– Пап, что случилось? – Цую, бросив извиняющийся взгляд на Бакуго, встала со своего места и сделала несколько шагов навстречу отцу.
Сацки, игравшая с камешками и палочками, оторвалась от своего занятия и тоже поднялась на ноги.
– Наконец-то! – радостно заулыбалась она. – Папа! Мы столько ждали!.. У нас колючий мальчик сидит...
Снова услышав это нелепое прозвище, прочно закрепившееся за ним в лягушачьей семейке, Бакуго сжал кулаки и опустил голову. «Уж лучше бы «Кацки» называли!» – вздохнул он. Пора было признать перед самим собой: в качестве романтической встречи обед полностью провалился. «Никакая это не романтическая встреча! – похолодел юноша. – Я и не пытался! Это не так совсем!..» Но горечь не отступала. «Они с Деку по именам общались! – думал Бакуго, и в глазах у него щипало. – А на то, что я насчет себя то же самое разрешил, Цую толком и не отреагировала! – Парень надул щеки и медленно выдохнул. – Друзьями своими назвал всех... с подачи этой, маленькой!»
Он глянул на Сацки, которая теперь пыталась вскарабкаться вверх по отцовской штанине. Силы тоненьких ручек на это, конечно же, не хватало, и девочка, забавно сопя, раз за разом срывалась и уже успела отдавить Ганме все ноги своими ботиночками. При этом она еще и умудрялась (с перерывами на сопение) рассказывать папе, что случилось с ними в его отсутствие. Цую переминалась с ноги на ногу рядом, периодически порываясь оборвать речь сестры жестом, или же подхватить ее – но каждый раз осекалась.
«Чего-то волнуется», – отметил про себя Бакуго. Затем опустил голову и закрыл глаза, вернувшись мыслями к своему поражению. «Я не хочу быть другом Цую! – с отчаянием прикусил губу он. – Я люблю ее... А эта мелкая все испортила! – Подросток шмыгнул носом и тут же оледенел. – Надеюсь, никто этого не заметил!..» Перевел дыхание он только после того, как, покрутив головой, убедился, что Белл и Самидаре не обращали на него внимания.
Мальчишка в этот момент как раз выглянул из-под тента. Физиономия у него была такой же, как и всегда – какой-то грустной и мрачной, словно у рассерженного чем-то птенца-слетка.
– Папа пришел, – сказал он и помялся на месте.
– Так иди к нему! – Белл вышла на солнце вслед за ним. Лицо у нее было бледным и чуть заплаканным. Судя по всему, пока Бакуго рассказывал Цую и Сацки про свою жизнь в Сан-Франциско, про Мидорию и парк «Золотые ворота», женщина пыталась достучаться, дозваться до сына – но вряд ли преуспела.
«По крайней мере, выглядит она... сокрушенной», – отметил про себя Бакуго. И нахмурился: «С какой стати меня это волнует? Подумаешь! Мелкая драма!»
Ганма между тем взял Сацки на руки и подошел к кострищу. Самидаре, уставившись под ноги, двинулся ему навстречу.
– Что ты так долго? – бросил он в сторону.
– Самидаре меня защищал, – радостно сообщила отцу девочка, – пока никого не было!
– Да ну! – Ганма легонько потрепал сына по макушке.
Мальчишка почти сразу же нырнул в сторону, но глаза у него заблестели. Бакуго насмешливо улыбнулся уголком губ. У него в груди разлилось что-то... странное. Как будто бы умиление – но юноша знал, что не допустит такого! А еще – словно бы... легкая, но неуклюжая, как осенний листик на ветру, зависть. Заметив улыбку, Самидаре съежился, покраснел и тайком показал парню кулак.
«Мы с тобой в чем-то похожи». – Бакуго вновь опустил голову. Ему сейчас было не до перепалок с десятилетним мальчишкой. На душе у подростка были осенние сумерки. Вокруг было солнце, по небу плыли светло-серые, как промокшая вата, редкие тучки – а в груди у Бакуго все стыло, словно в тенистом проулке. «Все в этой семье... – Он громко вздохнул. – Все напоминает мне... вызывает чувства!.. Заставляет думать...»
