Свет фонаря во тьме

      Я в нетерпении хожу по заброшенной церкви туда-сюда. Коннор должен прийти с минуты на минуту. Выглядываю в окно — вижу там только желто-серые поля. Никаких пеших или всадников.       Не могу найти покоя. То и дело выглядываю в окошко — никого. Зараза! Опять опаздывает! В кого он такой, а? Или цену себе набивает, получив от меня бумажку с просьбой срочно встретиться?       — Ли бы назвал тебя засранцем, — шиплю я себе под нос. Невозможность залезть повыше, на крест церкви или хотя бы на ее крышу, чтобы осмотреться, бесит меня — я пробовал, но стоило мне задрать ногу, промежность и зад тут же взорвались болью. Мне остаётся только нервно бегать туда-сюда, отчаянно желая успокоить бешено бьющееся сердце.       Я не могу найти себе места. Очень хочется присесть, ибо усталость берет свое. Поглядываю на кучу сена в углу. Спать в ожидании непредсказуемого Коннора — тупая идея. Это все равно, что задремать возле улья. Но глаза сами слипаются, веки будто наливаются свинцом.       Я плохо спал всю ночь. Стоило только закрыть глаза, я погружался во тьму. На меня накатывало ощущение, которое обычно возникает, после того, как покатаешься в море на волнах. Вроде ты уже на кровати, а все равно чувствуешь себя так, будто волна все ещё поднимает и опускает твое тело. Разница была только в том, что я чувствовал не приятное покачивание волн — я ощущал такие толчки, будто меня все ещё силой брал другой мужчина.       Один раз я не смог сразу проснуться от такого, резко дернулся, причинив себе боль, и вскрикнул.       — Хэйти? — Ли уже зашуршал своими одеялами на полу, приподнялся и сел на краешек кровати.       «Обними меня, обними меня, ну пожалуйста», — мысленно молил я. Просить этого вслух было очень стыдно. Но Чарльз, кажется, сам стал догадываться — присел поближе ко мне и шепотом спросил, хотя я не спал:       — Можно к тебе?       Я кивнул, потом сообразил, что он меня не видит, и взволнованно сказал:       — Да.       Мне кажется, я с головой себя выдал, потому что запнулся, ответил слишком рьяно, и вдобавок, когда Ли улёгся рядом, жадно вцепился в его руку, чувствуя под пальцами жёсткие волоски. Ли сначала полежал так, рядом, положив руку мне на бок, но потом даже через одеяло почувствовал, что я дрожал, что-то шепнул и скользнул ко мне.       — Все будет хорошо, Хэйти.       Я резко развернулся и ткнулся носом ему в шею.       Да, будет. Мне хочется ему верить.       Потом я переволновался от того, что он рядом и так близко, и заснул только спустя пару часов. Насильник больше меня не тревожил, но я видел только светлое пятно в темноте и бежал, бесконечно бежал к нему.       Я хочу, чтобы Ли обнял меня сейчас, как ночью, в то время, как я зарываюсь в кучу сена за бочкой, пытаясь прилечь.       Но Ли здесь нет. Я настоял, чтобы он остался дома. Знаю ведь, как Коннор к нему относится. Если увидит — в лучшем случае мне ничего не скажет, начнет орать на Чарльза. В худшем — попытается его убить. К черту такое.       Без Ли мне как-то особенно холодно. Я даже не хочу закрывать глаза и стараться восполнить недостаток сна.       Ли…       Я слишком много думаю о нем в последнее время. Намного больше, чем это прилично. Может, потому что за последний день мы очень сблизились? Да и он особенно ласков ко мне… Он и раньше мне улыбался, старался помочь, но я никогда не думал, что он способен так заботиться обо мне. Что кто-то вообще будет беспокоиться из-за меня.       И я никогда не думал, что буду так тосковать по нему.       С мыслями о Ли я все-таки засыпаю. Какое-то время дрожу, но все-таки проваливаюсь в короткую дрёму.       Из сна меня вырывает неприятное покалывание. Я нехотя открываю глаза.       