Тёплое одеяло (сборник по смиртонам)

Мы будем счастливы теперь и навсегда. Какая приятная ложь. Слушая эту глупую и печальную песню Антон только глубже погружался в глобальный депресняк. Почему-то Сплин отдавал ностальгией и подростковым возрастом. Вспоминались лживые убеждения в любви, пустые романтичные слова, гордо вскинутый подбородок тогда еще мальчика, громко лгавшего о том, что «мы будем счастливы теперь и навсегда». Они расстались через месяц, и Антону остались только пачка Мальборо Голд и стыд. Лучше переключить, верно? Легкий тап по экрану, и рандом подкинул следующий трек. Мама, мы все тяжело больны Еще лучше. Он болен, это точно. А вот кто-то плачет, а кто-то молчит, а кто-то так рад. Явно не он. Антон относил себя именно к категории тех, кто «молчит». Он не был сильным. Он был слаб. Патологически, неправильно, явно, наверняка очевидно для всех. Таким уж родился. Так уж природа посмеялась над ним. Да, шикарное тело — спасибо генетике и часам в тренировочном зале. Благо мышцы по мужской конституции, пусть и талия предельно узка. Но все еще выглядит мужчиной. Даже борода есть. И усы, конечно же, те самые культовые усы. Но он все еще болен. И это его главный секрет. *** — Нет, я все еще не понимаю, — Леша прикрыл глаза, устало нажимая на глазные яблоки. Съемки, съемки, редактура. Съемки, редактура, пересъемки. Сценарий, наброски кадров, и вот такая проблема. — Я не собираюсь объяснять, — Антон на экране смартфона не менее устало вздохнул. — Это просто платье. Ты уже надевал юбку для Тани, почему нельзя ввести еще женского персонажа? — Нет, — твердо отрезал Антон. — Никаких Зиночек. — Ладно, — Леша вздохнул. Его совсем не прельщала необходимость переписывать почти весь сезон из-за того, что Антон вдруг… не поддержал его идею? Рухнувшее на голову осознание заставило громко сглотнуть ставшую внезапно вязкой слюну. Он ему отказал. Это случалось редко. Разы можно было по пальцам пересчитать. Одной руки. И правильно сделал, что отказал, на самом деле. То, что двигало Лешей, было вовсе не творческим порывом. Он сам не хотел это признавать, да, он немного боялся этой своей стороны. — Ладно, пельмень, — Антон перевел взгляд на кого-то за кадром, — мне пора, — он улыбнулся. — Семейное торжество. Сам знаешь, выходные вместе редкость. — Понимаю, — Смирнов улыбнулся тоже. — До скорого. Я постараюсь что-то другое придумать, завтра созвонимся, окей? — Конечно, — теплая улыбка на лице Антона заставила короткую волну радости пробежаться мурашками по телу Леши. Палец нажал на красную трубку. Всё. Ответная улыбка сползла, будто смытая водой. Отказ. Отказ прямой, откровенный, бескомпромиссный. Что ж, это именно то, что ты заслужил, извращенец. Давай, сделай вид, что всю эту Зиночку придумал не для того, чтобы заставить Антона показать свою иную сторону. Ту самую, что проглядывала в Танечке, что мелькала иногда в самом Антоне, когда он расслаблялся, отпускал себя, нежно улыбаясь. Давай, придумай очередное оправдание! Что ты там хотел? Исследовать концепцию женственности? Показать, что это всего лишь глупость, придуманная обществом, как и мужественность? Посмеяться над общественным мнением? Для тебя ведь все эти переодевания ничего не значат, так ведь? Ты готов играть и женщину, и мужчину, что только не приходилось делать в «Убойной лиге». Там ты изображал стереотип, в который тогда верил. С тех пор многое изменилось. Да, еще показывались остатки вбитого с детства мышления, в той же Танечке. И проглядывали в Зиночке. Но не потому, что ты в них веришь. Ты уже давно плевать хотел на все эти глупые правила. Уже несколько месяцев тобой движила только одна идея — раскрыть Его, изучить, вскрыть, как тонким скальпелем, тонкую кожицу, покрывающую талант, заставить вытечь кровавой массе эмоций, увидеть все грани этой блестящей и искрящейся на свету жидкости. А в том, что талант Антона именно жидкость, он не сомневался. Потому что только такой талант может принять любую форму, примерить любое амплуа, сыграть все, что угодно сценаристу. Боль, радость, глупый стереотип, странный концепт. Абсолютно все. Кроме Зиночки. Кроме истинного проявления той самой, общественно одобряемой, женственности. А еще он просто хотел увидеть Антона в платье. *** Только семья заставляла его отвлечься от снова всплывшей в голове проблемы. Они принимали его таким. Постоянно сомневающимся. Запутавшимся. Не до конца понимали, но пытались. Даже