Его глаза сверкнули от слез. «Ну и что теперь? Сбежать, как трус? Вот уж нет! Останусь, и перетерплю все! И не уйду, не узнав всей правды... – Юноша посмотрел на Цую. – ...И хотя бы не попытавшись... Скажу, как есть! Буду честен с ней!»
Но сейчас, конечно, было не время. Ганма, понурив голову, встретил подошедшую Белл такими словами:
– Боюсь, у нас будут трудности.
Женщина положила руку ему на предплечье. Легонько приобняла и мужа, и дочку – Сацки радостно ойкнула и уткнулась носом в мамино плечо.
– Точно будут, – дрожащим голосом согласилась Белл.
– Что такое?
Цую горько вздохнула. Бакуго тоже похолодел – ведь он-то знал, о какой неприятности шла речь: девушку с женщиной уволили из отеля...
– Сначала... ты скажи, – попросила Белл у мужа.
Ганма помолчал какое-то время. Затем сжал жену в грустных объятиях. Сацки, маленький головастик, все еще не понимала, о чем идет речь, и умиленно лопотала что-то в ухо женщине.
– Я... – Ганма прочистил горло. – Мне пришлось вернуть лодку арендатору.
– Ох... – Белл закрыла глаза.
– Это все из-за лихорадки, – объяснил мужчина. – Цены везде поднимают... Вот и мне сказали – с этого месяца аренда на тридцать долларов выше. – Он непонимающе посмотрел на свою жену. – Зачем ты плачешь? – Его голос дрогнул. – Ну, ну, Белл... Ну, что ты? Все хорошо... я найду другую работу, раз лодка нам больше невыгодна. Я рассчитываю на вас с Цую...
Женщина горько застонала, покачав головой. Цую же спрятала лицо в ладонях.
– Что же вы? – Ганма осекся. Медленно высвободился из объятий жены. Поставил Сацки на землю. – Зачем так расстраиваться?
– Пап! – Цую отняла руки от лица, и Бакуго увидел, что она плачет.
«Что я здесь делаю? – ошеломленно подумал он. В ушах у него звенело, щеки горели. – Что я тут забыл? Мне не место... это не моя семья! Не моя драма, не мои проблемы...» Однако, уйти юноша не решался – не только из неловкости.
– Пап, нас с мамой... – Цую разрыдалась.
Сацки стояла, опустив руки. Глядела на маму и сестру широко распахнутыми глазами. Самидаре, чуть в сторонке, отчаянно сжимал кулаки, стараясь сам не расплакаться.
– Нас с мамой как раз сегодня уволили!.. – Наконец выдохнула Цую.
«Сделай что-нибудь! – потребовал от себя Бакуго. – Не сиди! Ну! Сделай же что-нибудь!..» Но что он мог? Разве что подхватить на руки Сацки да отвести в сторону Самидаре? Сердце у юноши оледенело от нерешительности. «Чтобы я? Да трусил?! – Он не хотел в это поверить. – Да только... откуда мне знать... что это правильно?.. Кто я? Я не член семьи... Я никто для них... Пусть сами решают... А если бы в моей семье кто-нибудь посторонний вот так вмешался?»
Пока он колебался, Ганма поднял голову, и его лицо медленно изменилось от осознания. Он не разгневался, не расплакался – просто глаза у него стали очень задумчивыми, отстраненными. Морщины в их уголках чуть разгладились. Легонько дрогнули губы.
«Что. Я. Здесь. Делаю?» – в очередной раз спросил у самого себя Бакуго.
Ганма же медленно опустился на колено и протянул руку Сацки.
– Иди сюда, – ломким голосом попросил он. – Ты тоже, Самидаре.
– У-ку! – Мальчишка сжал кулаки, но, вопреки своим же словам, подчинился.
