Иван Морозный:Мятое января

На стульях сидят два человека в белых рубахах с красным шитьё. -Генрих фон Штаден спрятался где-то в укромном месте, чтобы написать своё письмо немецкому государю-, зачинает первый сказитель, приготовляя к длинному и большому сказу гусли. -Странно, что не в подземелье у Малюты, ведь обычно все крысы обитают там! -, восклицает очень эмоционально второй сказитель, который немного младше первого, поэтому юн и несносен. -А, вот и отрывок из его письма! Всё письмо очень длинное и большое, как Великолепный век, поэтому ваши покорные слуги взяли на себя ответственность экранизировать хоть четверть этого. Ну, с Богом, начнём! -, крутя в руках изрядно засаленное письмо отвечает второй сказитель. Скоро мерин едет, да не скоро храм! Вот присказка, а вот сказ! «Нашему великому государю (и Богу), его светлейшеству и и святейшеству Римскому императору, королю Венгрии и Богемии (да и в принципе всего мира), я (ваш покорный слуга) Генрих фон Штаден, челом бью (т.е смиренно прошу, пробивая пол ваших великолепнейших покоев своим грешным лбом). Сегодня 31 декабря 707N года от Сотворения мира (156N года от Рождества Христова) я проснулся от ужасных воплей за окном, пьяные русские опять начали праздновать раньше времени, позволю сказать, что это как бы их традиция, обычай, нажраться (т.е выпивать с утра в праздник), чтобы потом весь день бродить, как овощь, а утром следущего дня хвататься за голову и пить рассол (жидкость из банки засоленных огурцов, которая была, пока не придумали минералку). Я уловил своим чутким немецким музыкальным слухом обрывок сего стихотворного ужаса, от которого Гомер скорее всего корчиться в муках со своей Иллиадой, вообщем каков год был ужасный, такова и сия песня: Это был бы я не я, Если б в эти даты Не нажрался, как свинья И не бродил поддатый! Морда очень не свежа, А на рубахе пятна, И порван новенький кафтан Говорю невнятно! Праздник к нам приходит! Слышу от мудил А куда приходит Если он не уходил? К этому добавлялся ещё очень странный танец, будто скрестили пляску святого Витте и новомодный трендовый тикток. Пока, человек корчился в нижнем брейке, при этом выглядя счастливым, будто он стал мэром посёлка Малое Кукушкино, я успел рассмотреть его рыло (не как у свиньи, хотя да сходство есть) — это был Васька Грязной, известный балагур и пьяница, притом ещё и не содомит. Васька стал известным при дворе русского царя благодаря этим качествам, и каждый день на него стекалось позырить принятые недавно в опричнину люди (их было много, ведь сейчас все могли туда пройти, в отличие от московских университетов, где на сто абитуриентов: десять льготников, десять больных, хромых и хворых, шестьдесят юродивых, пятнадцать блатных и наконец те пять умных, которым суждено потом работать за МРОТ в месяц). А ещё эти всенеприятнейшие русские пытались меня отравить, представьте себе, (два раза!) и я даже знаю, кто это был — Фёдор, сын Алексеев, Басманов. Известный московский содомит, позорящий честь всех остальных содомитов мира. Но и ему я отомстил-увидев, что он делал своё соромное дело в бане, я растрезвонил как мог, потому что я трепло, и кто-то после моих рассказов на обрывке грамоты это самое дело нарисовал (так зародились первые мемы), а потом ещё и ещё, и это всё распространилось по Слободе (царь даже велел казнить зачинщиков). Извиняюсь, наш солнцеликий государь, что ваш покорный слуга повествует слишком подробно, о том что творится в Слободе (я просто первый графоман и бумагомаратель после Курбского). Оделся я в опричную робу (по-другому эту тряпку для заключённых не назовёшь) и пошёл есть, пропустив заутреню (вообще-то я Толик — католик, а не Слава — православный). Вышел значит-ца, и пошёл в столовую, а там снежок на улице, мороз, холдэо и дубэо, так что я весь замёрз и скукожился, как салатный лист. Почему на улице нельзя поставить обогреватель, я не понимаю русской логики, холодно же. Столовая оказалась закрытой (видимо на карантин или дезинфекцию), но там обнаружились Васька Грязной, притча во языцех всея опричнины, и Афонька Вяземский. Те переговаривались между собой, на меня не обращали внимание, будто я пустое место! (ну, и что, что я рассказывал про них похабные байки, они должны целовать землю, по которой ходил я-Ваш верный пёс и слуга). Предоставляю вам диалог этих ужасных