родители, много лет жившие в обществе, к какому-то времени начали осознавать, что полностью «мужчиной» он не будет. Да, его воспитали как мужчину, потому что так он выглядел. И тут можно тысячи раз спорить о «nature vs nurture», можно читать, как делал он, исследования о его проблеме, но… Но мужчиной он себя не чувствовал. Он даже не понимал, как можно чувствовать себя под буквой «М» или «Ж». Это казалось глупостью, бредом, но этому следовали все. А ему хотелось открыто быть чем-то средним. Следовать то тем, то этим стереотипам. Надеть платье, парик, как предлагал Леша. Выйти так на улицу, не боясь окрика в спину. Но он не может. И не только потому, что боится осуждения общества. Боится, конечно, как у любого адекватного человека — у него есть представление об опасности, он не настолько болен. Однако еще страшнее переступить через себя. Все же стереотипы. Да, они, эти глупые концепты. Его вырастили мужчиной, значит, он должен им быть. И никакой мягкости, так ему присущей, никаких изящных взмахов руками, никаких хлопаний ресницами. В шутку, как в Танечке — можно. Всерьез, как в Зиночке — нет. Слишком страшно. Ведь что делать, если закрыть этот ящик Пандоры потом уже не выйдет? И он станет собой? Не сможет скрываться? Позволит себе не только быть чем-то средним между дурацкими буковками, как мечталось иногда, но и даст себе любить. Он попытался усилием воли остановить свои мысли, но, лежа в кровати после дня с семьей, когда физическая усталость не мешает душевной наполненности искриться на кончиках пальцев, это сделать сложно. Воспоминания накатывали. Юность, молодость и, наконец, взросление. Мальчики, парни и, наконец, мужчины. И у всех одна и та же проблема — стоило ему рассказать, смущенно прикрыв глаза, о своей болезни, как он превращался в интересную игрушку, а не предмет любви. Куча вопросов в процессе, шок и удивление, незримое напряжение, и прочее, прочее, прочее. Не все было так печально, конечно же. У него был, и не один, мужчина, в основном из-за рубежа, который относился к нему в первую очередь как к человеку, но там отношения быстро переходили в платонические с периодическим сбрасыванием эмоций. Что было крайне удобно, на самом деле, но немного не то, чего хотел Антон. Он, знаете ли, мечтал о мужчине, который будет любить его романтически. Некоторым покажется, что разница невелика и отчасти так и есть. Но представьте себе — иметь человека, который тебе доверяет, верит в тебя, один взгляд на которого наполняет энергией, с которым невероятно приятно просто лежать в обнимку весь выходной день, изредка выгоняя из тепла за водой, а вечером, фигурально выражаясь, поджечь кровать. Глупо, наивно? Антон согласен. Но, как бы тупо это не было, сердце мечтало о любви. Иногда он сам смеялся над собой. И вот недавно его безмозглое сердце снова сделало свой выбор. *** Не думай о черном коте, Алексей, не думай о черном коте. Но он думает, снова и снова, сидя в ночной тишине. Может, поехать в свой бар, найти какого-нибудь мальчишку или какую-нибудь девчонку, забыть о карих глазах, о том, что он уже купил синее клетчатое платье, положившись на свой глазомер, и что его стоит спрятать подальше, так как Антон собирается нагрянуть в гости через пару дней. И берет тоже спрятать, черт. Он смотрит на стол, где лежит красная тонкая лента, которая шла в комплекте с платьем и которую он никак не мог убрать, представляя, как хорошо бы она смотрелась на покрасневшей от глубоких толчков шее. Он хлопнул себя по лицу ладонью, скривившись. И вовсе он не помешан на сексе, блять! Но сходить подрочить все-таки придется. Он, как взрослый человек, не собирается отказывать себе в маленьких радостях, а вот насчет больших стоило подумать. Он размышлял об этом часами в бессонные ночи. Сказать или не сказать? Пошлют его прямолинейно нахуй? Или получится хотя бы снять сезон? Скорее всего пошлют, кстати. А ведь он многое может предложить, если быть честным. Отличный секс — возможно, у него немного, только немного высоковатое либидо. Завтраки в кровать. Постоянная и всеобъемлющая поддержка. Безусловная любовь. Да, и на такое он тоже способен. Просто, как факт, он взрослый человек и, как факт, свои чувства давно научился анализировать. Так что свою любовь к Антону он уже обдумал, разложил по полочкам, принял, понял, порешал. Отложил в дальний ящик головы, чтобы не мешалась и медленно покрывалась пылью. Это не значит, что от любой улыбки