***
– Красиво, – отметила я, присвистнув. – Класс люкс, не ниже. – Пафосно, – фыркнул Фостер, явно чувствуя себя не в своей тарелке. А Блэк подумала, что не зря в интерьере столько оттенков красного, кровь менее заметна. Мы с Заком переглянулись между собой, отошли к противоположным дверям, обозначенными порядковыми номерами. Я же схватилась за ручку первой двери, дернула на себя и… Ничего. Дверь не поддалась. Судя по нервному шипению и грохоту за спиной, парень тоже не справился. Пожав плечами, направилась к другой двери. И вновь то же самое: номер не открылся. – Да какого хрена? – рыкнул Айзек, в сердцах пнув носком ботинка злосчастную дверь. Лишь грязь по поверхности размазал. Почесав репу, хищно улыбнулся, взвешивая в руках косу. – Может мне просто её покрошить в щепки? – Погоди, – устало остановила я, усердно вглядываясь в замочную скважину. Краска спала с моего лица, стоило мне только рассмотреть содержимое темной комнаты. Подскочила, едва не треснув подошедшего сзади Зака по подбородку. – Полагаю, нам стоит поискать открытую дверь. Айзек прищурился, оценил мой бегающий взгляд, и потеснил плечом. Я возвращать не стала, скромно отойдя в сторону и примирительно подняв руки вверх. Пусть развлекается, а блондинка умывает руки. Взглянув на свои ладони, заляпанные засохшей кровью, цыкнула. Мда, руки бы действительно неплохо помыть, а то от этого запаха уже мутит. Грохот развалившейся двери заставил вздрогнуть, а полетевшие из-под лезвия косы щепки – прикрыть глаза. Я закашлялась от оседающей деревянной стружки и зашла в комнату вслед за парнем. Запах, стоявший вокруг, был просто сногсшибательным. В прямом смысле этого смысла, учитывая, что в комнате не было вентиляции и она долго не проветривалась. Я сморщила нос, прикрывшись ладонью. Зак был более эмоционален: – Фу-у-у, что за?.. – не договорил, зашелся в приступе удушающего кашля. Не выдержав, все-таки зажала пальцами нос и пробубнила: – Запах формалина. В таких количествах используют лишь для одного – для сохранения трупов от гниения. Выключатель нашелся недалеко от входа, хотя, чтобы увидеть содержимое комнаты, свет и не требовался. Щелкнул свет, ослепляя и заставляя сделать шаг назад. – Что за хуйня? – тихо, хрипло прошептал Зак, недоуменно опуская косу. И я была с ним полностью солидарна. Весь огромным номер, который в обычных отелях разделился бы на гостиную, спальню, гардеробную и ванну, был занят гигантскими, подсвеченными светодиодной лентой, аквариумами. В них же неспешно, я бы даже сказала, лениво, плавали человеческие тела или их части. Преимущественно, мужские. До самого потолка, на всей площади номера, точно фигурки тетриса, всё было забито разноразмерными аквариумами. Кому-то «повезло», и труп был целым, кому-то «повезло» меньше, ибо тела были расчленены на составляющие. Руки, ноги, торс, стопы, кисти и пальцы, головы… Разный возраст, разный цвет кожи, разные социальные статусы, но все объединенные одной жуткой смертью. Меня замутило, и съеденные недавно чипсы и кола попросились наружу. На секунду прикрыла глаза, собираясь с духом, и сделала решительный шаг вперед. Ещё один, а затем ещё… С каждым шагом, моя уверенность и мое чувство самоконтроля таяли на глазах. До первого аквариума не дошла, а доползла на полусогнутых, дрожащих ногах. Одна из заформалиненных голов медленно перевернулась в мою сторону, представ во всей своей красе: обезображенное смертью лицо, уродливое, искаженное, неживое, точно чья-то маска. – Боже, – не веря собственным глазам, я чуть ли не прижалась лицом к прозрачному стеклу. – Не может этого быть! Нет! – рванув к следующему аквариуму, воскликнула куда громче: – Нет! Нет, Господи, нет… – Эй, че за хрень тут творится? – голос Зака прорывался до сознания, словно через толщу