Черный без сахара

      Коридор выглядит серым и тусклым, несмотря на мягко бежевый цвет обоев. Справа от Эрена на стене приклеены вырезки из газет, с новостями об известных личностях на острове, всё же хоть какой-то способ распространения информации должен присутствовать.       Эрен стягивает с ног ботинки, шагая по холодным доскам по коридору и останавливается у первой встречной двери слева, которая была открыта нараспашку. Он заходит внутрь открывая зеркальную дверцу шкафчика, и недовольно цокает, от вида абсолютно пустых полок.       Лекарство для мозгов, приятный наркотик — «успокоительное», с которым организм Эрена ознакомился совсем недавно, может годика два назад, когда понял что не справляется с дрожью собственного тела, которая быстро перерастала в судороги, пока горло рвало от криков.       Закатывая глаза скорее от раздражения и злости, он обхватывает волосы собранные в пучок, и хватается пальцами за резинку, стягивая её, от чего волосы быстро распадаются, и вскоре он чувствует, как лица касаются каштановые волосы.       Он чувствует, как ему становится легче, ведь волосы больше не связаны и не тянут. Ничего не жмет.       Резинка сползает на запястье, а он шагает по направлению обратно по коридору и заворачивая в спальню. Он проходит мимо стоящей практически поперек дверного проёма кровати, и проходит к шкафу во всю стену, с зеркалом в полный рост. В комнате очень мало места, края кровати находятся буквально в метре от двери и шкафа, больших квартир так-то и не строили, хотя откуда ему знать. Йегер не ходит по гостям.       Он отодвигает дверцу зеркала и перед ним открывается вид на шкаф, а котором, в целях экономии места, хранились и документы.       Йегер вытягивает из небольшого выдвижного ящичка свои документы. Паспорт и свидетельство о рождении. Это выглядело просто как стопка бумаг, через которые даже просвечивала печать, настолько качество бумаги было отвратным.       Бумаги содержали в себе простейшую информацию: рост, вес, цвет глаз и место выпуска, то есть интернат в котором он обучался.       Дети с младенчества попадают в специальные учреждения, в который у них начинается учёба с 5 лет. Учеба не только наукам, как принято в школах, но и дисциплине.       «Иногенным» детям невероятно тяжело для понимания давались социальные и гуманитарные науки. Дело не в генотипе, не в строении, а в воспитании.       Надзиратели за каждый проступок давали по рукам, и больно били, и как назло всегда не до крови, чтобы не заразиться от их крови.       В голове табуном проносятся воспоминания и это заставляет на мгновение зажмуриться, чтобы почувствовать щемящую боль в веках и висках. Голова болела от запаха спирта и сигарет за весь день, однако эта боль заглушает боль и тяготы воспоминаний о… «детстве», наверное это слово больше всего должно подходить.       Держа в руках тоннейшие бумажки отвратительного качества, которые так-то носят благородное название «документы», он замечает лежавшие под ними документы и его сожителя, на мгновение заостряя на них своё внимание. Что-то странное дергало его, и заставляло долго вчитываться в информацию, о которой он знает очень давно, но все равно бегает глазами по тексту. Этнос, дата рождения, место работы и один и тот же интернат.       Эрен не знает что заставляет его смотреть на чужие документы, и из головы вылетает мысль о первоначальных намерениях, и как только парень это понимает, закрывает на мгновение глаза.       — Нужно выспаться сегодня. — практически беззвучно он шевелит губами, про себя проговаривая это. Ночные дежурства выматывают, и прошлая ночь прошла именно так, в больнице.       Он фокусируется на каких-то странных вещах, и ему это не нравится, поэтому он слегка раздражается от мысли, что ведет себя несколько рассеянно.       Из раздумий его внезапно выводит копошение ключей по ту сторону двери. Его грудь охватывает оцепенение, и он неумышленно быстро и резко наклоняет голову, чтобы взглянуть в дверной проём, чтобы увидеть человека, которого он не видел недели три, если не больше.       