Вот же свинья, а!       Коннор поддевает носком сапога солому и бросает на меня. Увидев, что я уже не сплю, он фыркает, как Хики:       — Подушку тебе принести?       И слегка пихает меня ногой. Резко дёргаю его за сапог. Он, естественно, падает. Я вскакиваю, и начинается возня. Зад дёргает болью, когда я седлаю Коннора, как молодого жеребчика. Я стараюсь не подавать виду — он не должен знать, что я чувствую. Мы какое-то время ещё раздаем друг другу несильные тумаки, но потом Коннор даёт мне под дых и спихивает.       После этого минут десять мы возвращаем дыхание, а потом Коннор начинает диалог:       — Значит, я тебе понадобился, — хмыкает. — И зачем же? Хочешь обтяпать совместное дело?       Я какое-то время молчу, подбирая слова, а потом медленно начинаю:       — Вчера вечером ты встречался с Питкэрном. Зачем? Что он тебе давал? И почему ты угрожал навестить меня?       — Это не твое дело.       Молча лязгаю скрытым клинком, намекая, что будет дерзить — огребет. Повторяю вопрос.       — Питкэрн втихую от тебя и от меня купил участок земли могавков, — вздыхает. — И устроил на нем склад оружия. Я бы не узнал, если бы не нашел этот склад. Я хотел с ним по-хорошему — предлагал выкупить. Он очень долго то отнекивался, то предлагал со скидкой. Позавчера он приволок дарственную, но в ней была только часть участка. Другая, на которой склад, все еще принадлежала ему. Эту дарственную я вчера забрал, но пригрозил Питкэрну, что если не продаст мне участок, я все расскажу тебе, а ты будешь не в восторге, что за твоей спиной кто-то проворачивает со мной такие сделки.       Больше всего я люблю в Конноре то, что он не умеет врать. Да и не пытается.       — Что ты делал всю оставшуюся ночь?       — Тебе какая разница?       — Прошлой ночью на меня напали, — я показываю на нос и губу. — И…э-э-э… ограбили. Украли кое-что. Я хочу знать, кто это сделал.       — И ты на меня подумал?! — Коннор взвивается на ноги. — Как ты мог так думать обо мне?       — Я всех подозреваю, — я делаю вид, что меня не колышет его истерика. — На тебя подумал, потому что ты встречался с Питкэрном и в теории мог где-то шляться всю ночь.       — Я закупал древесину и помогал латать корабль! Все руки в занозах, смотри! — он показывает мне пальцы, и я вижу следы от уколов иглой — вынимал.       — Занозы ты мог посадить, лазая по крышам, — скептически хмыкаю.       — Отец!       — Я просто проверяю версию, — поднимаю руки. Вдруг мне приходит в голову одна мысль. Хватаю Коннора за руку и внимательно рассматриваю. Я смотрю не на занозы и следы от их доставания, я смотрю ему под ногти — сажи и крови нет. Действительно чист, паршивец.       — Ладно, я тебе верю. Я просто хотел убедиться, что это не ты, — я улыбаюсь и встаю. Мне действительно становится чуть-чуть полегче.       — Как же я иногда тебя ненавижу, — недовольно урчит Коннор.       — Взаимно, — зубоскалю, и мы на том немного еще общаемся на какие-то другие темы, после чего расходимся. Коннор напоследок советует мне:       — Если хочешь найти нападавшего, вернись на место преступления и попробуй найти следы с помощью орлиного зрения. Конечно, я в ответ ворчу, что он мне не указ, но совету все-таки решаю последовать. Тем более, что у меня совсем нет идей.       Кто мог так поступить со мной? Кто? Кто?       Предположений нет абсолютно. Поэтому я приезжаю к той самой таверне, которая, кстати, называется «Утехи пирата», а не «Страсть», как ее обозвал Черч. Я прикрываю глаза и делаю пару шагов, пытаясь воссоздать произошедшее.       Память услужливо подсовывает мне то, что я и так знал. Как я иду пьяный, захожу в один из домов, меня хватают, бьют, силой раздевают и начинают грубо пронзать. И все. Новых подробностей нет. Только сердце тревожно колотится.       