Семьянин

Дэвид выбрал ту же стратегию, что и раньше. Попавшись, он не пытался сопротивляться, не пытался больше убежать: даже если бы шериф не стал стрелять, без медицинской помощи вряд ли удалось бы далеко уйти. Оставалось вернуться к игре по правилам. Так что он послушно вернулся в красивый дом на холме. В дом Торнтонов. По дороге шериф продолжал говорить — все то же самое: каким хорошим, ответственным человеком был Джо Торнтон, как он любил своих дочерей, смог воспитать их достойными женщинами, и если бы у шерифа был сын, он бы обязательно просватал его за одну из дочерей Старика Джо. Еще — о том, что Флетчер Фолдз чудесный город, жаль, что Дэвид не готов пока его посмотреть, но, может быть, они съездят туда в другой раз. Слова бесконечно повторялись, и в какой-то момент Дэвид перестал пытаться понять хотя бы половину, различить насмешку за серьезным тоном. Он не мог устать физически, но что-то — страх, разочарование или боль — абсолютно вымотало Дэвида. Внутри царапалась смутная мысль о том, что он может быть чем-то заражен или отравлен, но ускользала, стоило на ней остановиться. На крыльце дома его встретила одна из младших — та, что все время ходила с винтовкой. Шериф, кажется, обратился к ней по имени, но Дэвид не расслышал и переспрашивать не стал. Так ли уж важно, как зовут ту, что в любой момент готова тебя подстрелить? У нее была красивая, но странно детская улыбка, делавшая холодный взгляд еще более пугающим. Потом по лестнице спустилась другая сестра, самая младшая из тех, кого он видел. И вместе они отвели Дэвида в гостиную, ни слова ему не говоря, даже не угрожая — наверное, разбирались в людях достаточно хорошо: у него хватит ума не пытаться сбежать. Они раздели Дэвида, осторожно, даже бережно — младшая сестра положила его очки на журнальный столик, а потом отодвинула подальше от края — и отвели в подвал, чтобы обработать все порезы. Холодная перекись водорода, грубая ветошь, которой они стерли уже подсохшую кровь, потом — больше перекиси; глубокую рану на ноге они чем-то посыпали, наверное — какой-то ветеринарный препарат. Они заботились о нем. Похоже, Дэвид был им нужен, но он до сих пор понятия не имел, почему именно. Все приходившие на ум варианты, выглядели одинаково отвратительно, и, в какой-то момент он почти готов был прямо спросить, в надежде, что младшие сестры ответят — но слова так и остались лежать мертвым грузом, запечатанные неподвижным языком. Правда вряд ли что-то даст ему прямо сейчас. Лучше попытаться выиграть еще немного времени для новой попытки побега. Сестры даже не выключили свет, уходя, просто оставили Дэвида наедине с ожиданием и полумраком. Ни одежду, ни очки они ему так и не вернули, но по крайней мере с порезами теперь все было хорошо. Сукровица из них все еще сочилась, собираясь густыми прозрачными валиками по краям ран, но кровь остановилась. По крайней мере, теперь он вряд ли истечет кровью. Дэвиду казалось, что его сознание разошлось, лопнуло как кожура фрукта и теперь в образовавшуюся прореху выскальзывали все мысли, которые он не успевал довести до конца. Странно, но это ощущение было скорее раздражающим, чем пугающим. Он много раз слышал, что можно привыкнуть к любому ужасу, и, похоже, теперь сам стал подтверждением этого факта. Прямо сейчас легкая, то чуть обжигающая, то ноющая боль в порезах беспокоила его гораздо больше, чем неизбежно приближающаяся омерзительная смерть, казавшаяся не большей проблемой, чем раздражающий тусклый свет. В какой-то момент Дэвид уснул, потом — проснулся и спустя некоторое время снова провалился в сон. Он слышал шаги наверху, но не мог сосредоточиться достаточно, чтобы сложить их в какую-то систему. Дэвид окончательно потерял ощущение времени, все сливалось в одно бесконечное ожидание. В