***
В комнате тишину прерывает только настойчивое тиканье настенных часов, которые Тэхён про себя грозится выкинуть уже несколько лет, мечтает, чтобы там стрелки перестали идти. Его брат приехал как нельзя не вовремя, испортил всё настроение, которое появилось за последнюю неделю, и испортил на несколько дней вперёд, предлагая встретить Новый Год с нервами и ненавистными воспоминаниями. Он с ними мучается уже как несколько лет, обливаясь холодным потом, и разглядывает в зеркале шрамы — это лишь его вина. Это лишь его вина — уверял он себя, а, завидев брата, вся злость вылезла через заклеенные раны и щели, вспарывая швы. — Зачем ты сюда приехал? — Тэхён выдыхает, смотря на брата. Ему нужно успокоиться, расслабиться. — Ты ведь, вроде как, уехал в Португалию. — Всё верно, — кивнул блондин, зачёсывая пятернёй блондинистые волосы, что сразу же падают на глаза снова. — Но я соскучился. От этого «соскучился», у Тэхёна сердце ёкает. Не приятно, как от Чонгука, а болезненно, да так, что разобьётся вот-вот. Ему ком по середине горла вдохнуть мешает, не то что сказать. В родных лисьих глазах блещет искренность, так отчаянно спрятанная за поволокой будничной жизни и лёгкой неприязни. Джихён стучит пальцами по коленке, а Тэхёну хочется верить, что это от нервов, потому что не только он должен сейчас сгорать на месте. Словно феникс будет возрождаться из пепла, пока его брат не назовёт настоящую причину, а не это «соскучился». Ему больно видеть сейчас его таким счастливым, довольным от жизни. Он всегда желал ему лучшего, травясь ядом, за что однажды поплатился, а след носит всю жизнь. — Тот парень очень красивый, особенно глаза, — беззлобно кидает Джихён, потянувшись к лежавшему на кофейном столике блокноту с рисунками Чонгука. Тот с ними не расстаётся. — Не трогай, — выходит более агрессивно, чем Тэхён рассчитывал. Для него то, что сделано Чонгуком, — бесценно, это «что-то» не имеют права трогать. Даже он сам не имеет права, лишь издалека иногда смотрит, когда Чонгук вечерами закрывается в собственном, нарисованном мире, не желая туда впускать даже тёплый вкусный ужин. Тэхён правда старается научиться готовить, правда рыскает по всему интернету и даже посуды больше купил. Потому что не честно, когда старается лишь один. У Тэхёна в голове заморочки, а Чонгук на них посмеивается своим звонким смехом. У Тэхёна хрусть бьётся, выпадая прямо под ноги, а Чонгук идёт по осколкам, чтобы посмотреть, не поранился ли шатен. Не честно это. — Ревнуешь? — снова эта ухмылка, похожая на оскал. — Я думал, у тебя уже прошла зависимость по чужим мальчикам. Они словно играют в шахматы, а Тэхён сейчас готов пасть на клетчатую доску, умереть прямо на месте. — Его ты тоже забрал из чужих рук, словно дворняжку? — Джихён облизывает языком нижнюю губу, наблюдая за младшим братом. Он старше всего на несколько часов, однако губят друг друга, словно и не родные вовсе. Что не Джихён должен был защищать младшего. Словно он его вообще не знает. Тэхён цепенеет, впиваясь пальцами в обивку дивана, на котором они сидят, да губу закусывает. Шрамы на груди начинает щипать, печь и опалять красным пламенем. Он горит на костре из собственных воспоминаний, а вместо огня — слова брата, родного ему человека, из-за которого он умирал и задыхался ночами. Его приступы были схожи с эпилептическими припадками, он топил себя в ванной, дома, при родителях. Он бежал по раскрытому полю далеко за городом, надеясь, что когда он выдохнется, его тело перестанет функционировать, а ноги не станут больше держать — боль уйдёт, а на её место станет приятная чёрная нега, в которой он растворится, словно его никогда не существовало. Время лечит? Разве он говорил такое когда-то? Время лишь даёт возможность забыть. Стереть с лица и головы те эмоции, которые накрывают волной и разбивают о скалы. Позволяет смотреть на шрамы в зеркале с видимым безразличием, но сердце будет так же трепетать в агонии, дыхание перехватывать будет каждый раз, и