***
То воскресное утро до сих пор кажется Хану самым странным в его жизни. Рей, сменившая любимые джинсы на длинное вязаное платье; Бен, поминутно дёргающий плечами в пиджаке; он сам, оставивший любимую шляпу дома и тоже нацепивший костюм. И всё это – в первом ряду на воскресной проповеди о муках Христа, яркое напоминание о которых висело позади светившегося от благодати пастора Прайда. – Напомни, на кой мы сюда притащились? – прошипел ему на ухо Бен. – Не хочу портить отношения с этим кладезем истории, – в тон ему ответил Хан, кивнув в сторону проповедника. – Тут стрёмно до трясучки, – еле слышно пожаловалась Рей в другое ухо. Брошка-феникс вертелась в её пальцах с бешеной скоростью, выдавая крайнюю степень нервозности. – А этого Христа как будто только что распяли. – Держитесь, дети, – Хан незаметно взял Рей и сына за руки – и те немного расслабились. Как, впрочем, и сам Хан. – Скоро всё закончится. Кто ж знал, что всё только начиналось… Впрочем, один человек точно знал. И этот человек, завершив проповедь молитвой и благословением, бодро направился прямиком к семье Соло. «Да чтоб тебя кадилом приложило, хрен в сутане», – богохульно подумал глава семейства, изображая на лице вежливый интерес. – Отрадно видеть вас всех сегодня, – Прайд, как всегда, был доброжелателен и преисполнен достоинства. – Это, должно быть, Кайло и Рей? Добро пожаловать в Арканисскую обитель Божью! Здесь вас всегда примут и поддержат, – Прайд тепло улыбнулся и на секунду положил ладони на плечи юной паре. Позже Бен рассказывал, что только необходимость постоянно контролировать мелкие реакции на людях не позволила ему шарахнуться прочь от сухой руки священника. А Рей убийственно серьёзным тоном заявила, что Прайд ей не нравится. Но в тот момент юные социофобы не двинулись с места – а через минуту и вовсе развесили уши: пастор рассказывал уже известную Хану историю об основании церкви. – Когда на эту землю прибыли первые несколько семей – три десятка выходцев из Старого Света – был среди них один украинец, – вещал Прайд, пригласив их следовать за собой вдоль алтаря. – Невесть как он попал на корабль, шедший на Запад из Британии... Мужчина тихий, угрюмый – но резчик по дереву от бога! Он не знал языка и во всей общине ни с кем не мог говорить, кроме молодого католического священника – тоже славянина, из Польши. Святой отец обучил своего друга английскому, и вместе они решили воздвигнуть здесь оплот веры – церковь, которая простояла бы века. И чтобы вдохновить поселенцев на помощь в строительстве, талантливый мастер создал это распятье – память о том, что иной раз кровь проливается ради благого дела, а тяготы земные ведут нас к вечной жизни… Падре остановился, и шедшая сразу за ним Рей чуть не врезалась ему в спину. – Раз уж сегодня день нашего знакомства, дети мои, – улыбнулся Прайд и повёл рукой в сторону, – предлагаю вам свою посильную помощь. И в любой из дней, и прямо сейчас, – он указывал на резную дверь маленькой исповедальни прямо перед ними. – Очистите свои души: я буду рад, если вы вольётесь в наш приход с лёгким сердцем! Хану даже в детстве «исповедование» казалось чем-то средним между походом к врачу и разговором с матерью после родительского собрания. Он увиливал от душных комнатушек и елейных святош, как мог, а единственный раз, когда его туда всё-таки загнали, бубнил что-то стандартно-виноватое и послушно соглашался прочесть «Богородицу» столько-то раз – лишь бы от него отвязались. Но кто знает, что и как сейчас расскажут эти дети, не знающие о мягких, цепких клещах, которыми тянут из людей вину и тайны эти мозгоправы от религии? И что они могут сделать, если Прайд потянет слишком сильно?.. «Боже, дай нам силы не применять силу», – подумал он, глядя на дверцу, за которой только что скрылся его растерянный сын.***
