m_yoon_i 08:21
«Вторник – сам по себе проблема. Как и среда. И четверг. И вся моя жизнь, если тебе будет интересно это узнать.»
Black_Swan 08:24 «Думаю, эта проблема будет посущественнее всех твоих, вместе взятых» *Фотография* «Есть идеи, что с ним?»m_yoon_i 08:26
«Черт»
«К сожалению, есть парочка»
«Может быть, снова отец или тот парень, по которому он сохнет»
«Но я не уверен, в последнее время Чонгук мало что мне рассказывает…»
«У тебя есть время? Сможешь присмотреть за ним?»
Black_Swan 08:30 «Ну, я собирался идти на пары, но увидел его под дверью своей комнаты в общежитии. Не представляю, как он попал сюда. Теперь я, разумеется, никуда не иду. Сможешь прийти после обеда? Не думаю, что нам стоит оставлять его в таком состоянии одного.»m_yoon_i 08:33
«Конечно, я приду. Я отпрошусь с практики и после обеда буду у тебя. Попробуй поговорить с ним, о`кей? Мне кажется, что ему, эм, неудобно обсуждать со мной некоторые темы... Может, у тебя получится лучше?»
Black_Swan 08:35 «Я обязательно попытаюсь сделать это, Юн-и. Мы будем ждать тебя.»m_yoon_i 08:36
«Пригляди за ним, хен»
Black_Swan 08:37 «Конечно, увидимся»m_yoon_i 08:38
«Увидимся»
Чимин откладывает телефон в сторону, прежде чем, обеими руками зарывшись в волосы, обернуться, взглянуть на свою не так давно заправленную кровать и тяжело вздохнуть. – Что же с тобой такое на этот раз случилось, Чонгук-а? – бормочет Пак, но старается делать это шепотом: парень на его кровати, его младший братишка, сопит, забывшись тревожным неглубоким сном. И все в нем – та зажатая поза, в которой Чонгук находится, то, как он время от времени вздрагивает, как тревожно сведены на переносице брови – говорит о том, как Чон не в порядке. И случилось что-то по-настоящему серьезное. То есть, что-то даже серьезнее обычного пиздеца, творящегося в его жизни, если прикинуть, с самого его рождения. То есть, что-то, что даже такого, как Чон Чонгук, его несгибаемого, сильного и храброго друга, могло сломить и заставить задыхаться от боли. А Чимин, хоть и прошло достаточно много времени, знал Чонгука все еще очень хорошо, все еще оставался способен младшего прочитать от корки до корки, основной концепт выделить, обозначить проблему… И та проблема, что Чимин сейчас перед собой наблюдал, его не на шутку взволновала…***
Когда Юнги ему пишет, Хосок слишком занят, чтобы ответить – у них в самом разгаре заседание совета директоров, и если взять временной промежуток с самого хосокова приезда и до этой минуты, то «здесь и сейчас» является той самой наиважнейшей точкой всей этой феерической какофонии, что теперь называется не иначе, как жизнь Чон Хосока. То бишь, он категорически не может отвлекаться. Нет, ни за что, потому что от того, как сейчас пройдет их дискуссия здесь, будет зависеть в прямом смысле все. И когда Намджун с трибуны вещает свое виденье будущего корпорации «Юг», Хосок, разумеется, слушает его очень внимательно, ни за что на свете не гадая о том, что там такого важного Юнги счел своим долгом ему написать. Ведь тот впервые за все время своей практики первым отправил ему сообщение, в прошлые разы писал сам Хосок, спрашивал мелкого паршивца о том, как продвигается работа над очередным заданием, или раздавал очередные указания, в ответ получая неизменное сухое «ок». Так что изменилось теперь? Руки, лежащие на столе и мучающие паркер, всю оставшуюся часть заседания чешутся неимоверно из-за желания залезть во внутренний карман пиджака, где лежит телефон, и прочитать сообщение немедленно. Это бесит: то, что Хосок на данную минуту не может осуществить желаемое, как и то, что, простите, а какого лешего вообще он так завелся?! Это все нервы, да, точно, нервы… Ему необходимо расслабиться, по-настоящему расслабиться. Может, выпить чуть больше, чем тот бокал вина, что он себе позволяет за ужином… Жаль, Ричард сейчас далеко, Хосоку не помешала бы разрядка. Хах? И не он ли сам вчера смеялся над своим бойфрендом, неся всякий бред об отсутствии секса?! Ну так вот: чья бы корова мычала… Намджун смотрит на него через весь конференц-зал слегка потерянно, вероятно, заметив на губах друга легкую улыбку, говорящую о том, что хозяин ее явно витает в облаках. Хосок ловит этот взгляд и тут же весь подбирается. Напоминает себе в очередной раз о том, как много у них сейчас стоит на кону: на заседании присутствует администрация города, их главные бизнес-партнеры и даже самый опасный конкурент в лице компании «Север». Как говорится: друзей всегда держи близко, а врагов – еще ближе… Их генеральный директор, Ким Сувон, ранее изъявил желание присутствовать на сегодняшнем заседании, но этим утром прислал за себя своего первого заместителя с извинениями: тот не смог присутствовать лично из-за непредвиденных обстоятельств. Все они здесь только с одной целью: определить будущее корпорации, которое все эти долгие недели находится на перепутье, не зная, куда и податься. Хосок знает, окажись контрольный пакет акций компании, коим владел покойный отец, в руках совета директоров, «Юг» довольно быстро перестанет существовать, все, что его семья строила так долго, пойдет крахом, развалится. Эти ублюдки, ведомые корыстью и жадностью, меньше чем за год разорвут бизнес, что строился десятилетиями, на неровные клочки – каждый ухватит столько, сколько будет способен удержать своими загребущими руками. Чон даже не сомневался в том, что все они, что так любили облизать отцовскую задницу, спали и видели, как тот наконец скопытится. Наверное, даже не ожидали, что сбежавший когда-то наследник вернется из своего уютного гнездышка за границей обратно в сеульскую клоаку, чтобы бодаться с ними. Считали Хосока трусом и размазней, раз не смог ужиться под одной крышей с родным отцом и столько лет не объявлялся… Но Хосок никогда не боялся вернуться, как никогда не питал обид в отношении отца. Он просто был горд и не мог уступить кому-то, даже человеку, который его породил, неуважения того выбора, который он сделал. Хосок никогда в своей жизни никому ничего не уступал. И сейчас – тоже ничего никому не уступит. И не уступает. После заседания они с Намджуном оказываются в кабинете последнего. Они молчат. Сидят