воды. Кровь бешено стучала в висках, перекрывая одну единственную мысль: «Как этот подонок посмел? Как вообще рука поднялась? Зачем?». На плечо легла тяжелая рука, и я вздрогнула, поднимая на парня заслезившиеся глаза. – Эй? Я тяжело сглотнула, дрожащей рукой указывая на один аквариум. – Джон Мэтрис, – шаг в сторону, кивок на другой аквариум. – Карл Финч, – следующий. – Фрэнсис Болдуин, – ещё один. – Мэтт Фокс, – и ещё. – Гилберт Джексон. Александр Кит. Пол Леман… Ходя по комнате и называя знакомые имена и фамилии, чувствовала, как на меня накатывает неописуемая ярость. Дрожь прошла, и руки сами собой сжались в кулаки, ногти до крови впились в ладони, но вспыхнувшая в теле боль ничуть не отрезвила. Я знала каждого из них, с каждым из них общалась на равных, к кому-то даже испытывала симпатию… Мразь… Самая гадкая, самая мерзкая. Да проще собственное дерьмо сожрать не запивая, чем допустить хотя бы одну мысль о прощении этой твари. – Адам Мортон! – переполненная яростью, прорычала я и, издав болезненный вопль, изо всех сил ударила кулаками по ближайшему стеклу. – Не-на-ви-жу! – ногти до скрипа прошлись по гладкому стеклу, издав противный скрежет. Ноги все-таки подвели, и я опустилась на колени, бездумно глядя на свои дрожащие руки. Ненавижу… Поймаю, лично буду отрезать кусок за куском и распихивать по банкам с формалином. Сделаю все так, что он не умрет, а я буду снимать слои эпидермиса до тех пор, пока не оголятся нервные окончания. Сделаю всё, что он сам будет молить о смерти! А затем засуну это проклятое кольцо ему в глотку. Пусть подавится! Кровожадные мысли прервал полет. Короткий, но все же. Я ойкнула, оказавшись закинутой на костлявое плечо, упершееся мне под ребра. – Ась? Ты чего? – упершись ладонями в спину, попыталась приподняться, но тут же вскрикнула, когда меня, придерживая за ноги, опустили до уровня копчика. В общем, мои собственные колени оказались где-то на уровне груди Фостера. – Мерзко здесь, – не видела, но буквально почувствовала, как маньяк поморщился. – Здесь же должна быть хотя бы одна нормальная комната. Кивнула, хотя вопрос был чисто риторический. Мортон хотел, чтобы я это увидела, и знал, что Зак откроет эту проклятую дверь. Полагаю, что в остальных комнатах ситуация была не лучше. А потому незачем расстраиваться, незачем искать и узнавать знакомые лица… Поэтому просто продолжала висеть на плече, тихо глотая злые слезы.***
Комнату таки мы нашли, почти в самом конце коридора. Фостер просто вынес её ногой, быстро оглядел на наличие каких-либо странностей и сгрузил на диван. Двигаться было совершенно лень, потому как все тело затекло от прогулки вниз головой. Так и осталась валяться на диване, закинув одну ногу на спинку, а другую опустив на пол, половина тела вместе с головой также свесилась вниз, так что не перевешивало меня только чудом. Айзек же аккуратно положил косу на мягкий ковер и уселся рядом в позе лотоса и подперев рукой подбородок. Выглядел он, как грозовая туча, то есть, весьма мрачно. Перевернувшись на живот, усмехнулась: – Ты чего такой хмурый? Несварение? – хотела пошутить, но шутка вышла до того жалкой, что впору плакать, а не смеяться. Парень не ответил, продолжая о чем-то сосредоточенно думать. – Неправильно всё это, – вдруг выплюнул он, вынуждая меня скептически изогнуть бровь. – Тебе-то что? Ты же серийный маньяк, тебе не привыкать к жертвам. На меня глянули с таким возмущением, что невольно подавилась смешком. Да у него на лице сейчас написано: «Это другое!». – Я. Не. Убиваю. Ради. Показухи, – медленно, четко, зло. – Как точно сказано… Показуха! – я захохотала, стараясь, чтобы смех звучал не слишком истерично. – Черт! Столько невинных людей погибло, ради этой показухи. Сволочь! – захотелось плюнуть в установленную камеру, да