С опаской смотрю на переулки. Сейчас яркий день, все выглядит совсем по-другому. Выпал первый снег за октябрь. Снега мало, так, припорошило. Скоро растает. Но почему мне так… страшно?       Внешне спокойный, я продолжаю двигаться, словно на заклание. Дойдя до здания, чьи очертания напоминают то, где я лишился чести, я останавливаюсь, чтобы перевести дух.       Может, меня все-таки насиловал бездомный, на чью территорию я вломился? Может, он до сих пор там?       Ужас медленно хватает меня за кончики пальцев и постепенно начинает расползаться. Я продолжаю идти.       Я не хочу. Я хочу вернуться к Ли. Но я должен.       То самое здание встречает меня неприятным скрипом ступеней. Замираю и нехотя кладу руку на перила.       Опять скрип.       Не хочу.       Поднимаюсь наверх. Перенастраиваюсь. Сердце колотится — ощущение такое, будто в моей груди несется табун лошадей. Чую запахи. Принюхиваюсь.       Кровь. Сперма. И… еще что-то. Кажется, это моя рвота.       Делаю неуверенные шаги вперед. Боже… Вот это место. На полу отчетливо видны следы борьбы и волочения — на саже четко отпечаталось, как бесчувственного меня тащили в другую комнату, чтобы швырнуть на мешки.       Мне становится тяжело дышать. Я пытаюсь хватать ртом воздух. Вижу полосы, красно-синие. Союзник и враг в одном лице? Такого я не видел, даже когда смотрел на Коннора глазами орла.       Еще шаг. Что-то жалобно хрупает у меня под сапогом. Опускаю глаза. Под моей ногой — осколок стекла.       Снова — воспоминание. Вот где я видел собственное лицо.       — Ты это заслужил, сучонок, — безжалостный, глуховатый голос. Я пытаюсь кричать, но не могу. Глаза шарят, но видят вокруг только темноту. И свет в ней — то блеск разбитого стекла на полу, то белки чужих и моих глаз.       Удар под дых. Я шумно выдыхаю. Еще удар — на сей раз шпорой сапога. Шпора прилетает мне в лицо, распарывает ноздрю и губы.       Крик, что срывается с них, выходит слабым и хриплым. Боль обжигает лицо. Горячая кровь бежит по ранам, дразня их. Я пытаюсь взвыть, но меня снова пинают в живот.       Мне не хватает воздуха.       Я шумно дышу, уже стоя на коленях. Белыми бриджами в саже. Пытаюсь отдышаться, но у меня не получается. Руки до боли вцепились во что-то очень жесткое и хрупкое. Лицо снова мокрое.       Пожалуйста, нет! Я не хочу плакать, не могу!       Я умоляюще шепчу какие-то просьбы меня отпустить и пытаюсь вырваться. У меня жутко болит горло — то ли от криков, то ли от того, что мне перепало в рот, то ли от попыток меня слегка придушить. Мужчина на мне наносит крепкий удар по шее, и я хриплю. Будто мне было мало чувствовать его в себе. Я выгибаюсь.       Тьма вокруг никак не желает рассеиваться. Но наконец она отпускает меня. Я дрожу и вытираю влагу с лица, оставляя черные дорожки грязными от сажи руками.       Надо уходить. Быстрее. Обратно в наш новый штаб. Обратно к Ли.       Я оборачиваюсь. След ведет к разбитому окну. Но я в него не полезу, это точно. Выхожу на улицу, перелезаю через забор, превозмогая боль. Меня еще тошнит, и поэтому я неловко переваливаюсь и падаю. Радуюсь, что Коннор этого не видит, а то точно бы потом издевался.       Какое-то время я сижу в углу, между стеной здания и забором. Точно так же я сидел в воде, приходя в себя.       Надо идти дальше.       Надо, но как? Мой желудок скручивает. Я с трудом справляюсь с собой.       Вчерашний след ведет меня дворами. Иду, словно собака. Держусь за живот. Глаза неумолимо слезятся и чешутся. Я должен найти его.       