друг напротив друга в кожаных креслах, между которыми установлен журнальный столик. На журнальном столике – начатая бутылка соджу. Простая зеленая бутылка, мать ее, даже стаканов рядом с ней на столике не наблюдается, потому что нахер их – им нужно было что-нибудь именно такое и прямо сейчас. Во рту – давно позабытая непривычная горечь напитка, что, как и многое, был оставлен в прошлом. В теле, все еще сведенном после нескольких часов, проведенных в кресле председателя, стоит неприятный гул – будто натянутую до предела струну что-то настойчиво тревожит, и та вибрирует. Подначивая. Напряжение, закрученное в Хосоке пружиной, сжато плотно и если в скором времени разожмется, то с большим трудом… и с большей порцией алкоголя, стоит отметить – это определенно. Чон смотрит на своего некогда финансового директора, который без пяти минут… – Ну что ж, позвольте поздравить вас, Господин Ким Намджун, – Хосок не удерживается и слегка растягивает губы в усталой улыбке. Он наклоняется, чтобы локтями упереться в свои широко расставленные колени и сцепить кисти рук в замок, – с тем, что совсем скоро вы станете держателем контрольного пакета акций корпорации «Юг»! Намджун усмехается. Мужчина выглядит не лучше Чона, тоже вымотался и нервов потратил едва ли не больше. Он устало откидывается на спинку дивана, ладони подносит к лицу и с нажимом ими начинает тереть кожу. – Как ощущения? – снова подает голос Хосок, наблюдая за другом. – Как будто меня катком раздавило, – бормочет Намджун, перемещая ладони выше и оттягивая пальцами свои светлые волосы с платиновым отливом. В таком положении черты его лица заостряются. – Но не могу отрицать того факта, что чертовски доволен нами обоими. Хосок кивает, полностью с его словами согласный. Тянется за бутылкой и делает очередной крупный глоток, а затем передает Намджуну, который, в свою очередь, не отказывается. Так они приканчивают одну бутылку на двоих, но к следующей приступать не торопятся – впереди еще половина рабочего дня, и если главная битва выиграна, то это не повод сильно расслабляться, пуская все последующие дела на самотек. Но все же, со временем от осознания того, что у них наконец получилось, Хосока начинает затапливать океаном какого-то тяжелого и даже удушающего спокойствия… А потом вслед за этим спокойствием приходит мысль, что, в принципе, не должна была оказаться сюрпризом, и звучит она примерно как: раз скоро все кончится, значит пора возвращаться назад. В Лондон. Домой..? Хосок снова прокручивает в голове вчерашний разговор с Ричардом, а после и те несколько, что были до и несильно от того отличались, нося тот же подтекст. Его передергивает. В голову лезет раздражающая мысль о том, что улетать хочется уже не так сильно, как хотелось в первое время. Он уже, можно сказать, к Сеулу привык, снова приспособился к корейской речи и письму, заново притерся к Намджуну, с которым за годы своих скитаний ни разу не пересекался и общался постольку-поскольку. Уже даже и за друга его не особо спешил считать. Но тот, на самом деле, друг замечательный – надежный, стойкий, уверенный в себе и своих силах, точно так же, как и сам Хосок, своего не упустит. Хосоку рядом с таким идти хочется. И жаль становится, что их пути вскоре должны будут снова разойтись. Чон оставит на него компанию, сделает это со спокойной душой и упорхнет в закат. Как и раньше начнет уделять все свое внимание собственному бизнесу, вернется в привычную колею, снова к ней приспособится и обо всем, что случилось с ним в Сеуле за эти пару долгих месяцев, забудет, как о страшном сне. Напоминать о котором будет лишь акцент, с каждым днем все сильнее сходящий на нет, и… новый кошелек, разве что… Кстати об этом – Хосок выуживает из кармана телефон, чтобы прочитать наконец сообщение своего бедового протеже. Насчет Юнги, кстати, надо будет что-то решать, Чон не хочет бросать его. Какими бы не были его мотивы в прошлом, как бы он не злился, как бы сильно не хотел проучить негодника-воришку, скотом Хосок не был. А Юнги, пусть даже характером тот не удался от слова совсем, было жалко… и не о той жалости речь шла, какая бывает обычно к побитой собаке, а о совершенно другой: Чону было жалко, что парень так бездарно закапывал свой блестящий ум. Мужчина терпеть не мог подобное расточительство, и, если понадобится, он готов насильно этого строптивого ребенка заставить раскрыть себя для светлого будущего. Для хорошей карьеры, открытий, что наверняка его ждут, даже для творчества, если тот захочет ему себя посвятить, не вопрос! Хосок… готов с этим помочь, черт возьми… Он снова не до конца уверен в своих мотивах, в душе не представляет, что толкает его на такие поступки, что мотиватором служит, ведь он никогда не наблюдал в себе столь сильного бескорыстия!.. Но на это ему вдруг совершенно плевать становится, стоит только снова подумать об этом глупом упрямце, что его ждет всю последнюю неделю в приемной, называя Акселя не иначе как «секретарша» и своей дерзостью заставляя Хосока скрипеть зубами и упражняться в зрительном метании молний. m_yoon_i 09:15 «Господин Чон» Уже от первого сообщения у Хосока брови приподнимаются. Паршивец никогда уважительно к нему не обращался… только пару раз с целью вывести из себя, и тогда эти слова звучали крайне язвительно, между ними двумя разжигая очередной дикий пожар. m_yoon_i 09:16 «Могу я сегодня уйти после обеда? Я выполню все задания, что Вы мне оставили. Это очень важно.» Ну, теперь все Хосоку хотя бы понятно. Похоже, кому-то духу не хватило язвить в тот момент, когда от Чона что-то надо. Интересно, куда это Мин собрался? Не успевает Хосок ответить, как от Юнги приходит еще одно сообщение: m_yoon_i 12:50 «Господин Чон?» Точно, ведь он писал еще утром, а до обеда теперь всего десять минут. Хосок хмурится, принимаясь набирать сообщение в ответ. Внутри что-то начинает скрестись, что-то, напоминающее легкое разочарование… И почему, кстати, он ничего не сказал Хосоку о той шапке, которую он с утра для него оставил? Ему что, совсем не понравилось? Наглый, мелкий, пронырливый…Mr_Chon.H 12:51
«А ты, оказывается, умеешь быть вежливым, если тебе что-то нужно, хах».