Дверь открывается и Эрен видит там своего соседа. Русоволосого парня, с выбритыми, и из-за этого темными, висками и затылком, а масса более длинных волос же имела кремовый и нежно бежевый оттенок. Большая часть зачесана на бок, и это выглядело аккуратно, не то что раньше. Более длинный волос идет ему больше, так как Кирштейн носит его с большим благородством и изяществом, как казалось самому Эрену, который помнит его еще с короткими волосами. Когда он выглядел очень по-мальчишечьи. Волосы выглядели острыми и колючими раньше, а также падали на лоб, хоть и немного. Сейчас же, волосы аккуратно обрамляют лицо, подчеркивая тем самым его форму, точеные черты, и делая его тем самым более мужественным.       Жан замечает Эрена, и они встречаются взглядами, но никак не реагируют друг на друга. Они стали такими обыденными друг для друга, что и не хотелось лишний раз уделять какое-то внимание. Оба привыкли, что рядом они могут вести себя так, как хотят, и это устраивало их обоих. Они не обязаны друг другу, и по большей части лишь проживают вместе, если судить больно эти полтора года.       Йегер выпрямляется и подходит ближе, почуяв нежный-нежный запах, исходящий от русого. Эрен подходит ближе, и на расстоянии 10-15 сантиметров, прикрывает глаза, принюхиваясь. Нет, ему не показалось, он и впрямь почуял какой-то запах.       У Йегера чуткое чутьё, которое никаким спиртом не перебить в особенности он хорошо чувствовал растворы, и с того расстояния он почувствовал запах. Запах чересчур нежный для Жана, женственный и манящий. Шатен знает, как пахнет Жан, и привык к его запаху, а вот запах которых он принес, определенно говорил Эрену больше о работе, которой тот только что вернулся, о нюансах работы. Он отстраняется. медленно открывая глаза, еле-еле заметно сводя брови к переносице, будто в легком недовольство.       — От тебя воняет. — мертво и холодно произносит Эрен, но как-то недовольно и устало тянет ноты.       — Тебе тоже добрый вечер. — кивает ему Кирштайн, разуваясь. Он негромко усмехается, когда его встречают вот именно так. Это привычная реакция, и привычный ответ и с его стороны тоже. — От тебя также пахнет твоей больницей. — он проходит вперед, наблюдая как Йегер отодвигается. Чтобы дать ему путь к ванной, где тот принимается мыть руки. Йегер медленно подходит к ванной, стоя у двери в коридоре.       Эрен хлопает глазами, наблюдая за двигающейся фигурой, и усталым лицом русоволосого.       — Ты выглядишь уставшим, что-то случилось? — неожиданно даже для самого себя спрашивает Йегер, пусто глядя в пол.       — 3 недели, конечно случилось. — устало, нет, заебанно произносит Жан. Его голос проседает, а Эрен с острым отчуждением рассматривая паркет, даже не глядя на Жана, чувствует, как тому ломит кости от усталости. Три недели в кочевом режиме слежки из машины скорой помощи, конечно не лучшее времяпрепровождение, и явно выматывающее.       — Подстрелить не удалось, поэтому пошли по второй смехе, что ты уже понял. — обыденно, хоть и устало произносит обладатель светло карих глаз.       — Значит. Её стоит ожидать уже завтра? — спрашивает без особой нужды в ответе Эрен, о своей будущей пациентке.       — Да. Ей 21 год, дочка главнокомандующего над районом Шиганшина. Группа крови первая положительная, значит уже сегодня будет чувствовать себя странно. — обыденно произносит он. — Девушка она пылкая, и волнуется по пустякам, поэтому к этому наплевательски не отнесётся, и уже сегодня вечером будет мерить температуру и пить лекарства. Увидит что не поможет, и завтра утром к тебе в отделение явиться на койке, на спектакль, который мы называем осмотром, и ляжет на лечение.       — Прогнозы верны. — безразлично качает головой Эрен.       — Еще бы, 3 недели с одним делом трахаться. Мы впервые к общей версии пришли с Конни и Сашей. — Эрен даже приподнимает брови, когда слышит о том, что коллеги сошлись во мнении. Он знал, что несмотря на хорошие отношения, у каждого разных подход и как правило, версий столько же, сколько человек было на разведке всего этого дела, и очень редко всё сходится, тем более, зная Сашу и Конни.       Жан подбирает до жути забавное слово «трахаться». Оно подходит под ситуацию в обоих значениях.       — Дочка главнокомандующего, нечему удивляться, но все же… — вздыхает он, переводя взгляд на Эрена. Они встречаются взглядами, и отводят глаза в один и тот же миг. Жан не заканчивает фразу, а Эрен этого и не требует, ведь и сам был бы не в состоянии слушать. Усталость и сонливость владели телом, но не разумом, от чего спать как ни странно не хотелось, и поэтому парень думал взять документы и сходить в магазин за успокоительными и сигаретами, которые уже заканчивались.       