Обнять, но не ранить: красное на белом

Хан отправился в церковь, Рей упорхнула в мастерскую – и Бен остался один. Одиночество по-прежнему было привычным, и Бен приветствовал тишину, как старого друга. А вот чувствовать себя ненужным и бесполезным – это было впервые. Будто кто-то швырнул горсть красного перца на рану в груди – и оставил его задыхаться от жгучей боли и обидной беспомощности. Беспомощность рождала гнев – но и он не находил выхода. Что толку рычать и кидаться на стены? Без привычных когтей и силы это казалось Бену смешным и жалким, да и крушить чужую уютную квартиру не хотелось. Кроме того, винить в происходящем он мог лишь себя. Что Кайло? У него одни животные инстинкты и детский разум; как метко выразился Хан, его вендиго – неразумный подросток. И Бен, так долго враждовавший с Кайло, с корнем выдиравший из себя зверя, виновен в непонимании между ними. То, что казалось проклятьем, было частью его сути. Его силой, бронёй, оружием. Но мало было это признать – нужно было наладить контакт. И понять, чего Кайло хочет. – Что ж тебе ещё надо, собака, – беззлобно проворчал Бен, устраиваясь на кровати и заворачиваясь в привычный кокон из одеяла. – И как до тебя достучаться?.. Тишина. «Чертовски неудобно говорить с кем-то, кто находится в твоей голове. Хан сказал, ты заперся в комнате. И вряд ли тебе пришла бы на ум другая комната, кроме…» Бен закрыл глаза и начал вспоминать. Эта дверь была знакома до последнего выступа, до царапинки на латунной ручке, до трещинки между досок. Бен отчётливо представлял её поверхность изнутри его укромного логова – но сейчас отчего-то увидел снаружи. И ручки на двери вовсе не было – будто её вырвали с мясом. Кайло был не промах. Не зная, как запереть дверь без замка, он отобрал у Бена саму возможность попасть внутрь. – Ну и что это за тихий бунт? – поинтересовался Бен. Не получив ответа, он устроил своё воображаемое тело перед запертой дверью в его сознании и тихо поскрёбся. С той стороны донеслось приглушённое рычание. – Мда, похоже, это надолго, – вздохнул Бен. – Слушай, ты нам нужен, – рычание повторилось. – Мне – точно нужен... – презрительное фырканье. – И отцу... – обиженное сопение. – И Рей… – Нет. Сперва Бен решил, что ослышался. Но свистящий и рокочущий шёпот, к которому Бен так привык, прозвучал снова: – Не нужен. Рей… твоя… пара. Рей выбрала Бена. Не Кайло. Не... меня. Я… уйду. – Но... – Бена вышвырнуло из-под иллюзии двери в реальность – шокированного, по-рыбьи открывающего и закрывающего рот от неспособности придумать ни одного возражения. Потому что возразить было нечем: Бен и сам был не вполне уверен, что Рей выбрала бы именно Кайло. Монстра. Покажись он ей сразу, обнажи клыки с когтями в первую встречу – что бы она сделала? Разве заговорила бы с ним? Не сбежала бы в ужасе? Или того похлеще – не кинулась бы на него с её любимым ключом, которым так ловко зарядила Сноуку промеж глаз?.. И как узнать об этом у самой Рей, чтоб услышать правду в ответ? Наверняка же кинется уверять Бена в том, что приняла бы его любым. Обиженное чудище у них уже есть – только обиженного человека ей сейчас не хватало… Придётся ждать, тянуть из Кайло по слову в день. И придумать способ, как быть полезным без него. Бен застонал, пряча лицо в ладонях. Сейчас ему самому хотелось спрятаться в родной тёмной комнате от всего мира. Человеческая жизнь оказалась чудовищно сложной.

***

Хан снял с себя шляпу, привычно перекрестился и переступил невысокий порог. Как во всякой приличной церкви в будний день, здесь было спокойно, светло, пахло пылью и воском. Тёмное дерево скамей блестело, отполированное одеждой множества прихожан, красная ковровая дорожка в проходе между рядами была тщательно вычищена, стены сияли белизной, стрельчатые окна – чистотой. У скромной кафедры негромко пел хор – человек пятнадцать, одни взрослые мужчины, все в белых одеждах с золотой отделкой. Что-то смутно знакомое из детства, рождественско-британское, о джентльменах, Иисусе и прочем*. Подавив приступ тошноты, Хан нацепил на лицо самую благочестивую мину, на которую был способен, и зашагал по проходу. Подойдя поближе к кафедре, он поднял взгляд от скромного алтаря в цветах и свечах к большому, в человеческий рост, распятию. Спаситель получился очень натуралистично: складывалось впечатление, будто в церкви и правда висит и умирает мужчина с длинными волосами. Страдальчески оскаленный профиль отчего-то напомнил Хану его сына. Соло-старший сжал зубы от нехорошего предчувствия. – Любуетесь? – вежливо прозвучало слева от него. Хан обернулся. К нему из-за алтаря (в памяти откуда-то всплыло жуткое словечко «деамбулаторий») неспешно направлялся высокий подтянутый старик в ризе священника. Длинношеий, с хрящеватым носом и радушной улыбкой, не слишком вязавшейся с холодными серыми глазами. – Это распятие – гордость нашей церкви, – длинные костистые пальцы указали на ужасающе правдоподобную реплику Христа. – Ему немало лет – примерно столько же, сколько самому Арканису… Мастер, создавший этот крест, был частью общины, что основала город. Мы бережём его и регулярно реставрируем. – Да, я смотрю, как минимум последний реставратор был хорош, – Хан всё ещё не мог оторвать взгляд от потёков крови из раны на статуе. – А Вы, должно быть, всё знаете об истории Вашего города, отец эээ… – Ах, простите, – священник с виноватой улыбкой приложил ладонь к сердцу, – как невежливо с моей стороны… Отец Энрик Прайд, пастор здешнего прихода. А Вы?.. – Рен, – выпалил Хан, повинуясь странному порыву. – Гарри Рен, – он с улыбкой пожал протянутую руку. – Рад знакомству, отец Прайд. «И какого фейхоа я это сказанул?.. Теперь как-то детям объяснять, что я пока что Рен. И Бен, стало быть, тоже. Ну, как любила говаривать ма – пренебречь, вальсируем!» – Кхм, отче, а не расскажете ещё что-нибудь интересное о Вашем городе? – Почему бы и нет, – ещё шире улыбнулся пастор. – Присядем, сын мой? Я всё больше слушаю – но очень, очень многое могу Вам рассказать...