толку. Это даже за оскорбление не посчитают, а за невинную детскую шалость. Оставалось только тихо беситься и мысленно варить негодяя в адском котле. Хотя не, черти – бесы приличные, даже они на падаль не падки. Лучше предать мерзавца полному забвению. Для человека, привыкшего быть в центре внимания, купаться в любви и роскоши, нет хуже наказания, чем полный игнор. Как говорится: о покойниках либо хорошо, либо ничего. Вскоре возникшее молчание стало угнетать. Не выдержав, сползла с дивана и приблизилась к вздрогнувшему Заку. – Если ты не убиваешь ради показухи, славы или прочей медийной фигни, то зачем ты убиваешь? Казалось, это простой вопрос поставил маньяка в тупик. Он задумался, причем ни на шутку, а я не спешила торопить. Зачем? Времени у нас достаточно, успеем еще друг другу надоесть. – Мне нравится ощущение, когда счастье сменяется отчаянием, – наконец признал он, глядя на меня как-то странно. Я склонила голову к плечу, надула губки и буркнула: – Адреналина в жизни не хватает? Зак хмыкнул: – Адреналина в жизни как раз-таки хватает. Просто счастливые люди создают монстров. – Хм-м, то есть ты не можешь убить человека, если он не счастлив? – искренне удивилась я, меняя положение на более удобное. – Получается, это что-то вроде импульса? Или ты как-то специально выслеживаешь людей? Счастье – процесс весьма недолговечный. Людям больше запоминаются какие-то тяжелые ситуации в жизни, ибо они след оставляют надолго. А про счастье никто и не вспоминает. Парень фыркнул, почесал затылок. – Ты слишком много болтаешь. Бесишь. Я пожала плечами, мол, мне просто поболтать захотелось, любопытно ж. – В целом, мне плевать, что у тебя да как. Про тебя уже много лет новости судачат, а так никто поймать и не смог. Но знаешь, что тебе скажу? Маньяк, который не таится и не скрывается, действуя лишь на эмоциях, куда предсказуемей и безопасней, чем маньяк с холодным, расчетливым умом, натягивающий на себя маску добродетеля. – Ненавижу ложь и лицемеров, – Зак откинулся на ковер, прикрывая глаза и морщась, как от зубной боли. Тяжело вздохнув, прилегла рядом, прикрывая глаза: – Ты простой. Тобой не движет одержимость и желание заполучить все, что не так лежит или стоит. Дай угадаю: тебя заводит яркая смена эмоций только потому, что чувствуешь себя живым? Обычно людей привлекает то, чего они были лишены. Резкое движение со стороны, быстрая реакция и непрошибаемое спокойствие. Не выйдет. Лишь один человек способен довести меня до точки кипения, а этот мальчишка в этом деле полный профан. Лениво открыла глаза, глядя на разъяренное, перекореженное злобой лицо из-под ресниц. Его руки на моей шее, мой пистолет у его виска. Я буду быстрее, и он это осознает. Даже для человека с такой феноменальной силой, как у Зака требовалось время, чтобы задушить девушку голыми руками. А ей не составит ни малейшего труда убить парня, и даже совесть не пискнет. А чего уж там, если она почти без сожалений избавилась от детей, не достигших даже четырнадцати лет. Она сказала «почти»? Должно быть показалось. – У тебя красивые глаза, – слова слетели с губ на удивление легко, стоило только взглянуть на его перебинтованное лицо. – Да и мне… нравится твой взгляд. Это взгляд человека, который не знает зачем, но отчаянно цепляется за жизнь. Как бы ничтожна она не была, – ствол был убран с виска маньяка, а моя шея отпущена. Поморщившись, потерла покрасневшую кожу. Дыхательные пути он мне не перекрыл, да и синяка не должно быть, но чешется, зараза. – Я предлагаю тебе жить, а не просто существовать. В противном случае, предлагаю ответить на вопрос: для чего тебе жить? Возможно я рисковала, но чутье, отточенное во время войны просто вопило о том, что что-то не так. Одно уяснила точно: это не тот Айзек Фостер, встреченный