляд все это время. Он также очень ранен, я почти не хочу знать, что с ним случилось. Лютер махнул рукой перед Восьмым, но их младший брат просто тупо смотрел, как будто ничего не происходило. Это было ужасно. Они никогда раньше не видели, чтобы он вел себя так податливо. — О-он нас слышит? — спросила Ваня, усаживаясь рядом с Восьмым. — Я думаю, да, он отреагировал, когда Воробьи кричали ему, верно? — Лютер адресовал свой вопрос Диего, который начал расхаживать по гостиной. Диего на мгновение остановился и провел рукой по волосам. — Да. Ваня молча посмотрела на Восьмого. — Что они ему кричали? — Приказы, — ответил Диего, все больше волнуясь. — Где Эллисон и Клаус? — С ними все в порядке. Клаус смотрит телевизор наверху, а Эллисон готовит. Диего немного расслабился, прежде чем снова нахмуриться. — Эллисон тоже должна отдыхать! На нее только вчера напали! — Я ей так и сказала! — крикнула в ответ Ваня. — Но она согласилась уйти из этой проклятой кофейни, только если я позволю ей что-нибудь сделать в доме. — Она была в кофейне? — Лютер встал с недоверчивым видом. Восьмой едва не сжал кулаки, когда его осенило, но он сдержался. Однако он не мог скрыть едва заметного подергивания пальцев. Эллисон ждала его, и из-за этого на нее напали... Это... Ей не следовало этого делать... Это была его вина?... Он... Его сердце забилось чаще. Она в порядке? Он похоронил нежеланную мысль на глубине 10 футов в своем мозгу. Ну и что с того, что она не в порядке? Восьмой едва знает ее. Ему было все равно, что с ней будет. — Да, — подтвердила Ваня, и Лютер направился в сторону кухни. Она покачала головой и обеспокоенно посмотрела на Восьмого. — Пятый? — позвала она и схватила его за руку. Восьмой хочет отстраниться или, может быть, шлепнуть ее по руке. Почему эта семья так чертовски тактильна?! Он не ответил на ее зов, но мысленно умолял ее отпустить его руку. Он не привык к такого рода прикосновениям. Он знает удары кулаком, ногой, локтем, коленом, а иногда и больше. Единственный добрый жест, который он когда-либо получал от своей семьи, был от Шестой, но прикосновение женщины никогда не ощущалось так плохо. Никогда еще он не был таким теплым. Это было прикосновение, сделанное из жалости, вины и/или обмана. Восьмой считает, что он заслужил ненавидеть прикосновения. Это было неудобно, и он чувствовал себя уязвимым. Быть рядом с кем-то означает, что у них есть более высокий шанс нанести удар по тебе или схватить тебя в удерживающий захват. Это была законная угроза его безопасности, особенно когда она исходила от кого-то, кому он не мог доверять. И ему было некому доверять, поэтому каждое прикосновение автоматически означало «НЕТ» с большой буквы. По крайней мере, так он думал до того, как встретил Академию Амбрелла, до того, как Лютер заключил его в объятия, и у него не было другого выбора, кроме как остаться. Прикосновения по-прежнему были в категории «НЕТ», но чем дольше их прикосновение длится, «НЕТ» медленно превращается в «ВОЗМОЖНО», а затем внезапно в беспомощное «ДА». Как и то, что происходит сейчас. Но прикосновение не задержалось (был ли он разочарован или испытал облегчение? Он не знал), потому что Ваня была слишком занята, глядя на Восьмого, и чем дольше она смотрела на него, тем больше у нее вытягивалось лицо. — Он ранен, Диего, — внезапно объявила она, дождь внезапно хлынул снаружи, хотя небо было ясным несколько минут назад. Не глядя на нее, Восьмой мог сказать, что она плачет только по звукам, которые она издавала. Она сделала дрожащий и успокаивающий вдох, прежде чем снова заговорить. — Ты знаешь... Какая-то часть меня думала, что, может быть, Пятому будет лучше без нас. Может быть, ему было бы лучше иметь дело с людьми, которые действительно слушали бы то, что он говорит, и которые не отвлекались бы от текущей задачи. Я имею в виду, что папа любил его, и он выглядел прекрасно, когда мы встречались в последний раз, так что, может быть, он был бы счастливее там. Восьмой чувствовал ее движение, она, должно быть, смотрела на Диего, если внезапный взгляд Диего слева от Восьмого был каким-то признаком. — Часть меня на самом деле не очень хотела делать то, что сказал Херб, и я признаю, что я ничего не сделала, чтобы вернуть его, потому что маленький, тихий голос внутри меня шепчет, что, возможно, мы должны просто оставить его в покое. Возможно, со временем он станет ближе к Воробьям, у него будет кто-то лучше меня, кто