***

– Э-эй, есть кто дома? Бен? – Рей стащила с себя новенькие «угги», отпустила ручки пакета с едой и выглянула из коридора. Она послушала Роуз, но пока купила только обувь: ходить по снегу в «конверсах» – так себе идея. В квартире было тихо – ни шороха, ни скрипа. Рей, позвав Бена ещё пару раз, заглянула в спальню. И остановилась на пороге, расплывшись в улыбке. Бен уснул. Свернулся на кровати в клубок, обернув вокруг себя одеяло; свил себе личное гнездо, как привык делать всю свою жизнь. Лицо его было расслабленным, но печальным; брови чуть приподнялись, рот приоткрылся. Комнату наполняло тихое, уютное сопение. Рей присела рядом на самый краешек постели и осторожно поправила чёрную прядку, упавшую на глаза. «Вот бы сейчас забраться в твой кокон, гусеница моя двухметровая… Но мне надо двух мужиков кормить, так что я на кухню. Женщина-героиня: полдня механик – полдня домохозяйка! А месяц назад думала, что скорее плиту взорву, чем готовить буду. Страшные вещи с людьми делает любовь...»

***

Бен, устав от попыток докричаться до огрызающегося альтер-эго, проспал до самого вечера и проснулся от шума. Прислушался, привыкая к габаритам и планировке нового жилища. В квартире кто-то пытался петь под аккомпанемент звона, грохота и шума воды – не слишком мелодично, зато с большим энтузиазмом. Бен бесшумно поднялся, выбираясь из одеяла. Потянул носом, принюхиваясь – и на цыпочках прокрался в сторону кухни. А на пороге замер, почти не дыша, впитывая прекрасное всем своим дрожащим от любви сердцем: Рей готовила. Кухня напоминала поле боя белков с углеводами; в раковине опасно накренилась башня из намыленной посуды; столешница была заляпана овощным соком, в луже которого высилась горка картофельной кожуры и обрезков огурцов с помидорами; на полу откуда-то взялась мука… Но обеденный стол был идеально чист – и на нём уже стояла миска салата, кастрюля с пюре и блюдо со стейками, источавшими умопомрачительный запах мяса и специй. Сама хозяйка стояла на коленях, заглядывая в духовку, и мурчала что-то себе под нос, повиливая круглой, обтянутой леггинсами задницей. Бен засмотрелся на повиливание – и очнулся, только когда Рей с победным возгласом распрямилась и обернулась, держа прихватками форму с чем-то, похожим на вишнёвый пирог. – Ой! – Рей подскочила, от неожиданности выпустив форму из рук. Бен не задумываясь метнулся вперёд, подхватил пирог на лету и опустил на стол, шипя от жжения в ладонях: форма была адски горячей. – Ничего себе, – Рей в шоке смотрела на Бена. – Какая реакция. Неужели… – Нет, Кайло так и не вышел наружу, – Бен сунул обожжённые кисти под холодную воду и замер, прикрыв от облегчения глаза. – Но мне кажется, что есть вещи, которые всё ещё могут заставить его реагировать. Например, пустая трата вкусной еды, – усмехнулся он, вытирая руки и приближаясь к Рей. – Ты ещё не пробовал, – покраснела она. – Но даже с человеческим обонянием могу сказать: пахнет соблазнительно, – Бен поймал хихикающую Рей за талию и прижал к себе, утыкаясь в пропахшую выпечкой макушку и урча от удовольствия. Его женщина приготовила ему ужин… В груди потеплело и защемило. – Чем я тебя заслужил... – прошептал он в доверчиво подставленную девичью шею. – Ага! Я вовремя! – громогласно прервал их идиллию Хан, вваливаясь на кухню и отряхивая тающий снег с куртки. – Фамильная способность Соло: всегда успеваем на пожрать! Опять снег валит, представляете?.. У меня куча информации, ко мне клеился с десяток соседских тётушек, и мы все приглашены на церковную службу в это воскресенье! Башка гудит зверски… Что в меню, хозяюшка? Бен, улыбаясь, смотрел, как Рей гонит Хана тряпкой из кухни – раздеваться в коридоре и мыть руки в ванной; как отец усаживается за стол и тянется к кастрюле с картошкой; как перед ним оказывается тарелка с сочным куском мяса, а Рей наклоняется и с хитрой улыбкой шепчет: «Степень прожарки – показать телёнку жаровню и сразу подавать!»**... Бен смотрел на свою семью. И не мог понять, какого чёрта хотел спрятаться за дверью, если всё, что ему дорого, – здесь.