какой-то момент младшая из сестер вернулась и принесла ему миску с жидковатой серой дрянью, мешаниной холодной воды и твердых кусочков чего-то, пахнувших плесенью. Молча поставила ее на пол и быстрым шагом поднялась по лестнице, испуганно оборачиваясь, как будто всерьез боялась, что Дэвид может на нее наброситься, скинуть со ступеней и попытаться сбежать снова. Нет, он не собирался этого делать. Ему нужно было отдохнуть и придумать план получше. Он съел большую часть этой жидко холодной кашицы, несмотря на неприятный привкус. Нет смысла доводить себя до обезвоживания. Раз уж они не хотели его смерти, по крайней мере — не сейчас, сестрам не было никакого смысла травить его. Так что ему оставалось продолжать держаться, следовать правилам, оставаться в живых, и надеяться, что наказание за попытку сбежать, когда бы его время ни пришло, не лишит его шансов на спасение. В какой-то момент он снова уснул. Сквозь дремоту Дэвид чувствовал, как поднимается температура, но это не ощущалось как часть болезни, наоборот — точно его тело пыталось справиться с холодом вокруг. Наверное, ему что-то снилось, но обрывки не складывались в цельные картины, тени не обретали плоть, и обломки воспоминаний о прежней жизни проваливались в их невнятную густоту, терялись в прорехах. Дэвид проснулся от звука шагов, громкого и отчетливого: сестры спускались по лестнице. Шаги Лили он узнал раньше, чем открыл глаза, даже раньше, чем понял, что лежит не на своей подстилке, а просто в середине подвала, прямо под лампой — будто во сне отполз подальше от тьмы. Он открыл глаза и увидел Лили, стоявшую прямо перед ним. Эдди был у нее в руках, она держала его как подушку или плюшевого медведя. Или выдрессированную до идеальной покорности собаку. Конечно, младшие сестры тоже пришли, как всегда с оружием. Приподнявшись, Дэвид понял, что у него кружится голова, а к горлу подступает тошнота; подобные ощущения стали уже настолько привычными, что он едва их осознавал. Пугающая мысль. — Надеюсь, ты хорошо себя чувствуешь. Нам нужно сделать одну очень важную вещь, — голос Лили звучал ровно. Если не вдумываться в значение слов, можно было принять ее за добродетельную домохозяйку из старомодного фильма, искренне беспокоящуюся о здоровье своего гостя. — Прямо сейчас, если я ничего не перепутала. Она положила Эдди на пол, как вещь, прямо перед ним, даже не на подстилку. Тот негромко застонал. Без очков Дэвид не мог его рассмотреть как следует, но не сомневался: некоторые следы на его коже — совсем свежие. Тонкие царапины, следы от зубов — как будто кто-то пытался съесть Эдди заживо. И эта мысль вовсе не была такой уж бессмысленной. Дэвид перевел взгляд на Лили, ожидая, пока она скажет еще что-нибудь. Поймав его взгляд, та кивнула. У нее был усталый и обеспокоенный вид человека, принявшего слишком много решений за слишком короткий промежуток времени. — Мы решили, что пришла пора избавиться от Эдди, — сказала она таким тоном, как будто это хоть что-то объясняло. — И, думаю, это должен сделать ты. Убей его. Собственное тело казалось Дэвиду чужим, было неподатливым, медленным, каждое движение занимало, казалось, целую вечность. Медленно встав на четвереньки о снова взглянул на Эдди, пытавшегося свернуться клубком, точно спрятаться внутри самого себя. В ответ на попытку подняться, тело Дэвида качнула волна головокружения, и он, едва не потеряв равновесие, сел, сразу же почувствовав, как порез на ноге отозвался болью. Лили стояла прямо перед ним, чуть правее лестницы. Сестры с оружием разошлись и встали по обе стороны от нее, будто это была какая-то нелепая театральная мизансцена. Ни старшей, ни самой большой здесь не было, но Дэвид не мог отделаться от ощущения, что в густых тенях позади него тоже кто-то прячется, кто-то