Лучше было покупать наперёд, но Йегер ненавидит походы в магазины. Он привык, что блок ему всегда приносит Кирштейн, но перед его отъездом, кареглазый не подумал, что шатену может просто не хватить 2 блоков сигарет, где в каждом блоке по 10 пачек.       Эрену лениво просить, и совсем не хочется, но он прекрасно понимает, что придется, ведь сам он на улицу не выйдет.       — Всё же помойся. Её запах меня раздражает, он слишком резкий, я не хочу чувствовать его когда сплю. — равнодушно произносит Йегер, слыша негромкое и явно усталое цоканье в ответ, что его раздражает и заставлять зыркнуть на издавшего этот звук полный недовольства Жана. — И не упоминай мне моего запаха, как аргумент. — добавляет он, наблюдая за дернувшейся от раздражения брови Кирштейна. Видно что его раздражает такой каприз Йегера, но ничего сделать он не может, ведь все же понимал, что испытывает Эрен.       Жан выходит из ванной, в комнату, которая находилась дальше по коридору. Она по большей части пустовала, и служила комнатой куда они обычно скидывали всякий хлам или работали с документами. Иногда приходилось брать какие-то документы на дом и работать с их заполнением. И для этого они использовали дальнюю комнату, чтобы не портить бумагами и воспоминаниями о работе кухню и спальню, где можно было от всего этого отдохнуть.       — Начальство требует отчета. У нас остались бумаги на печать… — Жана постепенно умедляется в тоне, так как проходя вглубь небольшой комнатки, он видит валяющеюся на полу пластиковую баночку. Он знает что это, но сам себя по пути к находке пытается переубедить и подобрать другие варианты. Конфеты, иголки, что угодно, но не то, о чем он думает.       Эрен внезапно выходит из апатичного безэмоционального состояния и буквально срывается с места, дернув бровями, опережая Жана, разъяренного от понимания что это была за баночка и что она полностью пуста!       Йегер быстро вылетает из комнаты и наваливается на дверь всем телом, чтобы не выпустить Жана из комнаты. Он чувствует как тело по ту сторону двери со своей силы врезается в дверь. Что даже появляется небольшая щель, а Йегер в удивлении расширяет глаза, с ещё большими усилиями опираясь о паркет ногами, жмется к двери, и ему удаётся её закрыть.       Ему повезло, что Кирштейн устал сильнее Йегера. Иначе пришлось бы попотеть за право закрыть дверь, ведь по силе они равны. точно так же, как и по выдержке. Зеленоглазый жмурится и мнет губы, чувствуя через материал двери удары, и от этого, словно ребенок, испугавшийся громких звуков. Жмурится и недовольно мычит, ведь держать Жана все же нелегко.       Жан же разъяренно, будто закипая, стучит в дверь. Своими стуками, их темпом показывая явную ярость, которую усталость сдерживала лишь в физическом плане, но никак не в эмоциональном, и поэтому Жан открыто злиться, и с пылкостью стучит по двери, заставляя шатена отодвинуть голову от двери. Ведь создавалось впечатление, что бьёт Жан его, а не дверь, которая являлась некой баррикадой между ними.       За дверью слышится яростный стон, походящий больше на рык.       — Открой ебанную дверь! — криком он пронзает дверь, от чего Йегер ежится, и хмурясь, и с большими усилиями наваливается на дверь. — Йегер, ты своей дрянной башкой хоть понимаешь, что ты делаешь со своим сраным телом. Ты лекарь и тебе ли не знать, как эта дрянь убивает. — все не унимается он, стуча по двери с неимоверной силой, чем заставляет шатена лишь кусать губы и угрюмо, подобно ребенку, негромко мычать от каждого стука о дверь.       Со временем он чувствует как по ту сторону двери какая-либо активность прекращается, и он неуверенно расслабляется, с подозрением глядя на дверь. Эрен кладет голову на дверь, касаясь ухом холодной деревяшки, в надежде прислушаться.       За дверью он ничего не слышит и окидывая дверь тоскливым и виноватым взглядом, он медленно отстраняется направляясь в спальню за документами, которые вытащил по приходу домой, но внезапно его что-то останавливает. Гордыня не дает признаться в этом даже себе, но его держит давно известное чувство вины. Не то самое, когда он заражал пешек из правительства, а нечто другое…       Оно не давит на психику так сильно как послевкусие после рабочего дня, но не дает покоя. Легкие наполняются гадким газом, который словно булыжником падает на грудь и заставляет почувствовать себя слабым и уязвимым. Это чувство ему не привычно, и за свою жизнь он его испытывал редко, а если и испытывал, то мир и его положение в обществе заставляли подавлять это ноющее болью и пустотой чувство как можно быстрее. Прятаться, чтобы никто не видел твоей слабости, на которую по умолчанию права ты не имеешь, ведь ты не больше чем мутант, монстр с неопознанными клетками.       