ДВАЖДЫ создал его ад. — Я ошибалась, — последние слова она произнесла с такой яростью, что гнев Реджинальда выглядел детской истерикой по сравнению с ней. — Они сломали его, Диего, — она скрипит зубами, и снаружи гремит гром. — Они сломали его, и мы позволили этому случиться. Диего скрестил руки на груди и закрыл глаза. — Я знаю, поверь мне, я знаю. И Лютер тоже. Именно поэтому мы решили вытащить его оттуда как можно скорее. К черту все остальное, забудьте о тонкостях, забудьте делать это медленно. Эллисон права. Мы не можем позволить ему оставаться там с этим ублюдком ни секунды дольше. — Мы никогда больше не отпустим его, сестренка. Я обещаю. Ваня крепче сжала руку Восьмого, прежде чем наконец отпустить. — Я принесу аптечку, вам троим нужен хороший осмотр. Диего, казалось, собирался возразить, но вместо этого коротко кивнул. — Я буду стоять на страже.***
Восьмой никогда не чувствовал себя виноватым в том, что обманывает людей, но, возможно, он начинал это чувствовать. Этот разговор... многое разъяснял, и он чувствовал, что наблюдает что-то личное, что-то, что он не должен был слышать, что было смешно, потому что они говорили это прямо перед ним. Их слова казались слишком искренними, слишком теплыми, слишком добрыми, слишком заботящимися о его благополучии, и просто... просто слишком. Он не знал, что люди могут быть такими хорошими. Его семья была полна ужасных и манипулирующих лжецов, а Восьмой был ещё БОЛЕЕ ужасным и манипулирующим. Люди просто инстинктивно хотят использовать друг друга, чтобы получить то, что они хотят. Это было его нормой. Но, может быть, это не было нормой? Неужели... Неужели такой и должна быть семья? Он смутно помнил, как когда - то давно хотел этого, прежде чем окончательно отказаться. Нет. Нет. Это должна быть какая-то ложь. Они просто лгали лучше Воробьев и, пользуясь неопытностью Восьмого, ласковыми жестами пытались вырвать у него сердце. Он знал это, потому что именно так бы и поступил Восьмой. То, что они сказали это прямо при нем, тоже было подозрительно. И они говорили что-то о каком-то Хербе, говорящим им, что делать. Возможно, у них на уме был какой-то план, как у Реджинальда, или, возможно, они делали это по своему желанию, как и он? Тем не менее, он не должен терять бдительность. Восьмой раскроет их истинное лицо, но в то же время ему нужно было выработать иммунитет против них, потому что они были буквально источником эмоций и чувств, которые были достаточно сильны, чтобы вывести его из строя, и с достаточной эффективностью, чтобы фактически сделать его беспомощным во многих случаях. Это был источник слабости, который нужно было устранить. Он заставит их пожалеть о том, что они пытались обмануть его. Каждый из них, особенно Реджинальд.***
Лютер не вернулся из кухни, но Эллисон мчалась к Восьмому, как скоростной поезд. Почему они всегда так набрасываются на него? (Он отказался признать вздох облегчения, вырвавшийся из его рта при виде ее, живой.) Однако она не была невредима. Из-под блузки выглядывали бинты, совершенно белые на фоне чёрной ткани, она была ранена в левую руку и, вероятно, в ногу, так как слегка хромала. Несмотря на то, что он готовился к этому, объятие все же сумело напрячь его мышцы лучше, чем удары током. Он знал, что ему нужно привыкнуть к этому, но не было ли это слишком? Он был уверен, что выполнил свою норму объятий на весь чертов день, но, похоже, они не собираются останавливаться. Разве они не могут медленно ввести контакт с ним? Это было похоже на то, как будто его заставили выпить целую бутылку водки, а не одну рюмку (не то, чтобы он когда-либо помнил, что пил алкоголь, но он почему-то был уверен, что аналогия работает). От этого у него кружится голова, и его, вероятно, скоро вырвет на пол. Определенно не очень хорошо. Восьмой старался не обращать внимания на обнимающие его руки. Думай о таких отвратительных вещах, как козявки, рвота или Реджинальд, танцующий с инопланетянином. Вероятно, это сработало (?), но Эллисон отпустила его, прежде чем он смог правильно поставить себе диагноз. Она хмуро смотрела на него, точно так же, как трое других смотрели на него раньше. Она пошаркала ногами и встала прямо перед глазами Восьмого. Устроившись поудобнее перед ним, она щелкнула пальцем, но Восьмой и глазом не моргнул. Она молча посмотрела на Диего, и Диего повторил то же самое, что сказал Ване, хотя и более монотонным тоном, так как устал