— Махмуд, дорогой, дядя Гедиз слишком стар для таких забегов, погоди!
Гедиз хватает маленького мальчика за руку и поднимает на руки, не давая ему убежать. Он часто дышит, пытаясь выровнять дыхание после догонялок с мальчиком. Он достает платок из кармана и вытирает выступивший на лице ребёнка пот, чтобы он не заболел на летнем, но уже прохладном вечернем воздухе.
— Давай-ка пойдем к маме, а то она точно убьёт меня, если ты заболеешь, — бормочет мужчина, покрепче перехватывая ребёнка.
— Дядя Гедиз, я хочу еще мороженого! — клянчит четырехлетний мальчик, озорно сверкая ореховыми глазами, так похожими на глаза своей матери.
— Ты уже съел два сегодня, Махмуд. Еще одно мороженое, и Мюге оторвет мне голову за то, что я тебя балую, — твердо отказывает Гедиз, направляясь к машине, где их уже ждали Мюге и её муж Селим.
Ребёнок разочарованно вздыхает, но не возражает, удобнее устраивая голову на плече дяди. Гедиз подходит к сестре и зятю. Селим приветственно улыбается ему и пожимает руку. Мюге оставляет на его щеке короткий поцелуй и тянет руки к сыну.
— Опять заставил дядю Гедиза за тобой бегать? — спрашивает женщина, рассматривая раскрасневшееся лицо брата.
— Да мы и бегали не так много, просто возраст дает о себе знать, — шутит Гедиз.
— Спасибо, что посидел с ним, братишка, — благодарит его Мюге и бросает мимолетный взгляд, полный любви, на мужа, — Мы так давно с Селимом никуда не выбирались.
— Как будто в первый раз на свидание сходили, — с восхищением отвечает мужчина, приобнимая жену за плечи.
— Оф, избавьте меня от ваших романтичных подробностей, — в шутку кривится Гедиз, — Может, у меня еще один племянник появится?
— Гедиз! — возмущенно пихает его в плечо Мюге.
Гедиз смеется, уворачиваясь от слабых ударов сестры. Ему нравилось находиться рядом с её семьей. Мужчина был безумно рад тому, что после стольких плохих событий в жизни Мюге появился достойный мужчина, который сделал её счастливой. Их маленькая семья была крепкой и красивой, излучая тот самый редкий ореол спокойствия и безмятежности. Гедиз невероятно любил Махмуда, своего маленького непоседливого племянника, унаследовавшего теплые темные глаза Мюге и Гедиза, доставшиеся им от матери. Во всем остальном мальчишка был копией отца, темноволосого и смуглого, похожего на суровую скалу. Но за внешней суровостью была любовь, которую он всю без остатка дарил жене и сыну. Рядом с ними Гедиз позволял себе насладиться вкусом настоящей счастливой семейной жизни. Потому что все остальное время он был деловым мужчиной, успешным бизнесменом, построившим почти с нуля свою небольшую, но довольно прибыльную сеть гостиниц по всей Турции. В родной Мугле он появлялся два-три раза в год. И все это время он посвящал матери и сестре с племянником. Он не собирал сплетни по всей Мугле, не вслушивался в шепотки, тут и там звучащие ему в спину. В общем, делал все, чтобы не узнать ничего такого, что могло бы всколыхнуть его воспоминания.
— Гедиз, поедешь к нам? — вырывает его из раздумий голос Селима.
Гедиз бросает взгляд на море. Солнце уже пряталось за горизонтом, отбрасывая ярко-оранжевые и розовые блики на поверхности воды. Ему хочется остаться, чтобы поймать момент, когда солнце совсем скроется. Он улыбается сестре и Селиму.
— Думаю, я еще немного посижу на набережной. Понаблюдаю за морем. Возраст сделал меня таким сентиментальным, — хмыкает он, пожимая плечами.
— Ладно, чувствительный старикашка. Оставляем тебя наедине с морем, — шутит Мюге, — Поцелуй маму за меня и Махмуда.
— Обязательно, сестричка.