у него не ёкает. Ёкает, еще как, но он вполне в состоянии сдерживаться и не запускать пальцы в волосы Лапенко, когда тот снова ему улыбается. Страсть рационализировать сложнее. Она не просто чувство, она как эмоция, накатывающая волной в самое неподходящее время. Вот ты сидишь перед компом, быстро-быстро отбивая ритм нового сезона на клавиатуре, а десять минут спустя ты уже стоишь в ванной, обхватив один из своих поводов для гордости ладонью, плавно скользя вдоль, запрокинув голову и представляя, что член обхватывают пухлые губы. Возможно его либидо не немного высоковато… Но, вернемся к чувствам, одновременно менее и более прозаичным, чем страсть. Любовь, знаете ли. Его любовь к Антону была не той странной штукой, которая накатила внезапно, он пришел к ней постепенно и даже немного осознанно. Сначала была просто впечатленность, затем — некая восторженность, и все это только по отношению к таланту. А затем пришло то, что он очень по-взрослому назвал омузыченность. Типа Антон стал его музой, ну! Под этой омузыченностью прошли все съемки первого сезона. И в какой-то момент, он бы даже смог его отследить, при желании, его разум пришел к выводу, что именно Антон — то самый идеал человека, который он искал. И, нет-нет, это не значило каких-то завышенных ожиданий, которым Лапенко обязан был соответствовать. К этому моменту Леша уже в достаточной мере узнал мужчину, приметил его недостатки, которые, ясное дело, были, вдохновился достоинствами, поймал то, как чувствуется его личность. Как десерт тирамису, кстати. Это значило лишь то, что Леша мог чувствовать рядом с ним собой. Что масок на нем рядом с Антоном было немного меньше. И что он принимает Антона таким, каким он является. Со всей эмоциональностью, склонностью к меланхолии, потрясающим актерским талантом, способностью нравиться всем и каждому, добротой, красотой, и вот он снова перешел к восхвалениям. Но все же это было немного тяжеловато. Каким бы хорошим лицедеем не был Леша — он не всесилен и не непробиваем. Так что в его голове шли дебаты — признаться до или после съемок сезона? Логичнее было бы после, и его любовь была вполне согласна с этим, но вот чертовка-страсть отказывалась оттягивать момент. Он провел рукой по члену в последний раз, смывая потоком воды сперму с белой эмали, и глубоко вздохнул. Было около полуночи и, как бы он не бодрился, но ему уже под сорокет, так что да здравствует здоровый сон. Щелкнул по крестику в недописанном документе, «выключение» и завалился спать. *** Он не хотел мило и немного смущенно улыбаться, но стоило увидеть Лешу, как подобное выражение лица само собой вылезало. Все же Антон гораздо менее рационален, чем Леша. Но он актер, ему по профессии положено. — Привет, — ответная широкая улыбка Смирнова немного расслабила. — Давай, заходи. Ты как раз вовремя, я почти закончил. Антон скинул кроссовки и, как любой приличный гость, пошел мыть руки. Он очень хорошо отдохнул на этих выходных и был готов снова сражаться с самим собой и с желанием обнимать Ирландца немного крепче и дольше, чем полагается в крепкой мужской. — Чай, кофе? — Леша выразительно поиграл бровями. — Потанцуем? — Чай, пожалуй, — Антон по-идиотски улыбнулся, присаживаясь за стол на кухне. — А жаль, многое теряешь, — Леша рассмеялся. Антон прикрыл глаза на секунду. Быть человеком эмоций гораздо сложнее, чем может показаться. Ты видишь, как он улыбается, а твое сердце уже готово выпрыгнуть из груди, и неважно — 15 тебе лет или на два десятилетия больше. Стучит в груди, теплеют пальцы. — Но, Антон, — Смирнов прокашлялся. — Мне нужно кое-что сказать тебе. Лапенко открыл глаза, осматривая обеспокоенное лицо. Он отметил небрежную, чуть более буйную, чем обычно, небритость. Мятая рубашка. Синяки под глазами, впрочем, не были чем-то странным. Каждый в их команде знал о привычке Леши задерживаться допоздна, выкраивая на бумаге очередную идею. Но что-то, нечто необъяснимое, было не так. Будто воздух сжался, срывая дыхание. Что-то в его глазах не давало просто мило улыбнуться, забывая заминку, переходя к более насущным делам. — Что такое? — Антон моргнул, унимая дергающееся веко. Смирнов напротив отвел взгляд и начал издалека: — Я давно хотел поговорить с тобой об этом, знаешь. Я бы не стал бросаться громкими словами, если бы не был уверен на все сто процентов, ты меня знаешь. Говорю все это только потому, что не хотел бы иметь какие-то недоговоренности в