мной три года назад. Слишком спокойный, слишком хладнокровный, слишком… Ох, как много этого «слишком». Что это? Жажда веселья или же холодный расчет? Пешка ли в игре или же вырвавшаяся марионетка? Не знаю, да и плевать. У меня есть цель, у Адама есть цель, у Зака, у каждого, в этом проклятом месте. Все мы лишь пешки в этой шахматной партии, которых можно использовать, как расходный материал. Но, между тем, все мы короли, которым запросто можно поставить шах и мат. А кто рискнет взять на себя роль королевы? – У всего живого есть цель, – внезапно спокойно произнес Айзек, с кряхтением поднимаясь с пола. – Просто до этой цели нужно дожить, неважно, каким способом. – Как философски, – скривилась, поднимаясь следом. – И тебе известна твоя? – А тебе твоя нет? – и вопрос этот задан был таким тоном, что я не нашлась, что ответить. А вот Заку, кажется, ответ и не требовался.***
Чтобы там не готовил на следующих этажах Мортон, а номерок в отеле выдался шикарным, даже ванна нашлась, в которую я занырнула с блаженным стоном. Ка-а-айф! Конечно, можно было и потерпеть, как это на войне было, не обломилась бы. Однако поживешь так хотя бы с месяц, позже начинаешь ценить даже считанные минуты радости и спокойствия. Неизвестно, когда тебе перепадет в следующий раз. Именно потому я почти сразу же набила себе под ребрами татуировку с надписью: «Carpe diem» – Лови момент. А после своего первого потерянного на поле боя солдата, туда же было добавлено и следующее изречение: «Мemento mori» – Помни о смерти. Вот такая вот медаль получается, две стороны одной жизни, которая непременно когда-нибудь закончится. И, к сожалению, та может закончиться в совершенно неожиданный для тебя момент. Отмывалась до кожного скрипа. Даже когда последние кровяные разводы сошли с тела, мне все чудилось, будто я вся сплошь вымазана в грязи. Да, мои руки были по плечи в крови. То была кровь и спасенных мною, и убитых. С этим ничего нельзя было поделать. Если ты солдат, то ты по определению грешен, а если ты врач, тем более военный, то в приоритете всегда жизнь более сильного и надежного товарища. Личные симпатии, эмоции, осознание, что целенаправленно, жестоко и хладнокровно разбиваешь чужие жизни – все это не имеет никакого отношения, когда делаешь выбор между жизнью и смертью. Просто, как робот, вершила судьбы, решая, кто будет жить, а кто умрет. Первоначально хотела и даже пыталась спасти всех и каждого, пока сама едва не погибла. Как ни странно, но именно перед лицом неминуемой смерти, люди чаще всего показывали свое истинное «я». Кто-то пытался выторговывать свою жизнь, ставя себя выше других, кто-то слезно умолял спасти боевого товарища, несмотря на собственные раны, кто-то же умышленно причинял себе больший вред, чем было на самом деле… Лжецов и подлецов в Ад без очереди, а выбор всегда сложен. Помню я, было у меня двое серьезно раненых: парень моего возраста с разорванной грудью и большой потерей крови и мужчина тридцати восьми лет с левой оторванной ногой из которой так и хлестало, а правая с гангреной. Обоих можно было спасти, будь у нас два оперирующих хирурга, да я сама могла бы зашить обоих, если бы было больше времени. Но, увы, времени у нас не было. Мужчина был без сознания, парнишку буквально разрывало от боли, хотя ни один внутренний орган не был задет, но зашивать нужно было срочно, пока не пошло заражения. Один – опытный сапер, второй – артиллерист, оба важны для армии, жизнь обоих – бесценна. Однако, превозмогая боль, парнишка все решил за меня. «У него трое детей. Дочке едва два годика исполнилось, пацану старшему только восемь лет, матери помочь не сможет, вторым пацаном в конце следующего месяца должна разродиться. Родители оба пенсионеры, не выдержат. А я холостой, детей нет, ответственность