Гедиз целует засыпающего от усталости Махмуда в макушку, оставляет на сестре щеки поцелуй и пожимает руку Селиму. Они садятся в машину и уезжают. Гедиз некоторое время наблюдает за машиной, а после разворачивается и направляется к набережной. Он медленно прогуливается, глядя на закат. Море завораживало своей красотой. Безбрежное, огромное, сильное, яркое. Мужчина готов был любоваться этим зрелищем еще долго, если бы не тихие всхлипы, звучащие в тишине вечернего моря как гром среди ясного неба.
Гедиз поворачивает голову в сторону источника шума и ошеломленно замирает. На одной из лавочек, беспорядочно разбросанных по набережной, сидела Мелек. Он узнал её в ту же секунду, как увидел, хотя и прошло больше шести лет с тех пор, как он видел её в последний раз. Их последняя встреча состоялась на свадьбе Нарэ и Санджара, и после этого разрушительного события, почти сломавшего его до основания, Гедиз больше не появлялся там, где мог пересечься с семьей Эфеоглу. Мелек сидела на лавочке, сжимая и разжимая маленькие кулачки на коленках, и плакала. Слезы лились из её голубых больших глаз и стекали по белым щекам, падая на сцепленные руки. Волосы, такие же пушистые и объемные, как у её матери, были растрепаны, развеваясь на ветерке. Она сильно выросла, очень сильно отличаясь от той девочки, которую он видел в последний раз. Сейчас Мелек была как раз в том возрасте, когда девочки резко вытягиваются ввысь, становясь похожими на нескладных худых жеребят с длинными руками и ногами. Но даже эта угловатость не делала её менее прелестной. Гедиз с горечью осознает, что скучал по девочке. По её беззаботному смеху, умному взгляду больших круглых глаз, милой ямочке на щеке. То, что он увидел её после стольких лет плачущей и разбитой, причиняло ему боль.
Гедизу сложно решиться подойти к ней. Подойти к ней — значит, вернуться в то прошлое, что почти уничтожило его. Но оставить её плакать в одиночестве он не мог. Он подходит и садится на лавочку. Девочка была так увлечена своими страданиями, что и не заметила его.
— Знаешь, если так много плакать, то твое чудесное личико опухнет и станет красным, — как бы между прочим замечает он, продолжая смотреть на красивый закат.
Всхлипы рядом замолкают. Гедиз поворачивается к ней. Девочка смотрит на него широко раскрытыми глазами, в которых еще стоят слезы. Губы Мелек подрагивают от сдерживаемых рыданий.
— Гедиз? — тихо выдыхает она.
— Вроде с утра всё еще был им, — шутит мужчина, пожимая плечами.
И тут случается неожиданное. Мелек бросается к нему с объятьями, обхватывая его поперек груди и вцепляясь в пиджак, на его спине. Рыдания вырываются из неё с новой силой. Гедиз автоматически обнимает её в ответ, обхватывая её тщедушное тельце руками и поглаживая по растрепанным волосам. Она мелко дрожит, капая слезами на его пиджак.
— Шшш, зачем так плакать, цветочек? — шепчет он, посильнее прижимая её к себе, пытаясь защитить от прохладного ветра, внезапно пробежавшегося по набережной.
Мелек ничего не отвечает, только глубоко вздыхает и заходится в новых рыданиях. Гедиз ждет. Ждет, пока она выплеснет всё, что не давало ей спокойно дышать. Ждать пришлось долго. Ребенок плакал и плакал, будто бы и не думая останавливаться. Совсем как её мать много-много лет назад. Гедиз грустно улыбается, думая о том, что история повторяется. Женщины Челеби плачут на его плече.
Наконец, Мелек перестает всхлипывать. Она не знала, почему она так отреагировала на его появление. Её тело вперед головы бросилось к нему в поисках утешения. Она просто услышала его низкий голос, наполненный сочувствием, увидела его темные глаза, которые как и всегда светились необъяснимой добротой, и вот она уже в его объятьях. Объятьях, которые она так давно не получала от собственного отца. Объятьях, дарящих тепло, заботу и спокойствие. Ей не хотелось отпускать его. Но и вечно плакать на его плече она не могла. Поэтому она отстраняется и опускает глаза вниз, не в силах встретиться с его взглядом.
— Любите же вы, девочки Челеби, разводить сырость, — шутливо журит её Гедиз, протягивая аккуратно сложенный платок. — Я сейчас приду.