«Я сейчас правда разговариваю с тем самым Мин Юнги, или тебя похитили инопланетяне?»
Намджун хмурится, наблюдая сейчас, как друг довольно ухмыляется, что-то клацая в своем телефоне. Он заинтересованно склоняет голову в бок, но молчит, и потому остается проигнорированным. m_yoon_i 12:53 «Похитили. И по этой самой причине – можно я не появлюсь в офисе после обеда? Ну пожалуйста!» «Ну давай же, я сказал «пожалуйста» и «Господин Чон», еще немного, и случится Апокалипсис. И он будет на твоей совести!» Намджун хмурится сильнее, потому что Хосок на этот раз посмеивается, все так же пялясь в телефон. Завел новую пассию? Или что?..Mr_Chon.H 12:55
«Отпущу при одном условии»
m_yoon_i 12:55 «Весь внимание»Mr_Chon.H 12:56
«Шапка, Юнги»
«Я серьезно, не ходи без нее. За порогом чертова Антарктика, а ты ходишь по улице так, будто собрался на пляж позагорать».
«Что подумает про меня школа, если я через неделю верну тебя назад сопливого и с какой-нибудь жуткой ангиной? И как скоро затем на первых страницах газет окажется заголовок «Чон Хосок доводит детей до больничной койки»?!»
m_yoon_i 12:58 «В тебе умер писатель-драматург, знаешь…» «В смысле, я хотел сказать – да, конечно, обязательно! Надену эту твою шапку прямо сейчас! Никогда больше ее не сниму, честно!» «А теперь – я побежал.»Mr_Chon.H 13:00
«Ты же понимаешь, что я с легкостью могу проверить, соврал ли ты мне, просмотрев городские камеры?»
m_yoon_i 13:01 «Ты ужасно дотошен» *Фотография* «Доволен теперь, мамочка?» Хосок пялится какое-то время на присланную Юнги фотографию. Она немного размытая и сделана, судя по всему, не на самую лучшую камеру, но это как-то и неважно… На фотографии Мин Юнги. В подаренной Хосоком белой шапке. Он улыбается. Намджун уже не удивляется, смотря, как Хосок улыбается тоже – тепло, и это оказывается так интимно, что Киму становится неловко наблюдать за таким уязвимым сейчас другом. Поэтому мужчина поднимается со своего места, отходит чуть в сторону, к окну.Mr_Chon.H 13:03
«Да, я доволен».
«Так и ходи».
m_yoon_i 13:04 «По рукам. Я тогда побежал»Mr_Chon.H 13:05
«О`кей»
Хосок отправляет последнее сообщение и вдруг понимает, что ему хочется следом набрать очень его, почему-то, пугающее «будь осторожен». Он вздрагивает, торопливо прячет телефон снова в карман и только затем замечает, что Намджун рядом с ним уже не сидит. Впрочем тот находится быстро – стоит себе у широкого окна, точно такого же, практически во всю стену, что и у самого Хосока в кабинете. Разглядывает что-то там. – Думаю, насколько изменится вид, – бормочет он, предугадывая вопрос подошедшего к нему Чона. – Когда перееду отсюда в твой кабинет. – Все, что ты видишь сейчас, станет… ниже, – пожимает плечами Хосок. – И меньше. А облака, звезды и луна останутся такими же далекими. Намджун смеется, переводя на него сощуренный от улыбки взгляд. На его щеках с двух сторон появляются ямочки, что бывают только тогда, когда Ким улыбается по-настоящему, с душой. Это не так часто случается, он умеет себя держать и не распаляется на чувства, если оно того не стоит, и если люди, с которыми протекает общение, того не стоят. Хосок стоит. Чон осознает это и понимает сейчас, что по-настоящему этим дорожит. Дорожит тем, что Ким Намджун его друг. Все еще и несмотря на то, что сам Хосок поступил со своей стороны достаточно… подло. – Намджун, спасибо. За то, что согласился возглавить компанию и позволил на себя положиться. Знаю, что приехал сюда, поставил тебя перед фактом, не предоставил никакого выбора… даже выслушал с горем пополам… я, наверное, отвратительный друг, – бормочет Хосок. Неумело – он извиняться не мастер – но как может. – Все в порядке, – Намджун кивает, тем самым показывая, что извинения приняты. Он приближается, кладет свою ладонь Хосоку на плечо, несильно сжимает. – Я давно знаю тебя, Хо. И понимаю, какие принципы тобой движут. Честно сказать, в начале, когда ты только вернулся, я опасался того, что ты можешь натворить. Я думал, что тобой движет ненависть, и ты прилетел в Сеул с тем, чтобы разрушить компанию отца. Но ты… ты наоборот решил все сохранить, даже не претендуя на какие-либо привилегии. Это… благородно. Наверное, я в какой-то степени даже тобой восхищен, Хоби. Не каждый способен отказаться от золотых гор, которые сами сыплются в руки. Как и не каждый сможет противостоять ненависти к тому, кто причинил такую боль, какую причинили тебе. – Хоби, – повторяет Хосок, а потом сам тоже искренне улыбается Киму. – Давненько меня так никто не называл. – На правах без пяти минут генерального директора корпорации «Юг» я, думаю, могу себе это позволить. – Ну, я бы на твоем месте не был столь самоуверенным, ведь для завершения всего тебе так или иначе нужна моя подпись, – они оба смеются над этой шуткой, когда взгляд Хосока соскальзывает с намджунова лица чуть ниже... ненароком цепляет его грудь, обтянутую слегка помятой белой рубашкой. Пиджак с галстуком Намджун стянул с себя еще когда они зашли в его кабинет. Поэтому на мужчине сейчас только рубашка – белая настолько, что глаза режет… и потому маленькую красную точку, что дрожит прямо в районе сердца, на той различить удается без всякого труда. Хосок даже не думает. В такие моменты всем, наверное, тяжело было бы думать. Ты