Привидение

Сцепившись в один комок, Сербан с Вафлей метались по всей бочке вместе с тканью, шляпой и оставшимися яблоками. В голове Сербана стояло изображение бочки его маман, в которой она перемешивает паприку со специями с помощью огромного рычага – вот такое сейчас у него было ощущение реальности. Скачущие яблоки – те и вовсе будто несли на себе пакостное проклятие. Плоды всё норовили прилететь в затылок, в ухо или в нос, а если не повезло – то вообще в глаз. В то же время белое приведение окутало детский комок и защищало от жёстких ударов. В целом, на этот раз горе-карусель обошлась, к великой радости Сербана, без потерь сознания. Бочка остановилась и чьей-то силой оказалась поднята в вертикальное положение. – Ловушка, – прошептала Вафля, выпучив глаза в темноте. – Определенно, ловушка, – прошептал в ответ Сербан. – Давай его напугаем. – Спятила? – выражать недовольство шёпотом у Сербана не выходило – получалось как-то наивно смешно. – Ты решила напугать огромное невидимое штилевское чудовище? – Мы, – неуверенно запнулась девочка. – Мы недавно в школе проходили то, что звери боятся тех, кто больше них. Ой, а ещё шума, шума боятся. А ещё- – А ещё – это не зверь. Это явной какой-то монстр как в книге или в старых сказках. А знаешь, что делали в сказках с детьми? Жрали их и все их кости! – Маман не читала мне таких сказок. Это ты себе уже что-то выдумываешь! А я слушаю на уроках и помню, что звери просто так не нападают. Он увидел, как мы едим шушехи, вот и понадеялся, что мы ему дадим. Бедный, наверное, он голодал там, в поле… – Да ты с ума сошла! – громогласно шептал мальчик. – Будь ты гигантским невидимым монстром, живущим в пустом поле, ты бы повелась на простецкие яблочки? Он шёл за нашими мясными боками – сто процентов. Десять минут отчаянного спора о том, чего дети даже не видели, привели к решению быстро выкинуть пару яблок наружу, они всё равно были пакостные, да ещё и побитые. Сербан, несмотря на недавнюю встряску, ловко поднял крышку бочки, Вафля в это время пульнула куда-то в пространство пару яблок, после чего дети снова юркнули в своё убежище и притихли, выжидая. – Видела? – Мы в другом месте. Там так много травы! Мы прямо как в сказке – путешествуем по мирам! И опасности у нас прямо как в книжке. – Мне так не кажется. Никаких этих миров не существует, потому что это всё происходит в штиле, и мы тут уже засиделись. Надо что-то думать. – Снаружи вроде никого. Давай вылезем и поглядим! Я видела там красивые цветы. Сербан глубоко вздохнул. Что оставалось делать? Дети вылезли из бочки, настороженно оглядывая округу. Сочный зелёный цвет, освещаемый ярким доброжелательным солнцем, ослепил. Ребята обнаружили себя и своё средство передвижения под большим, наверняка старинным деревом. Вокруг – поле, но не пустынное с коротким слоем противно-жёлтой травы, не тихое, где даже ветер боится издать хоть малюсенький гул – наоборот: красочно-зелёная трава весело пританцовывала волновой танец под ритм ветра, росла она то тут, то там разными уровнями. Где-то обрастала кустики, будто соревнуясь с соперником сильнее её, а где-то податливо опускалась до самой земли, давая шанс вырасти деловым муравейникам на радостной рыжеватой земле. А старое величественное древо, будто король, осматривало свои владения: тут тебе и изысканные подданные-цветы в помпезных нарядах, и занятой народец букашек-таракашек. Как же порадовал детей этот вид. Казалось бы, они пробыли в предыдущем месте всего пару часов, а так истосковались по приятному радостному пейзажу и властвованию природы. Будто бы их жизнь подпитывалась окружением: увядала в тоске и пустоте и цвела в радостной пышности природы. Насмотревшись на полную картину, ребята стали присматриваться к деталям. Их средство путешествия оказалось недалеко от дерева на испекшемся под солнцем пятне земли. Рядом в благородной старости томилось полое бревно, оказавшееся здесь, несомненно, мистическим образом – рядом нет ни пня, ни других признаков былой древесной жизни. К удивлению, на его обрубленных сучках красовались свежие листики. Дно детской бочки приземлилось прямо рядом с муравейником; случайность или чья-то воля, что она приземлилась именно так, аккуратно минуя жилище муравьев? И сейчас, безмятежно плывущие по рутине работы, они облепили сладкие яблоки, испивая из их липких подтёков. Неподалёку от муравейника, там, где заканчивалось пятно земли и возвышалась стена травы, росли длинные извивающиеся растения, похожие на рогоз. Их верхушка была не из мягкой коричневой подушечки, а из двух клешнеобразных хватала с остреньким цветком посередине. – Красиво. Я раньше не видел таких у нас в стане, – сказал Сербан и начал выбираться из бочки. – А я видела! – после секундного молчания воскликнула Вафля и тоже выпрыгнула из бочки. – Я видела! У папы в кабинете в рамке висит такой. Засушенный. Он называл его вьюн-цапальщик. – Почему цапальщик? Вафля пожала плечами. Сербан смерил её взглядом, затем пошарил в бочке и напялил ей на голову шляпу. – На. Не хочу потом перед твоей маман оправдываться, если тебя солнечный удар хватит. – Смотри! – вдруг вскрикнула девочка, указывая на землю. Сербан сначала пятками почувствовал, будто что-то шурудится снизу, рыхлит, словно червяк. Когда опустил глаза, то оказался удивлён представшей картиной. Земля трескалась и рыхлилась, как печенье из песочного теста. Румяные пластинки глины расходились, слегка приподнявшись, и рассыпались на крошку, а из получившегося отверстия появлялось что-то необычное. Крупная чёрная жучья мордочка с такими же чернющими блестящими глазами. И таких целый десяток! Существа высунули свои мордочки из земли и стали расправлять усики – ну прямо картонные, словно аппликация. Они шевелили ими, совершая примитивный ритуальный танец. Самое большое удивление постигло детей, когда со звонким звуком чпок из земли выбралось первое существо. Упитанное, пятнистое, с четырьмя крыльями вокруг всего тельца! Медленно, будто кто-то тянул за невидимую ниточку сверху, оно стало взлетать наверх, напряжённо размахивая крылышками. За первопроходцем последовал и остальной жучий народ. Сербан где-то читал слово, описывающее процесс, похожий на то, что происходило сейчас, но вряд ли мог вспомнить его из-за удивления. – Они летят на небо! – восторженно завопила Вафля. – Это настоящие небесные коровки! Неизвестно, что вызвало у девочки такой восторг, но она ещё несколько секунд пищала, а затем начала резво прыгать вокруг взлетающих одна за другой коровок. И, казалось, они действительно летят на небо. Некоторые взлетели настолько высоко, что стали исчезать из виду, и это учитывая то, что коровки эти довольно упитанные! Сербан загорелся желанием проштрудировать все книги, связанные с природой штиля – как жаль, что в читальном вардо в основном пылились романы для зрелых женщин стана. Но тут произошло ещё кое-что. Дети заметили это сразу – резкие движения, агрессивные клацанья клешнями и даже ядовитое шипение. Именованный вафлиным отцом вьюн-цапальщик, не церемонясь, схватил одну из небесных коровок. Та с писком трепыхалась в растительной пасти до громкого хруста, после которого дух покинул жучье тельце. Растение свернуло свой стебель, осев на землю и приглашая сородичей трапезничать – остальные стебли натянулись как гитарные струны, а их рты уже истекали разжижающим соком. А коровки всё тянулись вверх, безмятежно безучастные в своей судьбе, отданной фортуне на попечение. Жестокость и красота природы во всей красе. – Нет! Куда! – закричала Вафля и побежала в сторону творящейся несправедливости. – Не трогайте их! Не трогайте! Она стала пинать довольно толстенькие у основания стебли, но тем хоть что – самое интересное творилось наверху. Хрустящий звук множился, а предсмертные писки коровок навевали какие-то ужасающие ассоциации. Как у них получается так душераздирающе и жалостливо кричать, будто невинного