Гедиз встает с лавочки и идет в сторону палатки с шаурмой, стоящей чуть поодаль. Мелек вытирает лицо от слез и громко сморкается, зная, что Гедиз ничего не скажет на измазанный соплями платок. Гедиз возвращается через несколько минут, держа в руках пакет с шаурмой и двумя бутылками лимонада. Он садится на лавочку, раскладывает между ними салфетки, открывает бутылки и протягивает одну из них Мелек. Она с жадностью выпивает залпом сразу половину бутылки, иссушенная слезами, пролитыми только что.
— Оставь хоть что-то, чтобы шаурму запить, госпожа Мелек, — улыбается Гедиз, глядя на неё.
Мелек отрывается от бутылки, вытирает губы тыльной стороной ладони и блаженно выдыхает. Гедиз усмехается и сам тянется к своему лимонаду. Он делает пару глотков и тоже мечтательно выдыхает, пародируя девочку. Мелек не сдерживает улыбки, глядя на него.
«Ты никогда не сможешь не улыбаться рядом с ним. Улыбается он, и тебе тоже хочется», — вспоминает она слова матери, которые она говорила в те редкие моменты, когда позволяла себе вспомнить Гедиза.
Гедиз глазами показывает на шаурму в её руках. Мелек тоже вспоминает о ней и с жадностью откусывает от неё. Она и не предполагала, насколько она проголодалась. Гедиз присоединяется к ней, потихоньку откусывая шаурму и запивая её лимонадом. Они так и сидят на лавочке, не проронив ни слова. Гедиз старается не смущать ребёнка своими изучающими взглядами, поэтому он больше смотрит в сторону моря. А Мелек наоборот — смотрит только на него. Она так давно не видела его. С самой свадьбы родителей. Со свадьбы, которая, как она думала, должна была стать началом счастливой жизни для их семьи. Но она стала началом только нового кошмара. Если бы она тогда знала, чем это могло закончиться, она бы сделала всё, чтобы не допустить этой свадьбы.
Девочка трясет головой и возвращается в настоящее. Настоящее, где она сидела на лавочке с Гедизом и ела шаурму. Мелек внимательно рассматривает его. Выглядел он как всегда безупречно. Светло-серый легкий костюм, обычная белая футболка под пиджаком и кипельно-белые кроссовки. Просто, но со вкусом. Лицо его почти не изменилось. Разве что морщины и рта и на лбу стали чуть глубже. Но глаза остались все теми же. Теплыми, добрыми, с лучиками-смешинками у самых уголков, который было видно, даже если он не улыбался. Мелек с удивлением замечает седину в каштановых кудрях Гедиза. Её было немного, но всё же. Гедиз в глазах Мелек всегда был человеком, который остается вечно молодым. Тем человеком, который и в сорок, и в шестьдесят лет не отказывался бы от маленьких шалостей, присущим детям, шутил, смеялся невпопад. И седина немного выбивалась из этого образа. Но Мелек все равно была безумно рада видеть его.
Гедиз замечает, что девочка закончила есть. Он достает из пакета бутылку с водой и пачку салфеток.
— Давай руки, а то все сейчас соусом обляпаешь, — говорит он.
Мелек послушно вытягивает руки, и Гедиз льет на них воду. После также отмывает и свои руки от густого соуса. Они вытираются салфетками. После Гедиз складывает весь мусор в пакет и прогулочным шагом доходит до ближайшей урны. А Мелек удивляется тому, насколько легче ей стало. Она сказала ему всего одно слово. Он всего-то увидел её плачущей на этой лавочке. После того, что с ним сделали её родители, он мог наплевать на неё и, злорадно усмехнувшись иронии судьбы, пройти мимо. Но что сделал он? Он утешил её, позволил выплакать все слезы в своих объятьях. Позаботился о том, чтобы она поела. Шутил, пытаясь поднять её настроение.
«Он помогал тебе даже тогда, когда ты сама не знала, что нуждаешься в помощи. Даже тогда, когда ты с остервенением отвергала её, хотя глубоко внутри молила о ней», — снова всплывают в голове девочки слова матери.
