24 frames per second

Четверг 25/05/17 По просьбе Микаэля они встречаются на баскетбольной площадке, куда часто приходили раньше. Эвен не представляет, чего ждать от этой встречи. Станет ли она началом новой ссоры? Останется ли всё, как прежде, потому что произошедшее между ними в прошлом слишком серьёзно? Или они смогут возобновить старую дружбу, на что так надеется часть его сердца? Та часть, которую он наглухо закрыл и к которой запретил себе обращаться. Та часть, куда он пока пускает только Исака. Если Исак рассматривает жизнь как множество различных вселенных, то Эвен видит её как кадры из фильма, но, возможно, в данном случае их взгляды не так сильно расходятся. Именно поворотные моменты определяют дальнейшее развитие сюжета. Возможно, Эвен вот-вот узнает, как дальше сложится его жизнь. Солнце всё ещё высоко в небе, когда Эвен замечает Микаэля. Он выглядит точно так же, как и в последний раз. На нём та же белая куртка, у него та же стрижка — всё точно так же. Но в остальном всё иначе. Раньше Микаэль всегда бросался ему навстречу, словно хотел скорее оказаться рядом. Теперь же, как отмечает Эвен, он не бежит к нему, но всё равно приближается. Никто обычно не говорит о том, что иногда терять друга так же больно, как и любимого человека. Эвен думает, что, возможно, в конечном итоге они с Микаэлем не относятся ни к одной из этих категорий. Возможно, они застряли где-то посередине. — Привет, — говорит он вместо того, чтобы озвучить свои мысли, и по какой-то причине Микаэль поднимает на него взгляд и широко улыбается. — Привет, — отвечает он, и, прежде чем Эвен понимает, что происходит, они уже обнимаются. * Когда Эвен был младше, его всегда завораживала работа его мамы. Она лингвист, и проводит свои дни либо занимаясь переводами, либо разговаривая о них. Даже когда он был ещё маленьким непоседой с разбитыми коленками, не могущим усидеть на месте, она всегда говорила ему: «Дело вот в чём… Перевод можно найти во всём, что мы делаем. Когда я говорю с тобой, у меня в голове есть значение, которое я стараюсь облечь в слова — в слова, которые ты слышишь, а потом, расшифровывая, извлекаешь из них значение, которое может отличаться от моего». Он думает, что кинематограф чем-то тоже напоминает перевод, и не только в тот момент, когда ты пытаешься перенести сценарий на экран. Нет. Кинематограф — это попытка перевести опыт на язык кино, который смогут понять другие люди, а если тебе повезёт, они смогут докопаться и до глубинного смысла. Эвен чувствует, что разговор с Микаэлем сейчас гораздо сильнее напоминает перевод, чем когда-либо раньше. Возможно, это ещё один побочный эффект от едва не случившийся потери, помимо вины. Невозможность произнести вслух то, что необходимо. — Итак, — говорит Микаэль, после того как они отстраняются друг от друга и усаживаются на ближайшую скамейку. Они передают друг другу косяк, и по крайней мере это объединяет их в данный момент. — Ну как ты? Как твоя мама? Забавно, как всё иногда складывается одно к одному. — Моя мама, — говорит он. — Ну да. Ты же всегда был от неё без ума. — Они обмениваются улыбками, и Эвен достаточно умён теперь, чтобы понять, что это попытка Микаэля помочь ему. — Она хорошо. Закончила ту книгу, над которой работала. — «О природе перевода» или как там она называлась? — Ага, — кивает Эвен. Умалчивает, что в книге теперь есть предисловие о печали. — Круто. — Ну да. Она иногда о тебе спрашивает. — Правда? — Да. — И что ты говоришь? Это неправда. Она больше не спрашивает о нём. Спрашивала раньше. Но потом застала Эвена в тот момент, когда он за неделю до начала учёбы в Ниссене рассматривал страницу Микаэля в Фейсбуке, на которой почти ничего не было видно. В тот момент Эвен гадал, смог бы он увидеть больше, если бы не удалил свою страницу. Возможно, что нет. Возможно, Микаэль заблокировал бы его. Как бы то ни было, увидев это, она предложила позвонить ему, но Эвен лишь закатил глаза и сказал: «Если бы». На её лице появилась гримаса боли, которая постоянно возникала после случившегося и до сих пор иногда искажает её черты. Эвен не идиот. Он может себе представить её чувства. Это настоящая трагедия — родить ребёнка, а потом наблюдать, насколько