Белл встала в гальку на оба колена и приникла к мужу, содрогаясь от рыданий. Дети врезались в него, испуганно, отчаянно обнимая. Сацки так вообще, должно быть, не понимала, что все произошедшее значит для их семьи – но ей и не нужно было. Она видела слезы на лицах родителей. Этого оказалось достаточно. Самидаре же, наверное, понимал – но молчал.
«Кто точно понимает, так это Цую», – глухо отметил про себя Бакуго. Девушка оказалась с самого краю семьи, сжавшейся в одном порыве слабости и горя – и поддерживавшей друг друга объятьями. И, глядя на то, как его любимая («Да, любимая!» – с вызовом подумал юноша), милая, тихая Цую, закрыв глаза, дарит родным тепло, любовь и сочувствие, Кацуки вскочил, стиснув зубы.
Глаза подростка горели от слез, а щеки – от смущения. Плечи дрожали, сердце отчаянно колотилось. «Да, – понял он, – так и было всегда!..» Цую обнимала маму, обнимала Самидаре – ее рука даже касалась отцовского плеча... По лицу девушки струились слезы. Она обнимала – но ее не обнимал никто.
Бакуго отступил на шаг. «Что я могу сделать? Я чужой для них...» Еще шаг. И еще. По телу юноши словно прошел электрический разряд – он понял, что стоит совершить лишь еще одно движение, и будет уже слишком... Останется только уйти. Сбежать. Оставить семью Асуи наедине с их горем.
«Я не могу обнять ее! Не сейчас!» – мысленно возопил подросток. Нужно было сделать хоть что-нибудь...
– Это... – Голос не слушался его. – Слышите? Это... Аляска большая. Вы другую работу найдете.
Единственной, кто отреагировал, была Цую. От звука голоса Бакуго она встрепенулась и подняла голову. Посмотрела на него заплаканными глазами. Остальные члены лягушачьей семейки были так поглощены своим горем... и тем хрупким, прекрасным чувством, которое ощутил даже стоявший в стороне юноша. Чувство это не имело названия. Наверное, это был покой – как в оке урагана. Это была грусть – оттого, что жизнь обрушилась на них неожиданным, двойным ударом. И тоска – от осознания, что так бывает. Бывало с незапамятных времен. Это было чувство, которое, должно быть, испытывают мышата, возвращаясь с мамой к развороченной, раскопанной норке. С таким чувством птички прячутся от дождя под шуршащими ветками. Бабочка забивается под кору, спасаясь от осени.
И в то же время это была слезливая, тихая радость – что все родные тут. Что они никуда не денутся, и что как бы страшно, грустно и трудно тебе не было – они рядом, они чувствуют то же самое, и опираются на тебя так же, как ты на них. Ищут в тебе ту поддержку, которая нужна и тебе. Любят тебя так же, как ты их – беззаветно, безусловно, раз и навсегда, таким, каким есть, ведь они знают тебя настоящего...
Цую взглянула на Бакуго, и он, задыхаясь от страха и смущения, тут же все понял.
– Ну... ладно вам... – прохрипел юноша. – Чего... как слабаки какие-то?
Губы у девушки дрогнули. Бакуго отчаянно помотал головой. Огляделся, будто ища выхода. А затем на подгибающихся ногах подошел к семье, замершей от горя и радости. Неловко опустился на гальку. Протянул руку и медленно, готовый в любое мгновение отдернуть ладонь, прикоснулся к плечу девушки. Это было все, что он мог сделать. Все, на что он осмеливался. И этого было достаточно.
***
Ливень обрушился на Приятный лагерь вместе с очередным порывом северного ветра. Урарака, которая спряталась от надвигавшейся непогоды в палатке, услышала стремительно надвигающийся гул – а затем по натянутому тенту забарабанили крупные, частые капли. Их было так много, что дробный перестук тут же слился в одну сплошную стену шума.
«Надеюсь, Яги-сан и Деку-кун успели добраться до деревьев», – вздохнула девушка. Посидев какое-то время, она кивнула самой себе и протянула руку за саквояжем. На самом его дне лежала красивая темно-зеленая жестяная коробочка с черным чаем. Девушка берегла ее с самого начала путешествия. В список обязательных продуктов, наличие которых проверялось при переходе через границу с Канадой, входил только кофе – так что большинство путешественников, включая и Яги с Мидорией, брали только его. Лишние фунты груза золотоискателям были ни к чему.