Гедиз возвращается к Мелек. Ему самому намного легче, когда он видит уже успокоившуюся девочку. Лицо уже было не таким красным, а глаза больше не были наполнены прозрачными слезами, готовыми покатиться по щекам. Ему интересно, что же довело её до такого состояния. Мужчине хочется надеяться, что это плохая оценка в школе или глупая ссора с мальчиком, который ей нравился. Дети в этом возрасте любят преувеличивать мелкие проблемы. Так говорил ему разум. Но сердце говорило другое. Мелек была слишком умна для того, чтобы плакать из-за таких мелочей. Не стала бы она так надрывно плакать из-за подобных глупостей. Он почти уверен, что в этом замешаны её родители.
— Ты давно приехал? — неожиданно для него начинает разговор Мелек, опережая все её вопросы.
— Вчера только, — отвечает мужчина, — Приехал навестить маму и сестру с племянником.
— Как маленький Махмуд? — спрашивает Мелек, — Я так давно его не видела.
— Хорошо. Только уж слишком подвижный стал и быстрый. Я уже слишком старый для того, чтобы бегать за шустрым четырехлеткой.
— Никакой ты не старый, Гедиз, — тут же возражает Мелек.
— А вот больные колени и спина не согласны с тобой, госпожа Мелек, — шутит Гедиз.
Мелек тихо смеется в ответ. Гедизу отрадно видеть улыбку на лице девочки. Так она была невероятно похожа на свою мать. Воспоминания о Нарэ отзываются болью там, где когда-то было его сердце. Прошло столько лет, а он все никак не мог отпустить свою несчастную любовь. После всего того, что он выслушал и вытерпел от Санджара и Нарэ, он мог со спокойной совестью пройти мимо и не утешать их дочь. Но он не мог сделать этого. Он любил эту девочку. Ведь всего несколько лет назад он мечтал о том, чтобы она была его дочерью, а не дочерью Санджара.
— Почему ты плакала, Мелек? — спрашивает Гедиз и тут же продолжает, видя, как Мелек набирает воздуха, чтобы выдать безопасную ложь, — И даже не пытайся соврать, что это из-за школы или ссоры с подружкой. Этими баснями можешь кормить своего отца, который поверит в любую чушь, только бы не встретиться лицом к лицу с чужой болью.
Эти слова вырываются из него неожиданно. Но Мелек не была больше наивным восьмилетним ребёнком. Она была слишком умна для того, чтобы не заметить полнейшее отсутствие эмпатии и сострадания у собственного отца. Да и должна была девочка понять, что он с её отцом расстался не на самой лучшей ноте.
Мелек удивляется тому, что ей не обидно за отца после слов Гедиза. Гедиз говорил жестко, но то была правда. Её отец никогда не пытался понять чужую боль. Боль своей жены, боль своего брата или сестры, боль родной дочери. Если Мелек приходила расстроенная после школы из-за какой-нибудь сложной контрольной или размолвки с друзьями, утешала её только мама. Санджар только бросал пару утешительных слов для приличия, оставлял поцелуй на её макушке и убегал подальше. Так делали все в семье Эфеоглу. Слова, поступки, действия — все для внешнего приличия, чтобы успокоить остатки совести, которые еще жили в них. Но это и всё. Больше ничего. У Мелек в такие моменты была только мама. Мама, которая выслушивала всё то, что беспокоило её, мама, которая вытирала её слезы и шептала такие нужные слова утешения, которые были наполнены искренностью и любовью.
— Дети ведь плачут, когда не получают того, что хотели, Гедиз? — спрашивает Мелек, отворачиваясь к морю.
— Да, — отвечает Гедиз, не понимая, к чему клонит девочка.
— Вот и я не получила того, что я хотела, — с горечью, которая никогда не должна звучать в голосе четырнадцатилетнего ребёнка, говорит Мелек.
— А чего ты хотела? — спрашивает Гедиз, подталкивая её к ответу.
— Я хотела счастливую семью. Хотела, чтобы у меня были мама и папа, которые сильно любят друг друга и также сильно любят меня. Хотела, чтобы у меня был большой дом, в котором всегда звучит смех. Вот чего я хотела.