повторяться. Тем не менее, он выглядел серьезным, когда сказал следующее: — Ваня очень расстроена из-за этого. Наверное, это напомнило ей о том, что папа делал с ней, когда она была ребенком. Это было что-то новенькое. Кто этот Папа? А Ваня… Ваня испытала то же самое? Восьмому посчастливилось найти лазейку, но он почему-то сомневается, что у Вани это получилось. Эллисон открыла рот, но ее голос прозвучал хрипло, и она не смогла удержаться, чтобы не закашляться от боли. Восьмой не мог поверить своим глазам. Они все так или иначе ранены. Как они обманывали себя, думая, что спрятать Восьмого с ними – хорошая идея? Если он настучит на них, все будет кончено. Разве они не подумали об этом? Они не должны были нести с собой опасность, когда им есть что терять, когда они могут потерять друг друга! Гребаные тупоголовые идиоты. Видите? Это одна из причин, по которой эмоции доставляют столько хлопот. Они вмешиваются в ваш рациональный мыслительный процесс и ставят под угрозу вашу выживаемость, Восьмой не мог придумать ни одной хорошей вещи, которую эмоции могли бы предложить. Но, черт возьми, это было так искренне. Неужели он ошибся? Может быть, это не было ложью? Но он тоже пожертвовал своим благополучием ради долгой аферы. Это не должно иметь большого значения. Эллисон молчала, ее взгляд скользил по лестнице, как будто она мысленно посылала Ване утешительные слова. Она уныло вздохнула, прежде чем вытащить тот же блокнот, который использовала в кафе. Она что-то писала и показывала Диего, но Восьмой был уже достаточно отвлечен, чтобы услышать, что он хочет сказать. Было... было ли это все еще написано там? Это единственное предложение, которое полностью его погубило… была ли бумага все еще цела? Он… он хочет… он хочет украсть его и похоронить под землей, где-нибудь, где ему не напомнят о его существовании. Это была ложь, приятная, совершенная и обидная. Он хотел сжечь его и танцевать на пепле. (Он хочет положить его в карман и хранить вечно.) Черт. Он неуклонно укреплял в себе мысль о том, что эмоции – грозный противник. Может ли он хоть на секунду перестать менять мнение? Почему-то он не мог поверить, что хотел этого раньше. Он решает сделать что-то одно, а потом самые незначительные вещи умудряются ударить его в живот… Как… как настоящая ахиллесова пята. Это признание поразило его. Здорово. Чертовски здорово. Теперь у этого чувства есть название, теперь мне будет труднее не привязываться. Проклятье. К счастью, прежде чем он успел зарыться поглубже в собственную могилу, вошёл Клаус, напевая «Wrecking ball», пока он соскальзывал с перил. Он приземлился на задницу с громким стуком. Теперь он старается не рассмеяться. Неужели этот день не может стать еще более утомительным? Диего застонал, но тут же подошел к Клаусу, чтобы мужчина-ребенок мог встать. Владелец ножа продолжает ругать Клауса, утверждая, что его нога все еще была в гипсе, и он действительно не должен был делать такие трюки в таком состоянии. Ты сделал это. Да, я сделал, а теперь заткнись! — Я слышал, что случилось от Вани, — сказал Клаус серьезным голосом, потирая ноющий зад. — Я должен сказать, что не знаю, что сказать или сделать, если уж на то пошло. Эллисон написала: «мы разберемся.» Их краткий миг был испорчен, когда из кухни повалил дым. Встревоженный Клаус спрятался за спину Диего, как будто тот мог защитить его от вдыхания дыма. — Погодите, а кто готовит? Эллисон и Диего обменялись взглядами, и она вдруг побежала на кухню, хромая, но все еще быстро. — Лютер, черт возьми! Не трать впустую нашу еду! — закричал Диего, пытаясь оторвать Клауса от себя. Ваня бросилась вниз, размахивая рукой перед лицом, чтобы разогнать дым. Другой рукой она сжимала ручку аптечки, и на ее лице расцвела нежная улыбка. Восьмой посмотрел на аптечку и был ошеломлен неподдельным страхом, который полз в его груди. Нет, нет, нет, нет. Черт возьми, нет. Как он мог забыть об этом? Ладно, возможно, он недооценил склонность этой семьи к физическому контакту. Это просто кричит плохо, и он вдруг поймал себя на том, что сильно сожалеет о том, что позволил Реджинальду так грубо с ним обойтись. — Ты в порядке? — спросил Диего Ваню, которая улыбнулась ему. — Я в порядке, Диего. Клаус помог. Вообще-то, очень помог. Клаус глубокомысленно кивнул. — Я помог. Диего грубо потрепал Клауса по волосам, который надулся и сделал вид, что раздражен, но явно прихорашивался от прикосновения. Человек со шрамом указал на Восьмого: — Он первый. Восьмой был уверен, что каждый шаг Вани ощущается как удар топора по голове. Он не мог остановить дрожь всего тела, которая разрушила его тело, когда женщина наконец оказалась на расстоянии досягаемости.***