Достав коробку, Урарака поддела пальцами тугую крышку. В нос ей ударил удивительный, освежающий запах – сухой и с легкой кислинкой. Девушка глубоко вдохнула. Изнутри хранилище с чаем было золотистого цвета – и, несмотря на то, что сейчас в палатке было полутемно, Очако почувствовала душевную теплоту и подъем, как будто разожгла свет. Ей вспомнился Эплтон. Дом. Родители. Вечерние чаепития. За окном – такой же дождь и осенний холод. А на столе, как самый лучший хрусталь, сверкает стекло керосиновой лампы. Пряный, парящий напиток, драгоценный сахар, хрустящие печенюшки...
Урарака мечтательно улыбнулась. Одно только воспоминание об этом заставило ее засиять от счастья. «Как только ливень хоть немножко утихнет, – сказала она себе, – я немедленно подниму полог... Погрею воды. Деку-кун с Яги-саном как раз вернутся!»
***
Юноше и мужчине в это время приходилось гораздо сложнее – ведь, в отличие от Урараки, им приходилось обходиться без защиты уютной палатки. Путешественники добрались до старого лагеря вместе с первыми каплями и немедленно бросились натягивать тент над тюками.
В следующее мгновение на них обрушились порывы ветра, и как бы Яги с Мидорией не кутались в дождевики, от влаги было не спрятаться. Ливень ударил почти параллельно земле, в воздухе носилась водяная пыль – холодная, совершенно ноябрьская по калифорнийским меркам.
– Помоги-ка! – спокойно сказал Яги сыну. Держа в руках конец каната, он не мог дотянуться до в спешке брошенных на землю колышков – а отпускать уже было нельзя, при таком-то штормовом ветре.
Не говоря ни слова, Мидория быстро завязал узел со своей стороны и бросился к мужчине. Подхватил колышки. Отработанными движениями вогнал их в стремительно напитывающуюся водой землю. Добавил по каждому каблуком ботинка, чтобы держались крепче – и протянул руку за веревкой.
«Мой мальчик!» – Яги улыбнулся и без возражений передал ему конец каната. Глядя на то, как ловко, не теряя ни секунды, не совершая ни одного лишнего движения, парень выполняет за него лишнюю работу, мужчина широко улыбнулся. Холодный дождь лился прямо в лицо, на носу дрожали капли, выбивавшиеся из-под капюшона волосы промокли – но Яги был счастлив. Счастлив, как старший в отряде, как опекун – и как отец. «Так счастлив, как даже не представлял, что возможно!» – подумал он.
***
Как только момент прошел, и заплаканная, румяная семья Асуи стала потихоньку разжимать свои объятия, Бакуго отдернул руку от плеча Цую, отступил на шаг. Щеки у него горели так ярко, что он бы не удивился, если бы увидел отсветы. «Что... я... наделал?! – задыхаясь, спросил у себя он. – Куда... полез? Каким... слабаком... оказался?..»
Цую, поднявшись с колен на ноги, повернулась к юноше и одарила его уже таким привычно-понятным взглядом – с виду невыразительным, но на самом деле – преисполненным чувств. На этот раз – нежности, благодарности... и... «Любви?» – с надеждой подумал Бакуго.
– Ну... вот и все... Наплакались? – пробормотал он, отходя на шаг. Его сердце отчаянно колотилось. Юноша не знал, куда девать взгляд, руки... как скрыть смущение. Стыд. Страх. Должно быть, так чувствовал себя первый волк, который позволил человеку погладить себя по загривку – назад пути не было. Бакуго сжал кулаки и выдохнул: – Вот!.. Ладно... я пойду! Мне надо... работать.
Цую кивнула.
– Я... понимаю, – сказала она. – Спасибо... Кацуки.