просто понимаешь шестым чувством – на мысли нет времени, вообще ни на что больше нет времени. Разве что на вздох. Один. Последний. Который и решит все… Хосок не думает. В его голове вместо этого остается какая-то статичная картинка, как будто фотография – на ней смеющийся Намджун, у него глаза сощурены, а на щеках все еще две глубокие ямочки. И эта картинка со звуком, потому что Хосок все еще каким-то образом слышит милую форму собственного имени… …когда бросается на лучшего друга, крепко того обнимая. Намджун не может ничего понять, когда в него врезается хосоково тело, а в следующее мгновение тот в его руках уже обмякает, смотря на Кима широко распахнутыми глазами. Они оба валятся на пол. Намджун видит, как под Хосоком тут же начинает растекаться темно-красное вязкое пятно. Крик взрывается в кабинете финансового директора.***
У Чимина – когда тот хочет, конечно – очень нежные руки. Чонгук даже с закрытыми глазами, когда его по волосам осторожно гладят, понимает, что это делает хен: он не спит уже какое-то время, лишь притворяется, не открывая глаз, пока лежит на чужой кровати поверх одеяла, свернувшись калачиком. Ему все еще очень холодно – этот холод, кажется, просто везде. Снаружи, потому что Чонгук всю ночь прошлялся по улицам, не зная, куда себя деть и где затеряться, и, что страшнее, внутри. Внутри холод все еще хранит в себе эхо его же собственного голоса, что безрезультатно кричит в темноту одно имя на повторе и хрипло. Но его, кажется, кроме самого Чонгука уже никто совершенно не слышит. Потому что его бросили. И это уже окончательно. Ему даже не интересно уже, почему. Наверное, причина и правда есть, и та очень серьезная, раз Тэ сам ему позвонил, раз он извинялся и в трубку плакал… Неужели это было так необходимо? Может, с ним что-то произошло, или Тэ запретили общаться с ним?.. Однако, все эти предположения уже ничего не трогают внутри у Чона – там пусто. И, как говорилось уже не раз, холодно. Как будто он жидкого азота напился… его вообще можно пить? Ой, да и похрен… – Чонгук-а… ты как? – тут же раздается в комнате мягкий высокий голос Чимина, стоит тому заметить, как Гук хмурится, зашевелившись впервые за те несколько часов, что провел в общажной комнате хена. Чонгук открывает глаза, берет в фокус сиреневую макушку Пака, но продолжает молчать. И хмуриться не перестает. Чимин озабоченно кусает губы, разглядывая его и этим поселяя у Чона внутри легкое раздражение, но он с этим борется – Чимин ни в чем не виноват, он лишь помог и не дал скопытиться у себя на пороге. Чонгук вообще не помнит, как попал к нему и как пробрался в общагу – он просто бродил по улицам ночью после разговора с Тэ-Тэ, старался в кутерьме своих мыслей не потеряться – кстати говоря, без особого успеха – а когда наступило утро, себя обнаружил под дверью чиминовой комнаты (благо, он совсем недавно был здесь, чтобы хена забрать на прогулку). И вот он, итог: тревога, а в ответ – чужое молчание. Его осторожно берут за плечи и помогают сесть на кровати. Чонгук не противится, отрывает от подушки свою лохматую голову, садится, прижимая колени к груди, и взглядом в них упирается. – Тебе не холодно? Я сделал чай, держи… осторожно, не разлей – кружка горячая, – одно из достоинств Чимина – ненавязчивость. Он непременно о тебе позаботится, всем на свете поможет и от всего защитит, но так, чтобы ты не почувствовал давления. Если не захочешь с ним разговаривать, он лезть не станет, посидит с тобой молча, всучит в руки горячий чай, подождет, пока ты не будешь готов. Чимин – мудрый хен, не такой, как Сокджин с его синдромом родителя (нет, Чонгук ни в коем случае не жалуется!), он и правда лучше всех подходит под определение старшего брата. Сильный, ответственный и заботливый. Он может с тобой посмеяться и с ума посходить, может даже надрать тебе зад, но если заметит, что с тобой что-то не так – никогда не оставит, будет искать способ помочь, пока не найдет. И пока тебя не вытащит. Наверное, поэтому Чонгук сейчас там, где он есть. Ему… ему просто нужна чья-то помощь… Они молча сидят вдвоем еще какое-то время. Чонгук пьет свой чай, тихо сюрпая горячую, приятно пахнущую жидкость, чувствуя, как от кружки у него наконец-то согреваются руки. Чимин сидит напротив на второй кровати, скорее всего, принадлежащей его соседу, уже ушедшему на утренние пары. Листает какие-то конспекты, покусывая кончик карандаша. Время, кажется, близится к обеду или типа того… – Хен? – голос Чонгука как будто принадлежит покойнику, а не какому-то мальчишке восемнадцати лет. Чимин тут же отвлекается от зубрежки и поднимает на младшего взгляд. – Расскажи, как ты… – во рту, несмотря на выпитый чай, все равно чертовски сухо. – Как ты… со всем этим справился? – Справился с чем? – хмурится Пак. – Я про Юнги… – бормочет Чонгук, упираясь в стену своими лопатками. Он глядит на Чимина и наблюдает, как друг друга сменяют эмоции у того на лице. Ему о таком спрашивать неловко, но… но очень надо. Потому что больно, потому что Чонгук сейчас не уверен, что сможет сам с этим что-нибудь сделать. – Как ты… смог жить с этим дальше? Зная, что никогда не сможешь быть рядом с тем, кого любишь таким вот… образом? Чимин вдруг усмехается, поднимает вверх руку, ей резко убирает