даже нежные касания Чонгука в свете луны будут казаться отстранёнными, словно эти шрамы — уродство обстоятельств. Каждому порой бывает отвратительно от себя, Тэхён же решил это скрыть. Проблема лишь в том, что, подавляя эмоции, они вернутся бумерангом с двойной силой. — Прекрати, — выдыхает смято Тэхён, поджимая пересохшие от волнения губы. Ему бы водички. — Ты за этим сюда пришёл? Чтобы напомнить? — Чтобы напомнить? — Джихён изгибает бровь, а после тяжело вздыхает, словно сам себе не верит. — Ты помнишь это отлично, признай. И ведь он действительно помнит, лишь верит в то, что забыл. «Припомнить» невозможно то, что из головы не вылетает, мучает кошмарами и не позволяет на любимого смотреть без страха. Страха, что его могут отобрать, словно вещь, которой он никогда не являлся, как это сделал шатен однажды. И отберут у него любовь самые близкие — семья. Это больно помнить. Единственный случай в жизни, когда хочется промыть себе мозги, никогда не вспоминать об этом ощущении, о злых, горящих огнём предательства глазах брата. — Как давно это было? — Джихён прищуривается, поджимая губы. — Десять лет назад? Десять лет назад. Первая любовь. Первое принятие того, что тебе нравятся парни. Тэхён совался туда-сюда по дому, боясь сказать, боясь выдать секрет. Тэхёну было даже страшно думать об этом слове, потому что вдруг кто читает его мысли? Это постыдно, грязно, аморально — так говорили все, абсолютно все, с кем сталкивался Тэхён. Только говорили они это не ему, а его брату. Каменной скале, которая всегда скрывала за своей спиной, не позволяла злу просочиться, впиться своими клыками в шею и высосать душу. Страшно лишь признавать, что этой змеёй, настоящим пожирателем оказалось не общество, а Тэхён, вцепившийся в спину и ранивший так сильно. Он помнит тот вечер: незнакомый ему парень — такой милый и приятный, от него грушами пахло, а ещё были прекрасные чёрные волосы. И до ужаса голубые глаза, в которые Тэхён влюбился. Страшно ему вспоминать это, но картинки сами собой всплывают: он тащит этого парня в их с братом комнату, снося по пути любимую вазу мамы. Как сейчас Тэхён помнит, что на ней были странные геометрические узоры, даже не пахнущие каким-то манящим минимализмом или хотя бы красотой. Это была просто ваза, подаренная бабушкой, а мать ценила её всем сердцем. Осколки за спиной казались чем-то страшным, хотелось на них напороться, когда сознание кричало уходить, а губы соприкасались с чужими. Чужими — ключевое слово. Грушевый привкус на языке и приятный аромат в комнате пьянили, хотелось заходить дальше. Хотелось до безумия, подростковое тело требовало новых ощущений, разрядки. Хотелось в эти чёрные волосы носом и ореховыми глазами в голубые. Хотелось тонуть, утопать, умирать в этом самом запретном. Аморальном — так считали все, но всегда кричали на брата, а Джихён говорил Тэхёну, что нужно следовать за сердцем. Он и последовал. Но привели его обманчивые чувства, инстинкты совсем не туда. Тело того мальчика со смольными волосами ощущалось лучше без рубашки, а губы Тэхёна лучше смотрелись на подрагивающем кадыке. Этот образ преследует его всю жизнь, ни на секунду не покидая, пеленой застилая глаза во время распития алкоголя. В кругу друзей он, своего парня или один — эта ситуация преследовала его, всплывала хотя бы раз каждый, божий вечер. А он топил это всё в крепком алкоголе и закрытом от любви сердце. Не любил музыку, не любил искусство, не любил читать и смотреть фильмы. Не любил быть ударенным за собственные чувства. Просто потому, что было страшно, что любишь чужое. Этот парень, — Тэхён уже и забыл, как его зовут, — так отчаянно вскрикнул, когда Джихён приложил грудками Тэхёна на пол прямо на разбитое стекло вазы. Кровь, пропитывающая футболку, совсем не казалась чем-то важным, когда в ответ смотрели такие яркие глаза брата. У него на лице был оскал, крепкие руки заламывали тэхёновы. Он помнит, как удар пошёл первый раз в челюсть, а после — в глаз. Но не было