Черт возьми, что со мной не так?

      Я опаздываю. Очень и очень сильно.       Пары начинаются ровно в девять, а сейчас уже около двадцати минут! В другой ситуации я бы просто не встала с кровати — нужен мне этот математический анализ, ага, как же, — но именно это занятие скрещивает мой курс с Василисиным. Поэтому все, что мне остается теперь — это мчаться к своему корпусу.       Итак, я достигаю нужной двери, осторожно приоткрываю ее. Слышу, как по аудитории разносится голос препода — того самого, которому нужно сдать реферат, — затем прохожу внутрь. Передо мной расстилается огромное помещение с выстроенными сверху вниз рядами. Глазами ищу Огневу. И вдруг замечаю на себе ее взгляд.       Вновь.       Она меня ждала? Да, точно, ждала. А теперь вот рукой подзывает. Спускаюсь. Хорошо, я сегодня не на каблуках, а то грохнулась бы тут же от такой тряски по всему телу. А трясусь я из-за нее.       На ней шерстяной свитер. Его ткань обхватывает всю ее грудь и просвечивает там, где не надо (то есть надо, но не сейчас). Я, конечно, хочу полюбоваться прекрасным телом, но не в момент, когда спускаюсь по лестнице! Иначе того и гляди грохнусь. А я не хочу, чтобы Василиса нервничала. Тем более, из-за меня, дуры этакой.       Так что отвожу взгляд и фокусируюсь только на ее глазах. Красивых, сияющих огоньками. Таких синих и сверкающих, будто сапфиры. Нет-нет.       Васильки.       Представляю поле из этих прекрасных цветов. Целое море растений цвета ее глаз. Ступаю в это поле. Абсолютно нагая. Провожу руками по стеблям, лепесткам. Приближаюсь к самому крупному, что в центре. Касаюсь его зеленой основы, веду пальцами все выше и выше. Цветок поддается, уступает мне.       А затем я заношу большие пальцы вглубь василька и надавливаю. По лугу разносится стон.       Он ласкает мой слух, заставляет массировать растение усердней. Давить туда, откуда теперь течет нектар. Я облизываюсь, осыпаю цветок поцелуями и прислоняюсь к самой сердцевине. Провожу язычком по всем его лепесткам, увлажняю слюной и вновь наблюдаю, как нектар пробивается из небольшой дырочки. Как кожица вокруг той начинает дышать.       Слышу звук наслаждения. Такой жгучий и страстный, что хочется впиться в василек пуще прежнего. Задеть тычинки и выпить весь нектар. Найти источник стенаний, опуститься на него «губой». И стонать.       Черт. Да что же это я делаю! Она ведь сидит справа от меня. Между нами меньше полуметра. А я думаю о таком…       Ненавижу свои мысли! Ненавижу свою испорченность! Все отдам лишь бы превратиться в такую же милую и воспитанную девушку, как Василиса. Она об этом и в жизни бы не подумала! — Ну, что, сделала реферат? — спрашивает меня та. Я киваю и достаю из принесенной папки несколько все еще горячих листов (только недавно выскользнувших из принтера). — Какую тему выбрала? — Такую же, как у тебя, — отвечаю коротко и просто. — А когда сдавать? — Сказали, что после занятий. — А у нас их сколько? — Последнее время я в корне не следила за расписанием. — Одно. Ты, кстати, могла и не приходить. Обычно же так и делаешь.       О-у. Не ожидала услышать такое от Огневой. Мне казалось, до нашего разговора ей было наплевать на меня. Хотя, если поразмыслить, ее вроде бы назначили старостой (да, в универе есть старосты). Так что нет ничего удивительного в том, что она следит за теми, кто посещает занятия, а кто нет. — Ну, я же не хочу получить «неуд», — вру я, но вскоре замечаю, что она уже не обращает на меня внимания и читает один из листков. Как всегда.       Такая трудолюбивая, такая усердная. Что от этого хочется прижать ее к себе. Вдохнуть аромат волос, уткнуться в шею, оставить на ней свой след. Смотреть на лямки лифчика, проглядывающие сквозь ткань. Распустить ее волосы, надавить телом и уложить на скамейку.       Чтобы она смотрела снизу вверх. Своими невинными глазами василькового цвета. Чтобы закрыла глаза, пока я ее целую. Пока мы соприкасаемся языками. Пока те сплетаются в танце. Пока я стягиваю юбку.       О, моя милая, милая Василиса. Если бы ты знала, как я тебя хочу. Какой ненормальной становлюсь, когда вижу тебя. Какой сексуальной ты мне кажешься в этом свитере. Насколько сильно я мечтаю просто не отводить от тебя взгляда, пока ты смотришь на меня. Если бы ты знала…       Вновь звучит мелодия Ляхтича. Вновь профессор разочарованно отходит от доски. И вновь весь народ поднимается из-за парт. Но на этот раз, прежде чем уйти, однокурсники спускаются к трибуне, складывают на стол препода по реферату и только затем покидают аудиторию.       Мы с Василисой подходим последними. Сначала огибаем несколько парт, потом ждем своей очереди и наконец суем работы в стопку. К моему нежеланию, моя оказывается в самом верху, и профессор обращает на нее внимание: — Резникова, это что такое? Ошибка в первой же строке! Ты хочешь получить «неуд»?       Мне хочется закатить глаза и ответить «да», но рядом Огнева. Так что я неопределенно качаю головой. — Ладно. Так уж и быть. Даю тебе шанс ее исправить, — он протягивает мне работу. Я утыкаюсь в нее, не понимая, что нужно делать. — Да возьми ты ручку и сядь, — снова говорит препод. Я слушаюсь, все еще ничего не понимая. Говорю же, мат. анализ не для меня. Я полнейший гуманитарий! — Ничего, Марин, — улыбается Василиса, — можешь не спешить, я подожду.       Я тяжело вздыхаю и читаю первую строчку. Однако мне это не удается, ведь по классу внезапно разносится рингтон. — Да? — отвечает профессор в трубку. — И что?.. Как это, не может?.. — раздраженно снимает очки. — Разве она не лежала в тумбочке?.. Что?!       Слышен звук отсоединения. — Резникова, Огнева, закройте класс сами. Мне срочно нужно в другой корпус, — он кидает ключ от аудитории Василисе. — Не забудьте сдать на охране, — поднимается по лестнице к выходу.       Огнева встревоженно бежит за ним и вслед кричит «А что случилось?», но из коридора доносятся лишь неразборчивые слова.       Между тем я продолжаю продырявливать листок взглядом. И где здесь ошибка? Нет тут ничего такого! Я все верно написала! — Не можешь найти? — произносит Василиса над ухом, и я чувствую, как мое лицо розовеет. — Она вот здесь, — наклоняется ближе и тыкает на слово «рациональными». Я сдвигаю ноги и пытаюсь успокоить собственное сердце. — И в чем ошибка? — Стараюсь беззаботно говорить. — В том, что непериодические дроби называются иррациональными числами, — кажется, будто она объясняет почти шепотом. Хотя… может, так и есть?       Она так близко, что я даже рукой двинуть не в силах. Все тело дрожит, сердце отбивает уже который удар, а мне хочется прикоснуться к ней. Очень сильно. — Что с тобой? — произносит она без тени беспокойства. Скорее, с насмешкой. — Неужели хочешь меня? — И притрагивается к своим бедрам.       Туда же, куда я клала руку пару дней назад. — Хочу…