ребёнка в лес волк утаскивает? Сербан наблюдал за происходящим в растерянности. Но затем Вафля предприняла более действенные методы и впилась в стебель зубами. Это уже не могло остаться незамеченным. Жвало вьюна направилось к земле. Вот-вот оно бы куснуло Вафлю, но будто невидимая стена помешала растению. Оно зашипело, как только дотронулось до шляпки из потока. Точно! Это ведь шляпа-оберег! Сербан был так рад, что вовремя напялил её на голову Вафли. – Эй, а ну возвращайся сюда, рыжик! Чего стоят эти цапальщики! – Сербан! – возмущённо уставилась она, на секунду освободив стебель от своих зубов. – Они едят этих прекрасных существ! – Вафля, а ты дома ешь рыбу. Бьюсь об заклад, рыбы тоже считают себя вполне прекрасными. Но девочка не успела ответить, потому что на шипение одного вьюна отреагировали его сородичи, и теперь все они нимбом нависли над Вафлей. В следующий момент они начали щипать праздничную шляпу, задевая девчоночьи уши-кисточки. Та запищала и попыталась отмахнуться. Сербан подумал, а что если они распустят всю шляпу? Что, если только она сдерживает вьюны от того, чтобы искусать Вафлю до смерти? – Дурында! – закричал Сербан. Его голос задрожал, и единственная мысль, ударившая в паникующий разум, заставила мальчика бежать на помощь. Где-то по пути он подхватил гибкий прут и влетел в битву с похвальным первым ударом. Прут оказался достаточно тонким, чтобы при помощи размаха мальчишки рассечь растительную плоть. Стебель со жвалом свалился рядом. Те дни, когда Сербан лупасил крапиву палкой, не прошли зря. От шляпы почти ничего не осталось, все значимые когда-то прутья сейчас валялись бесформенной стружкой на земле. Вьюны обвили ногу Вафли и начинали подбираться к макушке – больше их ничего не останавливало. Сербан же, к удивлению, обнаружил, что для растений у вьюнов очень острые зубы, когда один из них куснул мальчика за ухо. Боль на секунду растворила в тумане окружающий мир, но тут же зрение вернулось в троекратной остроте, как и все чувства, подпитываемые адреналином. Сербан размахнулся, прут свистнул, рассекая воздух, и тут же покрылся растительным соком, срубив вьюна, обвившего Вафлю. Мальчик пихнул её от зарослей обратно на полянку и хотел было кинуться следом, но тело словно сомкнуло силками. Сербан попытался вырваться, но неуклюжие торопящиеся движения не смягчили ситуацию. Противный холодный стебель обвился вокруг пояса, и мальчик почувствовал, как теряет равновесие — его ноги отрываются от земли. – Сербан! Пустите его! Пус-ти-те! – Не подходи! – рыкнул он. Вафля не опустила руки и стала кидаться острыми камнями – и весьма метко. Некоторые стебли действительно подкашивались, потому что острые камни вбивались глубоко внутрь. Но сами вьюны будто бы увеличились в размерах. Было ли это чудом штиля или метаморфозом растений – неизвестно. Их стебли стали жирнее, выше, жвала клацали ещё громче. Мальчик справлялся бы на отлично, если не это преображение. Рубить стебли стало труднее, и в один момент спасительный прут застрял в одном из таких жирных цапальщиков. Ладонь Сербана почувствовала пугающую пустоту, и в ту же секунду вьюн, клацнув зубами, влетел в правый глаз мальчика, впиваясь в мягкую плоть. До холода раскалённая боль пронзила всё тело Сербана, пульс верстачным зажимом сдавил виски, по щеке и шее полилась неприятно тёплая жидкость. Сознание будто бы отключилось, а его остатки были ведомы чем-то первичным – болью, инстинктом самосохранения и адреналином. Руки с когтями сами впились в кровожадного вьюна, вырывая его из глаза, как клеща из насиженного места. С короткой какофонией звуков, состоящей из хлюпанья, клацанья, хруста и чавканья, кровожадная пасть нехотя отцепилась от Сербана. Несомненно, она бы впилась в мальчика ещё раз, но в тот же момент что-то произошло – маленький сахаш не мог понять, потому что весь мир для него был размыт – но хватка стеблей резко ослабилась, и Сербан упал на землю, потеряв сознание.