больно, абсолютно. Глаза были сконцентрированы лишь на образе голубоглазого брюнета и разъярённого Джихёна. Он зашёл в комнату случайно, совсем не рассчитывая вообще подниматься, просто услышал звук разбитого стекла и решил проверить, всё ли в порядке. Не в порядке. Тэхён помнит, как на него кричали родители. «Это аморально», — повторяли они из раза в раз. «Ты не заслуживаешь любви, отбирая её», — твердил отец. А брат молча стоял. Впервые стена раскололась перед ним, впервые настоящий удар он почувствовал тогда, когда вместо убежища под ногами рассыпался пепел. Он состоял из прекрасных воспоминаний, как брат читал ему книги и выслушивал мечты стать писателем, как у соседей воровал любимые кимовы вишни, потому что на земле их семьи ничего абсолютно не росло. Пеплом стала улыбка Джихёна, последнее, что он видел — потускневшие глаза и разбитые поджатые губы, — Тэхён осмелился ударить лишь один раз, не видя, куда попадёт, потому что глаза застилала пелена неощутимой боли. Конечности немели, когда вместо семейного завтрака Тэхёна ждал пустой стол. Они смирились с одним сыном нетрадиционной ориентации и готовы были смириться со вторым, но не готовы были принять тот факт, что из-за одного, уйдёт второй. Не могли принять тот факт, что старшего сына не остановить, просто потому что «Он не будет жить бок о бок с предателем». Его подушка видела больше слёз, чем Тэхён в своей жизни. Он отказался от своей мечты, предпочтений, любви именно в тот день, когда нашёл записки брата — он всегда хранил их в комоде под всеми тетрадями младшего брата. Пальцы дрожали, когда он достал шероховатые листы бумаги:«В этом мире нет места людям «не таким как все». Этот мир жесток, он убивает не себе подобных, но это послание мне будущему: зайди в любой магазин книг и найди там рассказы своего брата спустя десять лет. Ты видишь это, Джи? Твой брат пишет о любви между мужчинами, показывает миру, что такое «настоящая любовь», не штампованная гендером. Ты им гордишься? Потому что я да».
Джихён всё детство оберегал собственного брата, желая ему лишь лучшего. Будь преданным — и будешь преданным. — Ну и чего ты завис, Ви? — такое родное прозвище сорвалось с губ старшего брата, сокращённо от «вишенка». — Не грусти давай. Так легко выдыхает, а у самого кожа на лице побелела. Джихён смотрел, не отрываясь, вглядывался в ореховые глаза и видел блистающую там агонию. Она кружилась на дне его зрачков, танцевала так прекрасно, что заставляла смотреть на себя. Поглощала. Джихён тяжело вздыхает, а после улыбается, наблюдая за появившимися на лице брата слезами. Блондин хмыкает и садится на диване поудобней, хлопая младшего по колену, произнося всё тише: — Ви? — почти шепчет, всматриваясь в перепуганные глаза. Тэхён поднимает взгляд, ударяет не хуже, чем Джихён его когда-то давно собственным разочарованием в себе, и шепчет так умоляюще: — Прости, — поджимает губы и запрокидывает голову. Сейчас не место слезам. — Прости меня, господи, я… — Тебе и не нужно было, — улыбается Джихён, опережая «Я так хотел тебя найти» шатена. Он знает собственного брата как пять пальцев. Он его вырастил. — Сейчас это уже не имеет дела, успокойся. Тэхён смотрит поражённо, впитывает в себя каждую эмоцию, которые буквально пару минут назад были негативными: от него веяло злобой, ощущением того, что тот, кто был предан однажды, сейчас вгонит нож в спину по рукоять, как однажды поступили с ним. Это было бы честно, в то время как Тэхёну в то время было «не честно». Он тоже хотел любить и быть любимым. — Тогда зачем ты здесь? — тихо переспросил Тэхён, сжимая подолы кремового свитера. — Десять лет прошло… — как-то задумчиво поджимает губы Джихён. — Я уверен, ты видел записку, где я обещал себе зайти в книжный магазин и увидеть твои книги, но что-то ни одного «Голубого огонька» я не нашёл. Зря летел? — Я бросил эту затею. У Тэхёна в груди что-то виновато стонет, умирает раненным животным. Десять лет — не так уж и мало, а всё это время он