Побродив по дворам, я потерял след. Он просто оборвался, и все. Будто и не было. Все кончено. Потеряв след, я упустил и насильника. Нитей больше нет. Я тщетно обшарил все вокруг, но не нашел ничего, что приблизило бы меня к виновному. Боюсь, я так и не верну себе честь.       С тяжелым сердцем возвращаюсь в наш штаб. Тамплиеры свободно бродят по особняку. Они то спускаются в подвал, где уже есть вино, то кружат по бальному залу, разговаривая, то исчезают в комнатах. Я здороваюсь, вылавливаю Питкэрна и спрашиваю по-коннорски:       — Где Чарльз Ли?       — С собаками гуляет, — отзывается Уильям Джонсон вместо него. Он бродит с бокалом вина.       — Передайте ему, что я его жду в своем кабинете.       Я поднимаюсь наверх и сажусь на кровать. C этого момента время начинает течь чертовски медленно.       Тьма накатывает на меня. Я снова вижу пятно света — то им оказывается свет из окна, то уличный фонарь, то отражение в осколке. Чтобы не начать бояться, я стараюсь отвлечь себя мыслями о том, что скоро придет Чарльз. Он придет ко мне, и вытащит из темноты. И я не буду кричать.       Слышу слабый скрип двери. Потом почему-то странный лязг.       Чарльз!       Я открываю глаза.       — И снова добрый день, Хэйтем, — на пороге стоит Уильям Джонсон, скрестив руки.       — Что тебе нужно? Я не велел меня беспокоить.       — Ничего, — он как-то странно улыбается и делает шаг вперед. Я слегка напрягаюсь. — Ты же ходил сегодня в тот дом, да? — спокойно говорит он.       — Какая тебе разница?       — Значит, ходил, — он довольно кивает. — Ты не мог не вернуться, я был прав. Это место тянет тебя, верно?       Молчу. Он снова шагает вперед.       — Каково тебе было, Хэйтем? Стонать, лежать? А?       Я сглатываю. Джонсон все еще спокойно улыбается.       — Каково тебе было узнать свое настоящее место, Хэйтем?       — Ты?! — ору я, и в ту же секунду он бросается на меня.       Ослепленный яростью, я бью его в скулу. Джонсон пинает меня в пах, потом отпихивает, и пока я пытаюсь продышаться, наваливается на меня.       — Зачем ты это сделал? — рычу я. — За что?!       — Все очень просто, Хэйтем, — он встает с меня, берет за шкирку и отшвыривает к стене. Я ловлю ртом воздух, стараясь отогнать кошмары, и пытаюсь предугадать, когда он нападет — пока он только кружит по комнате.       — Вернемся на двое суток назад, Хэйтем. Когда остальные напились… Шэй и Хики в присутствии остальных под одобрение Джона начали обсуждать, как бы они хотели завалить тебя. Ли прервал их несколько раз, обругал и ушел. Я остался. И слушал, слушал их все дальше. И потом мне пришла в голову одна идея. Я решил трахнуть тебя — и утру им нос, и поставлю тебя на место. По-моему, слишком уж много почестей какому-то низкорослому поганцу из Лондона.       Я холодею. Еле сдерживаюсь, чтобы не выпустить спрятанный клинок. Джонсон стоит на расстоянии, ничего не делает, только жестикулирует и рассказывает.       — И ты знаешь, дальше было дело техники. Просто переодеться в кавалерийскую форму и выследить тебя. К счастью, ты, когда пьяный, ничего не соображаешь. Зато какая потом была гармония с собой… Удовольствие… М-м-м… Знаешь, — у него в глазах появляется хищный блеск. Я чувствую, как напряжено собственное тело.       — Они только трепались, что хотят трахнуть тебя. А я взял и трахнул. Я доказал, что они — трепло, а ты — сучонок, которого можно и нужно нагибать, только и всего, — он абсолютно спокойно разводит руками. — Как бы сказали люди попроще, маленький засранец. Маленький засранец, которого чертовски приятно трахать.       