назад свои яркие волосы. Его глаза бегают по всей комнате – Чонгука слегка пугает такая реакция, и он уже жалеть начинает, что об этом спросил. А Пак… думает. Думает, что ответить тонсэну, потому что понимает – правду говорить в его случае совершенно нельзя. Ведь правда в том заключается, что Чимин, блять, не смог… Чимин попросту не смог справиться. Он сломался. Кинулся с головой в бездну порока, разврата и похоти, утопил себя в алкоголе, потерял себя в людях, которых едва ли знал, отдался этому весь, без остатка… чтобы в итоге себя осознать уже всеми покинутым. Одиноким. Пустым. Он чудом вернулся к истокам, чудом сумел уцелеть и возродить старые связи, старых людей обрести вновь… А Юнги… он… – Тебе мои методы не подойдут, – вот, что Чонгук слышит от хена. – Почему? – Потому что лучше, Чонгук-а, поверь мне на слово, – отвечает Чимин. – То, что я делал – неправильно и аморально. И не помогает. – Но… с тобой ведь все в порядке сейчас, – не понимает Чонгук, снова хмурится, упрямо смотря на непреклонного хена, который не хочет делиться секретами. – Мне нужно знать, как ты это сделал, как собрал себя после… «Никак!» – вот, что хочется Паку ответить, хочется это прокричать очень громко, чтобы услышали все кругом. Но он себе этого ни за что не позволит. Подобная слабость может разрушить все снова, а этого нельзя допустить. – Тебе нужно время, Чонгук-а, – вместо этого ласково отвечает ему Чимин. Пак встает со своего места, скидывая конспекты прямо на пол, подходит к Чонгуку и опускается рядом с ним на кровать. Складывает руки на своих коленях. Чон смотрит на него все это время, ждет, пока тот продолжит говорить. – Значит, тот парень… он тебя бросил? – Получается так, – подтверждает Чонгук, и оба они чувствуют, как начинает дрожать его тело. Старший вздыхает, смотрит на свои руки. – Не ищи пока других отношений, хорошо? Хочу, чтобы ты мне пообещал, что не станешь. Это… это не то, что нужно, и вряд ли тебе подойдет. – Это то… что сделал… ты? – догадывается Чонгук, и Чимин одаривает его невеселой улыбкой. – Это то, что я натворил. И чем я не шибко горжусь, если ты понимаешь. Я знаю, почему ты пришел именно ко мне: думал, что я пойму тебя… и я правда понимаю, Чонгук. Любовь – штука сложная. Прекрасная, сильная, затапливающая нас надеждой, но – сложная. И не всегда заканчивается хорошо, к сожалению. Мне очень жаль. – Но… что мне теперь делать? – бормочет Чонгук, так и не услышав от хена самого главного. – Жить дальше, – пожимает плечами Чимин и замечает, как брови Чонгука от таких легкомысленно брошенных слов ползут вверх. Чимина очень хочется на данную минуту ударить. – И не быть одному, – добавляет тот торопливо. – Знаю, сейчас тебе кажется, что ты уже никогда даже дышать не сможешь по-нормальному, что всегда теперь будет больно, что боль эта никуда не денется… она правда долго не пройдет, ты будешь ее чувствовать, будешь думать о ней, не понимая, как от нее избавиться… но со временем она притупится. Я не обещаю, что пройдет полностью, Гук-и. У меня, как ты понимаешь, не прошла… – Чимин склоняет голову, пряча взгляд, ладонью потирает шею, и Чонгуку вдруг от чего-то перед ним становится стыдно. – Это как… болезнь, которая не лечится. Ты можешь притупить ее симптомы, облегчить протекание, но те органы, что она в тебе поразила, уже не подлежат восстановлению. На них навсегда останутся шрамы. Возможно, я ошибаюсь… надеюсь, что это действительно так. И, кто знает, может, пройдет время, и ты встретишь правильного человека, который сможет вылечить тебя и заставит позабыть о болезни. Такое случается, тем более, когда ты еще так молод… Но пока этого нет, прошу, не теряй голову, не стремись облегчить боль любыми способами, это не принесет тебе удовлетворения или облегчения. Только заставит себя ненавидеть. Лучше сосредоточься на тех, кому ты дорог, на людях, что любят тебя. На мне, на Юнги, на Сокджине… мы все еще рядом с тобой и всегда будем здесь, – Чимин потянулся, сжал его руку своей, что значительно меньше. – Ты спросил меня, как с этим справиться… Мой ответ – позволь нам тебе помочь, хорошо? Чонгук поджимает губы, какое-то время раздумывая над чужими словами. Ему тяжело слышать от Чимина такое, тяжело осознавать, что не существует никакого волшебного лекарства от всех болезней или верного способа, который может помочь ему сразу же. Он давно взрослый, конечно, и не надеялся на гребаное чудо, но все же… С другой стороны, слова Чимина – это чистая правда. И к нему стоит прислушаться. – Хорошо, – в конце концов, Чонгук тихо отвечает ему, давая Паку крепко себя обнять, притянув к груди. Не сдержавшись, Чонгук всхлипывает несколько раз, утыкаясь в пушистый свитер старшего. Все его тело устало и ноет из-за часов, проведенных на холоде, и спал он, все же, очень мало. – Прости, что из-за меня ты сегодня прогуливаешь, хен. – Ничего, я любимчик преподавателей, ты разве не знал? – хмыкает Пак, и Чонгук не удивляется. – Но я все равно не могу пропустить танцевальную практику, поэтому скоро сюда придет Юнги, чтобы с тобой посидеть. – Да вы уже все продумали, – вздыхает Чонгук, а сам от усталости даже не открывает глаза, все сильней расслабляясь в надежных объятиях. Чимин теплый и держит так крепко… – Конечно, Чип