потратил даже не на себя. Это время улетело куда-то ввысь, никогда не намереваясь возвращаться обратно. Оно выскользнуло у Тэхёна из рук, словно песок, рассыпаясь даже не под ногами, а растворяясь в воде. Он давно потерян, плавал по течению и не собирался останавливаться и плыть на берег, его удерживали лишь за тонкую нить его друзья. А Чонгук… первый раз увидев его, Тэхён думал, что свихнулся. Думал, что сейчас якорем он упадёт на дно, пробьёт его и никогда не всплывёт, потому что больно, зараза. Смольные волосы в их первую встречу казались ему самыми совершенными, как и его аквамариновые глаза. В этих глазах он видел собственное отражение, словно в кристаллической воде. Готов был пасть на колени, зажать ладонь между собственных пальцев и умолять никуда не уходить, потому что Чонгук был так схож с ним. Он был идентичен. Бессонные ночи, море выпивки и вечные упрёки Чимина о каком-то там «одиночестве» — неужели именно это заставило Тэхёна тогда проведать Чонгука? Это говорило ему на протяжении всего месяца добиваться так, словно до этого вся жизнь была секундной и по-настоящему жить он никогда и не думал. Неужели?.. Сейчас, когда воспоминания нахлынули, хочется разреветься от иронии, собственного идиотизма. Он шёл на поводу образа, искал ему подобных. Всю жизнь он не не хотел любить. Он хотел полюбить такого же, из-за кого его семью покинул родной человек. Он пытался разглядеть в толпе студентов, в медицинском колледже чёрную макушку и голубые глаза — мечтал увидеть его среди обычных людей. Он искал его повсюду. Но не нашёл. Он не нашёл подобности, но нашёл уникальность. Чонгук — не тот парень. У него другая улыбка, взгляд другой, цвет глаз и цвет волос. Они у него темнее, глубже, осознанней. У него шрамы болезненней тэхёновых, у него руки более стёртые. У него сердце пылает, а у того паренька оно заходилось лишь от поцелуев. Ища подобности, Тэхён был обречён на вечные мучения, но Чонгук стал его светом в конце туннеля, протянул руку и смог вытащить на берег. Никто не мог, а Чонгук, в котором Тэхён видел первую любовь, смог. — Почему же? — Джихён вырывает Тэхёна из раздумий. — Я помню, как у тебя глаза горели, когда ты говорил о… — Прошлого Тэхёна больше нет, — улыбается как-то огорчённо шатен, вздыхая глубоко. — И надеюсь, этот глупый парень больше никогда не появится. Джихён смотрит с секунду, а после расплывается в самой тёплой улыбке за всю свою жизнь — он так собственному мужу сейчас не улыбается, который того ждёт в Португалии. Джихён не сдерживается и обнимает крепко Тэ, ласково шепча: «Ох, дорогой Ви…», а по телу дрожь бьёт от родного аромата. Он его тоже не сменил, что Тэхёну теперь плакать громко хочется. Всё так внезапно напомнило ему о прошлом, которое он так мечтал забыть. — Ты можешь бросать всё, но мечты не смей, — улыбнулся Джихён. Как бы зол блондин когда-то ни был, он его брат. Старший брат. Который всегда защитит свою вишенку.***
Чонгук мнётся у двери, поджимая губы. Он слышал каждое слово, стоя за стеной, а сейчас провожает братьев, не находя себе места. Смотрит украдкой в зеркало и трогает собственные волосы, прикусывая губы. Какого они цвета? Неужели Тэхён выбрал чёрный? Неужели… — Гукки, — мягко над ухом зовёт Тэхён и аккуратно обнимает, прижимая к себе, — я приеду через несколько часов. У голубоволосого в лёгких воздух заканчивается, потому что он ощущает подступающую истерику к горлу. Ему нужно проветриться, но он не может подавать виду. Он просто не может смести эту квадратную улыбку с любимых губ, поэтому тянется к Тэхёну слегка не сдержанно, утыкаясь носом в мягкую щёку. У Кима кожа медовая, её всю хочется зацеловать, не пропуская ни одной родинки, собирая из них созвездия, но сейчас, когда на них так испепеляюще глядит Джихён, он может лишь думать, как позже завести разговор об этом «мальчике». Неужели чувства были фальшивы? — Поехали? — несдержанно спрашивает блондин, следя за обнимающим своего парня братом. — Да, поехали, — Тэхён отстраняется нехотя, улыбнувшись Чонгуку. — Покушай, ладно? Словно маленькому ребёнку, а Чонгук лишь сжато кивает, но когда дверь за братьями закрывается, все демоны, разрывающие чувствительную душу, выходят наружу. Вместе со слезами.***