смотрит. — Дэвид, ты слышал меня? — если бы происходящее было менее пугающим, ее строгие учительские интонации можно было бы назвать забавными. Да, Дэвид ее слышал, и он знал, что она говорит абсолютно серьезно. Спокойный, твердый голос внутри его головы сказал, что этого стоило ожидать. По крайней мере, пока речь не о его собственном убийстве. У него кружилась голова, все фигуры казались размытыми, тени и блики света будто бесконечно сползали куда-то влево, мир вокруг точно вращался против часовой стрелки, постепенно набирая темп. Дэвиду казалось, что пол подвала едва различимо вибрирует, что где-то там, в глубине, бьется огромное сердце. Холод крался по его коже, и, будто отвечая на него, изнутри сочился жар, заполнявший все жилы, заставляя мышцы дрожать, подергиваться, напрягаться в ожидании движения, на которое у него не было сил. — Убей его, — повторила она. Эдди снова заскулил и заерзал, его лицо дергалось, как у ревущего младенца, он отчаянно хотел что-то сказать, но из горла вылетали только жалкие звуки, непохожие на человеческую речь. Дэвид ухватил его за плечо — кожа была липкой, по-лягушачьему холодной — и притянул его к себе ближе. Возможно, в какой-то момент среди стонов и всхлипов проскользнуло произнесенное одними губами «пожалуйста», но Дэвид сказал себе, что не будет обращать на это внимания. У него не было сил на сострадание, и он прекрасно понимал: оно тут не поможет. Обрубки ног Эдди упирались в его колени и Дэвид чувствовал, как тот дрожит, точно так же отчетливо понимая, что происходит, чем это кончится, а все шансы на спасение остались так далеко в прошлом, что теперь трудно поверить в само их существование. Дэвид сделал глубокий вдох и попытался сглотнуть слюну, но она была слишком густой, будто кто-то залил ему клей под язык. Голова кружилась все сильнее и с каждой секундой ощущение реальности ускользало все дальше; тепло тела Эдди, движения, пульс — все сливалось с его собственными и на секунду Дэвиду показалось, что их тела слипаются в единое целое. Эдди всхлипнул снова и попытался отодвинуться, но потом замер, наверное, прекрасно понимая, что именно происходит. Дэвид попытался представить себе, что Эдди не человек, а тварь из кошмарного сна — в надежде, что это хоть немного поможет справиться с отвращением и страхом, растекающимися внутри. Холодное, липкое ощущение, долгое время точно накапливавшееся между кожей и мышцами, теперь просачивалось глубже, заливая тело целиком. Он не хотел подчиняться приказу, но какая-то его часть уже знала, что придется. Давно знала. Если он хочет выжить, он должен играть по их правилам. Даже если эта сумасшедшая семья подкупила всю местную полицию, это не значит, что все кончено. Главное — пройти путь до конца. — Дайте мне что-нибудь. — Кажется, Эдди вскрикнул после этих слов, но Дэвид не был уверен, звук собственного голоса заглушал для него все вокруг. — Нож, молоток… — Он весит в четыре раза меньше тебя, Дэвид. Ты вполне можешь убить его голыми руками. Это несложно. — Голос Лили звучал спокойно и уверенно. Дэвид снова закрыл глаза и подумал о подумал о всем том, что привело его сюда. Обо всех ошибках, неправильных решениях, о тех, кого ему не стоило любить, потому что в долгосрочной перспективе любовь всегда кончается катастрофой. Он подумал обо всех тех, из-за кого он сейчас оказался здесь, в подвале, покрытый собственной засохшей кровью, на прицеле у двух винтовок, над телом покалеченного мальчишки, скулящего как побитая собака. Металлический щелчок заставил Дэвида вздрогнуть. Нельзя останавливаться сейчас. Он должен выиграть, должен выжить, и не важно, чего это будет стоить. Он не может умереть. Не открывая глаз, он наклонился ближе и прикоснулся к голове Эдди. Кожа была неестественно холодной и слишком гладкой, волосы — мягкими, больше похожими на кукольные или младенческие. Беспокойный, отчаянно дрожащий пульс, влажная испарина, собирающаяся под ладонями и подушечками пальцев. — Не заставляй нас ждать. Пожалуйста, — последнее слово Лили произнесла чуть тише, голос чуть дрогнул, и, может быть, поэтому Дэвиду ее просьба показалась искренней. Он сильнее сдавил голову Эдди и тот застонал в ответ, снова вздрагивая всем телом. Дэвид попытался вспомнить, когда в последний раз прикасался к кому-то, кроме тех, с кем занимался любовью. К кому-то кроме Алана. Возможно, так будет проще: отвлечься от происходящего, позволить мыслям ускользнуть, затеряться в водовороте головокружения, среди белесых бликов и пятен тьмы. В конце концов, Эдди — всего лишь живой кусок мяса. Дэвид не разбирался в медицине и тем более ничего не знал об убийствах, даже фильмы, где происходит что-то подобное, он смотрел редко — но Лили была права: убить кого-то настолько беззащитного совсем несложно. Все, что действительно нужно — по-настоящему этого хотеть. Что ж, если кто-то должен умереть здесь и сейчас — пусть это будет Эдди. Он продолжал скулить и извиваться, когда Дэвид обхватил пальцами его шею, чтобы попытаться сдавить, задушить Эдди, не глядя ему в лицо — но мышцы были слишком жесткими, а в покалеченных ладонях не хватало сил. Дэвид машинально попытался упереться ему большими пальцами в кадык — и ребра ладоней прижались к отчаянно дрожащему горлу Эдди. По следам от заживших швов мгновенно разошелся ноющим эхом мучительный зуд, такой острый, что на секунду он заглушил головокружение. Эдди бился в его руках, отчаянно сражаясь за свою жизнь, точно, что у него еще может быть какая-то жизнь, какое-то будущее. Дэвид понятия не имел, сколько у него времени, как долго сестры готовы ждать и когда первая нажмет на спусковой крючок. Он разжал пальцы и, прежде чем Эдди успел бы податься в сторону, обхватил его за плечи. Можно задушить его сзади. Сломать ему шею. Не важно. Это будет просто. Нельзя отвлекаться. Дэвид неожиданно почувствовал, что порезы, оставленные на его руках колючей проволокой, снова разошлись и подтекают свежей кровью. Он притянул Эдди ближе, стиснул обеими ногами, не давая ему уползти, а потом вцепился в его волосы и потянул на себя. Можно просто сломать ему шею. Позвонки очень хрупкие. Несчастные случаи происходят каждый день. Люди умирают каждый день. Не нужно работать с уголовными делами, чтобы это знать. Дэвид вцепился в волосы все еще скулящего Эдди и резко потянул его на себя, пытаясь прижать затылок к лопаткам. Он вдруг задумался о том, сколько Эдди лет — столько же, сколько было ему самому, когда он едва не задавил Вика? Может быть, чуть меньше? Едва ли больше. Дэвид потянул сильнее и неожиданно почувствовал между пальцами кровь. Порезы. Верно. Он забыл о них на несколько секунд. Но они все еще кровоточили, и боль тоже никуда не ушла, она беспокойно дергалась внутри его тела, то застывая, то снова приходя в движение, но теперь к ней примешивалось что-то еще. Жар. Лихорадка. Дэвид вдруг отчетливо ощутил, что капли пота, стекающие по его вискам и шее точно стали горячее. Интересно, приказывали ли сестры Эдди кого-нибудь убить и смог ли он это сделать? Если смог — то сколько времени выиграл? Дэвид почувствовал, как позвонки Эдди хрустят и продолжил тянуть, в надежде, что этот хруст превратится в громкий треск, но волосы выскользнули из его мокрых от крови пальцев. С отвратительным влажным звуком Эдди ударился об пол. Он успел вскрикнуть, прежде чем Дэвид снова схватил его за волосы, но на этот раз не стал тянуть. Можно поступить проще. Это будет быстрее, если повезет. На секунду Дэвид почти решился встать во весь рост и наступить Эдди на шею, наконец-то ее ломая — но раздавшийся в голове отзвук