нашем дуэте, — он улыбнулся немного криво, а Антон нахмурился в недоумении. — Я уверен, что люблю тебя. И как друга, и как партнера, и как мужчину. И, — он поднял руку, не давая Антону заговорить, — я купил платье для Зиночки, потому что такой больной извращенец как я ждет не дождется увидеть самого потрясающего мужчину в платье. И пусть с моей стороны немного эгоистично так высказывать все тебе, но нам обоим будет проще жить без сотен недомолвок, да и мне все сложнее сдерживать эмоции. Боюсь, что однажды просто прижму тебя к стенке, а это уже насилие, чего я не одобряю. Антон? — Леша приподнял бровь. Лапенко тупо пялился на этого эгоиста. Впрочем, не затем, чтобы осудить. В конце-концов каждый из нас в высшей степени эгоистичен, так что эта метафорическая передача руля в его не самые сильные руки вполне в рамках человеческих поступков. Напротив, Антону даже немного понравилась подобная прямота. Если бы не она — он бы еще пару десятков лет ходил вокруг да около, пытаясь выдавить хоть намек. Но Леша был не такой, он человек действия. Сидеть и мариноваться в чувствах, судя по всему, не его. Что ж, хоть кто-то в их паре вырос. Скорее всего, что-то стоит сказать, а не отключаться от внешнего мира, замыкаясь в мыслях. Антон улыбнулся. Вся эта ситуация, и правда, была лучшим выходом. — Я тоже тебя люблю, — он почесал в затылке, хватая кружку с чаем. Боже, это было еще более неловко, чем в подростковом возрасте! — Класс, отлично, — Смирнов казался немного ошарашенным. — Может все-таки наденешь платье? — Ты серьезно? — Антон не удержался от смешка. — Это все, что волнует тебя сейчас? — Я думал об этом почти каждую ночь, — он уселся на стул и откинулся на спинку, закидывая ногу на ногу. Антон ухмыльнулся. Первая неловкость спала, они сразу перешли к обсуждению более серьезных вещей. Они не только что встретились и даже имели опыт жизни вместе, так что притираться в плане общения долго не было необходимости. А вот та сторона жизни, которая под плашкой «восемнадцать плюс», была им нова. — Только если для тебя, — Лапенко хохотнул, отпивая чай. — Так, а это уже интересно, — Смирнов подобрался, впиваясь внимательным взглядом в Антона. Тому стало немного неуютно. Подобное внимание было слегка перебором так сразу. Справедливости ради, он бы сейчас накрылся одеялом с головой, как в детстве, останавливая время и уходя в мысли, но Леша, ах, этот Леша, с которым никогда не заскучаешь. Ему лишь бы двигаться и бежать-бежать вперед, что было одной из его завораживающих черт. И, раз уж они начали с козырей, то и ему стоит выложить карты на стол, так сказать. — Я болен, — Лапенко обхватил чашку, уставившись на окрашенную жидкость. — Так, — даже по голосу было заметно, что Смирнов нахмурился. — Что говорят врачи? — Нет-нет, — Антон замахал руками, — все не настолько серьезно, я просто немного необычный. Строение моего организма немного отличается. — Только убереги меня от лекции о мальчиках и девочках, окей? — дурацкими шуточками не скрыть твое волнение, Леша. — Я уже взрослый, ну. — У меня синдром персистирующих мюллеровых протоков. Леша молчал. Антон не решался поднять голову, поэтому продолжил, проговаривая уже давно выученный текст. — Из-за рисков мне не смогли провести операцию в детстве, так что решили оставить как есть. Мне повезло — в моем случае расположение яичек не приводит к осложнениям, но я все еще бесплоден. В подростковом возрасте мне пришлось пройти терапию тестостероном. Однако других нарушений в моем организме нет. У меня есть влагалище и зачатки матки, и нет полового члена, а яички расположены внизу брюшной полости. Если говорить простым языком — я выгляжу как мужчина, но у меня женские половые органы. Реакция на эту речь разнилась в зависимости от человека. Но первое впечатление в основном было довольно положительным, как ни странно. Это потом уже всплывали исследовательские нотки, превращавшие секс в игру «Изучи Антона». Попытки выяснить, кто он на самом деле — мужчина или женщина. А он ничто! Ему не нравятся именно эти ярлыки, а подбирать себе другой слишком страшно сейчас, ведь не перед кем, кроме семьи, с ним не покажешься. Не то, чтобы он не любил родных или не доверял им, напротив: это были лучшие люди в его жизни, но, вечное но, сердце требовало человека, способного заменить всё общество, снять тяжесть с совести, так и шептавшей, что он предает ожидания окружающих. *** Антон кусал губы, Антон коротко