Семьянин

— Чего ты хочешь больше всего? — Отпустите меня и моего друга. — Дэвид до сих пор не знал, жив ли Алан, но понимал: терять надежду нельзя. Без нее ему не за что будет держаться, он останется один и сойдет с ума. Как Эдди. — Этого ты хочешь сейчас, — Лили кивнула, — но чего ты хотел всю свою жизнь? Она сидела на ступеньках лестницы, похожая на хищную птицу, наблюдающую за добычей. Обрез лежал у нее на коленях — скорее немое обещание, чем угроза. Лили — Дэвид уже запомнил ее имя — ни разу не угрожала напрямую. Это не делало ее менее опасной. Дэвид не знал, чего ждать завтра, и будет ли у него завтра. Время постепенно ускользало от него — попытки отследить ход дней по росту щетины или по собственным внутренним ощущениям только еще больше сбивало с толка. Чем больше он пытался сосредоточиться, тем сложнее это становилось. Еду — если можно было так назвать этот жирный соленый бульон с грубо порубленными овощами — и жестяную миску с водой приносили каждые несколько часов. Раз в несколько часов кто-то подходил к двери подвала и, судя по скрипу, прижимался к ней, вслушиваясь в звуки. Раз в несколько часов Дэвид мочился в канализационный слив у стены. Раз в несколько часов он проваливался в сон, слишком поверхностный и жидкий для настоящих сновидений — вместо них под веками мелькали бессвязные обрывки образов. Боль в ноге то становилась острее и мышцы начинали дергаться, но потом, в самый неожиданный момент, она затихала. Если здесь и была какая-то периодичность, Дэвид не смог ее уловить. Иногда его сердце начинало биться быстрее без всяких причин и по коже расползался озноб. Слизистые зудели и разбухали. То и дело, стряхивая с себя оцепенение, Дэвид неожиданно для себя понимал, что по его подбородку стекают густые ручейки слюны. Время от времени ему снился Алан, но знакомый теплый запах быстро сменялся вонью вонью гниющего мяса, кожа становилась липкой, но Дэвид все равно просыпался с мучительно сильной эрекцией, сохранявшейся неестественно долго. Дэвид понимал: что-то происходит, возможно — он получил мозговую травму, возможно — его травят. Он даже пытался отказываться от еды, но голод лишь делал боль в ноге острее. Много вопросов, много сомнений, много пустоты в округ и ни единого шанса нашарить хоть что-нибудь похожее на ответ. Эдди почти все время спал или, по крайней мере, лежал у стены, отвернувшись. Иногда он стонал или вскрикивал сквозь свой не то сон, не то оцепенение, иногда — что-то бормотал, но Дэвид перестал пытаться его разговорить. Шаги наверху не укладывались в систему. Дэвид пытался подсчитать их, пытаясь представить, сколько там людей, кто они, но у него не получалось. Он определенно слышал очень тяжелые шаги — наверное, той огромной женщины с пугающей пустой улыбкой. Еще — быстрые, легкие шаги, похожие на детские. Кажется, он научился отличать и шаги Лили, но уверен Дэвид не был. Лили приходила время от времени, спускалась до середины лестницы, и сидела на ступеньках, внимательно за ним наблюдая. Иногда она задавала простые вопросы, как сейчас. У нее был тот же тон и почти такой же голос, как у той женщины в клетчатом платье, сон о которой приснился Дэвиду в сарае. Как если бы Лили была ее продолжением — хотя Дэвид прекрасно понимал, что на самом деле все наоборот: несмотря на свое состояние, он смог запомнить какие-то ее черты, и они просочились в его сны. — Ты когда-нибудь хотел завести детей? — она чуть наклонила голову, становясь еще больше похожей на птицу. Даже если бы Дэвид собирался ответить честно, он бы не смог. Он никогда не задумывался о таких вещах, и, раз уж на то пошло, до встречи с Аланом Дэвид не думал всерьез даже о том, чтобы остаться с кем-то рядом надолго, мечта о собственном доме казалась не более реальной, чем детские фантазии о полете на луну. Тем более он не знал, какой ответ Лили хочет услышать. И существует ли ответ, который его спасет. Поэтому все, что ему оставалось — стоять у нижней ступеньки, глядя на Лили. Над лестницей не было лампы, так что даже в очках он не мог толком различить черты ее лица и это делало ее еще больше похожей на женщину из сна. Дэвид перевел взгляд на ее ноги: стоптанные домашние туфли, мускулистые голени, крепкие лодыжки, квадратные колени, видные из-под задравшегося подола платья — они были бледными, солнце до них явно не дотягивалось. Все в Лили выглядело простым, будто она была героиней фоторепортажа.