– За что? Ничего! Не за что... глупости!.. – Подросток понимал, что все напрасно, и скрыть обуревающих его чувств он не может – и не стал больше пытаться. Быть грубым и резким с Цую ему не хотелось.
Ганма между тем говорил Белл:
– Если бы я только знал... что вас уволили... Я бы никогда не отказался!.. Увеличил бы цену на перевозку, раз везде так делают.
– Ты не знал. Ты не знал, – шептала ему жена. Слезы лились по ее щекам так свободно.
Бакуго отвернулся в смятении. Попытался представить, что бы сделал сам, окажись он на месте Ганмы. «Пошел бы обратно? Просить-умолять, чтобы лодку вернули?» – задался вопросом юноша.
– Я бы сейчас же отправился к арендатору, – продолжал объяснять Ганма, – но... Белл... – Его голос дрогнул. – Он при мне передал посудину другому человеку...
– Ох... пойдем!.. – Женщина взяла мужа за руку. – Пойдем... Я накормлю тебя... ты же устал.
– Белл...
– Пойдем! Ты не виноват, милый, дорогой... ты не виноват...
Бакуго надул щеки и медленно выдохнул про себя: «Ну и дела!» Ощущение полнейшей беспомощности захлестнуло его. Юноша посмотрел на Цую.
Та промокнула глаза рукавом и ответила ему взглядом, полным тепла и сочувствия. Уши у подростка отчаянно запылали. «Как ты смеешь?.. Как смеешь думать
о моем состоянии в такой ситуации?» – В его мыслях больше не было ни следа возмущения – только мягкость, и нежность, и... забота.
– Цую... – прохрипел он. – Слышь, Цую?.. Вы же в порядке будете?
– Да. Да, наверное, – честно ответила девушка.
– Я... – Бакуго огляделся. – Мне, должно быть, действительно идти пора.
– Конечно... – Цую попробовала улыбнуться. – Я бы... могла тебя проводить. – Она вопросительно взглянула на маму, и та кивнула.
– Зачем? Не нужно, – сказал юноша, разворачиваясь в сторону Дайи.
Но, когда его новая знакомая все равно оказалась рядом, по правую руку, он не стал спорить – лишь в очередной раз подивился.
– Ты бы не хотела остаться?
– Мы... я... – вздохнула Цую. – Я же сейчас вернусь. Мама и папа бы еще сильнее расстроились, если бы ты ушел один... Извини, что так вышло. Ты же гость... не должен был переживать из-за нас.
– Я и не переживал!.. – Бакуго осекся.
Какое-то время они шли молча, лавируя среди палаток и куч груза.
– Гроза, что ли, будет? – пробормотал юноша. С севера к заливу надвигалась стена туч.
– Дождь.
– Скоро?
– Да. Очень.
Еще несколько минут молчания.
– Цую...
– Да?
Проглотив гордость, юноша спросил:
– Под дождем на Аляске работают?
– Кто как. Если плащ есть, то некоторые продолжают. Правда, груз под плащом не потащишь.
«У меня задача – до семи все перетаскать!» – напомнил себе Бакуго. Несмотря на продолжительный отдых, спину у него еще ломило. «Как бы этот дождь мне не спутал все планы!» – Он обеспокоенно поднял голову. Тучи заметно приблизились.
– Я к вам на ужин тоже приду, – глухо добавил юноша. – Ладно?
– Конечно! – Цую заглянула ему в лицо, и Бакуго смущенно отвернулся.
– Все, иди к своим, – пробормотал он.
Девушка помотала головой. Подросток закрыл глаза. Как бы ему ни хотелось спрятать свои чувства, ничего не получалось. «Хорошо, что ты... не уходишь, – подумал Бакуго, и душа у него вдруг ушла в пятки. – Неужели... – В сердце похолодело. – ...Ты понимаешь, что... что я... уже не имею ввиду ничего этого?» Щеки у него защипало. Юноша не знал, радоваться ему – или страдать? «Как я теперь уйду? – думал он. – Как отправлюсь в путь без тебя? Как?.. Что я скажу, когда будет ужин? Как мне убедить тебя, как узнать, что ты... чувствуешь?»