царапал пальцы, Антон упорно старался не смотреть на Лешу. А Леша думал. Это немного не укладывалось в его планы, но было довольно познавательно. Не как для ученого, а как для человека, открывшего еще одну часть любви, ранее ему неведомую. Что меняет данное известие? Оно немного пошатывает концепцию игнорирования половых различий. Ведь он сам признавал, что видел в Антоне иногда типичные женские черты и, более того, хотел их раскрыть. А тут вот так оказалось! Ничего раскрывать не нужно, все уже есть. Черт, ему нужно почитать больше статей на эту тему! Но, если задуматься, то чем именно обусловлена андрогинность, так скажем, Антона? Тем, что он местами женского пола, и за счет этого происходит выработка определенных гормонов, или все дело в том, что он не воспринимает себя как стопроцентного мужчину, а потому соответствие стереотипам о мужчинах полностью для него невозможно? — Ты… чувствуешь себя больше кем? — осторожно спросил Леша, окончательно запутавшись в мыслях. — Я не чувствую, — Лапенко просто улыбнулся. — Нечто среднее, может быть, с небольшим уклоном в мужской пол. — Я понял, — Смирнов кивнул. — Хорошо. Мне понадобится немного времени, чтобы почитать про это больше, понять, вникнуть, — он присмотрелся к взгрустнувшему Антону, — но это все потом. Сейчас есть гораздо более важная вещь, — он хохотнул, — подожди минутку. Он делал это не для того, чтобы выиграть время, честно. Свалившееся как снег на голову известие как ни странно не перевернуло его представления об Антоне. Он остался тем же чудесным, немного неловким, потрясающе приятным Антоном. Но жажда — страсть всколыхнулась, воя чудовищем: нужно увидеть, нужно почувствовать, слиться, стать чем-то единым. С ним. И, конечно же — тут проснулась особенно извращенная часть — нужно увидеть то, на что он дрочил неделями. Синее клетчатое платье было вытащено из закромов, алая лента, каким-то образом оказавшаяся на кровати, схвачена крепко. — Вот, — Леша довольно разулыбался. Антон смотрел на него немного потеряно. Возможно это была не та реакция, на которую он рассчитывал? Возможно Леша снова придумал себе что-то, подчинив разум извращенной части себя, уже представляющей красоту запрокинутой головы и засосов на выступающем кадыке. Но тут Антон улыбнулся. Свет будто разлился по всей кухне, да что там, по всей квартире, и морозный лед якобы ошибки растаял. — Давай, — Антон усмехнулся, поднимаясь и выхватывая платье из рук Леши. *** Это было немного странно. Он никогда не надевал платье просто так, не для съемки. А уж тем более для… На щеки брызнул краснотой жар. Растекся по лицу, а затем и по всему телу. Он всерьез собирается отдаться своему любимому мужчине. Да еще и в платье! Что он там думал когда-то про желание разрушить стереотипы? Вот оно. Теперь он будет в глазах Леши не «мужчиной», но и не «женщиной». Он будет тем, чем хотел — чем-то средним, странным, изящным и твердым, мягким и сложным. Сердце забилось быстрее. Или это от взгляда на отражение в ванной комнате, где он переодевался? Он давно не чувствовал себя настолько правильно, как сейчас, чувствуя нежный хлопок на коже, холод молнии на спине, ползущий вверх до узкого, плотно обхватывающего основание шеи, ворота. Тонкая синтетическая лента безвольно, будто уставшая змея, висела, запутавшись в пальцах. Нет, не он должен ее повязать. — Леш, — тихо позвал Антон, зная, что тот прислушивается к любому шороху. Антон не отводил взгляд от зеркала, даже прикрыв глаза. Его мягко обхватили за плечи, разворачивая. Мимолетное касание — и теплое дыхание так близко. Он открыл глаза и тут же потонул в немом обожании напротив. Так на него еще не смотрели: будто он самое прекрасное, когда-либо виденное. Легкая улыбка очень шла Леше, делая его ангельским, но, едва уголки губ приподнимались еще немного, превращая улыбку в кошачью, он становился в суккубом. Как сейчас. — Могу я, — чуть неуверенно начал Леша, касаясь кончиками пальцев скулы Антона, — поцеловать тебя? Тот, потерявшийся в шоколаде глаз напротив, смог только немного дёргано кивнуть. — Нет, скажи мне, — он снова превратился в демона, улыбнувшись шире и заправляя прядь челки Антона за его ухо, едва дотрагиваясь до кожи, тут же, впрочем, полыхнувшей огнем. — Попроси. Антон сглотнул. Это было больше, чем он мог выдержать: — Поцелуй меня, — хрипло прошептал он. — Пожалуйста. Касание губ ярче оргазма. Не то, чтобы он ожидал нежности, но то