Распахни ее крылья

Йеннифэр нравится искренний восторг Цири, хотя создать пару тарелок — уровень ярморочных артистов, что развлекают непритязательную публику из крестьян, для которых порой чудом является отсутствие грязи под ногтями. Но чародейка уже давно привыкла к тому, что больше всего эмоций вызывают сущие нелепицы, являющиеся осязаемыми и видимыми, нежели что-то неподвластное глазу, сколь бы трудна и кропотлива не была предваряющей сей «пустяк» работа. Йен могла с уверенностью сказать, что если возьмется за исцеление какого-нибудь барона, кряхтящего даже при попытке наклониться или почесать нос, истратив на это половину запасов снадобий и зелий, проведя неделю в долгих изысканиях и осторожных филигранных манипуляциях, то пищать от восторга сей человек при возвращении былого здоровья будет не более недели, если не меньше того, а стоит волшебнице мановением пальцев поразить легкой молнией всю стражу в зале, так мало того, что все присутствующие с большой долей вероятности обделаются от страха, так ещё и навсегда запомнят и будут сторониться, как если бы Йеннифэр воспроизвела сам Гром Альзура. Цирилла задает вопрос, и чародейка машинально переводит на неё взгляд, поднеся ко рту ложку. Девочка вдруг забывает про еду, а на лице отражается задумчивость, как если бы мысленно Утенок вела настоящую войну. Поэтому Йен не торопится с ответом, давая Цири время подумать над тем, что её интересует помимо времени, требуемого для обучения. Чародейка дует на горячий бульон, прогоняя прочь белесую дымку. «И если я соглашусь… Я еще увижу вас? И… и Геральта?». Йеннифэр знает, что её взгляд меняется и может добавить ненужного беспокойства Цири, и без того лишенной покоя. Но Йен ничего не может с собой поделать, она не привыкла скрывать от окружающих собственное мнение, кое, разумеется, имелось по каждому вопросу. Её навыки по части умения спрятать за маской вежливого интереса любую эмоцию куда дальше от идеала, чем волшебнице хотелось, чем она сама их оценивала. Тиссая де Врие была примером для подражания во многих аспектах, в том числе и в хладнокровном спокойствии, уподоблявшем её мраморной статуе, лишенной эмоций, однако для Йеннифэр натягивать маску, пытаясь сравниться с лицедеями, все равно что натягивать нынешние платья на прошлую себя. Но Цири с вечно растрепанной челкой, взъерошенная как самый настоящий утенок, с подрагивающими губами смотрит на чародейку, и во взгляде таких прекрасных зеленых глаз отражается боль, страх и сомнения. Йеннифэр чувствует, что не может растянуть плотно сжатые губы в добродушной улыбке, а мстительный огонь с фиолетовыми всполохами не превратится в веселые искорки. Но волшебнице не хочется, чтобы Цири подумала, что стала виной резко сменившегося женского настроения. Наверняка, девочка уже давно знала, что само существование Геральта — тема не запретная, но малоприятная, и сознательно этого избегала в присутствии Йен. Быть может, об этом обмолвилась Нэннеке, быть может, Цири сама догадалась, а может, даже подслушала очередной разговор между двумя наставницами, навострившись подкрадываться тихо, как настоящая кошка. Каков бы ни был источник знаний, смириться в данном случае следовало Йеннифэр, но никак не Цирилле, потому что Геральт был для неё не просто спасителем, забравшим девочку от Йурги, и не сухим и емким словом «Предназначение», не отражавшим и толики того, происходило между этими двумя. Перед такой связью можно было только отступить, покорно склонив голову. А привязываясь к Цири сильнее с каждым днем, Йеннифэр не хотела её огорчать, но лишь оберегать и защищать, пряча за своей спиной. Даже от себя самой. Чародейка так и опускает ложку обратно, отводит взгляд, смотрит куда-то в сторону, заставляя взор аметистовых глаз смягчиться. Напоминает себе мысленно о том, как Цири относится к ведьмаку. Делает глубокий вдох, концентрируясь на колыхающихся от мягкого дуновения ветра травинках, на солнечных лучах, добавляющих в предсумеречный час в яркую зелень оранжеватые оттенки. Перестает кривить губы — линия вновь становится плавной. — Что является преимуществом и вместе с тем недостатком Аретузы, — медленно начинает Йеннифэр, вновь обратив всё внимание к Цири, — посторонним туда вход воспрещен. И при обучении довольно жестки требования к дисциплине, не подразумевающей регулярные прогулки за пределами академии. На острове есть замок, куда прибывают те, кто желает встретиться с ученицами. Никто не запретит тебе видеться там с Геральтом, если… Вернее, когда он приедет тебя навестить. «Но за пределы Локсии его никто не выпустит. А если прознают о пристрастиях, то и вовсе выгонят с острова, наверняка, попутно возмущаясь о том, как таких неприличных существ земля носит. Возможно, так вскроется, что строгие правила и высокий забор — последствия