Его раздражает, что он не может оправиться и привести себя в порядок, напротив, ему становится хуже с каждой секундой, во время которой его разум подвергается атаке сотней воспоминаний и каких-то ненужных чувств и эмоций.       Он ведь прекрасно понимает, что ему нельзя пить успокоительные. Они быстро вызывают привыкание, и Йегер знает об этом не только из рода деятельности, но из собственного опыта с одержимостью этим лекарством. И Жан злится только потому, что волнуется за Эрена, и единственный кто кажется понимает Йегера лучше чем кажется, сам Эрен. Шатен не очень понимает почему, почему за него так волнуются, ведь сам он этого не чувствовал, или просто заставил себя думать, что сам он ни разу не волнуется.       Жан ненавидит Йегера за его любовь к этим препаратам, в которых он неумышленно тонет. Его однажды приходилось высовывать из ямы настоящей зависимости. Год назад, когда Йегеру начали доверять немного больше, и на его столах появились более влиятельные и важные люди, такие как родственники людей из правительства. Эрен не выдерживал такого напора, ведь с наступлением 16-ти годов, его посвятили в более серьезную работу, где приходилось не только оперировать других, но по большей части вкалывать некие наркотики которые могли бы развязать язык или напротив поместить человека в дрему, во время которой ему приходилось долго внушать пациенту одну простую мысль о равенстве всех людей, чтобы жертва начала говорить об этом своим влиятельным в этом дерьмовом обществе родственниками, и ему оставалось лишь надеяться на то, что те в свою очередь прислушались бы и это оставило бы хоть какой-то след, что помогло хоть немного, хотя бы ради соблюдения нескольких прав человека. Хоть что-то, что не делало бы жизнь эльдийцев выживанием, с одной целью, не попасть под пули из-за того, что они не приносят острову пользы.       Эрен начал заниматься этими разговорами, грубо говоря гипнотизируя пациента, как только освоился и начал вести себя смелее во время операций. Конечно на него давила мысль о том, что своей свободы они добиваются путем убеждений и манипуляций, и надеяться лишь на сраную удачу. Он чувствовал жалким себя, весь персонал и эльдийцев, а потом уныние и жалость, в сочетании с отвращением, быстро сменялись яростью к людям, которые держат его и его собратьев за животных, а после и на весь человеческий род, который довел экосистему до колоссальных изменений, и дети начали мутировать. Если бы не люди и не их жадность, эльдийцов бы не было, и они с Жаном бы не были рабами невероятно старой системы.       Чувства и мысли сменялись в невероятном темпе, словно в диком выматывающем танце, от которого не было никакого отдыха. Марафон шел беспрерывно неделями, месяцами и однажды, когда Кирштейн был на работе около недели, шатен впервые познакомился с сильными успокоительными таблетками.       Как врач, он имел полномочия на покупку лекарств, а властям отмазывался что это для работы, ведь каждый шаг человека рассматривался военными.       Он прекрасно помнит, как вернулся с лекарством домой. Как запил таблетку и впервые почувствовал небольшое убийственное облегчение. Сомнительное, ведь тело боролось с инородным веществом, не желая принимать его, и организм отвлекался на эту борьбу, из-за чего Йегера немного отпускало от волнения и грызущего его изнутри букета отрицательных эмоций.       Это ужасно, ведь успокоительное было очень агрессивным веществом, поражающим тело, из-за чего после принятия ныли все суставы. Ему было невероятно больно, когда он чувствовал покалывание в суставах, но эта боль заглушала душевную, и он мирился с этим, привыкая к этой боли, даже заставляя и убеждая себя в том, что ему нравится это чувство. Он убеждал себя что боль от дешевых лекарств, приносит тему исключительно приятные ощущения, которых в его жизни вообще не было. Со временем, он привык и начал ловить неподдельный кайф от употребления этого яда. Он прятал таблетки и от Жана, когда он приехал домой. Ему хотелось все больше и больше, а это привело к проблемам.       