он несчастен. Но всё это неважно. Суть в том, что после этого она перестала спрашивать о Микаэле. — Да так, ничего особенного, — отвечает Эвен, и это всё, что он может сказать, чтобы не врать. — Ну да, — кивает Микаэль. — Ясно. — А как твоя мама? — спрашивает Эвен, меняя тему. — Да тоже хорошо, — отвечает он. Потом, улыбаясь, словно они по-прежнему настолько близкие друзья, чтобы у них были «свои» шутки, добавляет: — Иногда о тебе спрашивает. — О, — Эвен тоже улыбается. — И что ты говоришь? — Что скучаю по тебе. Возможно, Эвен так действует на людей, а, возможно, парни, в которых он влюбляется, очень похожи по характеру, но в этот момент Микаэль выглядит прямо как Исак, когда тот говорит о чём-то серьёзном. — Правда? — спрашивает Эвен. — Даже когда… — Я писал тебе, — перебивает его Микаэль, и, кажется, они всё же собираются поговорить об этом. — Ты не можешь сказать, что я не пытался. Я пытался… — Я знаю. — Пытался изо всех сил. — Я знаю. — Эвен смотрит на свои руки. — Прости. — За что? — За всё? — Теперь он чувствует раздражение. — Выбери сам. Мы что, правда собираемся об этом говорить? — Да, возможно. Разве нам не стоит? Чтобы всё это больше не стояло между нами? — Серьёзно, Мик? Один разговор, и всё исчезнет? Ты правда так думаешь? — Ты даже не дал мне шанса высказаться. Ты просто обрубил все связи, словно мы не были лучшими друзьями. Во-первых, это было очень больно, — говорит Микаэль. — Есть ещё и «во-вторых»? — А ещё в-третьих и в-четвёртых, ясно? — восклицает Микаэль, и Эвен едва сдерживает улыбку. Боже, во время всего этого он хочет улыбнуться. — Вот, например, — продолжает Микаэль, немного успокаиваясь, — тот факт, что ты даже не рассказал мне, что болен. — Я не знал. — Не знал? — Нет, — Эвен качает головой. Делает затяжку и передаёт косяк Микаэлю. — Это стало для меня таким же сюрпризом, как и для тебя. Практически. — Практически? — Когда я был младше, врачи думали, что у меня синдром дефицита внимания. Помнишь, я рассказывал? Мы говорили об этом. — Да, говорили. Но это… биполярное расстройство. Так? — Он произносит эти слова так, словно пробует на вкус, словно пытается привыкнуть, потому что не делал этого раньше. — По крайней мере так сказал Соня. Эвен сглатывает и медленно кивает. — Да, это биполярное расстройство, — подтверждает он. — Ну ладно. — Микаэль коротко улыбается, словно в этом есть что-то забавное. — Ну тогда, думаю, что не злюсь на тебя за это. — Ты злился на меня всё это время? — спрашивает Эвен, не чувствуя при этом боли, лишь удивление. — Это комплимент, ясно? Думаешь, я могу так долго злиться на людей, которые мне не нравятся? — Ты слишком добр ко мне. — Ага, пока рано так говорить. — Ты ещё не всё сказал? — Именно. — Ну давай, — говорит Эвен, и так отчаянно просто вернуться к их обычным дружеским перепалкам несмотря на их прошлое, словно они по-прежнему платонические родственные души, о чём неоднократно шутили раньше. Именно поэтому следующие слова Микаэля причиняют боль. — Ладно, — говорит он, словно настраиваясь. — В общем… — Теперь его лицо снова становится серьёзным. — Как насчёт того факта, что ты достаточно сильно хотел поцеловать меня, если сделал это во время приступа мании. И вообще-то проблема не в этом, потому что, несмотря на то, что ты очень хочешь в это верить, я не гомофоб. Нет. Проблема в том, что меньше чем за год до этого ты смотрел мне прямо в глаза, когда я снимал тебя на камеру, и говорил, что хороши лишь те истории любви, в конце которых кто-то умирает. А потом бац, и ты очевидно влюблён в меня, а потом пытаешься покончить с собой, и скажи мне, Эвен, как мне в этой ситуации не чувствовать себя виноватым? Кажется, будто что-то разбивается. Вот почему они были так осторожны раньше, ощущая хрупкость происходящего. Вот почему они всячески обходили это, словно находились внутри домика из папье-маше. Потому что именно это скрывается за стенами, если ты позволишь им обрушиться. Эвен не знает, что сказать, поэтому молчит. — Ты помнишь, как делал это? — спрашивает Микаэль, стискивая зубы, и его голос звучит угрожающе тихо, как никогда раньше. — Я… — Ты помнишь, как делал это? — с нажимом повторяет свой вопрос Микаэль. — Да. — И