другого такого же неуемного аппетита в отношении чародеек». — Я сама хотела бы остаться в Аретузе, приглядывая за тобой. Полагаю, мне это позволят. Быть может, даже разрешат стать одним из профессоров. Хотя, послушав Нэннеке, следует сделать вывод, что вколачивать юным дарованиям знания — совершенно не моя стезя, — последнее Йен уже сказала с привычной усмешкой, — обучение магии занимает долгое время. Но если тебе не понравится и ты пожелаешь покинуть школу, неволить тебя там никто не будет. Похлебка совсем остыла. Но тем лучше — не нужно больше дуть, боясь обжечь язык. Цири редко бывает не по себе в последнее время. Сначала ей не было комфортно в обществе госпожи Йеннифэр. Цири невзлюбила ее буквально сразу за высокомерный тон, такой же взгляд и то, как она с ней обращалась. Мысленно девочка окрестила чародейку злюкой, сжимала зубы от необходимости слушаться во всем, решив, что так будет лучше хотя бы для того, чтобы не терять зря время. Потом все начало меняться. Неуловимо, по крупицам, но Цири прониклась к чародейке, тянулась к ней, слушала ее с большим интересом и не только в вопросах, что касаются магии. Цири смотрела на госпожу Йеннифэр, любовалась ее густыми черными волосами и буйством локонов. Щурила большие зеленые глаза, когда Йеннифэр смотрела на нее, чтобы не ослепнуть от бликов обсидиановой звезды на бархотке. Цири могла часами смотреть, как она расчесывает волосы, делает макияж, а завершала весь процесс маленькая круглая баночка, после чего в комнате еще долго витал аромат сирени и крыжовника. Сначала Цири думала, как Геральт мог полюбить такую злюку. Потом она его поняла. Хотела бы она увидеть их вместе! Почему-то без присутствия рядом ведьмака Цири как-то… неполноценно. Также было и в Каэр Морхен, только девочка не понимала, чего ей не хватает. Она думала, что все будет лучше, когда приехала Трисс, но это… Тоже было не то. Цири благодарна госпоже Меригольд за ее советы и уроки, но все еще не может забыть собственное недоумение в дороге, когда та буквально помирала от отравления, но зачем-то пыталась прижаться к Геральту грудью. Разве это вообще возможно в таком состоянии? Тем не менее, сейчас ей стало неловко. Цири видит, как изменился ее взгляд, как госпожа Йеннифэр перестала есть и снова втянула голову в плечи, стыдливо глядя на носки своих сапожек. Неужели они так сильно поссорились, что даже слышать друг о друге не хотят? Цири не знала, кто такая Йеннифэр, когда была рядом с Геральтом, поэтому и не замечала ничего. Зато теперь замечает, что в глазах чародейки не только злость, но и грусть. Ох, как ей хочется знать — любит ли она его! Ох, как любопытство разрывает изнутри и Цири буквально прикусывает язык, чтобы не сказать это вслух! Ох, как небось госпоже Йеннифэр не понравится этот вопрос! Цири знает, что та может читать мысли и наверняка уже «слышала» этот вопрос от маленькой княжны. Но не высказанное вслух ведь не считается, правда? Опасная тема еще немного повитала в воздухе, а затем растворилась, снова возвращая им умиротворение… Ну, хотелось бы верить! — А я выходить оттуда… смогу? Или заперта в этой школе, пока не закончится обучение? Цири не знает, надо ли ей это. Она очень боится, что после этого ее жизнь изменится настолько, что она не станет прежней никогда. Что может перестать иметь значение все, что она знает и любит, все, что у нее осталось. Но мысль о том, что госпожа Йеннифэр может быть рядом, ее воодушевила. — Госпожа Йеннифэр, я… я боюсь. Будущего. И… и себя. Как-то я в Каэр Морхен потеряла сознание, а когда очнулась, на меня все смотрели так, будто бы увидели какое-то чудовище, и пусть это быстро прошло, но… Что мне надо сделать, чтобы это прекратить и… и перестать видеть жуткие сны? Губы Цири немного дрожат, она уже и сама не заметила, как от переживаний доела, отставила пустую тарелку в сторону. Почему она так нужна кому-то, этим Нильфгаардцам? Что в ней такого особенного и почему, почему, почему именно она? — Я ведь этого… не просила, — она опускает голову, слезы снова начинают жечь глаза. Цири с детства слушала истории о седоволосом ведьмаке, который должен забрать ее с собой. Она ждала его, она мечтала о этом дне, но разве же должно быть все вот так? Разве ценой жизни бабушки? Она была строгой, но Цири ее любила. Только один раз не любила целую неделю после того, как Мышовур привез ее домой и Цири получила нагоняй за то, что отказалась выходить замуж за жирного… как его там? Но ведь бабушка сама не выходила за таких страшилищ. Цири помнит дедушку Эйста и видела портрет дедушки, который был папой ее мамы, они же совсем не такие, как тот дурацкий жених! Потом-то они помирились. Цири по-прежнему играла с мальчишками и клала локти на стол, но это совсем не значит, что она хотела видеть замок, охваченный огнем.