ни за кого нести не нужно. У меня младшая сестра есть, предкам всяко легче будет, если вдруг что…». Если вдруг что, парнишка соврал. Один он был в семье. Тело возвращали в заколоченном гробу. А родившегося мальчика назвали в его честь. Даже имя помню – Теодор. Малыш Тео, подаренный Богом… Лишь спустя час, когда все-таки удалось расслабиться, я поняла, насколько устала. Все тело ныло от боли, раны саднили, кожа вокруг покраснела и опухла, что аж дотронуться больно было. Шипела, материлась, но обрабатывала. Лечить других – это одно, а себя – дело совершенно иное, я б даже сказала, что интимное. Угу, учитывая, что разнообразия в гардеробе не было и пришлось позаимствовать банный халат. Многострадальные майку и юбку пришлось кое-как застирать, впрочем, как и нижнее белье. Не знаю, как вы, а я после купания предпочитаю надеть чистое и свежее. Поэтому под халат еще и полотенце повязала, так, для надежности. Хотя Зак оценил мой внешний вид с особой долей скептицизма, иронично изогнув бровь дугой, комментировать не стал. Бросив украдкой взгляд на его штаны и, не обнаружив никакого признака возбуждения, немного успокоилась. К счастью, Айзек Фостер не относился к категории сексуальных маньяков. Да и, честно говоря, сомневалась, что такому человеку вообще знакомо чувство удовольствия от близости чужого тела. А потому… – Раздевайся! – я хищно оскалилась и едва не расхохоталась от того, как вытянулось его лицо. Парень даже предпочел попытку удрать, но, не тут-то было, дверь оказалась надежно заперта. – З-зачем? – и в глазах такой суеверный ужас, что мне даже слегка обидно стало. – Как зачем? Насиловать буду! – однако увидев, что Фостер готов свалиться в обморок, как изнеженная барышня, сменила тон на спокойный и серьезный. – Извини, неудачная шутка получилась. Просто хочу осмотреть тебя на наличие ран. Если хотим выбраться отсюда живыми, то нужно быть здоровыми и не копить даже мелкие повреждения. Тем более, сколько ты уже свои бинты не менял? Имеешь вообще понятие, что такое пролежни? – парень отрицательно мотнул головой, а я вздохнула, поднимаясь. – Если долго воздействовать на кожу всякими удавками и перетяжками, то может развиться некроз мягких тканей, за счет недостатка кислорода. Проще говоря, твоей коже не достает свежего воздуха. Зак нахмурился, наблюдая за моими перемещениями. А затем помрачнел, процедил сквозь сжатые зубы: – Я не буду снимать повязки. – Вот как? – без особого любопытства поинтересовалась я, все еще стоя к нему спиной и пытаясь сообразить, столько мотков понадобится на его тушку. – И почему же? Парень замялся, явно не горя желанием отвечать, но понимая, что его «нет» на меня не особо действует. Я в любом случае сделаю всё по-своему, как и всегда. Наконец найдя бинты нужных размеров, повернулась к Заку. – Значит так, можешь крушить, ломать, убивать, сколько тебе вздумается, но вопросы, касающиеся выживания – оставь на меня. Не хочу тебя по кусочкам сшивать. С детьми и минами нам просто повезло, так сказать, наглядно продемонстрировали, во что ввязались. Но люди, которые точат на меня зуб, готовы на более извращенные вещи, – невольно поморщилась, с трудом отгоняя от себя увиденное в первой комнате. – Мне нужна твоя защита, а я, между тем, сделаю все возможное, чтоб ты не откинулся раньше времени. Так что, давай ты не будешь капризничать, как пятилетка, а просто разденешься и позволишь осмотреть с себя. Взгляд глаза в глаза, словно немая борьба. Мой – спокойный, уверенный, его – рассерженный, недоверчивый. Забавно наблюдать за человеком, у которого все эмоции на лице написаны. Видно, что хочется многое мне высказать, да сдерживается, что-то обдумывает. Напряженно вздувшиеся желваки, тихий скрип зубов… И вся его поза просто кричит о том, чтобы