– Я… не знаю, что говорить. – Всё, что гнетёт тебя, сын мой. Я дал священную клятву о том, что ни с кем не поделюсь этими знаниями. Расскажи, есть ли на тебе какой-либо грех – я здесь, чтобы помочь тебе и отпустить его. «Дежавю. Темнота, голос за стеной, и я опять давлю из себя слова по капле.» – Я… охотник. Я убивал зверей. Много, ради пропитания. Не знаю, считается ли это за грех. – Если и грех, то небольшой, сын мой. Все мы твари божьи, и одних Господь создал, чтобы питать других. Таков его замысел. «Ага. Все животные равны, но некоторые – равнее. Золотые цитаты папы Хана.» – Я… сержусь иногда. Больше на себя, чем на других. За то, что слаб. За то, что не могу защитить свою семью. – Доверься богу, Бен. Он защитит каждого, кто живёт по его слову. С ним ты станешь сильнее, ибо он будет жить в тебе. «Как будто мне мало того, кто и так во мне живёт.» – Иногда я думаю… Мне кажется… – Я слушаю, сын мой. Говори, не бойся. – Мне кажется, я... жестокий. Сильный, но жестокий. От природы. Просто не высвобождаю это. Во мне будто бы спит чудовище. Монстр. Отчего-то Бен был уверен, что отец Прайд улыбнулся. – Нет, дитя. Поверь своему пастору: ты не монстр. «А вот это, как ни странно, совсем не обнадёживает, отче.»***
Хан поёжился, вспоминая сеанс семейных откровений того дня, случившийся чуть позже на кухне. В целом он зря переживал за детей. Рей отлично сыграла простушку, слёзно покаявшись в гневе на отчима; Бен по старой привычке крайне осторожно подбирал слова и вообще не особо болтал. Но впечатления у всех остались самые гадостные. Рей расчесала руки до красных полос, заявив, что «будто сходила к гинекологу с молебником вместо зеркальца», и унеслась в душ – смывать с себя неприятное утро. Бен с невозмутимой миной отправился следом. А Хан пообещал себе впредь поменьше болтать с пастором. В конце концов, у него появился в этом городе собеседник получше.***
– Маз, мандаринка моя волшебная! – возопил Хан, довольно улыбаясь и раскрывая объятия старой знакомой, вышедшей из лавки навстречу. Канату он знал ещё с первого года своих скитаний и многому у неё научился. С тех пор, как Рей рассказала о встрече на местном рынке, Хан до чесотки хотел увидеться с боевой подругой – но смог добраться сюда только неделю спустя. – Смотри, не раздави меня, старый ты бандит, – по-девчоночьи захихикала Маз, обнимая Соло. – Опять лезешь в самое пекло, гляжу! Когда ж ты угомонишься? – В пекло, говоришь? – прищурился Хан. – Значит, опять удачно попал… Рассказывай, что ты знаешь, Маз. – Не здесь, – посерьёзнев, прошептала Каната и потащила Хана за рукав в лавку. Через десять минут охотник и ворожея сидели на татами, держа в руках по рюмке с подогретым саке, и не спеша беседовали. – После того случая, – начала Маз, – когда мой магазин сгорел – ну, ты помнишь ту историю с упырями, – я перебралась в Эндор-сити. Но скоро прознала о том, что в этом районе поднялся спрос на травы и обереги от оборотней. Теперь живу в Арканисе, торгую, помогаю людям по мере сил. И многое вижу, – многозначительно добавила она. – Тогда почему ничего не делаешь? – развёл руками Хан, чуть не пролив саке. – Почему не связалась со мной? Ты ж знаешь, я завсегда... – Ты, небось, слышал, что в Арканисе пару раз видели оборотня, – снисходительно усмехнулась старая японка. – Рыжий такой, с бзиком на девиц, да? Так вот, этот слушок – только цветочки, Соло, – Маз наклонилась вперёд и прошептала: – Здесь всё на порядок сложнее. И началось это гораздо, гораздо раньше, чем год назад... Хан склонил голову поближе к Маз и обратился в слух.***