Йегер моментами ненормально содрогался, и это не заметить было просто невозможно. Жан был косвенно связан с медициной, и понимал что подобное может быть вызвано лишь из-за ломки.       После гипотеза подтвердилась. У Эрена дрожали руки, его постоянно сушило, и дома он странно бездействовал, отвечая очень агрессивно. Кирштейн на длительное время оставался дома, и Йегер не мог пить таблетки в его присутствии и пил их только на работе, из-за чего он, как ни странно, мог нормально работать.       Зависимость от успокоительных препаратов полностью раскрылась, когда Жан однажды спустился вниз, за документами об истории болезни, и заметил настоящую паническую атаку, из-за того, что, как выяснилось, таблетки закончились, и Йегер более суток не употреблял такого необходимого ему удовольствия.       После этого, Эрен месяц не объявлялся на работе, находясь под присмотром своего соседа. Принудительное лечение зависимости проходило невероятно тяжело. Его ломало. Очень сильно ломало. Все тело болело, голова раскалывалась и в глотку не лезло ни куска, а из-за вернувшихся переживаний, его и вовсе прибило к кровати. Во рту постоянно было влажно и отвратительно от ощущения сухости в глотке. Это заставляло сглатывать раз за разом собственную слюну, единственное, что переваривал зеленоглазый. Кирштейн поил его водой и витаминами, которые ему лично в руки передала Зое, но это давалось ему с таким трудом. Видно было, как шатен мучается, сглатывая воду. Она будто бы жгла ему глотку, на пару со стенками желудка. Эрен сопротивлялся и это было физически тяжело его заставить, но по большей степени, больно ему было морально. Эрен не понимал почему с ним так носится сосед, и он не хотел этого принимать и слушать объяснений. Больно было обоим. Нереально больно, и стоило заснуть Эрену, как начиналась долгая бессонная ночь Жана, который нервно наворачивал круги по квартире. Только ночью он мог отдаться собственным эмоциям. Эрен срывался утром, а Жан поздно ночью, закрываясь в ванной, чтобы не будить Эрена.       Однако… эти мучения не прошли даром, ведь Йегера удалось вылечить от зависимости, и Жану стало поспокойнее, однако Эрена после этого гложило чувство, которого он не признавал. Чувство вины по отношению к Жану.       Больно и неприятно было, так в довесок шатен еще и не знал как отблагодарить, чем отплатить. Его не учили такому понятию как эмпатия, как чувства, да как в конце концов отношения, где друг другу все действия совершаются абсолютно бескорыстно, ну как это ему пытались донести книжки, которые в свою очередь читал Жан.       Сейчас еще хуже. Хуже хуже… Намного хуже. Да, он не довел себя до ужасающего состояния, ведь пачка таблеток малюсенькая и таблеток там немного поэтому одна пачка за три недели это только разгон и вполне поправимо, но блять. Что пошло не так. Что случилось, и как понять Йегера, который никогда добровольно на контакт не выходит.       Жан в ярости, от бессилия и усталости отскочил от двери, быстро топая к письменному столу, с которого с громким шелестом вытягивает кусочек бумаги. Он мнет его и чуть ли не рвет, с громким стуком кладя на стол перед собой Он хватает карандаш и принимается выводить на листе беспорядочные линии. Прежний он ударил бы стены или еще побил бы двери, но он уже как 3 года не имеет такой жизненной энергии, и выпускает агрессию только выводя каракули на листе бумаги.       Эти беспорядочные и хаотичные линии. Его действительно успокаивают. Да и к тому же они занимают и каракули преображаются в рисунки. Жан любил рисовать, у него была склонность к тому, чтобы долго выводить линии, которые складывались в наброски или даже целые портреты. Рисовать всегда расценивалось как успокоение, но это и означало глубокую задумчивость. Рисунки полностью отображали его внутренний мир, мысли и переживания. Отображали боль, которую он испытывал сейчас. Боль из-за переживаний за другого человека. Который не слушает, или просто не слышит его, из-за собственной упертости. Как же иронично распорядилась судьба, что именно этот баран с неебически красивыми зелёными глазами, является незаменимым и очень важным человеком.       