сбежать. Корпус тела чуть повернут к выходу, но помнит, что дверь закрыта, а окон нет. Да и от кого бежать? От меня? Смех да и только. Зак словно дикий зверь, запертый в клетке, да еще и пойманный в капкан. Протянешь мясо – откусит только руку. Я не ждала доверия от него, он не ждет доверия от меня. Да и с чего нам доверять друг другу? Не с чего. Просто два человека, объединенные одной целью – выжить. А в моем случае еще и отомстить. А в его… Не знаю, возможно Фостеру просто хочется свободы без гонения. Я не спешила делать шаг навстречу, просто дала возможность самому сделать выбор. А уверенные люди чаще всего подкупают других… Вот и Зак, решившись, зло процедил: – Пискнешь – порешаю на месте. Безразлично передернула плечами, молча наблюдая за тем, как парень стаскивает с себя сперва грязную толстовку, а затем и черную футболку, которые ненужными тряпками упали к его ногам. Мой изучающий взгляд, словно сканер, медленно проходит сверху-вниз, оценивая состояние. Его пальцы дрожат от едва сдерживаемой ярости, когда он слой за слоем начинает снимать бинты. Взгляд, полный ненависти и бешенства то и дело кидается в сторону черной косы. Одно мое неверное движение, взгляд или даже вздох – и он убьет меня. Просто разделит пополам, как яйцо киндер-сюрприза. С такой же легкостью. Но я не шевелилась, просто продолжая наблюдать со стороны. Мда… На теле Зака не было ни единого живого места. Удивительно еще, как волосы сохранил, судя по состоянию кожу, волосяные луковыми должны были под ноль сгореть. Шагнула вперед, задумчиво обхватив руками подбородок и обходя парня по кругу. Фостер напрягся всем телом. Настолько, что я могла отчетливо видеть, как перекатываются литые мышцы под изуродованной кожей. Увы, костлявым он казался только под одеждой, на деле же у парня не было ни грамма жира. Крепко сложен, гибок, силен… Такого и танком не пробьешь. С такими данными из него бы вышел шикарный наемник, если бы еще мозгами пользоваться умел, а не действовал на эмоциях. – Ожоги четв… Нет, третьей степени. Зашрамированы, лет десять, не меньше. По мере роста кожа растянулась вместе с ранами. Жидкости давно не осталось, все зарубцевалось. Судя по локации и рисунку ожогов, больше похоже на то, что предварительно что-то вылили на тело, а затем подожгли, – бормотала себе под нос, уже не стесняясь, изучая его лицо, шею, торс и руки. – Пальцам досталось больше всего… Сам потушил или помог кто? – подняла на него вопросительный взгляд, но ответом мне было только натужное сопение. – Значит сам, мда-а-а. Не поделишься, как это произошло? – Тебе не противно? – внезапно спросил он, игнорируя мой вопрос. Я вздохнула и принялась за лечение раны на его боку. Не глубокая, задета лишь верхняя часть кожи, да и кровь уже свернулась, но обработать и заклеить стоило. Шрамы поверх зарубцевавшихся тканей выглядели весьма неэстетично. – И хуже видала, – созналась вполне искренне. – Скорее, я в шоке, что с такими повреждениями ты вообще выжил и даже можешь нормально функционировать. Такие ожоги и до костей обуглить могут. Там же нервные окончания отмирают и… Ах, ну да, – едва не стукнуло себя по лбу с досады. – Вот же блин, поэтому ты и не чувствуешь никакие внешние повреждения. Напрочь убиты болевая и тактильная чувствительность. Так сколько тебе было? – Шесть. У меня едва рука не дрогнула. Шесть лет? Какая мразь посмела покуситься на жизнь шестилетнего ребенка? Как вообще рука поднялась? Видно же, что не несчастный случай, степень повреждений была бы куда ниже. Здесь же действовали наверняка, около восьмидесяти пяти процентов повреждений кожных покровов. Горел, пока сам не потушил… Такое вообще возможно? Видимо, что-то такое промелькнуло на моем лице, что Фостер, как ни в чем не бывало продолжил: – Не приглянулся