«А на деле ты получила семью, в которой отец смотрит на мать как на призовой трофей. Семью, в которой мать скрывает свои синяки от ударов мужа кофтами с длинными рукавами и толстым слоем консилера. Дом, в котором вместо смеха каждый день звучат тихие всхлипы её мамы, плачущей от боли, что причиняет ей супруг», — шепчет в голове ядовитый голос.
Мелек поражалась тому, как долго мать скрывала от неё положение дел в доме. Она переводила в шутку все попытки Мелек узнать, почему она постоянно носит кофты с длинным рукавом и длинные юбки, хотя раньше всегда отдавала предпочтение коротким и открытым вещам. Нарэ всегда отшучивалась, когда Мелек спрашивала, почему бабушка Халисе всегда ругает её. Никогда не отвечала на вопросы дочери о том, почему её лицо становится все бледнее и худее, а мешки под глазами — всё больше и темнее, переводя разговор в другое русло. И никогда не отвечала на вопросы о том, почему они с отцом в какой-то момент стали спать в разных комнатах. Мелек предпочла бы узнать всю правду от матери лично, а не случайно, услышав их разговор в комнате отца. Она никогда не забудет этот день.
***
— Нарэ, неужели ты спустя столько лет так и не поняла, за кого ты вышла замуж?
Мелек услышала крик отца сразу же, как зашла домой. Уроки закончились раньше, поэтому она с радостью бежала домой, чтобы обрадовать родителей своим скорым возвращением. Но услышанное сразу же испортило все её настроение. Мелек осторожно поднимается по лестнице к источнику шума.
— Ты вышла замуж не за холеного европейца, который станет терпеть твои выходки! — слышится голос отца из его комнаты, — Я же сказал тебе, что ты не будешь работать! Тех денег, что зарабатываю я, будет достаточно для всех. Твоё дело — воспитывать нашу дочь.
— Нет, Санджар, ты ошибаешься. Я давно поняла, за кого вышла замуж. За недалекого, закомплексованного мужчину, не наигравшемуся в детстве в песочницу. За мужчину, который показывает свою силу только перед слабыми женщинами. За человека, который и знать не знает, что такое сострадание и любовь! — голос Нарэ на секунду затихает, но она продолжает. — Что, нравится видеть синяки на моей коже, Санджар Эфе? Нравится видеть следы своей несдержанности на своей белоснежной Памук? Мне, например, безумно нравится ходить круглый год, замотанной в тряпки, только бы Мелек не увидела последствий «любви» её отца. Только об этом и мечтала!
— Тебе так нравится обвинять меня во всем, да? Ты видишь только мои ошибки, а свои не замечаешь. Не нужно было тогда выходить за меня, дочь посла. Сын дровосека не изменится, не станет идеальным европейским мужчиной, которым можно вертеть как вздумается.
Мелек будто приросла к полу. Она не может сдвинуться с места. В ушами стоит пронзительный звон. Что это говорит её папа? Он бьет маму, причиняет ей боль? Почему голос мама звучит так, будто она сейчас расплачется? Неужели так было всегда? А как же обещание папы всегда беречь и защищать маму, которое он давал на свадьбе? Миллион вопросов крутится в её голове.
— Ты так ничего и не понял, Санджар. Я ради тебя отказалась от всего. Я осталась в этом захолустье с этим темным народом, который ничего кроме золота и сплетен не интересует. Я ломала себя каждый день, чтобы быть рядом с тобой, чтобы стать частью твоей семьи, чтобы наша малышка, наконец, жила в полной семье. А что сделал ты ради меня, Санджар? — голос Нарэ удивительно спокоен.
— Как же ты умеешь все вывернуть, дочь посла, — Мелек слышит в голосе отца злую усмешку, — Опять я везде виноватым вышел. Только и ты знай, чего я лишился, женившись на тебе, Нарэ. Я лишился возможности продолжить свой род, Нарэ. Мы женаты уже почти шесть лет, а ты никак не можешь родить еще одного ребёнка. Признаюсь, если бы не тест ДНК, я бы засомневался в том, является ли Мелек моей дочерью, ведь все эти годы твое тело отвергало наших детей. Сколько у тебя выкидышей было? Три? Четыре?