русских: -Васька, ещё только девять утра! Да, сегодня тридцать первого декабря, но у нас служба! -, и добавляет, понизив голос- и если царь узнает! -, он с шёпота переходит на крик. Так называемый Васька быстро трезвеет и седеет, как от палёного Джек Даниэлса. -Н-н-ну, Афонька, зачем было так пугать и так понял! -, возмущается тот, дыхнув на Вяземского перегаром, Афонька отшатывается от него подальше с бубнежом. -Вот сегодня пир будет, на поварню не зайти, выгоняют с криками:«Это на Новый год!» Если обычный люди делают тазик с оливье, представляешь сколько тазиков там делают? Шестьсот, которые потом в погребе заветриются, и так их никто и не съест? Или селёдку под шубой! А у нас, что будет, акула под шубой? -, завершает тираду он. У Васьки округляются глаза: -Так, получается по логике, у них там восемьсот ящиков водки? Да, надо признаться, что на царском пиру стол ломился под тяжестью блюд, половина из которых не съедалось. Раздаётся негромкий щелчок-подзатыльник, который Афоня дал Васе в целях профилактики здравого смысла. -Я царю буду жаловаться, челобитные писать! -, ещё больше возмущается Грязной. -Кто, что, а голый про баню, Грязной про выпить! -, эмоционально отвечает ему Вяземский. -Кто, так говорил? -, округляет глаза Васька. -Заратустра, блин! -И ладка! -Бабка и шапка! Давай это вместе стихи писать будем! -Я не хочу, ведь если мы станем известными поэтами, то нас сыграет Петров и Безруков.-, заявляет Грязной со страхом. -Васька, не пугай меня! -, Афонька всё меньше и меньше верит, в то что Васька не душевнобольной. Откуда-то, как чёрт из табакерки выскакивает что-то рыжее, лохматое и по все видимости блохастое, ан нет это не бродячий пёс, а Малюта, приближённый царя. -Не помню, чтобы Александрова слобода превращалась в цирк? -, саркастично интересуется Вяземский. -Молчите, вы тоже псы опричные! -, это было похоже на детское: «Кто, как обзывется, тот так и называется.».- Ну, да неудачно сходил к собачьему цирюльнику, и что, обязательно смеяться надо? -Да, ладно-ладно, мы молчим-, никому в Новый год не хотелось угодить на плаху. Вдруг! Из царской спальни, кривоногий и хромой, выбегает Фёдор Басманов. Нет, не из царской спальни, из столовой. Ну, и не очень-то и кривоногий и хромой. -Здрасте! -, все трое (и я в сторонке) пугаются-, Кому тут кости перемываете? -Федька, ты родненький? -, смотрят умоляюще. -Да, я, рыжий пё… Ой, и вправду-, заикается Фёдор-, вот, вы Афоня и Васька мне нужны — после завтрака, будем ставить новогоднюю сценку для царя. А сейчас в столовую! -, сказал тот и умчался стрелой. Все заспешили, засобирались, как китайцы после распродажи перед Новым годом на Бали Экспресс, и рванули в столовку. На входе образовалась сильная давка, как в магазине в очереди за гречкой, и кто-то валялся затоптанный ножищами какого-то сильного опричника. Столовая была похожая на советскую столовую (в-принципе логично), работающую в наше время в каком-то маленьком городке. Там царила антисанитария, бегали тараканы (не то что в Европе), но самым главным тараканом был Грязной. Многие считают, что самое страшное для опричника — опала и казнь, на самом деле это столовая, которой заведует кравчий Фёдор. -Подходим, питаемся, босота опричная! Погрызли боярские головы, погрызите редьку! -, размахивает половником, похожим на булаву, тот -Женщина-, кто-то новый обращается к Фёдору, тот смотрит на него с презрением-это гуляш? -Нет, это муляж, вот гуляш-, показывает на что-то неаппетитное. Опричник отходит и крестится, и обещает себе, что лучше найдёт новую работу. -Скажите, а салат сегодняшний? -, робко интересуется кто-то. -Я тебе ещё скажу, он ещё и завтрашний! -, тот в страхе отходит. -Бог из ребра сделал женщину, а я из ребра сделал харчо! Чо, тебе опричный? -А с чем у вас пирожки? -С телятиной. Пшёл вон, Малюта! -Напоминаю, берём борщ, кто не хочет борщ, получит по щам! --Здравствуй, Фёдор Ляксеич! -, появляется Годунов. -Борис Фёдорович? -, Федя смотрит на него, как на седьмое чудо света. А что вы здесь делаете? -Аааа, что такое? -, не понимает бедный Годунов. -Вы ж вчера похлёбку брали.-, тот грустно смотрит, думая, что план по избавлению от Годунова не сработал. -Так это ж я не себе-, Фёдор вздыхает, -А царю! -, ругается сквозь зубы. О дальнейшем, я умолчу, чтобы не навредить вашей нежной психики, милостливый государь.»