Бен пытался поговорить с Кайло – в который раз. Что отличалось от остальных разов, так это место и способ достучаться. Асока – мастер Тано – дала ему дельный совет. Когда Бен, медленно и мучительно выбирая обтекаемые формулировки, рассказал ей о своей проблеме с «внутренними диалогами», она взглянула на него с неожиданным пониманием: – Знаешь, ты очень напоминаешь мне моего собственного мастера, – ностальгически улыбаясь, поведала Тано. – Очень интересный был человек, противоречивый, но как мечнику ему не было равных. Его стиль отличался от моего: он будто всё время испытывал свой предел прочности. Совсем как ты, – подмигнула она. – Ты даже внешне чем-то на него похож. И пассивная медитация ему тоже не подходила. Он предпочитал активную. Ты, помнится, говорил, что занимался бегом?.. И теперь Бен нёсся по лесу с боккэном на спине, очистив разум от мыслей и прислушиваясь к самому себе. Напоминая засевшему за баррикадами зверю о том, что такое охота. Не наседая, а выманивая на свет. «Это твоя стихия. Твоя свобода. Вспомни. Почувствуй это снова. Покажись.» Мелькающий перед глазами подлесок накладывался на смутные воспоминания о другой чаще; о силуэтах оленят и зайцев между стволами деревьев; о сладкой крови на языке. И в какой-то момент снег, земля и дерево слились в единое серое ничто, сквозь которое проступила уже знакомая дверь… И когтистая рука, показавшаяся наружу. Бен был не готов к тому, что случилось дальше. Сознание затопило образами и эмоциями – одновременно чужими и родными до одури. Радость и азарт от беготни по лесу, память о прежней добыче, воспоминания о доме, картинки прежней жизни… Тоска. Боль. Отчуждение. Обида. Рей. «Она выбрала тебя… Она так и не выбрала меня. Не сделала своей парой. Не может. Она выбрала быть с человеком. С тобой. Без меня.» – Почему ты так решил? – прохрипел Бен, выпадая в реальность. Он стоял, тяжело дыша после долгого бега, и тупо смотрел вниз – на косулю, лежащую перед ним. Мёртвую. С тремя аккуратными разрезами на шее – как от бритвенно-острых когтей. – Почему ты так думаешь? – спросил он снова, уже зная, что ответа не дождётся: вендиго снова замуровался внутри, лелея непонятно как причинённую боль. Бен устало провёл рукой по волосам и огляделся. В этой части леса он ещё никогда не был. Здесь лес переходил во взгорье, чуть поодаль из-под камня бил ручей, а прямо перед Беном в невысокой скальной гряде виднелся лаз, похожий на вход в пещеру. Бен сделал себе мысленную пометку вернуться и проверить, что внутри. Он вздохнул, наклонился и взвалил тушу на плечи: не пропадать же добыче. «Очевидно: всё, что ты хочешь, – что мы оба хотим, – это она. Но что именно ты хочешь от неё, Кайло?..»***
Через десять минут после ухода Бена в провале между скал зажглись два зелёных огонька. Чуткий нос потянул воздух, деля запах на составляющие: снег, земля, кровь недавно убитого животного, человек. Незнакомец. Сгорбленная фигура выскользнула из пещеры в лесные сумерки и, взяв след, бесшумно метнулась вперёд. Рыжая шерсть в полутьме казалась серой. Он должен следить за чужаком. Должен обеспечить безопасность. Должен… реабилитироваться. И он собирался это сделать. Пусть даже всё, чего он сейчас по-настоящему хотел, пахло совершенно иначе, – диким мёдом, мускатным орехом и мятой, – умело без страха смотреть незнакомцам в глаза и носило короткое, нежно-колючее, цветочное имя...