Мелек вздрагивает от оглушительного звука пощечины. Она запоздало понимает, что мать ударила отца. Но ей кажется, что это отец ударил их с матерью. Своими ужасными, наполненными злобой словами.
«У мамы были выкидыши? У меня могли быть братья и сестры, но они умирали прежде, чем могли увидеть этот мир? И мама никогда не показывала того, что ей больно?»
В голове Мелек всплывает страшное воспоминание о том, как ей пришлось стать свидетелем выкидыша, случившегося у Мюге спустя несколько месяцев после её свадьбы с Селимом. Они с Нарэ тогда поехали в дом Ишиклы в гости, когда случилось это ужасное событие. Вот Мюге стояла и улыбалась им, поближе знакомя их со своим мужем, и спустя секунду она уже падает в руки Селима, потеряв сознание от боли. Мелек никогда не забудет то, как красная, густая кровь текла по ногам Мюге, пачкая ковер. Нарэ тогда быстро выпроводила её из дома, попросив одного из водителей Ишиклы отвезти её домой, а сама осталась с Мюге. Последним, что тогда увидела Мелек, когда водитель вел её в сторону машины, это наполненное пронзительной болью и ужасом лицо Селима, первенец которого так и не смог увидеть этот мир.
В тот день Мелек до самого вечера пролежала на кровати у себя в комнате, не желая никого видеть. Нарэ вернулась поздно. Она проигнорировала все вопросы свекрови и золовки и пришла в комнату дочери, чтобы утешить её. Мелек тогда бросилась в её объятья и расплакалась. Даже тогда она понимала, насколько ужасно всё это было. Нарэ обнимала и утешала её, мягко поглаживая по волосам.
— Иногда такое случается, моя девочка. На всё воля Аллаха. Иншаллах, он еще подарит Мюге много здоровых детей, — приговаривала Нарэ, прижимая дочь к себе покрепче.
Мелек возвращается в настоящее. В голове уже укрепилась мысль. У её мамы были выкидыши. А она об этом не знала. И не потому, что мать хотела скрыть от неё это. Мюге тоже скрывала это от всех. Но рядом с ней в эти моменты всегда был её муж. Селим не отходил от неё ни на шаг, будто бы защищая от злых языков и враждебного окружающего мира. Мелек поняла бы, что что-то случилось, даже если бы не знала ничего. В те ужасные дни Мюге была окружена своей семьей. Мать, муж и Гедиз, который прилетел из Японии в ту же ночь, чтобы поддержать сестру. Мелек видела их втроем в кафе и торговом центре. Если Селим охранял Мюге как хрустальную вазу, то Гедиз делал все, чтобы заставить её улыбнуться. Шутил, корчил рожицы, покупал вредные, но вкусные снэки, которые любила Мюге.
И никто не делал подобного для её мамы. Отец не оберегал её, Халисе, Зехра и Эльван делали вид, будто бы ничего не произошло. Мелек хотелось думать, что они все это делали ради неё, чтобы она не расстраивалась. Но в глубине души она понимала, что все члены этой семьи будто бы имели какой-то дефект, не позволяющий им испытывать сострадание и сожаление. Жаль, что она так поздно это признала.
— Знаешь, Гедиз был прав, Санджар Эфе, — слышит Мелек голос Нарэ. — Он как в воду глядел. Сказал, что я буду несчастна с тобой. Что ты не залечишь мои раны, только расковыряешь их еще сильнее. Жаль, что шесть лет назад я была влюбленной идиоткой, верящей в эту отвратительную легенду о пестрой птице, что обманула смерть.
— Что, хотела бы сейчас, чтобы твоим мужем был он, дочь посла? Хотела бы?!
Мелек вздрагивает от громкого крика отца. А её мозг тут же начинает лихорадочно соображать.
«Так вот почему отец так ненавидел Гедиза, что запретил вспоминать его имя в этом доме. Гедиз был влюблен в маму?» — думает она, вспоминая все моменты, связанные с Гедизом.