возбуждение, которое передавал Леша, было сильнее, чем он мог представить. Властные руки прижали к горячему телу, проходясь по спине. Одна нашла свое место на затылке, другая — скользнула на талию. Язык прошелся по пухлым губам, заставляя их приоткрыться, проникая в рот, оглаживая язык Антона, пуская огненный шар по нервам, потонувший где-то внизу живота. — Ты уже возбужден, — прошептал Леша ему на ухо, сжав зубами губу напоследок. — Посмотри на себя, — и грубоватый разворот. Лента взметнулась, проходя по горячей шее. Антон смотрел и не мог поверить. Он, с покрасневшими щеками, с припухшими губами, в платье, так ладно обхватывающим его фигуру. И Леша за спиной, склоняющий его голову на бок, чтобы всосать кусочек кожи на шее, оставляя яркий след. Он, Антон, был таким бархатным, необъяснимо воздушным. Горячим, как мимолетное видение подростка. — Ты прекрасен, — пробормотал Леша. — Пойдем. Первый секс в ванной, конечно, интересно, но я бы хотел увидеть тебя в своей кровати. «В своей кровати» — как приятно звучит. Это осело где-то в желудке, пуская еще одну искру в занывший в нетерпении низ живота. Леша не стал подчиняться порнушным правилам, прижимая Антона ко всем поверхностям, которые встречались на пути. Он только крепче сжимал его руку, переплетая пальцы, не удержавшись от капельки романтики в месиве из страсти и возбуждения. — Ты красивый, — пробормотал Леша, усаживая Антона на край расправленной кровати. — Ты — чудо, — продолжил, становясь на колени перед ним. — Я люблю тебя, — теплом ударилось в живот вместе с дыханием. Антон провел по густым коротким волосам, путаясь пальцами и прижимая голову, эту буйную, полную мыслей и фантазий, голову к себе. Не будь он так взбудоражен, то назвал бы эту близость более взрослой, чем любое порно. Он провел ладонью по подбородку Смирнова, поднимая и смотря в восхищенные глаза. — Я тебя тоже, — ответные слова будто спусковой крючок. Антон упал на смятые простыни, прижатый горячим телом. Жадные руки приподняли подол платья, лишь лаская мягко бедро. Опираясь на вторую руку Леша прикоснулся носом к щеке Антона, нежно потираясь, и тут же припал к губам, не задерживаясь, впрочем, надолго. Лишь достаточно для того, чтобы у Антона всколыхнулось что-то в груди, а руки сами вцепились в широкие плечи. Он чувствовал себя немного безвольным и беспомощным, но это чувство в кои-то веки было приятным. — Самый лучший, — хрипло проговорил Леша, отстраняясь на минуту, обшаривая глазами. Лапенко стало немного неловко, и он поерзал, устраиваясь удобнее. — Мой, — тяжем упало в уши вместе с наглой рукой, скользнувшей между бедер. Те сами собой сжались, перекрывая доступ, но тут же усилием воли расслабились. — Если ты еще не готов, то я могу подождать, — чуть напрягся Леша, склоняя голову к плечу. — Я готов, — вскинулся Антон. — Просто, — он покраснел, отводя взгляд, — мне немного неловко. Я, наверное, слишком возбужден. Леша вдруг откинул голову, выпуская громкий смешок. Антон вздрогнул, но тут Смирнов обхватил его ладонь своей и прижал к выпуклости на спортивных штанах. — Почувствуй это, — и Антон сглотнул слюну, невольно пробегаясь пальцами, — и скажи мне кто тут еще «слишком возбужден». Ох. Воздух будто заменили газообразным алкоголем, иначе почему так закружилась голова? Антон чуть сжал выступающий орган, прошел по всей длине и, не смог удержаться, подцепив указательным пальцем пояс, юркнул узкой рукой под раздражающую ткань. Теперь он мог чувствовать тяжесть и жар, приятно лежащие в ладони. Он прошелся на ощупь по выступающим венкам и провел выше, поглаживая большим пальцем влажную головку. Тяжелый вздох потревожил его волосы, а рука вернулась на бедро. — Теперь моя очередь, — Леша ехидно подмигнул, приподнимая для удобства подол. Антон снова сглотнул, предчувствуя подвох. Ладонь продвигалась сначала медленно, испытывая его терпение, но потом прижалась к давно повлажневшим трусам, а два пальца вжали ткань в плоть, плотно прилегая и продвигаясь выше. Жадный вздох прорвался сквозь сжатые зубы, переходя в сдавленный стон. — Нашел, — нагло ухмыльнулся Леша. — Поздравляю, — улыбнулся в ответ Антон, но настойчивые и равномерные поглаживания стерли улыбку с его лица. Он громко выдохнул и тихо простонал, запрокидывая голову. — Но, судя по всему, мне стоит стараться лучше, — и ладонь проникла за надоедливую ткань, напрямую касаясь клитора, чуть набухшего и влажного от естественной смазки. Брови