взведенного курка заставил его замереть. Не стоит рисковать. Он справится и так. Нужно просто найти подходящий способ, и он это сделает. Сложив вместе ладони, переплетя пальцы, соединив руки в искалеченное подобие кулака, Дэвид ударил Эдди по затылку. Глухой стук, с которым челюсть Эдди впечаталась в бетонный пол, был похож щелчок столкнувшихся бильярдных шаров. Или, может быть, Дэвид вообразил этот звук, чтобы не оставаться наедине с рокотом собственного сердцебиения, неожиданно вытеснившим все звуки. Эдди поднял голову и Дэвид ударил его снова. И снова. Он попытался вспомнить, когда в последний раз причинял боль кому-то, кроме тех, с кем занимался любовью. Следующие удары звучали уже иначе — тяжелые, влажные. Дэвид не мог разглядеть разлетающиеся капли крови, не чувствовал больше сопротивления, и на несколько секунд — может быть, минуту или две — Эдди снова стал для него куском живого мяса, мешаниной светлых и темных пятен, под которой все еще прыгало перепуганным зверьком сердце. Лихорадочный жар внутри тела постепенно сменился другим ощущением, таким же обжигающим, но больше похожим на смесь сексуального возбуждения и чего-то еще, знакомого и пугающе приятного. Несколько ударов спустя, Дэвид смог, наконец, опознать это чувство. Впервые за бесконечно долгое время, он снова вернул себе ощущение власти, контроля хоть над чем-то. Жизнь жалкого, покалеченного существа, была в его руках. Где-то рядом, в темноте, были наставленные на него ружья, но прямо сейчас, здесь, для самого себя он был тем, кто решает. Держит чужую жизнь в своих руках. Снова вцепившись в волосы Эдди, Дэвид снова поднял его голову и наклонился ближе, хотя уже знал, что увидит. Лицо Эдди превратилось в ошметки опухшей, кровоточащей плоти и лопнувшей от ударов кожи, рот стал бесформенной дырой в окружении лохмотьев изорванных губ. Эдди потерял сознание, возможно еще после первого удара — но все еще был жив, сердце билось. Ребра дрожали от лихорадочных вдохов и выдохов, Дэвид чувствовал это, хотя больше не слышал ни стонов, ни скулежа. Он вообще не слышал больше ничего, кроме собственного дыхания и стука сердца. И знал, что не остановится. Он стиснул челюсти, чувствуя, как слюна просачивается между зубов, за которыми лежал распухший язык. Внутри его тела точно что-то скручивалось и разворачивалось снова, дотрагиваясь до внутренностей, заставляя задыхаться, то приглушая тошноту, то снова подталкивая ее к горлу. Нужно было совсем немного. Поэтому Дэвид продолжил, стараясь больше не отвлекаться на собственные ощущения, не чувствовать металлического запаха крови, не обращать внимания на то, как волосы Эдди прилипают к коже, не представлять и не слышать больше никаких звуков. Еще один удар, отозвавшийся болью в запястье. Еще один. А потом он понял, что Эдди больше не дышит. Дэвид снова прижал ладони к тощей шее, как если бы снова собирался его душить — и понял, что пульса тоже нет. Вот и все. Он убил существо из своего кошмарного сна. Дэвид медленно откинулся назад и, впервые за эти мучительно долгие минуты, поднял взгляд, чтобы посмотреть на Лили. А она улыбнулась в ответ и завела руку за спину. Тени вокруг нее пульсировали, точно скручивались, а потом снова распрямлялись, ее кожа распадались на отдельные светлые и темные пятна, точно двигавшиеся независимо друг от друга. Дэвид вдруг почувствовал, как прореха у него внутри расширяется: края подрагивают, сворачиваясь, поджимаясь, раздвигаясь — и пустоты становится больше. Лили расстегнула платье и оно упало на пол. Почему-то происходящее больше не казалось Дэвиду странным. Его рассудок перестал сопротивляться и искать логические связи. Младшая из сестер подобрала Эдди, неуклюже обхватив его поперек живота, и унесла вверх по лестнице. Что-то в ее движениях напомнило