новому хахалю своей мамаши. Повезло, что зима была, сугробы высокие. – А та женщина что сделала? – назвать как-то иначе у меня не поворачивался язык. Зак брезгливо передернул плечами, за что получил легкий шлепок по руке, мол, не шевелись, мешаешь работать. – За деньги оставила на попечение воспитателей приюта. Монстра под рукой никому не хочется держать. Нахмурилась, вспоминая. – А как назывался этот приют? – Не помню, что-то там «святая». Я аж подскочила, вылив на порез больше йода, чем требовалось. Зак зарычал, взбрыкнув, а мне оставалось открыть рот от изумления. – Приют Святой Терезии? Там еще детей изводили и на органы продавали, – Фостер подумал немного и кивнул. – Нихера себе… Так это ты тех сволочей грохнул? Ну те, воспитатели, которые этим промышляли. Надо же, так ты с детства еще убивать начал. То-то же убийства никак связать не могли, тем более, что ты серийничать начал уже намного позже, об этом деле уже все забыли. Да и никто бы на ребенка не подумал… А знаешь, что? Правильно сделал! Я б тоже таких порешала. Таких выродков, что над детьми издеваются, надо без суда и следствия убивать. И тех, кто детей в качестве товара покупал, тоже надо убивать. Надо полагать, что не только на органы разбирали, но и для личного пользования… Знаешь, что в тюрьмах с такими делают? Быстро с педофилов на пидорасов переделывают. Блин, и ведь покрывал кто-то, документы подделывал, что детей в приличные семьи забирали. Блядские отморозки! А того мужика потом не грохнул? – полюбопытствовала, поднимая на парня пылающие праведным гневом глаза. – Ась? – Зак аж глазами захлопал от недоумения. – Ну-у, любовника той женщины, что убить тебя собирался. Парень смотрел ошарашенно, явно переваривая все то, что я только что сказала. Или вообще пытался понять, правильно ли он услышал. – Ты вообще ненормальная что ли? – завопил так, что у меня ушки заложило. – Ой, мамочки! Ты чего вопишь так? – справедливо возмутилась, морщась и потирая ухо. – Я, вроде как, не глухая пока. Но теперь вот не уверена… – Чокнутая! – то ли ужаснулся, то ли восхитился Фостер, продолжая глядеть на меня во все глаза. – Э-э… Спасибо? – Блять! Тебя вообще ничего не смущает? – рявкнул парень, за что тут же и получил. – Смущает! Меня смущает, что у тебя сейчас пар из ушей пойдет и рана откроется, если будешь так орать. Терпеть не могу, когда обесценивают мой труд. Поэтому, будь добр, заткнись. И ведь действительно заткнулся. Хотя, полагаю, больше от шока, что на него наорали в ответ. Пока я осторожно заматывала его тело свежими бинтами и размышляла о том, как бы в следующий раз, если будет такая возможность, заставить его помыться. Запах пота, рвоты, крови и испражнений меня не смущал, с некоторых пор брезгливость – это не про меня. Видела и таких, кто со страху и в штаны нагадит, и от болевого шока напрудит. Да и меня саму первое время рвало так, что страшно было потом на еду смотреть, не то что есть её. В желудке было пусто, и выходила преимущественно вода. Потом как-то смирилась, ибо до конца привыкнуть к такому все равно нельзя. Разразиться трехэтажным матом не дал забурчавший живот. Переглянулись между собой, помолчали, да прыснули со смеха. – Как говорится: война войной, а обед по расписанию. Все готово, – я выпрямилась, потягиваясь. – Пока мы здесь, походи без бинтов. Как дальше пойдем, перебинтую. Но если тебя это смущает, то могу перебинтовать, – легкий кивок на аккуратно сложенные бинты. Зак посмотрел как-то странно, взглянул на свою руку, будто впервые видел ее после ожога, сжал в кулак, морщась то ли от боли, то ли от каких-то своих мыслей. – Обойдусь пока. Жрать хочу. Есть чё поесть? – и резко развернувшись, принялся рыскать по шкафам и полкам в поисках чего-нибудь съестного. Покачала головой и, подобрав