Антона сами собой поднялись, ломаясь домиком, когда движения умелых пальцев ускорились, оставаясь, впрочем, упорно равномерными, заставляющими рот распахнуться в громком стоне. Один из пальцев прошел ниже, проникая внутрь, являясь маленьким прототипом грядущего. — Вот так, — Леша равномерно ласкал Антона, то обводя пальцем чувствительную горошину, то чуть надавливая, проходя вверх-вниз. Леша аккуратно продвинулся ниже, проскальзывая уретру и до самого в прямом смысле горячего места. Вы знали, что базальная температура тела может достигать в некоторые периоды тридцати девяти градусов? Антон на секунду задумался о том, какая температура у него сейчас — явно повыше стандартных показателей — но тут же выпустил весь воздух из легких, когда во влагалище наконец-то проник один палец. Леша был хорош — ногти короткие и без торчащих заусенцев, медленные и аккуратные движения. Один палец сначала, чтобы немного разработать узкий проход, в то время как вторая рука продолжает равномерные касания клитора, скользя и пропитываясь обильно выделяющейся смазкой. Леша явно что-то понимал в женской анатомии, потому что не пытался бесполезно искать мифическую точку Джи (да, да, ножки, пещеристое тело, и другие мысли, которые пытался вызвать в своей голове Антон, чтобы не стонать слишком громко). Второй палец вошел плавно, вызывая новый стон. — Ты же не собираешься, — начал Антон, прерываясь на короткий, но шумный стон, когда большой палец снова умело скользнул по клитору, чуть ускоряясь, — тратить на это столько времени? — А что такое? — даже по голосу было видно, что Леша адски доволен. Антон потерялся. Он растаял в этой нежной страсти, не мог перестать вскидывать бедра, прижимаясь, ощущая бедром горячий член, который так хотелось почувствовать внутри. Одни эти прикосновения могли бы всей своей напористостью и крепким ритмом довести его до оргазма, но ему хотелось кое-чего другого. Он был из тех немногих — ну, среди людей, которым судьбой было дано родиться с влагалищем — кто чувствовал нереальный кайф от проникновения. Поэтому Антон сильнее вскинул бедра, заставляя уверенные пальцы сбиться, снова проскальзывая влажно внутрь, прижался и прошептал, едва сровняв заполошенное дыхание: — Лёш, прошу, — голос получился до неловкости умоляющим, но возымел свое действие. — Хорошо, — кажется, Алексею нравилось наблюдать за тем, как Антон теряется, возбужденный и растаявший. — Хорошо, — он сколькими от смазки пальцами стащил промокшее нижнее белье, отстраняясь, и сам встал с кровати, снимая и отбрасывая в сторону штаны. Член покачнулся, головкой касаясь живота, оставляя на нем блестящий след смегмы. — Хорошо, — жадный взгляд окинул Антона, поднимаясь от стоп, по ногам с ярко выраженными мышцами, до бедер, кокетливо прикрытых юбкой, к узкой талии до высоко вздымающейся груди, останавливаясь на лице. Антону снова стало немного неловко, он прикрыл глаза рукой, пытаясь избежать пытливости внимательного взора. Становилось все жарче, а узкий ворот перехватывал кислород, но снимать платье не хотелось. Оно, казалось, придавало еще больше правильности всему действу. Будто так и должно быть. Будто Антон рожден таким неправильным, странным, специально для того, чтобы сейчас, сгорая от желания одновременно свести и раздвинуть ноги, лежать перед Лешей в горячем ожидании. — Давай уже, — тихо прошептал Антон. Футболка полетела к штанам, а к Антону прижалось родное тело. Кажется, Леша тоже терял терпение, поскольку торопливо сдвинул юбку к талии, где она собралась неудобной, но такой мягкой и смущающей складкой, прошелся по бедру Антона, обхватывая сильной рукой и закидывая его ногу на свое бедро. Антон жадно схватил воздух, почувствовав горячую головку, прижавшуюся к половым губам. Его инстинктивно дернуло вниз, ближе, а рука спала с глаз, открывая прекрасный вид на любимого мужчину. — Не торопись, — сбито пробормотал Леша. — Аккуратно, — он чуть запрокинул голову, прикрывая глаза, — я бы не хотел позорно кончить в первые секунды. Антон хохотнул: — Ничего, поработал бы языком, ты же умеешь, — глупая шутка вырвалась сама собой. — Ах так, — Леша широко улыбнулся, совсем не к месту превращаясь снова в ангела, — тогда держись, — и дьявольщинка проскользнула в хитрых глазах. Проникновение было медленным, осторожным и очень легким — расслабленный и возбужденный Антон с трудом удерживался от того, чтобы не насадиться на всю длину. Спина выгнулась