и Дейл спешат на помощь, – бормочет тот, и Чон недовольно морщит нос от того, что грудь хена под его щекой начинает трястись от беззвучного смеха. Но тишине между ними мешает установиться телефонный звонок. – Это, наверное, Юнги, – предполагает Чимин, когда достает из кармана в джинсах смартфон. Чонгук слегка отстраняется, чтобы не мешать своим весом, и они вместе заглядывают в загоревшийся экран. Номер не определен, это заставляет Пака нахмуриться, прежде чем он подносит динамик к своему уху. – Я слушаю, кто это? – спрашивает он. – Чимин-а?! – голос в трубке взволнованный, на высоких нотах и принадлежит женщине. Чонгук смотрит за тем, как у его хена вдруг брови взмывают резко вверх, а глаза становятся шокированно-распахнутыми. – Это ты, это правда ты? – Эм… да, все верно, это я… Госпожа Ким, – произносит тихо Чимин. Его голос очень сильно садится, что заставляет Чона, невольно подслушивающего этот странный разговор, насторожиться. – Почему Вы звоните мне? – Ох, Чимин-а, пожалуйста, ты должен приехать! – восклицает вдруг отчаянно женщина, на последних словах ее голос начинает напоминать настоящие рыдания. – Мы в полнейшем отчаянии, я не знаю, что еще можно сделать, чтобы он послушал! Он просто… он просто… Пожалуйста, Чимин-а, я умоляю тебя как его мать! Умоляю, поговори с ним, потому что я уже не знаю, что еще могло бы помочь… я… я… – Что произошло? – спрашивает Чимин и вдруг резко встает с кровати, а затем, не задерживаясь на одном месте, начинает метаться по комнате все еще с телефоном, плотно прижатым к уху. Он слушает судорожные объяснения от женщины, которые Чону уже не услышать, и шумно дышит. Это не длится долго, женщине хватает пары минут, прежде чем Чимин начинает кивать, торопливо дает свое согласие и опускает руку с мобильником вниз. Та трясется, как и весь Пак. Он замирает на месте, снова пальцами путает свои волосы, озирается кругом, а когда находит глазами свою куртку, бросается к ней и сжимает в руках. – Я… я должен… в больницу, – бормочет он, запинаясь. – Я ему нужен, нужно… нужно ехать… Состояние Чимина не на шутку пугает и заставляет Чонгука даже позабыть о собственной хандре. Он тоже встает с кровати, подходит к Паку и сжимает его предплечье, заставляя обратить на себя внимание. – Хен? Зачем тебе нужно в больницу? И на себе ловит испуганный, абсолютно потерянный черный взгляд друга. – Там Тэхен, – выдыхает он уже тверже. – Я нужен Тэхену. – Тогда мы поедем к нему вместе, – кивает Чонгук. – Собираемся, в таком состоянии один ты отсюда никуда не пойдешь. Чимин с ним не спорит, вероятно, чтобы не терять время. Только звонит Юнги перед тем, как выйти, и предупреждает, чтобы он не ехал в общагу. Тот спрашивает, куда они собираются, и получает от Пака адрес больницы, обещая тоже приехать как можно быстрее. У Чимина сердце колотится где-то в горле, душит его и не позволяет нормально дышать, как бы он не старался. Ладони потеют, взгляд не может задержаться на чем-то одном дольше, чем на секунду. Все, что его еще держит здесь и сейчас, не давая отключиться от реальности – это Чонгук, крепко держащий его за руку. Ладонь младшего холодная, идеально сливается с обстановкой на улице, где кругом падает снег и пар вверх поднимается от автострады, где гудят машины, стоящие в пробке. Они едут на метро, потому что это самый быстрый на данный момент способ добраться до пункта назначения. Время – обед, и потому везде много людей, спешащих где-нибудь перекусить, пока не вышли заветные минуты. Время в подземке кажется вечностью. Чимин безотрывно следит за чернотой в окнах вагона, пока поезд мчится вперед по тоннелю, вдыхает душный спертый воздух, что врывается в пространство из кондиционера – тот сухой и специфически пахнет. Все его мысли сейчас далеко не здесь, они гораздо дальше, на поверхности, где-то в чистой палате больницы, куда он так спешит, рядом с другом, от которого почти четыре месяца не было никаких вестей. И теперь ему в слезах и отчаянии звонит его мать, умоляя приехать и хоть что-нибудь сделать. Чимин не понимает, он просто не в состоянии въехать, что такого ужасного могло случиться, что Тэхен теперь там, где он есть. Почему он так долго молчал, что с ним происходит такого ужасного? Если он правда в больнице, это может быть… – Хэй… – Чонгук вырывает его из того мысленного ада, в котором Пак тонет на данный момент, с каждой минутой паникуя все больше. У него от страха уже почти ноги отказывают, и, вероятно, младший это почувствовал. – Ты как, Чимин-хен? Чимин тяжело вздыхает, ничего вслух не говорит, но крепко сжимает руку, что к нему тянется, находя в этом так необходимую ему сейчас поддержку. К счастью, через какое-то время они прибывают на место. Со входа Чимин сразу бежит к стойке регистратуры и, наплевав на все правила приличия, произносит настойчиво: – Ким Тэхен, – что-то в его голосе заставляет молоденькую медсестру по ту сторону стойки быстро посмотреть информацию в своем компьютере и выдать им номер заветной палаты. Пока они вдвоем поднимаются в лифте, сталкиваются в зеркале взглядами. Чимин все еще взволнован, но выглядит уже более собранным – чем ближе он к цели, тем сильнее старается взять себя в руки. Чонгук это понимает и не лезет с расспросами. – Я подожду тебя