Изрисовав бумагу, начеркав несколько набросков на ней, он всё же успокаивается. Он выдыхает, выпуская пар, и поднимается со своего места, медленно шагая в сторону двери. Устало и лениво, ведь итак небольшой заряд энергии он потратил на то, чтобы разрисовать 2 листочка.       Он топает по коридору, и поворачивает голову в сторону спальни. Он завиливает внутрь, замечая, что зеленоглазый как-то поникши сидит с документами в руках.       Жан не удивляется этому, и лишь тихо подходит ближе, одаряя того более усталым и мягким взглядом, чтобы показать максимальную безобидность.       Он скользит взглядом по фигуре перед ним, и после с тяжестью сглатывает, все же начиная говорить.       — В магазин собрался? — спрашивает он, решая, что если спросит о таблетках, это вызовет только недовольство.       — Мхм. — не глядя на него, угукает с закрытым ртом Йегер, несколько угрюмо сводя брови к переносице, перебирая свои документы, будто бы там было что-то интересное, хотя содержание этих бумаг он знает буквально наизусть. Волнуется.       Жан замечает это, и не спеша садится рядом. Он видит, что на него на мгновение переводят взгляд.       — В магазин, не в аптеку? — более строго произносит Жан, и видит как шатен мнёт губы, от чего несильно хмурится. — Эрен, ебать тебя в уши! Тебе нельзя их пить, как ты не понимаешь? Хотя нет, ты как раз таки понимаешь, ты просто избегаешь блядских разговоров, снова, да? — морщит нос русый, и видит, что молчащий перед ним кусает губу изнутри, что сдает его с потрохами, а значит Кирштейн попал в цель. — Дурак, ты же понимаешь, что этим самого себя и заводишь в яму! Ты заебал воспитывать в себе мазохиста и постоянно умалчивать о переживаниях! — морщит нос он, скрещивая руки на груди, просверливая взглядом Йегера. В надежде. Что может хоть сейчас он его послушает, может хоть голову поднимет, но нет. Он лишь пальцами сжимает листочки и заставляет в огорчении и вкусе горького поражения и некоторой обиде, вскочить с кровати.       Тут Йегер поднимает голову, распахивая глаза. Он наблюдает за пролетевшим перед его глазами силуэтом, который направляется к шкафу и достаёт оттуда свои документы.       Это плохо. Если Йегер зависел от успокоительных, то Жан же утапливал стресс в алкоголе. Он напивается до беспамятства, потому, что чувствует хоть какой-то прилив энергии. Пьет он пока не вырубится, однако часто бывает такое, что до этого момента разумом овладевает хмель, и делает из него настоящее чудовище, матерящееся и агрессивное, сейчас он же в завязке но… Но бывшие наркоманы и алкоголики в их мире разве существуют?       — Жан. — зовет его Эрен, но от неожиданности и подняться не может, потому лишь хлопает глазами, наблюдая через дверной проём как тот обувается.       — Жан! — уже громче зовет его зеленоглазый, и даже вскакивает с кровати. ломанувшись к входной двери, которая только что захлопнулась.       Внезапно телом овладевает мелкая дрожь и шатен сглатывает, хмуря брови, и в темпе напяливая на себя ботинки и пальто.       Нет, его нельзя выпускать! Нельзя разрешать пить.       Йегер пулей вылетает из квартиры, сминая в руках бумаги, без которых их в магазин не пустят, а Жан направляется именно туда. Он быстро просовывает ключ в скважину и закрывает дверь, а после пару раз чуть ли не падая сбегает вниз по лестнице. Ему тяжело дышать, от накапливаемого стресса и адреналина в крови. Слишком много эмоций и ощущений за один день.       Наконец спустившись и выбежав из подъезда, он на всех ногах бежит в сторону магазина. Он знает, что Жан подобно ему тоже сейчас бежит, будто это детская забава. Будто бы они в догонялки играют. Так отчасти и есть. Они ведут себя как дети. Эрен не может сдержаться от таблеток и высказаться, а Жан хочет его в отместку задеть за живое, не желая долго с ним возиться. Одному не хватает сил признать свою слабость, а другому не хватает терпения.       — Жан! — выкрикивает Йегер, замечая впереди себя движущуюся несколько медленнее фигуру. Гнев съедает много сил, и это дает Эрену возможность догнать Жана.       Он хватает его за предплечье, больно сжимая его руку, дабы несмотря ни на какое сопротивление удержать.       Эрен тяжело дышит, поднимая серьёзный, недовольный холодный взгляд виноватых зелёных глаз на парня, который глядит на него с уже известными ему обидой и яростью. Это не первый раз.       Между ними пролетает молния, и оба сглатывают от напряжения практически в унисон.