Дэвиду о бездомных животных, ворующих объедки из мусорных баков — и эта нелепая ассоциация показалась ему настолько тошнотворной, что его снова замутило. Сестра с ружьем все еще была где-то рядом, в тенях, готовая выстрелить. Дэвид знал, что увидит ее, стоит только повернуть голову влево. Вместо этого он снова перевел взгляд на Лили, медленно подступавшую ближе и ближе неспешным шагом. Она будто боялась спугнуть кого-то или что-то. Ее соски были похожи на пару розоватых грибов, четкая граница загара на шее напоминала ржавый подтек. Волосы на лобке — гораздо темнее чем на голове — наводили на мысль о звериной шерсти, но не как у диких животных, скорее у скота. В запахе ее пота, теперь более отчетливо примешивавшемся к тяжелому духу крови, тоже было что-то звериное. Дэвид ждал, пока она скажет хоть что-нибудь, но вместо этого Лили просто опустилась на колени с ним рядом, пачкаясь в крови Эдди — но, похоже, это ее вовсе не беспокоило. Она смотрела на Дэвида, не моргая, будто тоже чего-то ожидая. И без того зыбкое ощущение времени окончательно рассыпалось, Дэвид не чувствовал, что происходит сейчас, а что — закончилось несколько секунд назад. Лили приближалась и удалялась, тени вокруг нее свивались бесконечными спиралями, несильная, но раздражающая боль обжигала кисти его рук как если бы он продолжил бить Эдди, холодный пол под ним почему-то не согревался, хотя прошло уже несколько минут. Лили наклонилась ближе и на секунду Дэвиду показалось, что в мире не осталось больше ничего, кроме нее. — Я знала, что все получится, — в ее тоне звучала спокойная улыбка. — Знала, что ты меня не подведешь. Она запустила пальцы в его волосы, притягивая Дэвида ближе и он почувствовал как оставленные колючей проволокой на его скальпе глубокие порезы открываются снова. Липкие, горячие капли крови медленно скользнули по его скальпу, вниз, к покрытой испариной шее. Его собственное тело точно тоже разделилось на пятна тени и света, не связанные между собой, под которыми билось сердце, текла кровь, все механизмы работали, но Дэвид больше не понимал, как и зачем. Лили поцеловала его, и он вдруг почувствовал собственную слюну у себя на губах; он попытался сглотнуть, но горло отозвалось саднящей болью. Лили не стала углублять поцелуй, только легко потерлась об него губами и снова подалась назад. На секунду ему показалось, что ее зрачки растягиваются по горизонтали, превращаясь в козьи. Мрак внутри прорехи стал темнее, фокусируясь, собираясь, превращаясь в черную дыру. — Не нужно спешить. Давай сделаем все как надо, — пониженный до шепота, ее голос звучал почти успокаивающе. Продолжая покачиваться вперед и назад, она Лили обхватила пальцами его член и начала в том же ритме водить рукой вверх-вниз. У Дэвида никогда не вставало на женщину, даже в юности, когда он тщетно надеялся, что сможет немного пересмотреть свои взгляды и стать чуть ближе к ожиданиям своей матери — но сейчас его тело охотно отзывалось на движения Лили. И дело было не только в самих идеально выверенных движениях, какими бы умелыми они ни были — желание постепенно обретало форму у него внутри. Становилось все сильнее и сильнее, захватывая его. И даже если бы Дэвид понимал, как его остановить, он бы все равно не смог. А потом он почувствовал, как его сознание вслед за телом дробится на отдельные части: физические ощущения будто отслоились, Дэвид все еще чувствовал холод голого пола, и то как уже подсыхающая кровь стягивает кожу, как стекают по спине капли пота, какая-то другая его часть фиксировала состояние тела: сердце бешено колотится, слюна переливается через уголок приоткрытого рта, эрекция постепенно усиливается — но его разум будто полностью отделился от происходящего, унесся куда-то далеко. Куда-то, где все было на своих местах.