как ты это делал? — Мик, пожалуйста… — Как ты это делал? — Я не могу тебе сказать. — Я могу спросить Соню. — Тогда спроси Соню. — В голосе Эвена тоже слышится раздражение. — Я не буду тебе об этом рассказывать, ясно? Потому что ты потом будешь прокручивать это в голове. — Думаешь, я всё это время не прокручивал это в голове? — Пожалуйста, Мик… — Пожалуйста что? — Я понимаю, что натворил, ясно? Микаэль горько усмехается. — Серьёзно? — говорит он. — Ты мог умереть, Эвен, ты сейчас мог бы быть мёртв… Блядь… Его голос срывается. Эвен с удивлением замечает, что глаза Микаэля полны слёз. — Знаешь, я ведь обещал этого не делать, — говорит он уже более спокойно, вытирая глаза рукавом. Они не замечают, что окурок перестал тлеть и погас. — Я обещал, что не буду орать на тебя, и вот как выходит… — Прости… — Элиас говорит, что я должен быть более понимающим… — Микаэль, — перебивает его Эвен. — Мне так жаль. Микаэль поднимает на него глаза и вдруг вздрагивает. — Блин, ну не плачь, — говорит он. — Но ты же плачешь. — Мы не можем оба это делать. Эвен смеётся, вытирая глаза и хлюпая носом, и словно по волшебству Микаэль делает то же самое. Они это не планировали, хотя и могли бы, но в результате они снова оказываются в кольце рук друг друга, как в старые добрые времена. Будто ничего не изменилось. Парни в их компании всегда были тактильными, но Эвен первым обнял Микаэля, и это случилось впервые с тех пор, как он в детстве обнимал другого мальчика. Тогда это было необходимо Эвену. Возможно, именно так и началась его влюблённость. Сейчас это ему тоже необходимо, и Микаэль уже давно не был тем человеком, который давал Эвену то, в чём тот нуждался, но раньше это происходило часто. Они действительно были друзьями. Под конец Эвен иногда забывал об этом, охваченный буйством чувств и гормонов, когда держал их дружбу в руках, как в фильмах обычно обнимают умирающих: нежно, но с намерением отпустить. Но на самом деле они всегда оставались лучшими друзьями. — Я так по тебе скучал, — говорит Эвен, хотя поклялся себе, что не поставит Микаэля в такое положение. Но Микаэль… Микаэль так же добр к нему, как Исак, и Эвен не заслуживает этого, но всё же Микаэль говорит: — Тогда, возможно, тебе не нужно сбегать на этот раз. Эвен отстраняется от него, вытирая глаза. — Правда? — говорит он. — Да, правда, — закатывает глаза Микаэль. — Я хочу, чтобы мой лучший друг вернулся ко мне. — Твой лучший друг? — Ну да. Это же ты всегда говорил, что твоя сестра всё равно твоя сестра, пусть она и умерла. Это так грустно, так мелочно, но тем не менее даёт ему такую надежду, что Эвен смеётся. — Блядь, — говорит он. — Неплохо сказано. — Точно? — Да, реально больно. — Хорошо. — Микаэль снова вытирает глаза. Эвен делает то же самое, чувствуя, как начинает болеть голова. — Я не собираюсь до конца жизни вести себя как мудак с тобой, — говорит он. — Просто всё ещё слишком свежо. — Ты имеешь право злиться, всё нормально. — Но ты даже не представляешь себе всего масштаба. В какой-то момент в самом начале я всерьёз думал о том, чтобы пойти к тебе и самому тебя убить. — А как же рай? — Я бы отказался от рая, чтобы тебя убить. Они смеются, а потом снова обнимаются и больше не плачут. — Спасибо, — говорит Микаэль, уткнувшись в его плечо. — Спасибо? — За то, что вызвал скорую. Ох. По какой-то причине это единственная вещь, о которой Эвен категорически отказывается думать. Возможно, дело в чудовищности произошедшего. В том, что несмотря на то, что он добровольно пошёл навстречу смерти, часть его отчаянно молила о том, чтобы он остался жив. — Это как-то тупо, правда? — говорит он. — Возможно, — отвечает Микаэль. Потом отстраняется от него и смотрит прямо в глаза. — Но, пожалуйста, оставайся таким же тупым до конца жизни. Делай всё, что необходимо, чтобы остаться живым. * Когда Эвен приходит домой, Исак спит, поэтому он старается не шуметь, пока тщательно переодевается и чистит зубы. Потом он пьёт свою обычную вечернюю таблетку и впервые за долгое время смотрит на флакон не с раздражением, а с благодарностью. Прежде чем выйти из ванной, он открывает кран, набирает полные ладони воды и ополаскивает лицо. Крещение. Матрас прогибается под его