— Джихён! — старая мать прямо с порога наваливается на сына, захлёбываясь в счастье. — Господи! Как тебя… как ты… Господи!.. Она неверяще щупает крепкие плечи, спрятанные под элегантным тёплым пальто. Джихён всегда таким был — сдержанным, элегантным, сильным и защищающим. С таким не страшно будет оказаться навсегда рядом, а Тэхён лишь улыбается, теперь не испытывая к этой любви родителей к старшему брату зависти. Она испарилась, когда Джихён обнял его в гостиной. Другим бы показалось, что вокруг них оплелась змея и готова задушить, но Джихён обнимает самым нежным касанием, пригревает, гладит по спине. Тэхён ощущает себя самым мягким, расслабленным в них. И он ни капли не жалеет, что оставил дубликат ключа от двери под ковром. — Ну, чего вы стоите? — улыбается слабо отец, стоя позади жены, разглядывая счастливо сыновей, но по тэхёновой фигуре он проходится как-то более критично, оценивая, а после всё же сдаётся, улыбаясь едва видно. — Проходите. Делая шаг в родной дом, в котором Тэхён провёл всё своё детство и юность, плечом к плечу с родным братом, он ощущает витающий аромат мяса и картошки. Конечно, сегодня четверг, у них традиция — запечённая картошка и свинина. Он помнит каждый «праздник», созданный семьёй: день матери — вечер мелодрам, день рождения отца — идём на пикник, а Новый Год — украшаем всей семьёй ёлку. Он помнит каждую традицию и сразу же оглядывается в поисках той, что должна уже стоять на первом этаже старого дома. И правда, стоит. В этом году у родителей ёлка украшена голубыми огнями и белоснежными шариками, которые мама сама делает из ниток, клея и воздушных шариков. Когда-то она учила его это делать. Вернее, их с братом. — У нас как раз стол накрыт, сейчас только мясо достанем из духовки, — счастливо щебечет мать, пока братья раздеваются. Тэхён смотрит с вызовом на Джихёна, а Джихён в ответ. Отсчитывают до трёх в уме и спустя несколько секунд несутся по коридору. У них есть ещё одна привычка — бежать на перегонки в ванную, чтобы руки помыть. За столом уютно. Приятно видеть улыбки родителей, пусть те и не отвечали порой даже на звонки, что уж говорить о сообщениях. Тэхёну весело — все общаются на семейные темы: вот, например, недавно, самая старая коза принесла потомства. Жизнь фермеров — одно сплошное удовольствие. Так считают не все, но Тэхён с радостью всегда бегал за бабулей по огороду с вечно перекошенной панамкой. То помыть, там накормить скот. У них даже однажды была собака, пока та не сбежала посреди ночи во время сильной грозы. Мон боялся громких звуков, а Тэхён и Джихён всю ночь под дождём искали перепуганного зверька. Так и не нашли. Зато Тэхён нашёл утешение в груди обнимающего его брата. Пусть они и близнецы, пусть и один младше другого на несколько часов — Джихён всегда был сильнее, как бы Тэхён ни старался. Морально, физически. За столом уютно, Тэхён этот уют узнаёт. Уют рядом с Чонгуком.***
В квартире до того темно, что когда Тэхён заходит в неё, спотыкается об собственные ноги. Наверное, Чонгук уже спит — десять часов вечера. Зная этого мальчишку, тот мог целый день бегать по магазинам, убираться, рисовать и готовить, не позволяя себе передохнуть, поэтому неудивительно, что его начнёт клонить в сон так рано, пока у самого Тэхёна работа только начинается. Вернее, его «день» заканчивается, и на смену возвращается вновь работа. Работа, работа, работа… у него на столе куча неразобранных медицинских справок и указаний, графиков, которые сделать нужно будет завтра. Пару минут назад они с Джихёном распрощались, тому завтра вновь улетать, но он остановился недалеко в отеле, и Тэхён пообещал, что обязательно проведёт того в аэропорт. Сердце не билось так спокойно уже давно, а шрамы на груди не казались