о жизни фермеров, которых обошла стороной цифровая революция — но это была идеально выверенная простота. Полное соответствие ожидаемому образу, будто искусственно доведенное до совершенства. Точно как у самого Дэвида во времена работы с Мейером. Непрошенная ассоциация сама собой всплыла из глубины памяти и зацепилась за крючок тревожных мыслей. Воспоминаний о временах, когда он только смутно представлял, чего хочет на самом деле. Костюмы-тройки и контактные линзы были его фальшивой оболочкой из которой он выполз как змея из старой кожи и оставил ее позади. Потому что быть мужчиной значит не только побеждать в поединках — пусть даже словесных — не только зарабатывать деньги и тратить их на поддержание блеска своих доспехов. Мать придала ему одну форму, но сам он в конце концов выбрал другую. — А ты? — звук собственного голоса заставил Дэвида вздрогнуть. — Ты хочешь завести детей? Неожиданная мысль о возможном сходстве между ними заставила его сделать шаг вперед. Возможно, ему стоит узнать Лили ближе, если он хочет разобраться в происходящем. Дэвид не был уверен, что это поможет, но чем больше ты знаешь, тем проще найти правильный путь. Он старался заставить себя думать как человек, находящийся на свободе, как человек, у которого есть будущее. Этот разговор — просто еще одно дело, которое нужно выиграть. Найти правильные аргументы, зацепиться за любой изъян в обороне противника — Дэвид делал это множество раз. — Конечно. Это ведь предназначение каждой женщины: быть матерью, — отзвук улыбки в голосе Лили звучал почти успокаивающе. Никаких угроз, только обещания. — А что насчет мужчин? В чем наше предназначение? — теперь это все почти звучало как обычный разговор, несмотря на запекшееся у него внутри чувство страха. — Быть отцами, естественно. Лили медленно встала во весь рост и тени обняли ее бедра. Несколько секунд она стояла неподвижно, держа обрез в опущенной руке, так спокойно, как будто он был чем-то совершенно обычным. Лили даже не прикасалась к спусковому крючку, но Дэвид не сомневался, что если ей понадобится выстрелить — она сделает это, быстро и без малейших сомнений. — Ты ответишь на мои вопросы честно, если я позволю тебе увидеться с Аланом? Она произнесла имя Алана так спокойно, как будто оно давно лежало у нее на языке. Вся фраза — заготовленная заранее ловушка, в которую нельзя было не попасться. — Что с ним? — Дэвид произнес это быстрее, чем успел задуматься, слова выпрыгнули у него изо рта точно сами собой. Как будто они дожидались именно этой фразы, чтобы освободиться. — Поговорим об этом позже. Может быть, завтра, — Лили быстрым шагом поднялась по ступенькам, явно не собираясь дожидаться, продолжит ли Дэвид этот разговор. Хорошо. Он понятия не имел, что сказать. Понятия не имел, что делать. Поверить, что Алан жив, чтобы не дать себе отчаяться или не позволять так примитивно манипулировать своими чувствами? Вряд ли тут было хорошее решение. Вряд ли у Дэвида под рукой было хоть одно хорошее решение, чтобы за него ухватиться. Проще всего было бы лечь на пол и умереть. Или притвориться мертвым, как это делает Эдди. Прикидываться мертвым до тех пор, пока не умрешь, и все не закончится. Но Дэвид не умел сдаваться. Он всегда двигался только вперед, не останавливаясь и не важно, насколько это хорошее решение. Лили шумно захлопнула дверь и торопливо заперла за ее собой. Последний щелчок замка оказался настолько громким, что в ответ на него Эдди тихо застонал.