дугой, демонстрируя изящный прогиб, мышцы бедер напряглись, обхватывая Лешу за талию, крепко прижимая к себе, а дыхание будто впервые в жизни стало свободным. Глубокий вздох — вперед — выдох — еще глубже. Вдох — до основания, так, что короткие лобковые волоски щекочут промежность — стон, пока еще тихий — и движение назад. Неторопливое. Издевательское. *** — Быстрее, — хрипло требовал Антон, и кто Леша такой, чтобы не подчиняться? Узкие стенки сдавливали так приятно и правильно, но, и вправду, стоит быть быстрее. Он начал постепенно набирать скорость, проникая на всю длину. Крепкие ноги на талии, бедра, ударяющиеся о бедра напротив — так прозаично и хорошо. Стоны Антона становились все громче, а толчки все глубже. Леша рыкнул шумно и дернул чужие — родные — ноги выше, прижимая их к плечам Антона, заставляя раскрыться — пошло, грязно. Он опирался всем весом, обхватив крепко подколенные ямки, немного меняя угол проникновения. Кажется, Антону понравилось — он вскрикнул, изгибаясь, задыхаясь. Так Леша мог видеть, как его член, влажно блестящий от обилия смазки, поршнем исчезает внутри, как натягивается вокруг него тонкая кожица, как краснеет от трения. Он освободил одну руку, обводя мимолетно крепкие мышцы ягодиц, и чуть надавил на припухший клитор, выглядывающий из своего капюшона, вырывая еще один вскрик, даже целую симфонию непрекращающихся возгласов, абсолютно нечленораздельных и приятных ушам. Двигаться было немного неудобно, в конце концов у него было не так-то много точек опоры, но это было даже хорошо — неудобство оттягивало уже близкий оргазм. Но тут Леша вспомнил кое-что. То, о чем мечтал. Он отпустил ноги Антона, позволяя тому обхватить себя за талию, прижать крепко, уменьшая амплитуду толчков, оперся на одну руку, другой, едва отслеживая взглядом мелькающую ленту, обхватил тончайшую полоску ткани, разрушая неаккуратный — благодаря его усилиям — бант. Остался лишь слабенький узелок, поэтому Леша поймал оба конца, натягивая. Образовалась небольшая складка на коже, а алый приятно гармонировал с ярко-розовой шеей. Леша склонился, снова сгибая Антона пополам, и грубовато и сильно втянул тонкую кожу чуть пониже ленты. Да, так картинка казалась завершенной, правильной. Рука снова опустилась вниз, коротко скользнув по чуть припухшему ободку влагалища и, наконец, остановилась на клиторе, ускоряя движения в такт толчкам. — Леша, — сдавлено простонал Антон, смотря ему прямо в глаза, на что тот лишь двинул сильнее бедрами, вырывая очередной вскрик. Почему-то сейчас близость стала еще приятнее, будто его собственное имя, сорванное огненным вихрем с родных губ, сделало их связь крепче. Картинка размывалась перед глазами, четкими оставались только глаза, прекрасные глаза, обрамленные длинными ресницами и светящиеся любовью. Хорошо. Приятно. Волшебно. Оргазм будто подкрадывался тигром на мягких лапах. Он накатил, но так, что Леша даже не подумал остановиться, только откидывая голову в громком стоне, продолжая двигаться, даже чуть ускоряясь. Сжавшиеся конвульсивно вокруг члена стенки заставили его испытать еще один оргазм, уже моральный. То, как до хруста костей изогнулся Антон, до боли прижимая его к себе ногами — поистине поэтически прекрасно. Толчки замедлились постепенно, переходя в ленивые поглаживания бедер, которые так не хотелось отпускать. — Я кончил в тебя, — ухмыльнулся Леша. Он, вообще-то, не хотел чувствовать гордость по этому поводу, но невольно чувствовал. Гордость, довольство, принадлежность. Вот и собственнические чувства пробудились тихим чудовищем, только заурчавшим в удовольствии, когда Лапенко только покраснел и улыбнулся мило. Простыни безвозвратно испорчены, как у подростков, пот стекает по вискам, а жара и запах секса в комнате сдавливают легкие, но как же невероятно. Леша в сотый, наверное, раз за сегодня похвалил себя за смелость. Но один вопрос не давал ему покоя. Файлы уже написанного нового сезона, которые у него не поднялась рука удалить. — Может все-таки… — начал он. — Ладно, — устало пробурчал Антон. — Будет тебе Зиночка, — и он расстегнул верхнюю пуговицу, давая себе дышать. — Люблю тебя, — громкий чмок в кончик носа, так естественно, будто они вместе уже сотню лет. — И я тебя, — уютно устраиваясь на его плече улыбнулся Антон. Платье — краеугольный камень сегодняшней страсти — смялось между ними. Явно придется покупать новое, а это они оставят. Для будущих экспериментов, конечно.