Ваня не упустила этого движения, и лицо ее еще больше смягчилось. Это слишком сильно напоминало ей их Пятого, и часть ее испытывала облегчение от того, что он не был полностью стерт Восьмым, даже если мальчик явно чувствовал себя неловко. Она подавила желание напевать ему, прекрасно зная, что Пятый ненавидел, когда с ним нянчились, и вполне возможно, что у Восьмого была та же черта. Она остановилась на простом заверении. — Я сделаю это быстро. Она взяла его правую руку и, покусывая губу, уставилась на отсутствующий ноготь. Она чувствовала, что Диего и Клаус парят где-то поблизости, и их присутствие было единственным, что удерживало ее от взрыва ярости. После этого она сняла с него пиджак, и здание заскрипело вместе с испуганным вздохом Клауса. Ваня тщетно хватала ртом воздух, стараясь сдержать охватившее ее горе. Диего прошептал сверху: — Черт, это намного хуже, чем я изначально думал. Многочисленные старые на вид шрамы, а также свежие порезы украшали конечности Восьмого. Кроме того, несколько синяков разных цветов, некоторые в форме отпечатков пальцев, завершали гротескную картину на очень тонких руках его брата. — У них ведь был целитель, верно? — Клаус скрипит зубами, его голос дрожит от возмущения и отвращения. Она слышала, как Диего расхаживает (точнее, топает) у нее за спиной, бормоча злобные проклятия и терзая бедную половицу. Ваня почти завидовала им. Она не могла выпустить свой гнев наружу, не взорвав всю крышу и не открыв их местонахождение миру. Она принялась промывать порезы, которые, к счастью, не требовалось зашивать. Вдохни на 4, задержи дыхание на 7, выдохни на 8. Она слышала, как ее сердце громко стучит в груди, на самом деле она слышала 4 набора сердцебиений, один из которых был на самом деле громче, чем у нее. Подождите… 4? Она посмотрела на обладателя самого громкого сердцебиения, и Восьмой уставился прямо на нее, его ранее пустые глаза теперь горели от горя. О.***
— Эй, — прошептала Ваня, и Восьмой едва расслышал ее из-за нахлынувшей в голове паники. — Эй, ты в порядке. Теперь ты в безопасности. Он с усилием пытается успокоиться, невольно следуя технике дыхания Вани. Это заняло у него, вероятно, целых 3 минуты, и Ваня продолжила лечение только после того, как она убедилась, что у него не будет панических атак от оказания первой помощи. Она продолжала промывать его раны, стараясь не задеть синяки, пока поднималась по его рукам. Остановись. Он чувствовал, как что-то сжимает его сердце, и, вероятно, перестал дышать на отметке 7. Он уже был в зоне «ВОЗМОЖНО» и ненавидит ее. Он ее ненавидит. Остановись. Что-то холодное коснулось его щеки, и он невольно уставился на Клауса, который держал пакет со льдом на синяке на его лице. Их теперь двое! И когда, черт возьми, он это успел сделать? Он что, потерял сознание? Ваня медленно положила свою руку на его дрожащие пальцы. Она была теплая, как хороший кофе в холодный день, и добрая, и нежная, и Ваня. Он не знал, что произошло между этим и до этого. Все, что он знает, – это то, что от паники он внезапно потерял способность ясно мыслить. Он сильно недооценил, как сильно они могут повлиять на него, особенно когда проявляют сознательную заботу. Они даже не пытались раньше, идиот! Они были слишком заняты, пытаясь завоевать твоё доверие, но теперь, когда ты не сопротивляешься, ты мог бы с таким же успехом умолять их ударить тебя. Он не может позволить этому продолжаться, потому что он уже достиг своего предела, и дальнейшее было бы фатальным. Если он впитает это, он станет зависимым, и он никогда не убежит. Он не сможет жить без них, и он не может позволить этому случиться. Он даже не скрывал своей очевидной боли, и поэтому не было ничего удивительного в том, что Клаус вытащил пакет со льдом. Ласковое «Пятый?» это было все, что ему потребовалось, чтобы выбраться из их защитного кокона. Он просто хочет уйти от них. И он это сделал. Он телепортировался в угол комнаты, где он мог быть вне досягаемости от них. — ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ПРЕКРАТИТЕ МЕНЯ ТРОГАТЬ! (Не было слов, чтобы описать тошнотворное осознание того, что он инстинктивно отказался покидать дом, когда прыгнул.)