такими ценными. Время, которое они провели порознь друг от друга, стали разными, позволило многое обдумать. Тэхёну понять, что он поступил неправильно, а Джихёну, что Тэхён упростил ему задачу — тот паренёк целовался не только с братом. Это он узнал уже позже, когда на эмоциях потратил все свои невеликие сбережения на билеты в один конец и уехал на поезде не так уж и далеко. Без денег и вещей, Джихён бродил по улицам, скитался, словно бездомный, — так оно и было, — раздумывая над сложившейся картиной. Его беспокоило лишь одно — это не первый случай. Второй, если быть точнее, но Джихён его уже не простил. Шатен моет руки и смотрит на собственное отражение в ванной, улыбаясь непонятно чему. Хочется не шуметь, чтобы Чонгука не разбудить, поэтому он заходит в комнату тихо, даже не заглядывая на кухню, зная, что там идеальный порядок — не зная Чонгука, Тэхён бы обязательно помыл всю посуду, чтобы на утро голубоволосый не просыпался со вздохами разочарования. И каково же было удивление Кима, когда в комнате на краю кровати Чонгук сидел, грустно вглядываясь в собственный телефон. Ни единого источника света, лишь телефон. — Чонгук? — Тэхён удивлённо моргает глазами. — Что ты делаешь? Почему не спишь? Подсаживается аккуратно рядом, протягивая руки, чтобы обнять, и заглядывает в экран, улыбаясь едва видно — переписка с Чимином. Действительно, с кем же ещё. Они перекидываются мемами, обсуждают Новый Год и… — Что? — Тэхён хмурится, поджимая губы и смотря на Чонгука. — Это к чему? Тэхён смотрит внимательно на «У Тэхёна раньше были парни похожей со мной внешности?» и улавливает слёзы на чужом лице. О нет… нет, нет, нет. — Я всё знаю, — Чонгук улыбается грустно, а Тэхён в улыбке расплывается. — Я не знаю, кто он такой, но это отвратительно, Тэхён. Я так сильно на него похож? Гук глаза прячет, пусть в темноте их не так уж и хорошо видно, губы кусает. Тэхён уверен, что, поцелуй он их, сразу почувствует привкус металла, почувствует чужую кровь на языке. Так не хочется, чтобы внутренние демоны сжирали Чонгука изнутри, раздирая губы из-за стресса. Он оставил его всего лишь на несколько часов и даже представить не мог, как он самокопался, взрывался и заново собирал себя по кусочкам. Тэхён пускает неаккуратный смешок. — Чего ты смеёшься? — у Чонгука голос дрожит, он близок к истерике, а звук рассыпающегося заштопанного сердца отдаётся в ушах всё сильнее. — Чонгук-а, — воет Тэхён, обнимая крепко голубоглазого. — Ну вот что ты себе напридумал? Хочешь, чтобы повторилось всё, как в прошлый раз? — Не хочу, поэтому и спрашиваю, — упираясь ладонями в плечи, Чонгук пытается отстраниться, зажмурившись, не позволяя слезам потечь по щекам. — Это давняя история, пожалуйста, успокойся, — улыбается Тэхён, нежно проводя пальцами по шраму на щеке. — Ты мне дороже. Никаких «Я тебя люблю», что правды практически не несут, лишь настоящие факты, которые невозможно подделать. Тэхён будет искать сотню мест, куда поцеловать этого ребёнка, лишь бы тот не плакал. — Тэхён, пожалуйста, — хмурится Чонгук, смотря в ореховые глаза. — Мне больно было это всё слышать. — Это настоящая история, — кивает Тэхён, а после улыбается чуть шире, прижимая к себе Чонгука и зарываясь в мягкие голубые волосы носом. — Но, пожалуйста, не вспоминай её. Забыть ты не сможешь, но я докажу тебе, что моё сердце принадлежит тебе. Чонгук сглатывает. В такие слова он приучился не верить, но у Тэхёна в глазах любовь пляшет, он смотрит по-другому. — И чем же? — Пойдём поставим ёлку? — улыбается Тэхён, вставая и утягивая за собой Чонгука. Не будет горячих поцелуев и секса, как извинения. Не будет Тэхён упиваться стонами, зная, что Чонгуку больно внутри. Он будет смотреть на его улыбку, детскую и настоящую, когда тот достанет длинную гирлянду. Он не различит цвета, но придумает их сам. Он их прочувствует, перебрав каждый по пальцам. Те проникнут глубоко в душу и не позволят ей осиротеть этим вечером. Секс подождёт, сейчас им важны чувства.