у палаты, заодно встречу Юнги, – говорит он и в ответ получает согласный кивок. Электронный женский голос объявляет, что они прибыли на нужный этаж, двери перед ними разъезжаются. Несколько широких шагов по длинному белому коридору, вокруг – бьющая по ушам тишина приемного покоя, от которого вечно всем становится не по себе. У Чимина потеют ладони, и он спешит вытереть их об свои джинсы. Ткань его куртки, накалившись до этого на морозе, противно шуршит. Они с Чонгуком заворачивают за угол, прежде чем в поле зрения оказывается знакомая Паку супружеская пара. Это родители Тэхена, тут же узнает он, но выглядят иначе, чем в прошлые разы, когда они виделись – оба сильно похудели и как будто постарели лет на двадцать каждый… – Господин Ким, Госпожа Ким, – приветствует он их, торопливо склоняясь в поклоне, но практически сразу же его назад возвращают тонкие руки тэхеновой мамы, которая прижимает его к себе, обнимая. – Чимин-а, спасибо тебе большое за то, что согласился приехать сюда. Ты – теперь единственная наша надежда, мы все уже перепробовали, и ничего не помогает нашему мальчику… – она снова плачет и когда отпускает Чимина из своих рук, муж тут же прижимает женщину к себе. У Господина Кима глаза тоже красные и опухшие, а под ними – темные круги, красноречиво говорящие о том, что мужчина не спал этой ночью. – Что с ним? – голос снова Чимина подводит, но он перебарывает свой страх, чтобы продолжить говорить. – Я могу увидеть его? – Он… – начинает Госпожа Ким, пытаясь ответить, но оказывается неспособна, заходясь в очередном приступе плача. – У него анорексия, Чимин, – говорит за нее муж, серьезно смотря на Пака. – Уже три месяца. Она развивается быстрыми темпами и, что самое главное, Тэхен сам ее провоцирует. Мы пытались против воли кормить его, но дело в том, что без его участия и желания помочь самому себе ничего не получится. Этой ночью он потерял сознание, и нам чудом удалось успеть доставить его сюда, но правда в том, что он все равно умирает. – Наш последний ребенок, наш мальчик… – шепчет Госпожа Ким, обнимая мужа крепче. – За что он нас так наказывает, почему тоже хочет нас оставить… – Пожалуйста, иди к нему, – просит Господин Ким, и Чимин без всяких колебаний кивает ему. Пак оборачивается, в течение секунды смотрит на Чонгука, а затем направляется к палате, за дверью которой его лучший друг. Он не видел Тэхена долгие четыре месяца…Henry – It`s you
Тот, кто лежит на больничной кровати, весь укутанный проводами и полупрозрачный, не похож на его лучшего друга. Чимин чувствует, как воздух при виде такого Тэхена весь выходит из легких, и голова становится нереально тяжелой, а в висках начинает шуметь кровь. Что это такое… кто это такой… Он худой… нет, он просто невесомый, он похож на скелет, и его руки, лежащие поверх одеяла, такие бледные и тонкие, что на них страшно смотреть. Как страшно смотреть и на лицо, на котором глаза превратились во впадины, а кожа на скулах так натянулась, что еще чуть-чуть – и порвется. А его волосы… его волосы больше не голубые, они седые... лишь на самых кончиках челки еще кое-где Чимин может заметить мазки голубого. – Тэхен-и… – шепчет Пак и, насилу дойдя до кровати, понимает – его ноги не держат. Тяжело падает в кресло, стоящее рядом, тянет руку к чужой руке, но замирает, не может коснуться – боится. Боится почувствовать холод или наоборот – ничего не почувствовать. – Тэхен-и… Он в ладонях прячет свое лицо, уже мокрое. Плачет беззвучно и трясется всем телом. Тэхен спит, его глаза закрыты, и зрачки изредка движутся под смеженными веками. Из носа выходит прозрачная трубка, что крепится к впалой щеке и тянется вниз. Из вены в руке торчит игла, подключенная к капельнице. В палате раздается редкий писк медицинских приборов, считающих пульс и давление. «Правда в том, что он все равно умирает», – вспоминает Пак страшные слова, сказанные ему за дверью этой самой палаты. И жмурится, не в силах в эти слова поверить. – Так вот, в чем причина твоего исчезновения, – произносит он шепотом, снова и снова глазами обводя родные и такие пугающе-незнакомые черты. – Как так вышло, Тэхен, как вышло, что ты теперь здесь?! Чимин разрывается от своей боли, его тошнит, ему воздуха не хватает, но с места не двигается. Он отсюда не уйдет, он больше Тэхена ни за что не покинет. Наплюет на обиды, на свою чертову гордость, на все наплюет. Его лучший друг здесь, и значит, он будет рядом. Неважно, по какой причине тот решил больше не иметь с ним дел, сейчас другое гораздо важнее. – Я не позволю тебе уйти и снова бросить меня, черт возьми, – упрямо бормочет он, глубже забираясь в кресло. Похоже, он в нем надолго останется. – Я не позволю тебе так легко сдаться, Тэхен, что бы с тобой не произошло, ты не дал мне даже шанса, ни единого, мать твою, шанса помочь тебе! Кто дал тебе право решать за двоих, кто дал право уходить, а?! Я не отпущу тебя! Я тебя не оставлю, идиотина! Он бы его сейчас с радостью ударил, честное слово! Наподдал бы ему от всей души, возможно, нос бы даже сломал или парочку ребер, чтоб неповадно… Но весь ужас в том, что сейчас Чимин даже дышать на такого Тэхена боится. Друг как будто стал призраком, он не человек, а больше какой-то мираж. Как туман поутру, который вскоре может рассеяться, ничего после себя не оставив, и Чимину от этого становится дурственно. Его еще больше трясет, и все меньше у него в легких воздуха. Но он держится. Он себя заставляет на месте усидеть. Рядом с другом. Рядом со своим человеком, которому помощь его нужна. И он никуда не уйдет, больше никто и ничто его не прогонит. Нет уж, не на того, блять напали. – Я буду с тобой, Тэ-Тэ, – обещает Пак, ни на секунду не отводя взгляда от лучшего друга. – Как раньше мы обещали, помнишь? Всегда буду рядом. И все же накрывает одну его руку своей. Та, оказывается, теплая.***