с пола брошенную одежду, отправилась стирать. Если уж нам предстоит жить какое-то время друг с другом, то я предпочту, чтобы от моего попутчика не воняло. И как же все-таки затащить его в ванну?.. Шипя и проклиная свою доброту, потирала затекшие и израненные руки. Всю кожу содрала, пока его шмотки от крови отстирала, да еще и в холодной воде, иначе без стирального порошка никак. – Ну что? Чем обрадуешь? – я скептически оглядела разгром и сломанные полки, и не менее мрачного Зака, нашедшего бутылку колы. – Видимо, ничем… – аккуратно отодвинула ногой осколки лампы. Вторая бутылка полетела в мою сторону. – Мерси. Похоже нас решили заморить голодом. – Угу, – буркнул Зак, делая очередной глоток. Выглядел он при этом мрачнее обычного. Я пожала плечами и уселась рядом с парнем на диван, подтянув одно колено к себе. Приложив усилие, отвинтила крышку, едва не облившись газировкой. – Потерпеть не можешь? – Фостер перевел на меня до того пристальный взгляд, что подавилась раньше, чем успела отпить. Удивленно хлопнула глазами. Действительно… Чего это я? Будто забыла где нахожусь и благодаря кому здесь нахожусь. Посмотрела на колу, как на врага народа, но принюхалась. Ничего, типичный приторно-сладкий запах сахара и газа. По запаху кола, по цвету тоже. Внимательно осмотрела фантик, крышку, надорванное защитное кольцо – ничего, никакого намека на какой-то прокол или подделку. Покосилась на бутылку парня, которую тот отпил до половины и улыбнулась. – Будешь? Зак фыркнул. – Думаешь, я такой придурок, что буду пить то, что может быть отравлено? – Ну свое-то ты без проблем стал пить, – справедливо возмутилась я. – Так свое уже проверено, – в тон мне отозвался он. – Тем более, если бы ты не засомневалась, над своей, б я даже не задумался. С моей, как выяснилось, все нормально, а над твоей теперь думать надо. – А что если это медленный яд и ты умрешь через пару часов? Фостер все-таки подавился. Отплевываясь и матерясь, процедил сквозь плотно сжатые зубы, а затем рыкнул: – Слушай, блин, я здесь уже достаточно долго. Ем постоянно одно и то же. Хер знает, кто и откуда её сюда приносит, но не думаешь, что этому придурку ты нужна живой? – Резонно, – вздохнула, с сожалением закрывая бутылку. Живот вновь предательски заурчал, да и в горле немного першило. Пойти что ли воды из-под крана попить? Уже было собиралась встать, но внезапно парень протянул мне свою открытую бутылку. – На. Если в обморок наебнешься – на себе не потащу, сама ползти будешь. – Нет уж, спасибо, помучаюсь, – хмыкнула и все-таки поднялась с дивана, направившись в сторону ванной, подхватив свою бутылку колы с твердым намерением вылить содержимое в унитаз. – Доползу, уж не сомневайся. Я крепче, чем кажусь. Поскольку ни кружек, ни бокалов не было и в помине, пришлось пить прямо из-под крана. Вода была ледяной, что аж зубы сводило от холода. Вытерев губы рукавом халата, взглянула на свое потрепанное отражение. Взгляд разноцветных глаз потяжелел, став в разы острее, злее. – Кто на свете всех милее? Всех румянец и белее? – беззвучно шепнула я зеркалу, проводя рукой по лицу, будто стирая невидимую паутину. Отражение насмешливо улыбнулось в ответ, но осталось безмолвно. – Нда уж. Вздохнула, закрывая воду и отступая назад, вытирая остатки влаги полотенцем.***
Раздавшийся вопль из ванны, заставил Зака буквально вынести дверь с петель. – Какого хуя? – выдохнул он, осматриваясь. Бледная, как полотно Ева лежала на полу без сознания, банный халат немного задрался, обнажив длинные израненные ноги. Разбитые осколки зеркала хаотично валялись на полу, отражая в себе полоток. А в образовавшемся окошке, больше похожем на тайный проход, стояла стеклянная банка. И пара глаз, медленно плывущая в формалине…«Папочка все видит, малышка Дэннисон».