Он всегда был рядом с ними. С первого дня, когда её отец вышвырнул их с мамой на улицу. Он приютил их в своем доме, не позволив остаться в той лачуге под горой, помог маме найти работу, обустроить дом, который они снимали. Гедиз всегда знал, как заставить их улыбаться и смеяться, как развеять грусть и подарить радость. А её мама была такой прекрасной, что в неё нельзя было не влюбиться. И Гедиз влюбился. Мелек хочется смеяться от того, какой глупой она была раньше, раз не замечала того, какими глазами он смотрел на ее маму. Ненависть отца к Гедизу сразу стала понятной. Её отец никогда не любил делиться тем, что принадлежало ему.
— Хотела бы, Санджар Эфе. Можешь себе представить, сейчас я безумно хочу, чтобы вместо тебя моим мужем был он. — Голос Нарэ звучит твердо и уверенно. — Он бы излечил меня от моей больной привязанности к тебе. Научил бы меня, что любовь никогда не причиняет боль. Исцелил бы те раны, что ты нанес мне. С ним я была бы счастлива. Но судьба знает, что такое справедливость. За мою глупость и наивность она наказала меня тобой. А Гедиза за его доброту и жертвенность спасла, позволив ему избавиться от нас двоих в своей жизни.
— Ты права, дочь посла, — Мелек съеживается от угрозы, что слышится в словах отца, — Гедиза больше нет в твоей жизни. Зато есть я. И больше никого другого не будет.
Мелек слышит звук шагов и еле успевает прошмыгнуть в свою комнату. Санджар злобно топает по лестнице, громко хлопает входной дверью и уходит. А Мелек слышит плач матери даже из своей комнаты. Нарэ плакала, не сдерживаясь, ведь она не знала, что Мелек слышала её. Девочка тоже плачет, пытаясь закрыть уши руками, но надрывный плач матери пробивался даже сквозь её ладони.
В тот день сказка, в которую верила Мелек, закончилась. Она поняла, что все эти годы её мама жила в кошмаре. Ради того, чтобы у Мелек была полная семья. Её мама страдала от равнодушия мужа к своей боли, от его жестокости и несдержанности, чтобы Мелек не росла без отца. И это причиняло девочке самую большую боль.
Нарэ узнала о том, чему Мелек стала свидетелем в тот же миг, когда она зашла в комнату дочери и увидела её заплаканную. Сложив два и два, Нарэ поняла, что не было смысла больше скрывать это всё. Она только прижала дочку к себе и снова расплакалась, пытаясь между всхлипами просить у дочери прощения за то, что ей пришлось узнать об этом самым ужасным способом. Они плакали в объятьях друг друга, но Нарэ все равно чувствовала облегчение. Наконец-то ей больше не придется притворяться перед самым важным человеком в её жизни. Не придется изображать счастье, изнывая от чудовищной боли внутри.
В ту ночь они с дочерью стали еще ближе. Нарэ рассказала ей всю свою историю. Показала всю лживость легенды о дочери посла и сыне дровосека. Открыла ужасную правду об Акыне и дедушке Гювене. И рассказала о том, что Санджар был одним из трех человек, что сломали её жизнь пятнадцать лет назад.
— В итоге, девочка моя, единственным мужчиной, который не причинял мне боль в этой жизни, оказался Гедиз, — с вымученной улыбкой на губах сказала Нарэ. — И он же оказался единственным мужчиной, которому посмела причинить боль я сама.
Мелек обнимала маму, осознавшую весь ужас своего положения, а в голове у неё почему-то возникали картинки их возможной жизни с Гедизом. С Гедизом мама всегда улыбалась бы. Он всегда мог её рассмешить, поднять её настрой, воодушевить. А с ней самой Гедиз обращался бы не как с несмышлёным ребенком, недостойным взрослого отношения, как делал её отец, а как с равной себе. Гедиз слушал бы и слышал бы их. С Гедизом они были бы счастливы. Именно в тот день в голове Мелек появилась крамольная мысль.
Лучше бы моим отцом был Гедиз.
***
«Лучше бы моим отцом был ты», — вновь звучит в голове Мелек, когда она смотрит на лицо Гедиза, наполненное искренним состраданием.
Он не отмахнулся от её слов. Не подумал, что это всего лишь выдумки подростка. Он принял её слова со всей серьезностью, как принимают слова взрослого человека. И Мелек от этого хочется плакать. Ей так хочется вернуть время вспять и уговорить маму позволить Гедизу помочь ей. Вернуться в прошлое и попросить Гедиза расстроить эту глупую свадьбу. Но она не могла этого сделать. Только ребёнок внутри неё все равно не сдавался.