весом, когда Эвен забирается под одеяло, и Исак ворочается. Балконная дверь открыта, и с улицы доносится отдалённый шум машин, но здесь они только вдвоём. За окном те почти летние сумерки, которые наступают прямо перед темнотой, когда каждое дуновение ветра приятно для кожи, словно вода, когда хочешь пить, словно ласка любимого человека. Кажется, буквально весь мир напоен тишиной и покоем. Исак лежит на животе, засунув одну руку под подушку и прижав другую к себе. Его волосы разметались по лбу и подушке. Ровное дыхание нарушает тишину в комнате. — Привет, — хрипло шепчет он и кладёт руку на грудь Эвена, прижимая ладонь к обнажённой коже. — Я скучал по тебе. — Я тоже скучал, — говорит Эвен, и Исак сонно улыбается. — Ты приятно пахнешь. — Я только что из душа. — Я догадался. Веки Исака дрожат, и он открывает глаза. Эвен проводит пальцем по изогнутым в улыбке губам. Потом по его брови. Исак внимательно наблюдает за ним. — Всё нормально прошло? — спрашивает он, и Эвен никогда бы не подумал, что сможет ответить на этот вопрос, утвердительно кивнув, однако теперь он может. — Да, — говорит он. — Всё прошло очень хорошо. Исак снова улыбается. Он кажется таким мягким и сонным, словно всё его тело источает тепло и нежность. — Снова друзья? — спрашивает он. — Возможно, — отвечает Эвен. — По крайней мере стараемся. Возможно, понадобится несколько платонических дружеских свиданий, чтобы снова попробовать. Исак тихо фыркает, закатывая глаза. — Платонические дружеские свидания? Блин, серьёзно, как ты такое придумываешь? — Ты не считаешь, что я говорю заумные вещи? — Ну да, разумеется. Если считать «заумные» и «нелепые» синонимами. Эвен притворяется, что обиделся сильнее, чем на самом деле, и Исак хихикает. Эвен обожает этот звук. Он любит Исака, любит его, поэтому притягивает его к себе и зарывается пальцами в волосы, так, как Исак любит, успокаивая и усыпляя. — Ты очень смешной, — говорит он. — Спасибо. — Угу. Это правда, что именно Эвен вызвал скорую. Прежде чем чувствовать вину, он чувствовал ярость. Он злился на своё жалкое стремление цепляться за жизнь, был в бешенстве, что даже умереть нормально не смог. Он всегда больше любил кино, но после попытки самоубийства долгие месяцы читал и слушал всё, что мог найти о геях, и делал это с такой одержимостью, что Соня убедила себя, что у него снова приступ мании. Хотя на самом деле это было не так. Ему просто нужно было найти что-то, что подтвердило бы, что всё в порядке. Что он в порядке. А потом, наткнувшись на пьесу, о которой они когда-то говорили в Бакке, но которую он тогда не читал, Эвен увидел то, что нашло отклик у другой его части. У той крошечной части его души, сердца и разума, которая всё ещё хотела умереть. Вот что это было: «И всё же. Всё равно благослови меня. Я хочу больше жизни. Ничего не могу с собой поделать. Правда. У меня были тяжёлые моменты в жизни, но есть люди, которые пережили ещё больше. Но они всё равно продолжают жить. Я не знаю, больше ли храбрости в том, чтобы не умереть, но я вижу эту привычку, пристрастие к жизни. Поэтому мы живём вопреки всему, сохраняя надежду. Если я могу найти надежду во всём, это хорошо, это всё, что я могу сделать. Конечно, этого недостаточно. Катастрофически. Но всё равно благослови меня. Я хочу больше жизни». Это не изменило его жизнь, но затронуло что-то в душе, пробудило в нём что-то, что по-прежнему живо. Что-то, что говорит: «Блядь, ну ладно. Я принимаю этот паршивый расклад, я принимаю то дерьмо, с которым приходится жить, и я всё изменю к лучшему, потому что я заслуживаю хорошей жизни так же, как и все остальные. И если мне придётся сражаться в одиночку, что ж, я это сделаю. Бог свидетель, я уже достаточно сражался один. Так что смогу и в этот раз». Именно тогда он впервые так сильно захотел поправиться, что понял, что у него получится. Проблема в том, что плохое в жизни обычно случается резко и неожиданно, а хорошего приходится ждать долго, но в тот вечер, когда Эвен думает о своей жизни, об Исаке, спящем рядом, о том, что он практически закончил школу, то понимает, что именно так выглядит путь к лучшему. В тот вечер он задумывается и осознаёт, что рад, что вызвал тогда скорую.