Чимина нет уже какое-то время, и Чонгук заставляет себя сидеть в коридоре рядом с дверью, ведущей в палату, за которой скрылся его хен. Женщина, что их встретила, все еще плачет, никак не успокоится, заставляя Чонгука невольно той посочувствовать. Мужчина пытается успокоить ее, но безуспешно. Сколько эти двое уже здесь? Если их сына привезли ночью… Все это очень страшно, решает Чонгук. Страшно, что они оказались бессильны перед тем, что происходит с их ребенком. Как страшно и то, что тот оказался кем-то близким для Чимина… Бедный его хен, он был сам не свой с тех пор, как ему позвонили. Ким Тэхен… Чонгук уже слышал о нем в те годы, когда Пак еще учился с ними в школе, они дружили еще с тех времен… – Он же поможет ему, правда, Сувон-а? Чимин ведь поможет нашему сыну? Он же справится с этим, ведь так? Мужчина не отвечает ей, продолжает устало покачивать женщину в своих руках, словно ребенка. Чонгуку слегка неудобно их наблюдать, но он не может никуда деться из коридора, потому что тоже беспокоится – за Чимина. – Мой бедный мальчик… за что это нам, за что?! – плачет женщина, пряча в ладонях лицо. – Мой любимый, мой милый мальчик… Мой Тэ-Тэ… мой Тэ-Тэ… мой Тэ-Тэ… И это вдруг заставляет Чонгука прислушаться. Он невольно приподнимает голову, смотря на пару перед собой, что, кажется, не обращает внимания на мир вокруг, поглощенная своим собственным горем. Госпожа Ким не замолкает, повторяет раз за разом имя своего сына: «Тэ-Тэ… Тэ-Тэ… Тэ-Тэ…» – и каждый раз Чонгуку, почему-то, это приносит легкую боль в подреберье. Он не может просто так это игнорировать, уж слишком знакомо ему это имя, слишком сильно он сам испереживался за прошлую ночь, и уставшее сознание, зацепившись всеми силами за идиотскую во всех смыслах мысль, не может никак уняться. Чонгук взволнован обрушившимся на него предположением… и потому он максимально тихо встает со своего места… Всего несколько шагов в направлении двери, за которой не так давно скрылся Чимин. Он осторожно нажимает на ручку, приоткрывает дверь и тенью проскальзывает в узкий проем. Первым делом сталкивается с потухшим взглядом заплаканного Чимина, а затем… Внутри него вдруг кто-то чиркает спичкой, поджигая все к чертовой матери. Чонгук глазам своим поверить не может, делает один-единственный шаг на негнущихся ногах вперед, прежде чем вновь замереть. Глаза не могут оторваться от человека, что перед ним лежит, весь в проводах запутанный, на больничной кровати. От того самого – прекрасного, молчаливого, одинокого, с которым ему было так приятно разговаривать, которым Чонгук так одержим был последние месяцы, кто его каждый вечер фотографировал, кого он лю... – Тэ-Тэ, – выдыхает он, и слышит, как у Пака шелестит куртка, когда тот начинает двигаться. А самого уже ноги не держат. – Тэ… Тэхен-а…***
– Я занят, говори быстрее, Юнги, – торопливо бормочет хен, и Юнги не паясничает, знает, что Сокджин на работе, и быстро тараторит в трубку: – Заберешь Мисо сегодня из детского садика, хорошо, хен? Я в больнице… – Ты где?! – А, ну, ладно не я. В больнице Чимин… точнее, его лучший друг. И еще с ним там Чонгук, а я еду к ним, потому что Чонгуку нужна была помощь с утра, но потом Чимина нельзя было отпускать одного, и теперь я еду к ним, чтобы, получается… присмотреть за обоими. – У меня от тебя голова разболелась, – вздыхает Сокджин. – Ладно, я понял. Заберу ее после смены, у меня все равно никаких важных планов нет. А вы будьте поосторожней и не задерживайтесь в центре надолго. – Спасибо, хен! – Ага, и не забудь – с тебя стирка на этой неделе. – Ну, до ее конца еще далеко… – Вали давай, отвлекаешь. – Я понял, хен, понял. Юнги отключается, пряча телефон в карман ровно в тот момент, когда заходит в здание больницы. В сравнении с шумом на улице, здесь тихо, а еще тепло. Чонгук написал ему номер этажа и палаты, у которой тот его ждет, и потому Юнги сразу без остановок сворачивает к лифтам и идет по широкому коридору, как вдруг сзади его грубо окликают: – С дороги, парень! Мин оборачивается и тут же отскакивает, прижимаясь спиной к стене, чтобы дать проехать каталке, на которой санитары торопливо везут кого-то, попутно колдуя над телом и устанавливая какие-то датчики. – Пулевое спровоцировало обширное внутреннее кровотечение, быстрее, иначе потеряем! – невольно улавливает Юнги слова врачей. Глаза сами скользят мимо людей в белых одеждах, окруживших каталку, останавливаясь на их пациенте. И на этом моменте Юнги вдруг перестает что-либо слышать. Потому что на каталке, в белой рубашке, что насквозь пропитана кровью, без сознания лежит человек, которого он знает… И на Юнги ведь сегодня правда та самая шапка… – Хосок?..