— Ты всё еще любишь маму? — срывается с её языка прежде, чем она успевает задуматься.
Она жалеет о своих словах в ту же секунду, как видит боль, исказившую лицо Гедиза. Темные глаза будто потухают, скрываясь за пеленой равнодушия, челюсть напрягается, морщины у рта становятся глубже. Девочке хочется ударить себя за свою бестактность.
— Прости, Гедиз. Я не должна была у тебя это спрашивать. Я не имела на это права, — Мелек суетливо набрасывает на себя куртку и рюкзак, безумно стыдясь своей глупости. — Прости, я пойду.
Она хочет убежать, только бы не видеть боль на лице мужчины.
— Почему ты спрашиваешь?
Её останавливает вопрос Гедиза. Она медленно поворачивается к нему. Он сидит на лавочке, сложив руки на коленках и сосредоточенно разглядывая её. Вопрос девочки застал его врасплох. Но совсем ненадолго. Гедиз мог лгать кому угодно, но не себе. Да и был ли в этом смысл. Он шесть лет пытался вытравить Нарэ из своего сердца. Знакомился с другими девушками, флиртовал, ходил на свидания. Но ни к одной из них не испытал даже сотой части того, что он испытывал к Нарэ. Для того, чтобы любить нужно сердце. А своё кровоточащее сердце он давным-давно оставил в маленьких ладошках Нарэ, даже если ей оно не было нужно. Это был не его выбор. Судьба решила все за него.
Мелек смотрит на Гедиза в ответ. Смотрит и видит мужчину, который всегда уважал женщин. Мужчину, которому хотелось довериться. Мужчину, который смог бы защитить от любых невзгод. Мужчину, который выслушал и утешил дочь тех людей, что унизили и растоптали его. И решается сказать правду.
— Потому что если ты всё еще любишь мою маму, то у меня появится шанс однажды назвать тебя папой, — отвечает она.
Гедиз ожидал какого угодно ответа. Но только не этого. Девочка говорит эти слова и тут же прячет взгляд. А глаза Гедиза наполняются слезами.
«Вот бы Мелек была моей дочерью», — вспоминает он свои же слова, сказанные Мюге так давно.
Прошло столько лет, и теперь он слышит от Мелек, что она хотела бы называть его папой. Внутри разливается обжигающее тепло, согревая его, казалось бы, навсегда замерзшую душу. Надежда, которую, как он думал, убили, воскресает в нём как птица феникс, опаляя жаром каждую клеточку его тела. Разум отказывается верить в услышанное. Но душа уже знала, что те слова были правдой.
Он встает с лавочки и подходит к Мелек, которая почему-то снова плакала. Видимо, боялась, что Гедиз отмахнется от её слов и уйдет. Что ж, окружающие всегда недооценивали силу любви Гедиза Ишиклы. А малышке Мелек это было тем более простительно. Он поднимает лицо Мелек за подбородок и аккуратно вытирает слезы с её щек. Мелек смотрит в его лицо и поражается той перемене, что произошла в нем за пару минут. Темные глаза снова сияли теплом и светом, лучики-смешинки разбегались от уголков глаз совсем как раньше, а на губах играла умиротворенная улыбка.
— Захочет ли твоя мама, чтобы ты называла отцом меня? — спрашивает Гедиз, чтобы убедиться в том, что он все правильно понял.
Мелек только кивает в ответ и крепко обнимает Гедиза. Тот с радостным смехом обнимает её в ответ и кружит воздухе. Наконец, они расцепляют объятья. Мелек больше не боится смотреть в его лицо, ведь теперь оно сияет счастьем.
— Что ж, госпожа Мелек. Тогда нам не остается никакого другого выбора, кроме как превратить вашу с мамой жизнь в счастливую сказку, — с улыбкой произносит он, шутливо щипая её за щеку.
Мелек улыбается ему в ответ. В этот момент в её сердце навсегда поселяется уверенность в том, что теперь все будет хорошо. Ведь Гедиз ей пообещал.