Я только сейчас замечаю, что мелко трясусь. Джонсон резко меняется в лице, хватает стул и швыряет его в меня. Нагибаюсь, стул разлетается в щепки над моей головой. Джонсон опять бросается на меня, и мы катимся по полу, врезаясь спинами в мебель и раздавая друг другу тумаки. Вдруг я чувствую, как что-то острое обжигает мне бок.       — Вот так. Тихо, — спокойно говорит Джонсон, заваливаясь сверху на меня. Я хриплю, чувствуя холод лезвия в своей плоти. — Мы же сделаем с тобой это снова, да? Один раз трахнуть сучонка — этого мало.       Его руки тянутся к моим брюкам. Я пытаюсь пихаться, невзирая на боль. Глаза жутко слезятся то ли от пыли, то ли от жгучей молнии, пронзающей мое тело.       — Мы сделаем это снова, Хэйтем. Я сделаю.       Только не снова! Я отчаянно пихаюсь, но Джонсон вынимает нож и заносит над моей грудью. В этот момент я пинаю его ногой, выгибаюсь, пытаясь выползти и получаю лезвие в бедро.       — Не заставляй меня убивать тебя, Хэйтем. Два раза, боюсь, мне будет мало.       — Я буду кричать, — хриплю я, когда он снова наползает на меня. Его это только веселит.       — Кричи, — он ухмыляется, и я снова чувствую его пальцы на ремне своих брюк. — Прямо сейчас начинай орать, Хэйтем. Всем плевать. Никто не придет спасать тебя.       — Перестань. Это… это неправильно… Я… — я начинаю лопотать бред, в какой-то безумной надежде пытаясь остановить то, что предотвратить, похоже, уже нереально. Боль жадно грызет мой бок и бедро.       — Всем плевать. Правильно, неправильно… Или… Ой, я понял, — он смеется. — Ты хочешь сказать, что мечтал сделать это по любви? Да не смеши! Ах, Хэйтем, если бы тебя еще хоть кто-нибудь любил…       Эти слова ранят меня больнее ножа. Я перестаю сопротивляться.       Ли.       Я думаю о Ли.       Пусть я сейчас умру. Умру позорной смертью. Но я хочу, чтобы моя последняя мысль была о Ли. Никто не делал мне столько приятного, сколько делал Чарльз Ли. С самой первой минуты. Я не придавал особого значения, просто улыбался, благодарил, когда он делал мне подарки, приносил вкусности. Я общался с ним, как с остальными. И ему явно было больно, когда я стал встречаться с Дзио — он каждый раз поджимал губы, выходил из себя, иногда бил посуду и резко уходил.       Возможно, это мое наказание?       Я стал замечать его заботу только вчера. Если Джонсон сейчас трахнет меня снова и убьет, чтобы я не разболтал никому, я буду, наверное, справедливо наказан.       Может, меня и раньше тянуло к Чарльзу, а я не замечал? А его ко мне? Всегда ли его тянуло ко мне? Или действительно он просто выслуживается?       — Что ты притих? — Джонсон берет меня за лицо. — Дошло, что всем плевать на тебя? Хочешь, начнем сверху в этот раз, а?       Он наклоняется. Я закрываю глаза и еще пытаюсь дергаться.       — Радуйся, что ты нужен хотя бы мне.       Грохот. Сначала один, потом второй, больше похожий на треск. Мы оба вздрагиваем. На пороге стоит Чарльз Ли — его лицо перекошено от гнева. В руке — дымящийся пистолет. Под мышкой — собака.       Мое сердце колотится, как бешеное.       — Он мне нужен, — Ли бросает пистолет. Я смотрю на Джонсона. Его руки все еще на моих причинных местах, голова повернута в сторону — он обернулся на звук. Мне кажется, что он сейчас продолжит попытки меня изнасиловать, несмотря на присутствие Чарльза.       Но он не продолжает.       Глаза Джонсона пустеют, и он медленно падает мне на грудь. В этот момент до меня и до Чарльза доходит, что произошло. Ли быстро ставит собаку на землю, и она начинает крутиться по комнате, виляя хвостом. Сам он бросается ко мне, стаскивает с меня еще дергающееся тело Уильяма Джонсона. Едва освободившись от тяжести чужого тела, я бросаюсь в объятия Чарльза, не давая ему поднять меня с пола.       — Все хорошо, Хэйти, все хорошо…       Я почти его не слышу. Я дрожу, и, кажется, плачу.